Было лишь оцепенение и тяжесть во всём теле. Сдавая ключ Валентине Ивановне, она поймала на себе взгляд другой уборщицы — немолодой женщины с потухшими глазами. Та лишь коротко кивнула, и в этом кивке было понимание, своего рода «добро пожаловать».
В душевой хостела она стояла под почти кипятком, пытаясь смыть с кожи запах чужих коридоров, хлорки и чувство собственной неадекватности. Она не плакала. Слёз не было.
Рухнула на кровать, судорожно разорвав пачку сухариков. Съела несколько, почти не чувствуя вкуса, запивая водой прямо из бутылки. Жевать было мучительно, будто перемалывала стекло, но тело требовало своё. Сознание отключилось почти мгновенно, поставив жирную точку в самом унизительном дне её жизни.
Утро разлилось по жилам медленным, тягучим мёдом, согревая изнутри. Алёна лежала с закрытыми глазами и не хотела просыпаться, боясь спугнуть это забытое ощущение — ощущение наполненности, жизни, силы. Она потянулась рукой к тумбочке, и её пальцы наткнулись на него.
Зелёный желудь.
Он был тёплым. Почти горячим. И сквозь сомкнутые веки она увидела ровный, изумрудный свет, что исходил из него, пульсируя в такт её сердцу.
Он… живой?
Она медленно открыла глаза. Комната была залита тем же мягким, зелёным сиянием. Она взяла желудь в ладонь — и тут же её пронзило.
Не болью. Нет. Это был разряд чистой, нефильтрованной мощи. Волна, что смыла ватную тишину, заполнив её голову знакомым, родным гулом — шёпотом пылинок в воздухе, биением сердца дерева за стеной, отдалённым рокотом метро. Тишина внутри треснула и рассыпалась.
— Да-а-а! — её собственный голос, звонкий и полный изумления, прозвучал в комнате, оглушительно громкий после долгого молчания. — Получилось! Я снова могу!
Она вскочила с кровати, сжимая желудь в кулаке. Она поднесла его к глазу и увидела, как её аура — та самая, — заиграла сочными, яркими красками. Она чувствовала, как по полу бегут энергетические реки, как стены дышат. И всё это — чётче, яснее, чем когда-либо. Магия не просто вернулась. Она стала сильнее.
На тумбочке завибрировал телефон. Сообщение от незнакомого номера: «Алёна, помогите, срочно нужна ваша помощь! Я от Василия! Пропала дочь! Пожалуйста перезвоните!»
Сердце ёкнуло от знакомого, острого чувства — вызова. Она с радостью нажала на кнопку голосового ответа.
— Конечно! Уже выезжаю! — сказала она, и её голос звучал уверенно и властно.
Она наскоро собрала рюкзак — бабушкин нож, травы, Книгу Теней. Пальцы сами находили нужные вещи, будто и не было этого проклятого перерыва. На кухне она наскоро сварила себе яичницу, нарезала хлеба. Она ела стоя, почти танцуя от нетерпения, напевая под нос старую деревенскую песню. Каждый звук был музыкой.
Выскакивая из комнаты, она поймала на себе удивлённый взгляд администраторши.
— Доброе утро! — бросила она ей, сияя самой солнечной улыбкой. — Хорошего дня!
Она выпорхнула на улицу, подставила лицо слепящему утреннему солнцу, вдохнула полной грудью воздух, пахнущий бензином и свежей выпечкой…
… и её обдало адским холодом пустоты.
Слепящий свет погас. Солнце оказалось тусклым заоконным рассветом. Воздух в груди был спёртым и холодным. Звуки города не пели — они оглушали, резали слух.
Она проснулась своей комнаты в хостеле, всё в той же потрёпанной домашней одежде. Форточку открыло ветром и сквозняк ворвался в помещение. В руке, сжатой до боли, лежал обычный, холодный, безжизненный зелёный желудь.
Горло сжалось знакомым, ненавистным спазмом, перекрывая дыхание. Тишина обрушилась на неё с удесятерённой силой, давящая и абсолютная.
«Это был сон…» — беззвучно прошептали её губы.
Она медленно села на кровать, сжав желудь так, что он впился в ладонь. И наконец, из её глаз потекли слёзы. Медленные, обжигающие, первые за все дни. Они были не от боли, а от жестокости того, что подарила ей её же собственная душа — и тут же отняла.
Спустя час, когда слёзы высохли, оставив после себя лишь чувство полной опустошённости, телефон коротко пропищал. Она смотрела в стену, не желая ничего видеть. Но привычка заставила её потянуться к телефону.
Сообщение было от Маши. «привет, помнишь ты мне отвар делала от головы? Можно мне ещё, и девочкам, у них твои травки кончились. После пар сможешь зайти, я тебе список отправлю. Целую, наша любимая ведьмочка! ??»
Слово «ведьмочка» ударило, как ножом. Острая, ироничная боль пронзила грудь.
Какая я ведьмочка? — пронеслось в голове, горько и унизительно. Я — уборщица. Пустая скорлупа.
Она отбросила телефон и зарылась лицом в подушку, желая только одного — чтобы мир оставил её в покое.
Но спустя несколько минут её руки, жившие отдельно от онемевшего сознания, сами потянулись к полке с травами. Пальцы нащупали холщовые мешочки с мятой, ромашкой, душицей. Она вдыхала их знакомые, успокаивающие ароматы, и что-то в ней понемногу оттаивало.
Это не было колдовством. Это было ремеслом. Простым, человеческим умением, которое от неё не ушло.
Она встала, всё ещё чувствуя себя разбитой, и принялась за работу. Кипятила воду в электрочайнике, отмеряла щепотки, смешивала в кружке. Пахло летом, полем, бабушкиным домом. Пока готовила сборы для Маши, она сделала и для себя — горький, крепкий отвар для сил, и другой, с мятой и лимонником, для бодрости.
Выпила свой отвар, и тёплая жидкость, словно живая, разлилась по телу, согревая изнутри, понемногу прогоняя ледяное оцепенение. Физическое облегчение было небольшим, но реальным.
Не всего я лишилась, — подумала она, и в этой мысли не было радости, но было упрямое, выстраданное принятие.
Она собрала для девочек травы, аккуратно перевязала пакетики, и написала Маше короткий ответ: «Хорошо. Приеду».
Дверь в общежитии открыла сияющая Маша. — Алёна! Заходи, заходи! — она схватила её за руку и потащила внутрь, в комнату, заваленную книгами и одеждой, где на кроватях сидели ещё две девушки. Пахло чаем, печеньем и духами — густой, тёплый запах жизни, которой для Алёны не существовало уже давно… казалось — вечность.
Она достала телефон и показала заранее написанное: «Привет всем. Простите, не могу говорить. Сильно простудилась, голос сорвала. И да, чтобы отвар быстрее помог, по бабушкиному завету, лучше помолчать — магия такая ??». Она пыталась улыбнуться, но получилась лишь грустная гримаса.
Одна из девушек, с короткими рыжими волосами, тут же воскликнула: — Да брось! Помолчать иногда полезнее, чем трепаться. Силы бережёшь!
— Точно! — подхватила вторая, поправляя очки. — Мы тут и так все друг другу уши прожужжали. Садись к нам!
Маша тем временем уже наливала ей кружку чая и совала в руки тарелку с домашними булочками. — На, ешь, моя мама пекла. А это тебе, — она поставила перед Алёной коробку конфет. — Спасибо за травки. Мы тут скинулись. Она протянула Алёне несколько купюр. Та, потупив взгляд, взяла деньги и сунула их в карман, чувствуя странную смесь благодарности и стыда.
— Ну как ты? — не унималась рыжая. — Работа новая? Сложно? Алёна кивнула, потом показала большой палец вниз и беззвучно пошевелила губами: «Ску-у-учно». Девушки рассмеялись. — Алён, а скажи нам что-нибудь! — поддразнила та, что в очках. Алёна покачала головой, потом набрала на телефоне и показала им: «Я вас слушаю. Ваши истории интереснее».
И они заговорили. О сессии, о парнях, о глупых преподавателях. Алёна сидела, пила чай, ела тёплую, душистую булочку и слушала. И впервые за долгие дни её одиночество отступило, сдав позиции перед простым человеческим теплом, которое, казалось, навсегда растворилось в беззвучном вакууме её мира.
Но вакуум ждал её. Вечером, на работе, её снова накрыла знакомая волна апатии. Она механически водила шваброй по блестящему полу, вдыхая запах хлорки, который перечёркивал все дневные ароматы чая и духов. Подошло время ужина в столовой. Вчерашний провал стоял перед глазами, живой и унизительный. Не пойду, — решила она.
Во время обеда она сидела в пустом офисе, прислонившись к холодной стене, когда дверь распахнулась с грохотом. На пороге стояла Татьяна Васильевна, запыхавшаяся, с красным от жары лицом.\
— Фух! Нашла тебя! Кое-как, хорошо Сашка, охранник, камеры показал! — она утёрла лоб краем фартука. — А то вчера голодной ушла из-за этих гадов! Самим бы такое пережить, я бы на них посмотрела! — Она сделала шаг вперёд и решительно махнула рукой. — Пошли!
Алёна замотала головой, отодвигаясь вглубь коридора.
— Какое «нет»?! — повариха упёрла руки в боки. — Я не спрашиваю! Марш за мной!
Она схватила Алёну за рукав и потащила за собой, как непослушного котёнка. В столовой народ уже выстроился в очередь. Увидев их, кто-то недовольно пробурчал: «Опять эта немая…» Татьяна Васильевна прошла с Алёной прямо к самому началу, грозно окинув очередь взглядом.
— Ещё слово — тараканов в суп набросаю! Пропустите девочку, она тут за вами грязь вытирает, а вы её с голоду морите! А ты — выбирай!
Ворчание стихло. Алёна, пунцовая от стыда и неловкости, подошла к раздаче. Она достала телефон, написала и показала Татьяне Васильевне: «Суп куриный и салат с морковкой, пожалуйста».
Повариха посмотрела на экран, потом на Алёну, и её лицо исказилось в гримасе искреннего возмущения.
— Суп… и салат?! — она аж подпрыгнула. — Ох… Девочка моя! Щас как дам тебе этой морковкой по лбу! — Она схватила поднос и начала с такой яростью накладывать еду, что ложка звенела о дно кастрюль. — Доешь, куда ты денешься! Или хочешь сказать, что я готовлю не вкусно?!
Алёна замотала головой и руками.
— Марш за стол! И чтобы всё чисто было!
Она шлёпнула перед Алёной переполненный поднос. Рядом с супом лежала огромная порция гречки с гуляшом, салат «Оливье», два ломтя хлеба, компот и пирожок с капустой.
Алёна смотрела на эту гору еды, и у неё снова подступили слёзы. Но на этот раз — другие. Не от унижения, а от переполнявшей её, незнакомой и оттого ещё более ценной благодарности. Она взяла поднос, кивнула Татьяне Васильевне и пошла за свободный стол.
Она ела. Медленно, стараясь растянуть это ощущение. Еда была невероятно вкусной, простой и сытной, почти как дома. Она чувствовала, как тепло разливается по всему телу, согревая даже кончики пальцев, оттаивая ту ледяную пустоту, что сковала её изнутри.
Когда она доела последнюю крошку, подошла к раздаточной стойке. Татьяна Васильевна что-то мыла, отвернувшись. Алёна осторожно тронула её за локоть. Татьяна Васильевна обернулась.
— Ну что? Наелась?
Алёна посмотрела ей прямо в глаза, сложила губы и беззвучно, но очень чётко, по слогам, молча проговорила: «БО-ЛЬ-ШО-Е СПА-СИ-БО». А потом, на волне искреннего порыва, обняла эту крупную, пахнущую кухней и добротой женщину.
Татьяна Васильевна на мгновение застыла, затем неловко потрепала Алёну по спине.
— Ой, иди ты… подлиза! — фыркнула она, но в её голосе не было ни капли злости, только смущённая теплота. — Не так уж и хорошо я готовлю! Беги давай, работай. И завтра являйся, слышишь? Без опозданий!
Возвращаясь после обеда к своим ведрам и тряпкам, Алёна чувствовала себя иначе. Физическая тяжесть в желудке была приятной, а внутри горел маленький, но устойчивый огонёк — уголёк благодарности, растопленный простой человеческой добротой. Мысль о том, чтобы просто механически исполнять работу, вдруг показалась оскорбительной. По отношению к себе, к Татьяне Васильевне, ко всем, кто её сегодня поддержал.
Если уж я здесь, — подумала она, с силой выжимая тряпку, — то буду здесь не просто так.
Она снова начала свою игру, но теперь с другим настроением. Это была не попытка убить время, а осознанная тренировка. Возвращение себя самой.
Сначала получалось плохо. Голова совсем не хотела работать.
Кабинет бухгалтерии. Стол, заваленный бумагами. Она заметила три сломанных карандаша в стаканчике и скомканный лист с яростными чёрными каракулями на полях отчёта. «Нервничает из-за дедлайна. Не спит. Пьёт много кофе — четыре пустые чашки Nespresso», — зафиксировал её ум.
Рабочее место молодой девушки. На мониторе — стикер с нарисованным сердечком. Рядом, в стакане с водой, одинокий, чуть подвядший тюльпан. «Влюблена. Неразделённо или на расстоянии. Цветок уже два дня точно стоит, вон, срез старый, пожелтел уже., но не выбрасывает».
Она стирала пыль, мыла полы, но её взгляд был пристальным, а мысли — острыми. Она снова чувствовала вкус к разгадке. Просто теперь загадками были живые люди.
На следующий день, вернувшись с ночной смены, не успев лечь спать, позвонила ей и позвала в общагу Маша, на небольшой праздник — у одной из девушек был день рождения. Не минуту не сомневаясь, она поехала к подруге.
Комната была полна смеха, музыки и запаха торта.
— Алёна! Заходи, пробуй! — именинница, Катя, протянула ей кусок торта.
Алёна улыбнулась, покачала головой и показала жестом, что только с работы и устала. Она села в уголок на табуретку, взяла предложенную кружку с чаем и стала наблюдать. Теперь это получалось у неё само собой.
Девушка с рыжими волосами, Лена, сидела на подоконнике. На коленях у неё лежал толстый конспект, она нервно перелистывала страницы, бессознательно теребя угол. Говорила она быстро, взгляд её прыгал, не задерживаясь ни на ком надолго. «Экзамен. Сложный. Боится не сдать. Физически здесь, а мыслями — в учебниках».
Девушка в очках, Света, сидела, сгорбившись, в кресле. Веки её были припухшими, она зевнула, тут же смущённо прикрыв рот рукой. В руке она сжимала кружку с тёмным, крепким чаем, отставив в сторону банку с колой. «Не спала ночь. Не из-за вечеринки. Что-то тревожит. Пытается взбодриться, но не выходит».
Сама именинница, Катя, улыбалась и смеялась громче всех. Но её взгляд постоянно скользил к экрану телефона, лежащего на столе. На вопросы о парне, с которым она недавно встречалась, отвечала односложно: «Да всё нормально», «Занят». Когда ей протянули торт, она надкусила кусок и отставила тарелку, будто ела песок. «С парнем поругалась. Серьёзно. Улыбка — напускная. Ждёт от него звонка или сообщения».
«Алён, ну как ты? Ничего не расскажешь?» — снова подошла к ней Лена, уже изрядно повеселевшая.
Алёна снова покачала головой, но на этот раз её глаза улыбались. Она достала телефон и написала: «Мне и так интересно. У вас тут целый сериал разворачивается».
Девушки прочитали и расхохотались.
Перед уходом Алёна всё же съела кусок торта и только потом её отпустили отдыхать. А придя в хостел — тут же уснула.
Вечером, прибежав на работу, Алёна быстро переоделась и принялась за уборку, уже на казавшуюся такой плохой. В обед, с замиранием сердца подошла к столовой. Очередь была недлинной.
И вот, перед ней оказался тот самый мужчина в спецовке, который грубил ей два дня назад. Он обернулся, увидел её, смущённо крякнул и мотнул головой:
— Проходи, проходи… В прошлый раз… сам не свой был.
Алёна, удивлённая, кивнула и прошла вперёд.
Татьяна Васильевна стояла за раздачей, сияя, как самовар. — А, наша волшебница чистоты пришла! Ну, показывай, что сегодня изволишь? — она подмигнула.
***
В душевой хостела она стояла под почти кипятком, пытаясь смыть с кожи запах чужих коридоров, хлорки и чувство собственной неадекватности. Она не плакала. Слёз не было.
Рухнула на кровать, судорожно разорвав пачку сухариков. Съела несколько, почти не чувствуя вкуса, запивая водой прямо из бутылки. Жевать было мучительно, будто перемалывала стекло, но тело требовало своё. Сознание отключилось почти мгновенно, поставив жирную точку в самом унизительном дне её жизни.
***
Утро разлилось по жилам медленным, тягучим мёдом, согревая изнутри. Алёна лежала с закрытыми глазами и не хотела просыпаться, боясь спугнуть это забытое ощущение — ощущение наполненности, жизни, силы. Она потянулась рукой к тумбочке, и её пальцы наткнулись на него.
Зелёный желудь.
Он был тёплым. Почти горячим. И сквозь сомкнутые веки она увидела ровный, изумрудный свет, что исходил из него, пульсируя в такт её сердцу.
Он… живой?
Она медленно открыла глаза. Комната была залита тем же мягким, зелёным сиянием. Она взяла желудь в ладонь — и тут же её пронзило.
Не болью. Нет. Это был разряд чистой, нефильтрованной мощи. Волна, что смыла ватную тишину, заполнив её голову знакомым, родным гулом — шёпотом пылинок в воздухе, биением сердца дерева за стеной, отдалённым рокотом метро. Тишина внутри треснула и рассыпалась.
— Да-а-а! — её собственный голос, звонкий и полный изумления, прозвучал в комнате, оглушительно громкий после долгого молчания. — Получилось! Я снова могу!
Она вскочила с кровати, сжимая желудь в кулаке. Она поднесла его к глазу и увидела, как её аура — та самая, — заиграла сочными, яркими красками. Она чувствовала, как по полу бегут энергетические реки, как стены дышат. И всё это — чётче, яснее, чем когда-либо. Магия не просто вернулась. Она стала сильнее.
На тумбочке завибрировал телефон. Сообщение от незнакомого номера: «Алёна, помогите, срочно нужна ваша помощь! Я от Василия! Пропала дочь! Пожалуйста перезвоните!»
Сердце ёкнуло от знакомого, острого чувства — вызова. Она с радостью нажала на кнопку голосового ответа.
— Конечно! Уже выезжаю! — сказала она, и её голос звучал уверенно и властно.
Она наскоро собрала рюкзак — бабушкин нож, травы, Книгу Теней. Пальцы сами находили нужные вещи, будто и не было этого проклятого перерыва. На кухне она наскоро сварила себе яичницу, нарезала хлеба. Она ела стоя, почти танцуя от нетерпения, напевая под нос старую деревенскую песню. Каждый звук был музыкой.
Выскакивая из комнаты, она поймала на себе удивлённый взгляд администраторши.
— Доброе утро! — бросила она ей, сияя самой солнечной улыбкой. — Хорошего дня!
Она выпорхнула на улицу, подставила лицо слепящему утреннему солнцу, вдохнула полной грудью воздух, пахнущий бензином и свежей выпечкой…
… и её обдало адским холодом пустоты.
Слепящий свет погас. Солнце оказалось тусклым заоконным рассветом. Воздух в груди был спёртым и холодным. Звуки города не пели — они оглушали, резали слух.
Она проснулась своей комнаты в хостеле, всё в той же потрёпанной домашней одежде. Форточку открыло ветром и сквозняк ворвался в помещение. В руке, сжатой до боли, лежал обычный, холодный, безжизненный зелёный желудь.
Горло сжалось знакомым, ненавистным спазмом, перекрывая дыхание. Тишина обрушилась на неё с удесятерённой силой, давящая и абсолютная.
«Это был сон…» — беззвучно прошептали её губы.
Она медленно села на кровать, сжав желудь так, что он впился в ладонь. И наконец, из её глаз потекли слёзы. Медленные, обжигающие, первые за все дни. Они были не от боли, а от жестокости того, что подарила ей её же собственная душа — и тут же отняла.
Спустя час, когда слёзы высохли, оставив после себя лишь чувство полной опустошённости, телефон коротко пропищал. Она смотрела в стену, не желая ничего видеть. Но привычка заставила её потянуться к телефону.
Сообщение было от Маши. «привет, помнишь ты мне отвар делала от головы? Можно мне ещё, и девочкам, у них твои травки кончились. После пар сможешь зайти, я тебе список отправлю. Целую, наша любимая ведьмочка! ??»
Слово «ведьмочка» ударило, как ножом. Острая, ироничная боль пронзила грудь.
Какая я ведьмочка? — пронеслось в голове, горько и унизительно. Я — уборщица. Пустая скорлупа.
Она отбросила телефон и зарылась лицом в подушку, желая только одного — чтобы мир оставил её в покое.
Но спустя несколько минут её руки, жившие отдельно от онемевшего сознания, сами потянулись к полке с травами. Пальцы нащупали холщовые мешочки с мятой, ромашкой, душицей. Она вдыхала их знакомые, успокаивающие ароматы, и что-то в ней понемногу оттаивало.
Это не было колдовством. Это было ремеслом. Простым, человеческим умением, которое от неё не ушло.
Она встала, всё ещё чувствуя себя разбитой, и принялась за работу. Кипятила воду в электрочайнике, отмеряла щепотки, смешивала в кружке. Пахло летом, полем, бабушкиным домом. Пока готовила сборы для Маши, она сделала и для себя — горький, крепкий отвар для сил, и другой, с мятой и лимонником, для бодрости.
Выпила свой отвар, и тёплая жидкость, словно живая, разлилась по телу, согревая изнутри, понемногу прогоняя ледяное оцепенение. Физическое облегчение было небольшим, но реальным.
Не всего я лишилась, — подумала она, и в этой мысли не было радости, но было упрямое, выстраданное принятие.
Она собрала для девочек травы, аккуратно перевязала пакетики, и написала Маше короткий ответ: «Хорошо. Приеду».
***
Дверь в общежитии открыла сияющая Маша. — Алёна! Заходи, заходи! — она схватила её за руку и потащила внутрь, в комнату, заваленную книгами и одеждой, где на кроватях сидели ещё две девушки. Пахло чаем, печеньем и духами — густой, тёплый запах жизни, которой для Алёны не существовало уже давно… казалось — вечность.
Она достала телефон и показала заранее написанное: «Привет всем. Простите, не могу говорить. Сильно простудилась, голос сорвала. И да, чтобы отвар быстрее помог, по бабушкиному завету, лучше помолчать — магия такая ??». Она пыталась улыбнуться, но получилась лишь грустная гримаса.
Одна из девушек, с короткими рыжими волосами, тут же воскликнула: — Да брось! Помолчать иногда полезнее, чем трепаться. Силы бережёшь!
— Точно! — подхватила вторая, поправляя очки. — Мы тут и так все друг другу уши прожужжали. Садись к нам!
Маша тем временем уже наливала ей кружку чая и совала в руки тарелку с домашними булочками. — На, ешь, моя мама пекла. А это тебе, — она поставила перед Алёной коробку конфет. — Спасибо за травки. Мы тут скинулись. Она протянула Алёне несколько купюр. Та, потупив взгляд, взяла деньги и сунула их в карман, чувствуя странную смесь благодарности и стыда.
— Ну как ты? — не унималась рыжая. — Работа новая? Сложно? Алёна кивнула, потом показала большой палец вниз и беззвучно пошевелила губами: «Ску-у-учно». Девушки рассмеялись. — Алён, а скажи нам что-нибудь! — поддразнила та, что в очках. Алёна покачала головой, потом набрала на телефоне и показала им: «Я вас слушаю. Ваши истории интереснее».
И они заговорили. О сессии, о парнях, о глупых преподавателях. Алёна сидела, пила чай, ела тёплую, душистую булочку и слушала. И впервые за долгие дни её одиночество отступило, сдав позиции перед простым человеческим теплом, которое, казалось, навсегда растворилось в беззвучном вакууме её мира.
Но вакуум ждал её. Вечером, на работе, её снова накрыла знакомая волна апатии. Она механически водила шваброй по блестящему полу, вдыхая запах хлорки, который перечёркивал все дневные ароматы чая и духов. Подошло время ужина в столовой. Вчерашний провал стоял перед глазами, живой и унизительный. Не пойду, — решила она.
Во время обеда она сидела в пустом офисе, прислонившись к холодной стене, когда дверь распахнулась с грохотом. На пороге стояла Татьяна Васильевна, запыхавшаяся, с красным от жары лицом.\
— Фух! Нашла тебя! Кое-как, хорошо Сашка, охранник, камеры показал! — она утёрла лоб краем фартука. — А то вчера голодной ушла из-за этих гадов! Самим бы такое пережить, я бы на них посмотрела! — Она сделала шаг вперёд и решительно махнула рукой. — Пошли!
Алёна замотала головой, отодвигаясь вглубь коридора.
— Какое «нет»?! — повариха упёрла руки в боки. — Я не спрашиваю! Марш за мной!
Она схватила Алёну за рукав и потащила за собой, как непослушного котёнка. В столовой народ уже выстроился в очередь. Увидев их, кто-то недовольно пробурчал: «Опять эта немая…» Татьяна Васильевна прошла с Алёной прямо к самому началу, грозно окинув очередь взглядом.
— Ещё слово — тараканов в суп набросаю! Пропустите девочку, она тут за вами грязь вытирает, а вы её с голоду морите! А ты — выбирай!
Ворчание стихло. Алёна, пунцовая от стыда и неловкости, подошла к раздаче. Она достала телефон, написала и показала Татьяне Васильевне: «Суп куриный и салат с морковкой, пожалуйста».
Повариха посмотрела на экран, потом на Алёну, и её лицо исказилось в гримасе искреннего возмущения.
— Суп… и салат?! — она аж подпрыгнула. — Ох… Девочка моя! Щас как дам тебе этой морковкой по лбу! — Она схватила поднос и начала с такой яростью накладывать еду, что ложка звенела о дно кастрюль. — Доешь, куда ты денешься! Или хочешь сказать, что я готовлю не вкусно?!
Алёна замотала головой и руками.
— Марш за стол! И чтобы всё чисто было!
Она шлёпнула перед Алёной переполненный поднос. Рядом с супом лежала огромная порция гречки с гуляшом, салат «Оливье», два ломтя хлеба, компот и пирожок с капустой.
Алёна смотрела на эту гору еды, и у неё снова подступили слёзы. Но на этот раз — другие. Не от унижения, а от переполнявшей её, незнакомой и оттого ещё более ценной благодарности. Она взяла поднос, кивнула Татьяне Васильевне и пошла за свободный стол.
Она ела. Медленно, стараясь растянуть это ощущение. Еда была невероятно вкусной, простой и сытной, почти как дома. Она чувствовала, как тепло разливается по всему телу, согревая даже кончики пальцев, оттаивая ту ледяную пустоту, что сковала её изнутри.
Когда она доела последнюю крошку, подошла к раздаточной стойке. Татьяна Васильевна что-то мыла, отвернувшись. Алёна осторожно тронула её за локоть. Татьяна Васильевна обернулась.
— Ну что? Наелась?
Алёна посмотрела ей прямо в глаза, сложила губы и беззвучно, но очень чётко, по слогам, молча проговорила: «БО-ЛЬ-ШО-Е СПА-СИ-БО». А потом, на волне искреннего порыва, обняла эту крупную, пахнущую кухней и добротой женщину.
Татьяна Васильевна на мгновение застыла, затем неловко потрепала Алёну по спине.
— Ой, иди ты… подлиза! — фыркнула она, но в её голосе не было ни капли злости, только смущённая теплота. — Не так уж и хорошо я готовлю! Беги давай, работай. И завтра являйся, слышишь? Без опозданий!
Возвращаясь после обеда к своим ведрам и тряпкам, Алёна чувствовала себя иначе. Физическая тяжесть в желудке была приятной, а внутри горел маленький, но устойчивый огонёк — уголёк благодарности, растопленный простой человеческой добротой. Мысль о том, чтобы просто механически исполнять работу, вдруг показалась оскорбительной. По отношению к себе, к Татьяне Васильевне, ко всем, кто её сегодня поддержал.
Если уж я здесь, — подумала она, с силой выжимая тряпку, — то буду здесь не просто так.
Она снова начала свою игру, но теперь с другим настроением. Это была не попытка убить время, а осознанная тренировка. Возвращение себя самой.
Сначала получалось плохо. Голова совсем не хотела работать.
Кабинет бухгалтерии. Стол, заваленный бумагами. Она заметила три сломанных карандаша в стаканчике и скомканный лист с яростными чёрными каракулями на полях отчёта. «Нервничает из-за дедлайна. Не спит. Пьёт много кофе — четыре пустые чашки Nespresso», — зафиксировал её ум.
Рабочее место молодой девушки. На мониторе — стикер с нарисованным сердечком. Рядом, в стакане с водой, одинокий, чуть подвядший тюльпан. «Влюблена. Неразделённо или на расстоянии. Цветок уже два дня точно стоит, вон, срез старый, пожелтел уже., но не выбрасывает».
Она стирала пыль, мыла полы, но её взгляд был пристальным, а мысли — острыми. Она снова чувствовала вкус к разгадке. Просто теперь загадками были живые люди.
***
На следующий день, вернувшись с ночной смены, не успев лечь спать, позвонила ей и позвала в общагу Маша, на небольшой праздник — у одной из девушек был день рождения. Не минуту не сомневаясь, она поехала к подруге.
Комната была полна смеха, музыки и запаха торта.
— Алёна! Заходи, пробуй! — именинница, Катя, протянула ей кусок торта.
Алёна улыбнулась, покачала головой и показала жестом, что только с работы и устала. Она села в уголок на табуретку, взяла предложенную кружку с чаем и стала наблюдать. Теперь это получалось у неё само собой.
Девушка с рыжими волосами, Лена, сидела на подоконнике. На коленях у неё лежал толстый конспект, она нервно перелистывала страницы, бессознательно теребя угол. Говорила она быстро, взгляд её прыгал, не задерживаясь ни на ком надолго. «Экзамен. Сложный. Боится не сдать. Физически здесь, а мыслями — в учебниках».
Девушка в очках, Света, сидела, сгорбившись, в кресле. Веки её были припухшими, она зевнула, тут же смущённо прикрыв рот рукой. В руке она сжимала кружку с тёмным, крепким чаем, отставив в сторону банку с колой. «Не спала ночь. Не из-за вечеринки. Что-то тревожит. Пытается взбодриться, но не выходит».
Сама именинница, Катя, улыбалась и смеялась громче всех. Но её взгляд постоянно скользил к экрану телефона, лежащего на столе. На вопросы о парне, с которым она недавно встречалась, отвечала односложно: «Да всё нормально», «Занят». Когда ей протянули торт, она надкусила кусок и отставила тарелку, будто ела песок. «С парнем поругалась. Серьёзно. Улыбка — напускная. Ждёт от него звонка или сообщения».
«Алён, ну как ты? Ничего не расскажешь?» — снова подошла к ней Лена, уже изрядно повеселевшая.
Алёна снова покачала головой, но на этот раз её глаза улыбались. Она достала телефон и написала: «Мне и так интересно. У вас тут целый сериал разворачивается».
Девушки прочитали и расхохотались.
Перед уходом Алёна всё же съела кусок торта и только потом её отпустили отдыхать. А придя в хостел — тут же уснула.
Вечером, прибежав на работу, Алёна быстро переоделась и принялась за уборку, уже на казавшуюся такой плохой. В обед, с замиранием сердца подошла к столовой. Очередь была недлинной.
И вот, перед ней оказался тот самый мужчина в спецовке, который грубил ей два дня назад. Он обернулся, увидел её, смущённо крякнул и мотнул головой:
— Проходи, проходи… В прошлый раз… сам не свой был.
Алёна, удивлённая, кивнула и прошла вперёд.
Татьяна Васильевна стояла за раздачей, сияя, как самовар. — А, наша волшебница чистоты пришла! Ну, показывай, что сегодня изволишь? — она подмигнула.
