«О нет, — почувствовав, что его глаза наполняются слезами, Ива пришёл в ужас. — Только не сейчас!» Действительно, почему это должно было случиться именно сейчас, перед всеми, ведь он не позволял себе плакать больше пятнадцати лет! Ива незаметно приподнял голову, чтобы заставить слёзы вернуться обратно. Сначала вроде бы помогло, но потом стало ещё хуже, прямо как в детстве, когда ему в очки для плавания попала вода. Вдобавок ко всему отчаянно защипало в носу. Этого Ива выдержать не смог, нечаянно моргнул, отчего на щеках его сейчас же предательски заблестели мокрые дорожки.
Ну вот. Расплакаться, как ребёнок. Стыдно, досадно и невыносимо глупо. Но хуже всего было то, что от всех этих мыслей слёзы потекли ещё сильнее. Ива замер, понимая, что скрыть их никак не удастся, ведь даже отвернуться было некуда — слева от него расположился Лоуренс, а справа сидели Милош и Грей, но в эту безнадёжную секунду вдруг почувствовал мягкое прикосновение. В поиске поддержки он, не глядя, накрыл ладошкой, бережно сжал… нет, это была рука не Милоша! Тогда Ива сдался окончательно, обречённо повернул голову — и с изумлением обнаружил, что глаза Грея, протягивающего ему бумажный платок, тоже влажны. Вооружённый двумя такими же платочками Милош плакал, не таясь.
Овации длились так долго, что ресницы Ивы успели высохнуть. Можно было даже надеяться, что Лоуренс ничего не заметит, и всё же, сам не зная почему, он решил признаться.
— Спасибо вам, Майкл. Великолепная музыка. Простите, я не сдержал слёз.
— И я тоже, док, — тихонько шмыгнул носом Милош из-за его плеча.
Профессор медленно обвёл взглядом опустевшую сцену.
— Только истинные ценители прекрасного способны на такие искренние чувства, — проговорил он негромко, будто в глубокой задумчивости. Затем в его лице что-то переменилось, и Лоуренс снова стал прежним. — Ну что же, мои дорогие, поедем домой?
«Вот и мы с тобой, Милош, скоро отправимся домой», — размышлял Ива по дороге в Нью-Хейвен. Действительно, уже совсем скоро. До их обратного рейса оставалось всего двое суток. Вряд ли за это время что-нибудь изменится — он почти смирился с этой мыслью. Нужно будет просто начать всё заново. Хотя… Ему не хотелось ничего начинать. Он не мог не видеть, как нравится здесь Милошу, как он расцвёл, особенно за последние дни. Но, вероятно, Лоуренсу этого времени оказалось недостаточно, чтобы принять решение, а может быть… Ива ощутил, как в его душе зарождается обида на профессора. «Может быть, вы хотите сказать, что Милош недостаточно хорош для вас, мистер Лоуренс?» Он пронзил затылок альфы негодующим взглядом, нахмурился и отвернулся к окну.
***
Следующее утро Ива провёл в кабинете Лоуренса, работая над переводом — обиды обидами, а бросать начатое было не в его правилах.
— Так и знал, Ива, что найду вас здесь!
Ива поднялся, чтобы поприветствовать профессора:
— Статья почти готова, Майкл. Обещаю вам закончить её до отъезда.
— Да-да, до отъезда, — рассеянно повторил Лоуренс, и лишь теперь Ива заметил, что он чем-то обеспокоен. — Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Не могли бы вы пока отложить её?
«Вот оно», — вздрогнуло сердце Ивы. Значит, разговор всё-таки состоится. Но почему сейчас, когда он уже вовсе перестал надеяться, что этот момент настанет? От волнения у него перехватило дыхание, и он покорно принял предложение присесть.
— У нас осталось не так много времени, — заговорил профессор, устроившись рядом. — И, если мы не будем откровенны друг с другом, его может не хватить. Я слишком долго не решался, Ива, поэтому теперь не хочу тратить ни секунды на пустые условности. Знаю, это трудно, поэтому начнём с меня.
Как показалось Иве, такой пролог не предвещал ничего хорошего. Следующие слова Лоуренса только подтвердили его опасения.
— Во-первых, я хочу ещё раз поблагодарить вас за то, что вы приняли моё приглашение приехать. Поверьте, две недели с вами и Милошем — это лучшее, что случилось со мной за последние пять лет. Во-вторых, Ива, я хочу сказать вам, что Милош — самый очаровательный маленький омега из всех, которых мне доводилось встречать.
При слове «маленький» вчерашняя обида с новой силой всколыхнулась в груди Ивы. Так вот в чём дело — мистер Лоуренс считает его сына слишком маленьким! Несомненно, Ива мог бы возразить профессору, напомнив ему, что пусть Милош и маленький, зато хорошенький, а ещё отлично готовит, безупречно воспитан, и, если говорить совсем откровенно, то достаточно осведомлён и о деликатной стороне супружеской жизни. Но он только горько усмехнулся и закусил губу — стоит ли терять последние остатки гордости перед альфой, который считает его сынишку недостойным себя?
— То, что я скажу, может показаться странным, Ива, но очень вас прошу, выслушайте меня до конца.
Не ожидая больше ничего хорошего, Ива молча кивнул.
— Признаюсь вам, после гибели мужа я утратил интерес к жизни. Дни в университете, вечера за книгами — такое существование меня вполне устраивало. Пока его не нарушил Грей. Однажды он явился ко мне, крайне взволнованный, и сказал, что речь идёт о жизни и смерти, что он нашёл любовь всей своей жизни и что теперь его счастье в моих руках. А после показал мне фотографию. Это была фотография Милоша. — При имени сына Ива вздрогнул. — Я никак не мог взять в толк, какое отношение мои руки имеют к его счастью, и тогда он… он… Понимаете, иногда Грей заводил разговоры о том, что мне следует найти себе омегу, но я не придавал им значения. И поверьте, я даже представить не мог, что он додумается до такого.
— Какого? — насторожился Ива.
Лоуренс помолчал немного, будто собираясь с духом, потом разом выдохнул:
— Поместить мою анкету на сайте брачных знакомств. — И добавил чуть тише. — Поверьте, Ива, я даже не подозревал об этом. Я вообще был далёк от мысли заново создавать семью…
Тут Ива окончательно перестал что-либо понимать, а по его спине пробежал знакомый холодок.
— Это что, какая-то шутка, мистер Лоуренс? — уронил он беспомощно.
— О нет, Ива! — с жаром воскликнул профессор, — знаю, всё это выглядит совершенно ужасно, но позвольте мне объяснить!
Он придвинулся ближе и торопливо заговорил:
— Первым делом я хорошенько отругал Грея, потом посадил его за компьютер и велел немедленно удалить анкету. Ведь он мог начать всё сначала, только уже по-честному. Но Грей твердил, что у него нет ни малейшего шанса. Он отчаянно упирался. Чуть не плача повторял, что уже вступил в переписку, что вы уже ответили, и что теперь поздно что-либо менять, зачем-то начал показывать мне сообщения, и среди них… я увидел другую фотографию. Вашу, Ива. И я… остановил его. Затем выгнал вон и стал читать. А на следующее утро написал вам. Потому что… — профессор перевёл дыхание и неловким движением убрал упавшие на лоб волосы. — О боже, Ива, я страшно виноват перед вами и Милошем! И всё же открыть правду в переписке было совершенно невозможно — ваши вопросы были такими деликатными. Ваши ответы — такими сдержанными. И… я боялся. Просто… Знаете, когда бабочка случайно опускается вам на ладонь, то невольно замираешь и боишься пошевелиться, чтобы не спугнуть её. Вы для меня — как эта бабочка, Ива. Хрупкая, нежная, обворожительно прекрасная… Ива, что с вами?
Ива не знал, что с ним, только чувствовал непреодолимое желание расплакаться. В полном отчаянии он опустил голову.
— Простите меня, мистер Лоуренс, но если вы сейчас не позволите мне уйти, я никогда больше не смогу посмотреть вам в глаза.
Но Лоуренс не позволил.
— Ещё как сможете, Ива, и очень скоро мы с вами вместе улыбнёмся, вспоминая этот разговор. Прошу вас, всего несколько минут. Иначе вы улетите, как испуганная бабочка… — он бережно накрыл его руки своими. — Милый мой Ива! Я физик. Всю жизнь я свято верил, что вселенной управляют законы рациональности. Но, оказывается… иногда сердце поступает по-своему. Оно не подчиняется никаким законам. Оно пишет свои собственные. Вы скажете — так не бывает, Ива?
В ответ Ива сумел лишь всхлипнуть.
***
Милош запечатлел на лбу омеги нежный поцелуй.
— С добрым утром, папочка!
Затем Иву ждал привычный утренний отчёт-скороговорка: «Док вывел малышню на прогулку. Омлет и панкейки на столе. Молоко в холодильнике. Я в университет».
— Доброе, котёнок… — он приподнялся на постели. Прислушался. Из распахнутого окна доносились звуки плещущейся воды и звонкие детские голоса. — Милош, только не говори мне, что Майкл снова поливает их из шланга!
— Это называется закаливание, пап, — с самым серьёзным видом возразил Милош и для убедительности приподнял одну бровь.
«В точности так же, как делает это Майкл», — отметил Ива про себя. Но спорить не стал — в вопросах воспитания детей его муж и сын всегда объединялись, так что возражать им было бесполезно.
Присев на краешек кровати, Милош осторожно приложил ладошку к округлившемуся животу Ивы.
— А как себя чувствует наш младшенький? Ого, он уже проснулся! Надеюсь, он подождёт, пока я защищу магистерскую? Ну, я побежал — Берри заедет за мной через минуту. Люблю тебя, пап.
— Постой! — окликнул его Ива. — Магистерская это прекрасно, котёнок, но когда же ваша свадьба?
Милош на мгновение задержался на пороге, хитро прищурился:
— Я сказал Берри, что выйду только за Нобелевского лауреата, пап, — подмигнул и исчез за дверью.
«Вот всегда он так. Смеётся, отшучивается, убегает, — Ива вздохнул. — Бедный Гекльберри! Вопрос его жизни и смерти до сих пор остаётся открытым. Нужно ещё раз поговорить с Майклом. Ведь Милош во всём его слушается…»
Их собственный вопрос они с Майклом сумели решить несколько лет назад. Правда, Ива не запомнил всех подробностей того разговора. Но он помнил, как недоверие и горечь сжимающей сердце обиды постепенно растворялись в звучном голосе альфы. Помнил обещание Лоуренса заботиться о Милоше, как о собственном сыне. Помнил, как надёжно и спокойно стало вдруг в его объятиях, как исчезли в них последние сомнения и страхи. Но лучше всего он помнил их с Майклом первый поцелуй.
***
На часах было почти девять. Ива улыбнулся, подумав о том, сколько усилий Майкл потратил, чтобы отучить его вскакивать на рассвете. Затем медленно провёл ладошкой по животу. Снова двойняшки. Он был убеждён, что так не бывает. Но Майкл говорит, что очень даже бывает. И ещё обещает, что на этом не остановится.
«Нужно будет сказать Милошу, что у него снова появятся сразу два братишки…»
