Пока он сам не засмеялся и не отпустил коней. А ведьма умерла. Беременна она была, ребенка скинула и сама с крови сошла. У колдуна от первой жены сын был. А у ведьмы дочка осталась. И, когда они выросли, полюбили друг дружку и собрались жениться. Да только колдун не захотел. Говорит, не хотела живая родниться, так мертвая и вовек не нужна. И отсушил сына, женил его на другой. А его правнук как вырос - все равно полюбил девушку из той семьи. Но бабка не забыла, как в молодости ее жениха околдовали, и не захотела внучке мужем колдунова правнука. Она не стала дожидаться, пока внучка заметит, как ее любит внук бывшего жениха, и присушила ее на другого парня. Да только внучка-то ее оказалась стеснительной, так и не сошлась с ним. Сохла она по нему, а однажды, перед Купалой, пошла одна в лес.
Межевик встрепенулся.
- Одна? Перед Купалой?
Я кивнул, и он неодобрительно закачал головой.
- И встретился ей красивый золотоволосый парень. Приворот разрушился, а девка возьми, да всю свою нерастраченную любовь и отдай ему.
Леший скривился.
- Не та пошла молодежь, ой не та. По лесам одни гуляют, оберегов не носят! Она ему небось и имя сказала?
- Сказала. И на Купальскую ночь с ним в лесу осталась. А как он ушел на рассвете, так и не мила ей стала жизнь. Сидит, в стенку смотрит, а как к рассвету время пойдет – начинает рваться на реку, любимого искать.
- А чем же закончилось?
Я пожал плечами.
- Эта история еще не окончена. От тебя, дедушка зависит, какой конец будет.
Межевик задумался. Он, морщил лоб, хмурился.
- Так тебе на ту сторону из-за нее что ли? И зачем она тебе порченная? Ведь прежней не станет.
- Люблю. Ее приворот на мосту лежит. Ты же знаешь, живым на мост хода нет.
- Но и просто так туда ведь не шастают, надо зачем-то.
- С прадедом поговорить. Спрошу, зачем он меня обманом в волчью шкуру одел и без моего согласия дар передал.
Межевик довольно хмыкнул.
- Обида. Обида дело такое, хорошая причина на ту сторону сходить.
Он, без предупреждения, ударил длинным, непонятно откуда взявшимся ножом. Лезвие легко вошло в грудь, я даже боли не ощутил. Только увидел, что тело лежит на земле, а я рядом стою. Леший поглядел на меня и крикнул:
- Что стоишь, серый? Беги, беги скорее, времени тебе до следующего рассвета. Не вернешься – умрешь.
Прямо за порогом начинался мост. Оглянулся - никакой двери не было. Только уже знакомая стена пламени.
Настил моста оказался прохладным. Мне чудилось, что хрупкие плашки чуть прогибаются под лапами. Вот и середина. Прямо передо мной лежал узелок. Но брать его нельзя. Только на обратном пути.
Я с трудом вскарабкался по осклизлому берегу, покрытому каким-то киселеобразным налетом, должно быть сопревшей травой. На той стороне росла такая же, как на среднем небе, трава, только белесо-бурая. Она качалась на несуществующем ветру, неприятно касалась брюха. Я с трудом вспомнил, как нужно оборачиваться. Неловко, как совсем недавно на волчьи, встал на человеческие ноги. Не решаясь разрушить здешнюю тишину, негромко позвал:
- Дед!
Вызвал из памяти воспоминания о нем, имя...
Одна из теней стала темнеть, обрела очертания.
- Ко мне ли, внучек?
- К тебе.
- Соскучился?
Я не ответил. Прадед будто бы огорчился и пригляделся ко мне. Я проследил за его взглядом: на груди темнело небольшое овальное пятно.
- Зачем пришел?
- Спросить.
- Ну, спроси.
Я не видел лица - у тени его просто не было, но чудилось, будто прадед гордится мной: вон, мол, какой у меня внук, на том свете нашел.
- Зачем ты меня обманом оборотнем сделал?
Прадед был удивлен:
- И ты за этим такое сотворил?
- Будешь отвечать? Если нет, так я пойду.
- Ой ли. Далеко ли уйдешь?
- Прощай.
Я не хотел говорить с ним. Давняя, обида до сих пор жгла: почему обманул, насильно сделал оборотнем, дар обманом передал.
- Ну, иди, иди. Я тебя хотел сильным сделать, чтобы мое семя на этой земле на горке проросло, а не в низине. А ты неблагодарный.
- Ну, спасибо, дедушка, на весь век осчастливил. Твоя слава мне по сей день аукается.
- Чем же не угодил?
Я не ответил.
- Скажи хоть, зачем пришел, если не за ответами?
- Дело было на этой стороне, а просто так сюда не ходят.
Я отвернулся: обиды-обидами, но смотреть, как сникает и темнеет тень когда-то так любимого человека было трудно. Тихо, совсем другим тоном, прадед добавил:
- А не обороти я тебя тогда - ты бы сюда не добрался, зачем бы оно тебе ни надо было.
- Если бы не твое колдовство, мне бы сюда не понадобилось.
Тень встрепенулась, резко, не делая ни шага, приблизилась.
- Что случилось.
- Я бабки Груши внучку люблю. А она твои дела мстит по сю пору: Еленку на другого присушили, не захотели с колдуном родниться. Присуху эту надо разорвать, а она тут на мосту валяется.
Дед растерянно, будто сам себе прошептал:
- Еленка... ЕЕ внучка... Внучек, внучек, спаси ее, это же ЕЕ продолжение!
Я больше не слушал. Вопросы заданы, ответы получены, нужно возвращаться. Но трава, только что легко сминаемая, превратилась в жесткую щетку и будто бы даже цеплялась за ноги. Ступни стали неподъемными, с каждым шагом все труднее было отрывать их от земли. Когда, наконец, показался берег, я уже полз, с трудом сдерживая крик - так трудно было оторваться от земли. Прошла целая вечность, прежде чем я приблизился к мосту.
Стоило сведенным судорогой пальцам коснуться настила, как чудовищная сила выломала меня, вывернула наизнанку, силком оборачивая зверем. Никогда еще мне не было так больно. Когда отпустило, я лежал уже волком, бессильно вывалив язык.
В голове крутились мысли: куда я рвусь? Зачем? Разве это стоит такой боли?
Судорожно пытаясь вспомнить, для чего мне было сюда приходить, я безвольно шарил взглядом перед собой. Глаз остановился на темном пятнышкы посреди моста. С трудом заставил себя сфокусировать взгляд. Узелок! Вернувшиеся воспоминания разрывали меня на части. С трудом снова собрал себя в единое целое, подтянул трясущиеся лапы к животу. Встал. Шаг за шагом двинулся к заветному пятнышку.
Дошел. Хотел перекинуться в человека, но не получилось. Страх шарахнул по хребту: а ну как останусь насовсем зверем? Не важно, надо спешить. Взял узелок в зубы и двинулся на ту сторону. Но, стоило мне сделать шаг, как мост зашатался, а языки пламени стали бить по мне, высекая искры из перил и плашек моста.
Сначала я пытался уворачиваться, но потом просто пошел вперед, только приседая и закрывая глаза, когда очередная полоса огня касалась и без того обожженной спины. Будто живые, из плашек выросли шипы. Мост не отдавал свою добычу.
Левая лапа подвернулась и я свалился. Все. Больше не могу. Нет сил. Никому я не помог, только еще хуже навредил. Вот и сгорю здесь, заслужил. Я опустил голову на настил, ощущая, как уходит жизнь из тела. В ушах шумело, сознание плавилось, но вдруг стало легче, будто кто-то стал рядом и подпер вместе со мной тяжелую ношу. Сознания коснулся едва слышный шепот: «Прости, внучек». Прошептал в ответ:
- Ничего.
Я понял, что не выберусь напролом. Замер на секунду. Огонь и шипы тут же исчезли. Я зажмурился и постарался возвести вокруг себя непроницаемую стену, как когда-то в детстве учил прадед. Снова двинулся. На этот раз ни один огненный бич не доставал до спины. Только шипы, по-прежнему вырастающие под лапами, раздирали их в кровь.
Стоило сделать первый шаг по траве среднего неба, как все прекратилось. Не найдя в себе сил обратиться обычным способом, я неловко перекатился через левое плечо.
А потом вытянулся на траве и позорно заплакал. Раны после обращения почти зажили, но болели как свежие. Чуть успокоившись, я поднял узелок. Развязать его трясущимися израненными руками не смог, пришлось помогать зубами. Под золотым оказался еще один волос, черный - тот самый приворот. Мне показалось, что даже на вкус он горький. Стоило узелку освободиться, как он сгорел дотла. Вот и все. Еленка свободна.
Солнце, призрачный бледный шар, прикрытый пленкой туч, садилось. Раз солнце садилось здесь, значит на земле уже рассвет. Мен как током ударило: ведь не успею вернуться!
И снова я несся по высокой траве, в этот раз не приминая ее. Но дорога не появлялась. Я пытался представить место, куда стремился, три сосны-сестры. Ничего.
Я снова отчаялся и готов был просто лечь и ждать смерти. Но перед глазами вдруг встали зеленовато-карие глаза Еленки. Только не такие, как обычно, а ласковые, будто даже с любовью на меня глядящие. И, словно взгляд этот разорвал пространство, грань, отделяющая среднее небо от земли, со звоном рассыпалась. Я кубарем скатился в проход между соснами – для полумертвого он не был зачарован, просить открыть путь не пришлось.
Стоило толкнуть носом дверь, как меня подхватила невидимая сила, выломала каждый сустав, сварила в котлах и прополоскала в кипятке каждую жилку. Потом все стало собираться в единое тело. Я очнулся человеком, впервые в жизни ощутив, как же тяжело быть заключенным в плоть. Будто раскаленным железом прижженная, горела на груди неглубокая рана.
Межевик удивленно разглядывал меня.
- Успел!
Я кивнул, не в силах разговаривать. Чуть оклемавшись, спросил:
- Который сегодня день?
- Два по пять от Купалиной ночи.
Значит четвертый день, как я ушел. Как приговорил, так и вышло.
- Мне пора.
Дедок грустно вздохнул.
- Приходи еще. К нам сейчас редко заходят, а ты историю не закончил.
Я через силу улыбнулся:
- Приду.
Ульянка
Олег, отчаянно изображая спокойствие, скрылся за поворотом. Кирилл снова, как в прошлый раз, крепко сжал мою руку и так мы сидели, пока не наступил рассвет.
Первую ночь все оставалось по-прежнему. А вот на вторую... Еленка встала посреди комнаты, но вместо того, чтобы попытаться выйти наружу, оглушительно закричала. Она рвала на себе волосы, царапала лицо, но Кирилл быстро сообразил, что к чему, и прижал ее к полу. Прошло несколько минут, и Еленка обмякла, мне сначала показалось нехорошее. Но она была жива. Только без сознания.
На следующее утро она очнулась и снова стала биться. Намного сильнее, чем прежде. Мы оба, навалившись, с трудом удерживали ее. Я совсем оглохла от ее крика, когда наступила тишина. Еленка больше не сопротивлялась, только тяжело дышала и водила взглядом по потолку. Взгляд был осмысленный! Кирилл посмотрел мне в глаза. Вид у него был ликующий.
- Он сделал это, сделал!
Олег
Из леса я выбрался едва ли не ползком: сил не было. В дом бабки Фроси не пошел. Побоялся, что, не отойдя еще от стольких обращений, перерву ей горло со злости и обиды за наши жизни, которые она едва не погубила. Присел на крыльцо. В хате послышался шум: меня видимо заметили.
Первая из дверей показалась Еленка. Она смотрела на меня настороженно, чуть удивленно. Передал ли Кирилл ей мои последние слова?
- Здравствуй.
- Здравствуй. Ты к нам вернулась?
Она стыдливо улыбнулась:
- Да.
Ни следа не осталось от былой скованности и внутренней пустоты, только легкая неуверенность.
У не успел полюбоваться не Еленку: Ульянка бросилась на шею, чуть не задушила. Я неловко прижал ее. Теплая и земная девушка вливала в меня силы, возвращала к миру людей. Она отстранилась, осмотрела меня.
- Господи, тебя будто на лоскуты драли.
- Кусты колючие попались.
Еленка несмело коснулась плеча, и тут же отдернула руку.
- Промыть бы надо.
- Потом. Дай лучше попить. Чая. Покрепче и с медом.
После тягучего сладкого чая стало легче. Силы почти вернулись, будто и не было трех сумасшедших ночей. Отказавшись зайти в дом, я пошел к себе. Заглянул в зеркало и испугался: оттуда глянул ободранный осунувшийся и почерневший мужик, небритый, с заметной желтизной в серых глазах. И... сначала я думал, что мне показалось, но после мытья снова подошел к зеркалу, вгляделся: нет, действительно, поседел. Темно-русые волосы теперь были как перец с солью.
Еленка
Когда я увидела Олега на крыльце, то с трудом подавила желание броситься вон. Он меня пугал, только я никак не могла вспомнить причины. А когда ушел помыться и переодеться, Кирилл отвел меня в сторону и рассказал все, что было, после той ночи. Я смотрела на него и удивлялась: ни следа не осталось от былого чувства. А ведь еще месяц назад как горела! Он пересказал слова Олега обо мне, и стало зябко, страшно.
- Не хочу к нему.
Кирилл пожал плечами.
- Вы взрослые, сами разберетесь. Это он тебя спас. Не знаю, что он сделал, но это помогло, а ведь Олег пришел еле живой.
Я не поверила до конца в слова Кирилла – слишком странно они звучали. Но оказалось, что он все правильно передал.
Олег не дал мне времени, чтобы придти в себя. Как только Кирилл и Ульянка уехали, убедившись, что я уже пришла в себя, насколько это возможно за такой короткий срок, он тут же пришел к дому. Внутрь не пошел, постучал в окно.
- Выйди на минутку.
Я присела около Олега на крыльцо, зябко кутаясь в шаль – никак не могла отогреться после того, как Он ушел.
Олег не сразу заговорил, долго молчал, теребя пластыри на обожженных руках. Отчего-то мне было трудно смотреть на него. Я отвела взгляд и краем глаза увидела, как силуэт его тела стал расплывчатым, будто марево над нагретым асфальтом. И в этом мареве мелькала смутная темная тень. Но, стоило мне взглянуть прямо на него, как наваждение пропало.
Оказалось, что Олег наблюдает за мной. Я встретилась с ним глазами и снова отвернулась.
- Ты помнишь последние дни?
Я покачала головой.
- Я вообще ничего не помню с самой Купалы.
Олег снова замолчал. А я подумала, что сказала ему не всю правду. На самом деле я не помнила почти ничего с самого фестиваля в Гнездово. В голове мелькали расплывчатые образы, обрывки фраз. Но ни голоса, ни лица того, от любви к кому чуть не умерла всего день назад, в памяти не осталось. Зато я не забыла того ослепительного, беззаботного счастья, переполнявшего меня в эти дни. И как наркоман не могла избавиться от тяги снова окунуться в эти чувства.
Из воспоминаний меня вырвал чуть неуверенный голос Олега.
- Лен, я знаю, Кирилл тебе вчера передал мои слова…
- Передал. Я подумала, что он что-то неправильно понял.
- Правильно. Понимаешь, то, что было с тобой – оно не проходит до конца.
Я напряглась: Олег всегда мне нравился, он даже пробовал когда-то перевести дружеские отношения во что-то большее. Но теперь при виде него какой-то инстинкт заставлял меня относиться к Олегу настороженно, с опаской. Я была уверена, что в тех утраченных воспоминаниях была и причина моего страха.
- Что значит, «не пройдет»? Что не пройдет?
- Я думаю, ты понимаешь меня. Прислушайся к себе – разве теперь ты такая же, как до Гнездово?
Не трудно было понять, о чем Олег. Тихо, почти шепотом, ответила ему:
- Нет. Я чувствую себя… пустой, как будто все чувства разом обрезало.
Он проницательно посмотрел на меня.
- Но ведь не только это.
Он не заслуживал лжи и я ответила искренне:
- Не только. Еще голод, желание еще раз, хоть на минутку попробовать той радости, что я чувствовала тогда.
Олег
Еленка сникла, с тоской глядя перед собой. Она никогда не станет прежней. Может, через несколько лет снова станет чувствовать полноценно, даже сможет полюбить, но уже не так ярко, сильно. Я видел, что страх из ее глаз, когда она смотрела на меня, никуда не делся. Она наверняка забыла то, что видела во мне в те ночи, когда я удерживал ее в доме, когда один мой вид заставлял ее убегать в дальний угол.
Межевик встрепенулся.
- Одна? Перед Купалой?
Я кивнул, и он неодобрительно закачал головой.
- И встретился ей красивый золотоволосый парень. Приворот разрушился, а девка возьми, да всю свою нерастраченную любовь и отдай ему.
Леший скривился.
- Не та пошла молодежь, ой не та. По лесам одни гуляют, оберегов не носят! Она ему небось и имя сказала?
- Сказала. И на Купальскую ночь с ним в лесу осталась. А как он ушел на рассвете, так и не мила ей стала жизнь. Сидит, в стенку смотрит, а как к рассвету время пойдет – начинает рваться на реку, любимого искать.
- А чем же закончилось?
Я пожал плечами.
- Эта история еще не окончена. От тебя, дедушка зависит, какой конец будет.
Межевик задумался. Он, морщил лоб, хмурился.
- Так тебе на ту сторону из-за нее что ли? И зачем она тебе порченная? Ведь прежней не станет.
- Люблю. Ее приворот на мосту лежит. Ты же знаешь, живым на мост хода нет.
- Но и просто так туда ведь не шастают, надо зачем-то.
- С прадедом поговорить. Спрошу, зачем он меня обманом в волчью шкуру одел и без моего согласия дар передал.
Межевик довольно хмыкнул.
- Обида. Обида дело такое, хорошая причина на ту сторону сходить.
Он, без предупреждения, ударил длинным, непонятно откуда взявшимся ножом. Лезвие легко вошло в грудь, я даже боли не ощутил. Только увидел, что тело лежит на земле, а я рядом стою. Леший поглядел на меня и крикнул:
- Что стоишь, серый? Беги, беги скорее, времени тебе до следующего рассвета. Не вернешься – умрешь.
Прямо за порогом начинался мост. Оглянулся - никакой двери не было. Только уже знакомая стена пламени.
Настил моста оказался прохладным. Мне чудилось, что хрупкие плашки чуть прогибаются под лапами. Вот и середина. Прямо передо мной лежал узелок. Но брать его нельзя. Только на обратном пути.
Я с трудом вскарабкался по осклизлому берегу, покрытому каким-то киселеобразным налетом, должно быть сопревшей травой. На той стороне росла такая же, как на среднем небе, трава, только белесо-бурая. Она качалась на несуществующем ветру, неприятно касалась брюха. Я с трудом вспомнил, как нужно оборачиваться. Неловко, как совсем недавно на волчьи, встал на человеческие ноги. Не решаясь разрушить здешнюю тишину, негромко позвал:
- Дед!
Вызвал из памяти воспоминания о нем, имя...
Одна из теней стала темнеть, обрела очертания.
- Ко мне ли, внучек?
- К тебе.
- Соскучился?
Я не ответил. Прадед будто бы огорчился и пригляделся ко мне. Я проследил за его взглядом: на груди темнело небольшое овальное пятно.
- Зачем пришел?
- Спросить.
- Ну, спроси.
Я не видел лица - у тени его просто не было, но чудилось, будто прадед гордится мной: вон, мол, какой у меня внук, на том свете нашел.
- Зачем ты меня обманом оборотнем сделал?
Прадед был удивлен:
- И ты за этим такое сотворил?
- Будешь отвечать? Если нет, так я пойду.
- Ой ли. Далеко ли уйдешь?
- Прощай.
Я не хотел говорить с ним. Давняя, обида до сих пор жгла: почему обманул, насильно сделал оборотнем, дар обманом передал.
- Ну, иди, иди. Я тебя хотел сильным сделать, чтобы мое семя на этой земле на горке проросло, а не в низине. А ты неблагодарный.
- Ну, спасибо, дедушка, на весь век осчастливил. Твоя слава мне по сей день аукается.
- Чем же не угодил?
Я не ответил.
- Скажи хоть, зачем пришел, если не за ответами?
- Дело было на этой стороне, а просто так сюда не ходят.
Я отвернулся: обиды-обидами, но смотреть, как сникает и темнеет тень когда-то так любимого человека было трудно. Тихо, совсем другим тоном, прадед добавил:
- А не обороти я тебя тогда - ты бы сюда не добрался, зачем бы оно тебе ни надо было.
- Если бы не твое колдовство, мне бы сюда не понадобилось.
Тень встрепенулась, резко, не делая ни шага, приблизилась.
- Что случилось.
- Я бабки Груши внучку люблю. А она твои дела мстит по сю пору: Еленку на другого присушили, не захотели с колдуном родниться. Присуху эту надо разорвать, а она тут на мосту валяется.
Дед растерянно, будто сам себе прошептал:
- Еленка... ЕЕ внучка... Внучек, внучек, спаси ее, это же ЕЕ продолжение!
Я больше не слушал. Вопросы заданы, ответы получены, нужно возвращаться. Но трава, только что легко сминаемая, превратилась в жесткую щетку и будто бы даже цеплялась за ноги. Ступни стали неподъемными, с каждым шагом все труднее было отрывать их от земли. Когда, наконец, показался берег, я уже полз, с трудом сдерживая крик - так трудно было оторваться от земли. Прошла целая вечность, прежде чем я приблизился к мосту.
Стоило сведенным судорогой пальцам коснуться настила, как чудовищная сила выломала меня, вывернула наизнанку, силком оборачивая зверем. Никогда еще мне не было так больно. Когда отпустило, я лежал уже волком, бессильно вывалив язык.
В голове крутились мысли: куда я рвусь? Зачем? Разве это стоит такой боли?
Судорожно пытаясь вспомнить, для чего мне было сюда приходить, я безвольно шарил взглядом перед собой. Глаз остановился на темном пятнышкы посреди моста. С трудом заставил себя сфокусировать взгляд. Узелок! Вернувшиеся воспоминания разрывали меня на части. С трудом снова собрал себя в единое целое, подтянул трясущиеся лапы к животу. Встал. Шаг за шагом двинулся к заветному пятнышку.
Дошел. Хотел перекинуться в человека, но не получилось. Страх шарахнул по хребту: а ну как останусь насовсем зверем? Не важно, надо спешить. Взял узелок в зубы и двинулся на ту сторону. Но, стоило мне сделать шаг, как мост зашатался, а языки пламени стали бить по мне, высекая искры из перил и плашек моста.
Сначала я пытался уворачиваться, но потом просто пошел вперед, только приседая и закрывая глаза, когда очередная полоса огня касалась и без того обожженной спины. Будто живые, из плашек выросли шипы. Мост не отдавал свою добычу.
Левая лапа подвернулась и я свалился. Все. Больше не могу. Нет сил. Никому я не помог, только еще хуже навредил. Вот и сгорю здесь, заслужил. Я опустил голову на настил, ощущая, как уходит жизнь из тела. В ушах шумело, сознание плавилось, но вдруг стало легче, будто кто-то стал рядом и подпер вместе со мной тяжелую ношу. Сознания коснулся едва слышный шепот: «Прости, внучек». Прошептал в ответ:
- Ничего.
Я понял, что не выберусь напролом. Замер на секунду. Огонь и шипы тут же исчезли. Я зажмурился и постарался возвести вокруг себя непроницаемую стену, как когда-то в детстве учил прадед. Снова двинулся. На этот раз ни один огненный бич не доставал до спины. Только шипы, по-прежнему вырастающие под лапами, раздирали их в кровь.
Стоило сделать первый шаг по траве среднего неба, как все прекратилось. Не найдя в себе сил обратиться обычным способом, я неловко перекатился через левое плечо.
А потом вытянулся на траве и позорно заплакал. Раны после обращения почти зажили, но болели как свежие. Чуть успокоившись, я поднял узелок. Развязать его трясущимися израненными руками не смог, пришлось помогать зубами. Под золотым оказался еще один волос, черный - тот самый приворот. Мне показалось, что даже на вкус он горький. Стоило узелку освободиться, как он сгорел дотла. Вот и все. Еленка свободна.
Солнце, призрачный бледный шар, прикрытый пленкой туч, садилось. Раз солнце садилось здесь, значит на земле уже рассвет. Мен как током ударило: ведь не успею вернуться!
И снова я несся по высокой траве, в этот раз не приминая ее. Но дорога не появлялась. Я пытался представить место, куда стремился, три сосны-сестры. Ничего.
Я снова отчаялся и готов был просто лечь и ждать смерти. Но перед глазами вдруг встали зеленовато-карие глаза Еленки. Только не такие, как обычно, а ласковые, будто даже с любовью на меня глядящие. И, словно взгляд этот разорвал пространство, грань, отделяющая среднее небо от земли, со звоном рассыпалась. Я кубарем скатился в проход между соснами – для полумертвого он не был зачарован, просить открыть путь не пришлось.
Стоило толкнуть носом дверь, как меня подхватила невидимая сила, выломала каждый сустав, сварила в котлах и прополоскала в кипятке каждую жилку. Потом все стало собираться в единое тело. Я очнулся человеком, впервые в жизни ощутив, как же тяжело быть заключенным в плоть. Будто раскаленным железом прижженная, горела на груди неглубокая рана.
Межевик удивленно разглядывал меня.
- Успел!
Я кивнул, не в силах разговаривать. Чуть оклемавшись, спросил:
- Который сегодня день?
- Два по пять от Купалиной ночи.
Значит четвертый день, как я ушел. Как приговорил, так и вышло.
- Мне пора.
Дедок грустно вздохнул.
- Приходи еще. К нам сейчас редко заходят, а ты историю не закончил.
Я через силу улыбнулся:
- Приду.
Ульянка
Олег, отчаянно изображая спокойствие, скрылся за поворотом. Кирилл снова, как в прошлый раз, крепко сжал мою руку и так мы сидели, пока не наступил рассвет.
Первую ночь все оставалось по-прежнему. А вот на вторую... Еленка встала посреди комнаты, но вместо того, чтобы попытаться выйти наружу, оглушительно закричала. Она рвала на себе волосы, царапала лицо, но Кирилл быстро сообразил, что к чему, и прижал ее к полу. Прошло несколько минут, и Еленка обмякла, мне сначала показалось нехорошее. Но она была жива. Только без сознания.
На следующее утро она очнулась и снова стала биться. Намного сильнее, чем прежде. Мы оба, навалившись, с трудом удерживали ее. Я совсем оглохла от ее крика, когда наступила тишина. Еленка больше не сопротивлялась, только тяжело дышала и водила взглядом по потолку. Взгляд был осмысленный! Кирилл посмотрел мне в глаза. Вид у него был ликующий.
- Он сделал это, сделал!
Олег
Из леса я выбрался едва ли не ползком: сил не было. В дом бабки Фроси не пошел. Побоялся, что, не отойдя еще от стольких обращений, перерву ей горло со злости и обиды за наши жизни, которые она едва не погубила. Присел на крыльцо. В хате послышался шум: меня видимо заметили.
Первая из дверей показалась Еленка. Она смотрела на меня настороженно, чуть удивленно. Передал ли Кирилл ей мои последние слова?
- Здравствуй.
- Здравствуй. Ты к нам вернулась?
Она стыдливо улыбнулась:
- Да.
Ни следа не осталось от былой скованности и внутренней пустоты, только легкая неуверенность.
У не успел полюбоваться не Еленку: Ульянка бросилась на шею, чуть не задушила. Я неловко прижал ее. Теплая и земная девушка вливала в меня силы, возвращала к миру людей. Она отстранилась, осмотрела меня.
- Господи, тебя будто на лоскуты драли.
- Кусты колючие попались.
Еленка несмело коснулась плеча, и тут же отдернула руку.
- Промыть бы надо.
- Потом. Дай лучше попить. Чая. Покрепче и с медом.
После тягучего сладкого чая стало легче. Силы почти вернулись, будто и не было трех сумасшедших ночей. Отказавшись зайти в дом, я пошел к себе. Заглянул в зеркало и испугался: оттуда глянул ободранный осунувшийся и почерневший мужик, небритый, с заметной желтизной в серых глазах. И... сначала я думал, что мне показалось, но после мытья снова подошел к зеркалу, вгляделся: нет, действительно, поседел. Темно-русые волосы теперь были как перец с солью.
Еленка
Когда я увидела Олега на крыльце, то с трудом подавила желание броситься вон. Он меня пугал, только я никак не могла вспомнить причины. А когда ушел помыться и переодеться, Кирилл отвел меня в сторону и рассказал все, что было, после той ночи. Я смотрела на него и удивлялась: ни следа не осталось от былого чувства. А ведь еще месяц назад как горела! Он пересказал слова Олега обо мне, и стало зябко, страшно.
- Не хочу к нему.
Кирилл пожал плечами.
- Вы взрослые, сами разберетесь. Это он тебя спас. Не знаю, что он сделал, но это помогло, а ведь Олег пришел еле живой.
Я не поверила до конца в слова Кирилла – слишком странно они звучали. Но оказалось, что он все правильно передал.
Олег не дал мне времени, чтобы придти в себя. Как только Кирилл и Ульянка уехали, убедившись, что я уже пришла в себя, насколько это возможно за такой короткий срок, он тут же пришел к дому. Внутрь не пошел, постучал в окно.
- Выйди на минутку.
Я присела около Олега на крыльцо, зябко кутаясь в шаль – никак не могла отогреться после того, как Он ушел.
Олег не сразу заговорил, долго молчал, теребя пластыри на обожженных руках. Отчего-то мне было трудно смотреть на него. Я отвела взгляд и краем глаза увидела, как силуэт его тела стал расплывчатым, будто марево над нагретым асфальтом. И в этом мареве мелькала смутная темная тень. Но, стоило мне взглянуть прямо на него, как наваждение пропало.
Оказалось, что Олег наблюдает за мной. Я встретилась с ним глазами и снова отвернулась.
- Ты помнишь последние дни?
Я покачала головой.
- Я вообще ничего не помню с самой Купалы.
Олег снова замолчал. А я подумала, что сказала ему не всю правду. На самом деле я не помнила почти ничего с самого фестиваля в Гнездово. В голове мелькали расплывчатые образы, обрывки фраз. Но ни голоса, ни лица того, от любви к кому чуть не умерла всего день назад, в памяти не осталось. Зато я не забыла того ослепительного, беззаботного счастья, переполнявшего меня в эти дни. И как наркоман не могла избавиться от тяги снова окунуться в эти чувства.
Из воспоминаний меня вырвал чуть неуверенный голос Олега.
- Лен, я знаю, Кирилл тебе вчера передал мои слова…
- Передал. Я подумала, что он что-то неправильно понял.
- Правильно. Понимаешь, то, что было с тобой – оно не проходит до конца.
Я напряглась: Олег всегда мне нравился, он даже пробовал когда-то перевести дружеские отношения во что-то большее. Но теперь при виде него какой-то инстинкт заставлял меня относиться к Олегу настороженно, с опаской. Я была уверена, что в тех утраченных воспоминаниях была и причина моего страха.
- Что значит, «не пройдет»? Что не пройдет?
- Я думаю, ты понимаешь меня. Прислушайся к себе – разве теперь ты такая же, как до Гнездово?
Не трудно было понять, о чем Олег. Тихо, почти шепотом, ответила ему:
- Нет. Я чувствую себя… пустой, как будто все чувства разом обрезало.
Он проницательно посмотрел на меня.
- Но ведь не только это.
Он не заслуживал лжи и я ответила искренне:
- Не только. Еще голод, желание еще раз, хоть на минутку попробовать той радости, что я чувствовала тогда.
Олег
Еленка сникла, с тоской глядя перед собой. Она никогда не станет прежней. Может, через несколько лет снова станет чувствовать полноценно, даже сможет полюбить, но уже не так ярко, сильно. Я видел, что страх из ее глаз, когда она смотрела на меня, никуда не делся. Она наверняка забыла то, что видела во мне в те ночи, когда я удерживал ее в доме, когда один мой вид заставлял ее убегать в дальний угол.
