Пока я чуть-чуть над ним подшутила, он мне конкретно жизнь испоганил до конца дней! Вытянув палец вверх, мама резко бросилась на кухню: — Сейчас я принесу тебе стаканчик. Разделите смузи.
И женщина упорхала, а я осталась один-на-один со своим персональным демоном.
— Весело вам, да? — сквозь зубы прошипела я, сжимая кулаки до побеления костяшек.
Астафьев обладал одной очень выразительной свехспособностью: выводить меня из себя, всегда сдержанную и спокойную, по щелчку пальцев.
— Очень, — равнодушно пожал плечами Павел, загадочно играя бровями. — А тебе разве нет? Вроде смеялась.
Я пыталась испепелить его взглядом, но, кажется, что-то пошло не так. Не тот посыл уловил Астафьев. С умилением он свел брови на переносице, вытянул ладонь над головой, «поймал» мой взгляд пальчиками и засунул нечто невидимое во внутренний карман пиджака:
— Заберу твою любовь с собой, сладкая. Пусть греет темными холодными ночами…
— «ЛЮБОВЬ»?! — опешила я, вскакивая с места. Бросив краткий взгляд на кухню, я с облегчение увидела, что дверь в комнату как обычно захлопнулась. А значит, нас с большей долей вероятности никто не слышит. Обойдя стол, вплотную подошла к боссу. Казалось, если говорить ему прямо в лицо, эффект будет сильнее. — Павел Григорьевич, это что за цирк? С какой стати прислали моей маме цветы, конфеты, духи? Я думала, что поездка к ней — решение внезапное! Неужели вы с моей мамой и раньше были знакомы?
— Я ничего внезапно не делаю, радостью моя. Но с мамой твоей и вправду сегодня впервые встретились, — коварно улыбнувшись, Астафьев мягко ударил кончиком пальца по кончику моего носа, а после прошелся жарким взглядом по телу, обтянутому плотной спортивной тканью.
Сейчас, когда я уже почти сутки как не ела, моя и без того выразительная фигура заострилась. Тонкая талия казалась уже, чем стоило бы на мой придирчивый взгляд. Для девушки сорока пяти килограмм с ростом метр пятьдесят пять грудь второго размера — это и так много, а сейчас на фоне впалого живота она неприлично торчала. Именно на нее в наглую и таращился Астафьев. Пришлось демонстративно поднять рукой его голову вверх за подбородок и вздернуть бровь:
— Я требую объяснений! Немедленно.
— Ох, Сонечка, — горестно вздохнул Астафьев, а после просто взял и положил ладони мне на задницу, словно они там всегда лежали и нет в этом ничего странного. — Ну, прислал я твоей прекрасной маме подарок с запиской «От босса вашей дочери — Павла Григорьевича Астафьева. В шесть будем на ужин». И что? Мне нельзя прекрасную женщину порадовать? Хочу и буду, эгоистка.
Я настолько была ошарашена беспардонностью босса, что застопорилась. В это время он продолжил разминать мои ягодицы, словно мурчащий кот. Выглядел при этом таким довольным, будто миллион долларов выиграл.
— Ничего не понимаю, — растерялась я, качая головой, — вы еще утром решили сюда поехать?
— Ага, — в конец разошедшийся Астафьев уже плавно залезал мне под лосины, играясь с резинкой от бикини. — Только утром я планировал это в поощрительных целях за найденные деньги, а теперь в наказательных.
— «Наказательных»? — переспросила я, не будучи уверенной, что такое слово вообще существует.
— Именно, — кивнул он, все ближе и ближе притягивая меня к себе, пытаясь уткнуться носом прямо в часть голой кожи между низом топа и верхом лосин. — Ты должна была расчувствоваться, Сонечка. Пожалеть больную мать, которой придется ждать дочь из тюрьмы и сдать мне своего подельника на эмоциях.
— Дима — не мой подельник! Что тут не понятного? Я бы никогда чужого не взяла! — в который раз отчеканила я по слогам, наконец «просыпаясь» и с силой отталкиваясь от Астафьева. Он выглядел разочарованным и грустным, бросая полные отчаянья взгляды на мою грудь. — И вообще, сколько вам повторять, что я не имею никакого отношения к его воровству?
— Ага-ага, — закатил глаза этот умник, отворачиваясь к столу и напрочь меня игнорируя. — Естественно. А еще белый цвет не белый, а зеленый. И Земля не круглая, как треугольная!
— И вообще, — от переизбытка эмоций тело потряхивало, а нога нервно топала по ковру, — вы бы открыли дело в полиции. Возможно, его бы задержал Интерпол и… — в тот момент, когда Астафьев бросил на меня краткий взгляд с прищуром, до меня наконец дошло очевидное. — Вот оно что! Вы не все налоги платите, вот и не идете, куда следует… Ай-яй-яй, господин Астафьев. А из меня тут демона делаете. У самого-то рыльце в пушку, да?
— Ты за кого меня держишь, Сонечка? Я-то налоги плачу, а вот мой отец… — нехотя выпалил Павел Григорьевич, но тут же опомнился и перевел тему. — Короче говоря, это не твое дело, поняла меня? Ты тут человек подневольный. Пленный, если хочешь. Твоя задача: сдать своего ненаглядного «Димочку». Поверь, его уже ищут. Но вам обоим будет лучше, если его местоположение объявишь мне ты, а не мои люди. Мало ли, как они могут себя повести…
— Вы еще и мафиози! — положа руку на сердце, воскликнула я.
Астафьев прямо поперхнулся морсом, который только-только пригубил. И посмотрел на меня так, как на ополоумевшую идиотку.
— Тебе покушать бы… А то ты меня пугать начинаешь своей «острой» сообразительностью, — закатил глаза босс, а после, сложив руки под подбородком, деловито поднял бровь. — Хотел я по-хорошему, Сонечка. Вот хотел, правда! Ты же хорошо сегодня поработала, молодец… Но, сама виновата! Со мной шутки шутить — дело гиблое, — с отвращением покосившись на жижу, Астафьев на полном серьезе заявил. — Приготовила свое божество? Вот и выпьешь одна до последней капли. Уступаю, как настоящий мужчина.
— Не буду я, — фыркнула я, а после развернулась и спокойно пошагала на место.
— А не выпьешь, — остановил меня холодным тоном Астафьев, — я твой маме расскажу одну увлекательную басню про сумочку с миллионом и доверчивую девочку Сонечку. А что? Пусть заранее консервы готовит на зону. Хлеб печет с ножом внутри… Ты у нас хрупкая малышка, тебе нож нужен поострее.
По спине прошел холодок. Бессилие смешалось со страхом. «Доигралась, Симонова?», — рычал внутренний голос, обиженный на весь мир вокруг.
— Не посмеете, — прошипела я сквозь зубы, даже не поворачиваясь. — Мама же вас боготворит!
— Вот только поэтому, Сонечка, — стальным тоном поставил меня на место босс, — я и не стану от нее ничего скрывать. Марья Витальевна достойна знать всю правду.
— Пожалуйста, — страх внутри был такой силы, что я позволила голосу задрожать, — не надо. Я не хочу, чтобы она знала.
— Я бы тоже не хотел, чтобы ты меня при Марье Витальевне позорила, но... Что поделать, Сонечка. Назад время не воротишь.
Дверь кухни хлопнула, к нам вышла довольная мама:
— Вот и твой стакан, Сонечка! Все никак не могла найти красивый, большой, стеклянный.
А дальше воспользовавшись своим очаровательным обаянием, Павел Григорьевич увлек маму разговором о всякой всячине. Сам он ничего не ел и не пил, а вот мне каждую секунду напоминал, что пора бы начинать.
Я пригубила, поморщилась, подальше от себя жижу отставила. Дрянь редкостная, ни дать, ни взять.
— Марья Витальевна! — заметив мой жест, воскликнул тут же начальник, — Я вам не рассказывал, как у меня на днях сумка потерялась?
— Как?! — ошарашенно воскликнула моя впечатлительная мамочка.
С подергивающимся взглядом, я испуганно присосалась к трубочке и одним махом осушила глотков десять. Правда, потом меня чуть не стошнило, но вот Павел Григорьевич был доволен. Улыбался неестественно широко. Особенно, когда мама сама вытащила старый альбом с фотографиями и принялась показывать меня маленькую.
Бросив на меня заигрывающий взгляд, поиграв бровями и послав незаметный мамочке воздушный поцелуй, босс покачал головой:
— Да… Вот смотрю я, как голенькая Сонечка в год плескалась в бассейне, и вижу, что ничего в ней не поменялось.
— Как же это? — приспустив очки, мама несогласно покачала головой. — Сонечка моя шикарная девушка. Все при ней: и фигура, и мозг. Красавица, всем на зависть.
Склонившаяся над коктейлем, я готова уже была выть от отчаянья и вони из бокала, как вдруг услышала хрипловатый голос Астафьева:
— Тут не поспоришь.
Звучал он уверенно, словно не шутил. Словно и вправду считал меня ничего… Почему-то эта мысль стала приятной, теплом растеклась по телу. Но тут же я опомнилась: «А ничего, что он с каждой спит? Для него все красивые!».
— Так что же там с портфелем, Пашенька? — опомнилась мамочка.
Поперхнувшись, я снова вернулась к трубочке. Кривясь, сдерживая рвотный позыв и стараясь не дышать, быстро пила, пила, пила…
— Ничего, Марья Витальевна, — облегчил мне участь Павел Григорьевич. — Обычную сумку потерял. Пустую. Ничего особенного, просто нравилась.
— Понимаю тебя, как никто другой! — положа руку на сердце, эмоционально заверила начальника женщина. — Я вот на днях футляр от очков где-то посеяла, так же убивалась…
Внутри меня явно случилось что-то страшное. Видимо, настойка из холодильника и убойное смузи не поделили территорию и теперь просились наружу. Желудок скрутило с утроенной силой. Свернувшись в три короба, я так резко вскочила на ноги, что стул подо мной упал с грохотом на пол.
Астафьев подскочил следом, только вот на сантименты с ним сил не осталось. Хватаясь за живот, вся в поту, я кинулась в уборную, где избавилась от чертового пойла раз и навсегда.
Спустя полчаса, после душа и полного приведения себя в порядок, я вышла из комнаты и тут же буквально врезалась в Павла Григорьевича. Думала, ему будет весело. Как никак, плана он своего достиг: отомстил знатно. Только вот он выглядел чернее тучи.
— Собирайся, — холодно, четко и кратко поставил он меня перед фактом, — поедем. Я твою маму уже успокоил, все хорошо.
— Как? — голова кружилась, все еще по коже шел озноб. Потерев глаза, я пошатнулась, тут же оказавшись схвачена крепкими руками мужчины. — Куда?
— Сперва к врачу на осмотр, — его руки лежали на моей талии, а губы утыкались в ухо. Щекоча кожу, снова вызывая мурашки. Только не те, неприятные, а наоборот — напоминающие порхающие бабочки. — Затем домой.
«Домой», — эхом повторила я про себя. Звучало все так, будто мы живем в одном месте, а не я в заложниках.
— Так-с, так-с, так-с… — с умным видом доктор Громов с бэйджем «главный врач клиники «Алмаз»» щупал мой живот. Было, мягко скажем, неприятно, но для себя я решила, мол бесплатный медицинский осмотр на дороге не валяется — потерплю. — На первый взгляд никаких серьезных проблем у вашей девушки нет.
Нервно наворачивающий круги вокруг кушетки Астафьев поперхнулся воздухом, замер и возмущенно поправил Громова:
— Она не моя девушка.
Мне чертовски нравилось, как профессионально врач игнорировал вспышки агрессии босса, всячески делая вид, мол его и вовсе нет. Пожалуй, у людей из сферы медицины была самая «натренированная» психика, раз даже такие, как Астафьев — побоку.
— Откройте рот! — скомандовал он мне, что я послушно и сделала. — Тут тоже у вашей жены нет никаких нареканий.
Павла Григорьевича я не видела, но прекрасно слышала его тяжелый изнуренный вздох и шипящий рык:
— Она мне не жена.
Спокойно проследовав к белому шкафчику, Громов достал оттуда симпатичный электронный градусник, прислонил мне его ко лбу и, спустя считанные секунды, хмыкнул:
— Что же, температура вашей сестры в приделах нормы.
— Я не пойму, — вспылил босс, встав бок о бок с доктором и заглянув ему в глаза, словно пытаясь достучаться. — Она мне не сестра, господин Громов. Просто осмотрите Соню, и мы пойдем.
С ленивой улыбкой и сонным взглядом мужчина выровнялся по струнке, поправил белый чепчик на голове и, весело мне подмигнув, обратился к Астафьеву:
— То есть, Соня вам не жена, не девушка и даже не сестра?
Прикрыв лицо ладонью, босс из последних сил спокойно отчеканил по слогам:
— Нет. Это разве важно?
Пожимая плечами, Громов неопределенно взмахнул рукой:
— Просто вы, когда звонили мне, буквально кричали в трубку, чтобы я отменил ближайшую запись и немедленно принял Соню Симонову. Что я и сделал, собственно, — послав мне доброжелательную улыбку, врач посмотрел на Астафьева холодно и вскользь. — Потому что решил, мол либо родственница при смерти, либо любовь всей жизни.
Вот тут настала моя очередь поперхнуться на ровном месте с расширившимися глазами. Опустив лицо, я пыталась незаметно для окружающих меня мужчин уровнять бешенное дыхание и сумасшедшее сердцебиение. И дело было не просто в словах доктора, который уверял, мол Астафьев безумно переживал обо мне… Слова «любовь всей жизни» — выбили почву из-под ног. Ранее я никогда даже в мыслях не применяла их в адрес Павла Григорьевича.
— Что за бред! — слишком громко и резко воскликнул Астафьев, тут же нервно рассмеявшись. — По-вашему, я не могу просто заботиться о человеке? Раз вас это так беспокоит, Симонова — рабочая моей фирмы. А я, как нормальный начальник, заинтересован в здравии своих сотрудников.
Выгнув голову в бок, криво усмехнувшись, Громов обратился куда-то в пустоту:
— Хоть самому увольняйся и иди работать к вам.
— Что, простите? — ритмично топая ногой, босс бросал на меня краткие взгляды, а я старалась смотреть куда угодно, только не на него.
— Ничего, господин Астафьев, — махнул рукой мужчина, — Анализы мы сдали, никаких видимых причин для беспокойства нет. Скажите, Сонечка, что вы сегодня ели? Может пища была несовместима между собой или не свежая, из непроверенного места?
Стоило только представить, что я рассказываю доктору, мол пила «волшебный» смузи, как сразу стало не по себе. Я прямо ощущала, как кровь от лица отлилась, и я побелела. Скривившись, неуверенно протянула:
— Ну, в общем-то…
— Что же, — мужские горячие руки подцепили меня под талию, выдергивая с кушетки и заставляя встать на ноги. Не успела я прийти в себя, как Астафьев коснулся моей руки. Я замерла, тело окоченело от неожиданности, передернуло… А все потому, что босс практически взял меня за руку, лишь на долю секунды переплетя наши пальцы. Затем, видимо, опомнился и поднялся вверх, крепко-накрепко сжимая кисть и потянув за собой к выходу, как нерадивого ребенка, — раз это все, то мы пойдем…
— А как же!.. — прозвучало вслед от растерянного доктора.
— И вам всего хорошего! — холодно и многозначительно проговорил Астафьев. Годы работы научили того одним лишь голосом показывать собеседнику, что диалог на этом закончен и продолжать его не имеет смысла.
— Господин Астафьев, — все же прозвучало вслед, — а заявление о приеме на работу куда подать? — обернувшись на Громова, я увидела, как тот давит улыбку, бросая на нас с боссом многозначительные взгляды. — Вот вокруг меня так начальник не бегал, когда я ногу в прошлом году сломал. А тут даже не отравление, а просто…
— Все, — рявкнул Павел Григорьевич, — до свиданья!
И захлопнул дверь в кабинет с таким грохотом, что штукатурка посыпалась, а люди вокруг испуганно на нас обернулись.
— Помягче было никак нельзя? — стыдливо потупила взгляд я.
— Не-а, — фыркнул тот, все ускоряя шаг и ускоряя. В конечном счете мне приходилось уже бежать за мужчиной на парковку. — Я столько этому Громову заплатил, что могу даже какой-то аппарат с собой на память забрать в качестве сувенира.
Второе удивление за пару минут заставило ноги прирости к земле. Уставившись недоумевающе на начальника, я не могла представить, чтобы он просто так выложил за меня кругленькую сумму.
И женщина упорхала, а я осталась один-на-один со своим персональным демоном.
Часть 14
— Весело вам, да? — сквозь зубы прошипела я, сжимая кулаки до побеления костяшек.
Астафьев обладал одной очень выразительной свехспособностью: выводить меня из себя, всегда сдержанную и спокойную, по щелчку пальцев.
— Очень, — равнодушно пожал плечами Павел, загадочно играя бровями. — А тебе разве нет? Вроде смеялась.
Я пыталась испепелить его взглядом, но, кажется, что-то пошло не так. Не тот посыл уловил Астафьев. С умилением он свел брови на переносице, вытянул ладонь над головой, «поймал» мой взгляд пальчиками и засунул нечто невидимое во внутренний карман пиджака:
— Заберу твою любовь с собой, сладкая. Пусть греет темными холодными ночами…
— «ЛЮБОВЬ»?! — опешила я, вскакивая с места. Бросив краткий взгляд на кухню, я с облегчение увидела, что дверь в комнату как обычно захлопнулась. А значит, нас с большей долей вероятности никто не слышит. Обойдя стол, вплотную подошла к боссу. Казалось, если говорить ему прямо в лицо, эффект будет сильнее. — Павел Григорьевич, это что за цирк? С какой стати прислали моей маме цветы, конфеты, духи? Я думала, что поездка к ней — решение внезапное! Неужели вы с моей мамой и раньше были знакомы?
— Я ничего внезапно не делаю, радостью моя. Но с мамой твоей и вправду сегодня впервые встретились, — коварно улыбнувшись, Астафьев мягко ударил кончиком пальца по кончику моего носа, а после прошелся жарким взглядом по телу, обтянутому плотной спортивной тканью.
Сейчас, когда я уже почти сутки как не ела, моя и без того выразительная фигура заострилась. Тонкая талия казалась уже, чем стоило бы на мой придирчивый взгляд. Для девушки сорока пяти килограмм с ростом метр пятьдесят пять грудь второго размера — это и так много, а сейчас на фоне впалого живота она неприлично торчала. Именно на нее в наглую и таращился Астафьев. Пришлось демонстративно поднять рукой его голову вверх за подбородок и вздернуть бровь:
— Я требую объяснений! Немедленно.
— Ох, Сонечка, — горестно вздохнул Астафьев, а после просто взял и положил ладони мне на задницу, словно они там всегда лежали и нет в этом ничего странного. — Ну, прислал я твоей прекрасной маме подарок с запиской «От босса вашей дочери — Павла Григорьевича Астафьева. В шесть будем на ужин». И что? Мне нельзя прекрасную женщину порадовать? Хочу и буду, эгоистка.
Я настолько была ошарашена беспардонностью босса, что застопорилась. В это время он продолжил разминать мои ягодицы, словно мурчащий кот. Выглядел при этом таким довольным, будто миллион долларов выиграл.
— Ничего не понимаю, — растерялась я, качая головой, — вы еще утром решили сюда поехать?
— Ага, — в конец разошедшийся Астафьев уже плавно залезал мне под лосины, играясь с резинкой от бикини. — Только утром я планировал это в поощрительных целях за найденные деньги, а теперь в наказательных.
— «Наказательных»? — переспросила я, не будучи уверенной, что такое слово вообще существует.
— Именно, — кивнул он, все ближе и ближе притягивая меня к себе, пытаясь уткнуться носом прямо в часть голой кожи между низом топа и верхом лосин. — Ты должна была расчувствоваться, Сонечка. Пожалеть больную мать, которой придется ждать дочь из тюрьмы и сдать мне своего подельника на эмоциях.
— Дима — не мой подельник! Что тут не понятного? Я бы никогда чужого не взяла! — в который раз отчеканила я по слогам, наконец «просыпаясь» и с силой отталкиваясь от Астафьева. Он выглядел разочарованным и грустным, бросая полные отчаянья взгляды на мою грудь. — И вообще, сколько вам повторять, что я не имею никакого отношения к его воровству?
— Ага-ага, — закатил глаза этот умник, отворачиваясь к столу и напрочь меня игнорируя. — Естественно. А еще белый цвет не белый, а зеленый. И Земля не круглая, как треугольная!
— И вообще, — от переизбытка эмоций тело потряхивало, а нога нервно топала по ковру, — вы бы открыли дело в полиции. Возможно, его бы задержал Интерпол и… — в тот момент, когда Астафьев бросил на меня краткий взгляд с прищуром, до меня наконец дошло очевидное. — Вот оно что! Вы не все налоги платите, вот и не идете, куда следует… Ай-яй-яй, господин Астафьев. А из меня тут демона делаете. У самого-то рыльце в пушку, да?
— Ты за кого меня держишь, Сонечка? Я-то налоги плачу, а вот мой отец… — нехотя выпалил Павел Григорьевич, но тут же опомнился и перевел тему. — Короче говоря, это не твое дело, поняла меня? Ты тут человек подневольный. Пленный, если хочешь. Твоя задача: сдать своего ненаглядного «Димочку». Поверь, его уже ищут. Но вам обоим будет лучше, если его местоположение объявишь мне ты, а не мои люди. Мало ли, как они могут себя повести…
— Вы еще и мафиози! — положа руку на сердце, воскликнула я.
Астафьев прямо поперхнулся морсом, который только-только пригубил. И посмотрел на меня так, как на ополоумевшую идиотку.
— Тебе покушать бы… А то ты меня пугать начинаешь своей «острой» сообразительностью, — закатил глаза босс, а после, сложив руки под подбородком, деловито поднял бровь. — Хотел я по-хорошему, Сонечка. Вот хотел, правда! Ты же хорошо сегодня поработала, молодец… Но, сама виновата! Со мной шутки шутить — дело гиблое, — с отвращением покосившись на жижу, Астафьев на полном серьезе заявил. — Приготовила свое божество? Вот и выпьешь одна до последней капли. Уступаю, как настоящий мужчина.
— Не буду я, — фыркнула я, а после развернулась и спокойно пошагала на место.
— А не выпьешь, — остановил меня холодным тоном Астафьев, — я твой маме расскажу одну увлекательную басню про сумочку с миллионом и доверчивую девочку Сонечку. А что? Пусть заранее консервы готовит на зону. Хлеб печет с ножом внутри… Ты у нас хрупкая малышка, тебе нож нужен поострее.
По спине прошел холодок. Бессилие смешалось со страхом. «Доигралась, Симонова?», — рычал внутренний голос, обиженный на весь мир вокруг.
— Не посмеете, — прошипела я сквозь зубы, даже не поворачиваясь. — Мама же вас боготворит!
— Вот только поэтому, Сонечка, — стальным тоном поставил меня на место босс, — я и не стану от нее ничего скрывать. Марья Витальевна достойна знать всю правду.
— Пожалуйста, — страх внутри был такой силы, что я позволила голосу задрожать, — не надо. Я не хочу, чтобы она знала.
— Я бы тоже не хотел, чтобы ты меня при Марье Витальевне позорила, но... Что поделать, Сонечка. Назад время не воротишь.
Дверь кухни хлопнула, к нам вышла довольная мама:
— Вот и твой стакан, Сонечка! Все никак не могла найти красивый, большой, стеклянный.
А дальше воспользовавшись своим очаровательным обаянием, Павел Григорьевич увлек маму разговором о всякой всячине. Сам он ничего не ел и не пил, а вот мне каждую секунду напоминал, что пора бы начинать.
Я пригубила, поморщилась, подальше от себя жижу отставила. Дрянь редкостная, ни дать, ни взять.
— Марья Витальевна! — заметив мой жест, воскликнул тут же начальник, — Я вам не рассказывал, как у меня на днях сумка потерялась?
— Как?! — ошарашенно воскликнула моя впечатлительная мамочка.
С подергивающимся взглядом, я испуганно присосалась к трубочке и одним махом осушила глотков десять. Правда, потом меня чуть не стошнило, но вот Павел Григорьевич был доволен. Улыбался неестественно широко. Особенно, когда мама сама вытащила старый альбом с фотографиями и принялась показывать меня маленькую.
Бросив на меня заигрывающий взгляд, поиграв бровями и послав незаметный мамочке воздушный поцелуй, босс покачал головой:
— Да… Вот смотрю я, как голенькая Сонечка в год плескалась в бассейне, и вижу, что ничего в ней не поменялось.
— Как же это? — приспустив очки, мама несогласно покачала головой. — Сонечка моя шикарная девушка. Все при ней: и фигура, и мозг. Красавица, всем на зависть.
Склонившаяся над коктейлем, я готова уже была выть от отчаянья и вони из бокала, как вдруг услышала хрипловатый голос Астафьева:
— Тут не поспоришь.
Звучал он уверенно, словно не шутил. Словно и вправду считал меня ничего… Почему-то эта мысль стала приятной, теплом растеклась по телу. Но тут же я опомнилась: «А ничего, что он с каждой спит? Для него все красивые!».
— Так что же там с портфелем, Пашенька? — опомнилась мамочка.
Поперхнувшись, я снова вернулась к трубочке. Кривясь, сдерживая рвотный позыв и стараясь не дышать, быстро пила, пила, пила…
— Ничего, Марья Витальевна, — облегчил мне участь Павел Григорьевич. — Обычную сумку потерял. Пустую. Ничего особенного, просто нравилась.
— Понимаю тебя, как никто другой! — положа руку на сердце, эмоционально заверила начальника женщина. — Я вот на днях футляр от очков где-то посеяла, так же убивалась…
Внутри меня явно случилось что-то страшное. Видимо, настойка из холодильника и убойное смузи не поделили территорию и теперь просились наружу. Желудок скрутило с утроенной силой. Свернувшись в три короба, я так резко вскочила на ноги, что стул подо мной упал с грохотом на пол.
Астафьев подскочил следом, только вот на сантименты с ним сил не осталось. Хватаясь за живот, вся в поту, я кинулась в уборную, где избавилась от чертового пойла раз и навсегда.
Спустя полчаса, после душа и полного приведения себя в порядок, я вышла из комнаты и тут же буквально врезалась в Павла Григорьевича. Думала, ему будет весело. Как никак, плана он своего достиг: отомстил знатно. Только вот он выглядел чернее тучи.
— Собирайся, — холодно, четко и кратко поставил он меня перед фактом, — поедем. Я твою маму уже успокоил, все хорошо.
— Как? — голова кружилась, все еще по коже шел озноб. Потерев глаза, я пошатнулась, тут же оказавшись схвачена крепкими руками мужчины. — Куда?
— Сперва к врачу на осмотр, — его руки лежали на моей талии, а губы утыкались в ухо. Щекоча кожу, снова вызывая мурашки. Только не те, неприятные, а наоборот — напоминающие порхающие бабочки. — Затем домой.
«Домой», — эхом повторила я про себя. Звучало все так, будто мы живем в одном месте, а не я в заложниках.
Часть 15
— Так-с, так-с, так-с… — с умным видом доктор Громов с бэйджем «главный врач клиники «Алмаз»» щупал мой живот. Было, мягко скажем, неприятно, но для себя я решила, мол бесплатный медицинский осмотр на дороге не валяется — потерплю. — На первый взгляд никаких серьезных проблем у вашей девушки нет.
Нервно наворачивающий круги вокруг кушетки Астафьев поперхнулся воздухом, замер и возмущенно поправил Громова:
— Она не моя девушка.
Мне чертовски нравилось, как профессионально врач игнорировал вспышки агрессии босса, всячески делая вид, мол его и вовсе нет. Пожалуй, у людей из сферы медицины была самая «натренированная» психика, раз даже такие, как Астафьев — побоку.
— Откройте рот! — скомандовал он мне, что я послушно и сделала. — Тут тоже у вашей жены нет никаких нареканий.
Павла Григорьевича я не видела, но прекрасно слышала его тяжелый изнуренный вздох и шипящий рык:
— Она мне не жена.
Спокойно проследовав к белому шкафчику, Громов достал оттуда симпатичный электронный градусник, прислонил мне его ко лбу и, спустя считанные секунды, хмыкнул:
— Что же, температура вашей сестры в приделах нормы.
— Я не пойму, — вспылил босс, встав бок о бок с доктором и заглянув ему в глаза, словно пытаясь достучаться. — Она мне не сестра, господин Громов. Просто осмотрите Соню, и мы пойдем.
С ленивой улыбкой и сонным взглядом мужчина выровнялся по струнке, поправил белый чепчик на голове и, весело мне подмигнув, обратился к Астафьеву:
— То есть, Соня вам не жена, не девушка и даже не сестра?
Прикрыв лицо ладонью, босс из последних сил спокойно отчеканил по слогам:
— Нет. Это разве важно?
Пожимая плечами, Громов неопределенно взмахнул рукой:
— Просто вы, когда звонили мне, буквально кричали в трубку, чтобы я отменил ближайшую запись и немедленно принял Соню Симонову. Что я и сделал, собственно, — послав мне доброжелательную улыбку, врач посмотрел на Астафьева холодно и вскользь. — Потому что решил, мол либо родственница при смерти, либо любовь всей жизни.
Вот тут настала моя очередь поперхнуться на ровном месте с расширившимися глазами. Опустив лицо, я пыталась незаметно для окружающих меня мужчин уровнять бешенное дыхание и сумасшедшее сердцебиение. И дело было не просто в словах доктора, который уверял, мол Астафьев безумно переживал обо мне… Слова «любовь всей жизни» — выбили почву из-под ног. Ранее я никогда даже в мыслях не применяла их в адрес Павла Григорьевича.
— Что за бред! — слишком громко и резко воскликнул Астафьев, тут же нервно рассмеявшись. — По-вашему, я не могу просто заботиться о человеке? Раз вас это так беспокоит, Симонова — рабочая моей фирмы. А я, как нормальный начальник, заинтересован в здравии своих сотрудников.
Выгнув голову в бок, криво усмехнувшись, Громов обратился куда-то в пустоту:
— Хоть самому увольняйся и иди работать к вам.
— Что, простите? — ритмично топая ногой, босс бросал на меня краткие взгляды, а я старалась смотреть куда угодно, только не на него.
— Ничего, господин Астафьев, — махнул рукой мужчина, — Анализы мы сдали, никаких видимых причин для беспокойства нет. Скажите, Сонечка, что вы сегодня ели? Может пища была несовместима между собой или не свежая, из непроверенного места?
Стоило только представить, что я рассказываю доктору, мол пила «волшебный» смузи, как сразу стало не по себе. Я прямо ощущала, как кровь от лица отлилась, и я побелела. Скривившись, неуверенно протянула:
— Ну, в общем-то…
— Что же, — мужские горячие руки подцепили меня под талию, выдергивая с кушетки и заставляя встать на ноги. Не успела я прийти в себя, как Астафьев коснулся моей руки. Я замерла, тело окоченело от неожиданности, передернуло… А все потому, что босс практически взял меня за руку, лишь на долю секунды переплетя наши пальцы. Затем, видимо, опомнился и поднялся вверх, крепко-накрепко сжимая кисть и потянув за собой к выходу, как нерадивого ребенка, — раз это все, то мы пойдем…
— А как же!.. — прозвучало вслед от растерянного доктора.
— И вам всего хорошего! — холодно и многозначительно проговорил Астафьев. Годы работы научили того одним лишь голосом показывать собеседнику, что диалог на этом закончен и продолжать его не имеет смысла.
— Господин Астафьев, — все же прозвучало вслед, — а заявление о приеме на работу куда подать? — обернувшись на Громова, я увидела, как тот давит улыбку, бросая на нас с боссом многозначительные взгляды. — Вот вокруг меня так начальник не бегал, когда я ногу в прошлом году сломал. А тут даже не отравление, а просто…
— Все, — рявкнул Павел Григорьевич, — до свиданья!
И захлопнул дверь в кабинет с таким грохотом, что штукатурка посыпалась, а люди вокруг испуганно на нас обернулись.
— Помягче было никак нельзя? — стыдливо потупила взгляд я.
— Не-а, — фыркнул тот, все ускоряя шаг и ускоряя. В конечном счете мне приходилось уже бежать за мужчиной на парковку. — Я столько этому Громову заплатил, что могу даже какой-то аппарат с собой на память забрать в качестве сувенира.
Второе удивление за пару минут заставило ноги прирости к земле. Уставившись недоумевающе на начальника, я не могла представить, чтобы он просто так выложил за меня кругленькую сумму.
