Вечером, когда напряжение в тесных стенах достигло своего пика, раздался звонок из музея. Иван, сжав трубку, выслушал доклад. Его лицо выразило сначала полное недоумение, а затем чистое, почти комическое раздражение.
— Кошка и… крыса? — с неподдельным скепсисом переспросил он. — Вы серьёзно? Разбили витрину? …Но артефакт цел? Хорошо. Присылайте запись. Сейчас.
Он положил трубку и взглянул на Алёну. — Ничего критичного. Какая-то ерунда с животными в музее. Витрину разбили.
Через несколько минут на его телефон пришло видео. Они уставились в экран. Чёрно-белое изображение, тусклый свет. Пустой зал. И вдруг — серая крыса, несущаяся с необъяснимой, жутковатой целеустремлённостью прямо к подиуму. За ней, бесшумной тенью, несся крупный чёрный кот. Неестественное карабканье по тяжелой скатерти, удар, падение стеклянного колпака… и та жуткая, затянувшаяся пауза, когда оба зверя замерли, уставившись на камень осмысленными, почти человеческими глазами.
— Так не бывает, — тихо, но очень четко сказала Алёна, чувствуя, как по спине ползут ледяные мурашки. — Ими управляли. Смотри, как они смотрят! Он смотрел их глазами!
Иван тяжело вздохнул, отложил телефон и посмотрел на нее. В его глазах не было злости, только глубокая, беспомощная усталость и жалость. — Алён, тебе надо отдохнуть. Серьёзно. Выспаться. Ты вся на нервах. Из-за стресса и напряжения ты начинаешь видеть то, чего нет. Обычные животные, нелепое стечение обстоятельств. Всё.
Его слова, произнесенные с искренним участием, ранили больнее, чем крик. Они отнимали последнюю надежду на то, что её хоть кто-то понимает. Она ничего не ответила. Молча развернулась и вышла из гостиной, зайдя в первую попавшуюся спальню и притворив дверь. Она села на кровать в полной темноте, сжимая руки в кулаки так, что ногти впивались в ладони, чувствуя, как стены этой новой «крепости» смыкаются вокруг нее, превращаясь в каменный мешок. Но и понимая, что она сама виновата, сказав такое вслух… Нервы…
Прошло примерно полчаса. Дверь тихо открылась. Вошёл Иван. Он не стал включать свет, не стал ничего говорить, спрашивать или утешать. Он просто сел в кресло в углу комнаты и замер, уставившись в темноту перед собой. Его молчаливое присутствие было одновременно и укором, и единственным доступным ему теперь утешением. Они сидели так в полной тишине, по разные стороны невидимой, но абсолютной грани, отделявшей его мир логики, фактов и оружия от её мира, где кошки и крысы смотрят чужими глазами, а Смерть пишет свои послания на седьмом этаже.
***
Тишина в спальне была густой и тяжёлой, как свинец. Алёна сидела на кровати, обхватив колени, и смотрела в одну точку в темноте.
— Ловушка готова, — голос Ивана прозвучал хрипло, разрывая молчание. Он сидел в кресле у двери, его силуэт угадывался в полумраке. — Его поймают сегодня. А завтра… завтра ты уже сможешь вернуться к нормальной жизни.
Он пытался звучать уверенно, но в его словах слышалась усталость, вымотанная до самого дна.
— Почему ты так уверен? — её собственный голос был чуть слышным шёпотом.
— Выставка объявлена всего на один день. У него не будет другого шанса. А имя владельца раритета — тайна за семью печатями. Эдуард позаботился. Всё чисто. — Он говорил логично, обстоятельно, выстраивая железную, как ему казалось, защиту из фактов.
Алёна молча кивнула в темноте. Слова Ивана упали в её душу, как камень, пытаясь пробить лёд страха. Слабый, дрожащий лучик надежды тронул сердце. А вдруг? Вдруг он прав?
Ночь тянулась мучительно долго. Алёна заметила, как голоса оперативников в гостиной стали тише, прерывистее, а потом и вовсе смолкли. Даже Иван, боровшийся со сном, несколько раз дёргался и бессильно откидывался на спинку кресла, его дыхание на несколько минут становилось ровным и тяжёлым, прежде чем он с силой тёр глаза и снова вглядывался в темноту.
Но постепенно и его сопротивление было сломлено. Его голова беспомощно склонилась на грудь. Тишину нарушало лишь его прерывистое, хриплое дыхание. И тут в воздухе повис странный, чуть уловимый аромат — горьковатый, как полынь, с примесью чего-то сладковато-приторного, чего она не могла опознать. Запах был ей смутно знаком, будто из полузабытого детского кошмара.
И тут Алёну накрыло. Волна сна была не естественной усталостью, а тяжёлой, липкой, магической дремотой, которая обволакивала сознание, как паутина, и тащила на дно. Она пыталась бороться, но веки стали свинцовыми, а мысли расплывались. Последнее, что она почувствовала, прежде чем провалиться в чёрную бездну, — этот горький привкус на языке и тихий, насмешливый шепот в самой глубине сознания: «*Спи…*»
Она открыла глаза в полной, абсолютной темноте. Тело затекло и ныло, словно её избили. В воздухе висел густой, тошнотворно-сладкий запах, перебивавший ту полынную горечь. Медный. Знакомый. Запах крови.
Она потянулась, и её пальцы скользнули по полу. Но это был не паркет. Поверхность была твёрдой, но липкой и влажной. Она дёрнула руку назад, и раздался тихий, отвратительный хлюпающий звук.
Сердце заколотилось где-то в горле. Она попыталась встать, но нога подскользнулась в чём-то тёплом и скользком. Она с глухим стуком упала на что-то мягкое и бесформенное. Паника, слепая и всепоглощающая, сжала её горло. Она задышала часто-часто, ползая по липкому полу, натыкаясь на другие мягкие, неподвижные препятствия. Выключатель. Где выключатель? Руки, скользя в чём-то тёплом и вязком, нащупали стену. Пальцы бешено забегали по шершавой поверхности. Наконец! Она с силой нажала на кнопку.
Яркий свет резанул по глазам, заставив её зажмуриться. Когда зрение адаптировалось, она увидела.
Комната была залита кровью. Она была повсюду: на стенах, на потолке, на полу — огромные, тёмно-алые лужи.
Вокруг того места, где она лежала, по кругу, голова к ногам, были выложены тела пятерых оперативников. Они лежали вплотную друг к другу, их бледные, обнажённые тела образуя идеальную, жуткую окружность. Их животы были распороты. Тёмные, извивающиеся кишки частично извлечены и разбросаны по комнате, некоторые из них опоясывали этот леденящий душу круг.
А на потолке, прямо над этим адским алтарём, была выведена огромная, размашистая надпись той же тёмной субстанцией: «ОТДОХНУЛА ВЧЕРА, ВЕДЬМА? ХА ХА ХА! 25»
Алёна задохнулась. Её взгляд упал на её собственную грудь. На разорванной кофте была нарисована незаконченная, но чудовищно узнаваемая руна — « МЕТКА», одна из тех, что ставят на дорогую, важную вещь, чтобы найти её в случае потери. А вокруг её шеи, холодным и скользким ошейником, была обмотана серая, в крови, кишка.
С криком ужаса она сорвала её с себя, стала тереть грудь, сдирая кожу, пытаясь стереть, смахнуть эту метку, словно ядовитого паука.
В этот момент в кресле что-то зашевелилось. Алёна взвизгнула. Облитое с головы до ног кровью тело дёрнулось. Иван! Это был он! бессознательно, со стоном, потёр лицо ладонями, размазывая по коже бурые разводы.
— Алёна… — его голос был хриплым, спутанным, слова заплетались. — Что… что случилось? Голова… раскалывается… будто меня молотком по черепу били… В ушах звенит…
Он медленно, мучительно медленно приходил в себя, моргая, с трудом фокусируя взгляд. Его глаза блуждали по комнате, не видя, не воспринимая ужаса, словно мозг отказывался обрабатывать невероятное. Потом они остановились на его окровавленных руках. Потом — на луже у его ног. Потом — на распоротом теле рядом.
Ужас, медленный и неотвратимый, как прилив, стал заполнять его глаза. Он задохнулся. Его рука дрожащими пальцами нащупала телефон в кармане куртки. Он поднёс его к уху. Голос был мёртвым, пустым, лишённым каких-либо интонаций.
— Все… — прошептал он в трубку. — Все мертвы.
Паника снова сдавила Алёну, но на этот раз она вылилась не в ступор, а в слепое, инстинктивное действие. Ей нужно было смыть это. Смыть всё. Сейчас. Немедленно. Она, не глядя на Ивана, рванулась к двери и выбежала в коридор, поскользнувшись на кровавом полу.
Она не помнила, как оказалась в ванной. Руки сами дёрнули кран. Она не чувствовала, что вода обжигающе горяча. Её пальцы, не слушаясь, схватили первый попавшийся флакон и вылили половину на голову. Она терла кожу, сдирая невидимую грязь, движимая одним слепым инстинктом: смыть, стереть, очиститься. Только через минуту мозг выдал осмысленную картинку: она стоит в одежде под струями воды. С криком она сорвала с себя мокрые, окровавленные лохмотья. Снова схватила флакон, вылила остатки и принялась тереть тело, пока кожа не закраснела и не начала саднить.
Выпрыгнув из ванны, она наткнулась на чьи-то брошенные у двери ботинки и сунула в них босые ноги. Пробежала обратно в комнату, к шкафу, на ходу выдернула из него первые попавшиеся мужские штаны, просторную майку и тёмный свитер. Оделась. Подбежала к Ивану. Он всё так же сидел в оцепенении.
Она хотела прикоснуться к нему, встряхнуть, но вид засохшей крови на его руках вызывал физическое отвращение. Она развернулась, побежала обратно в ванную, набрала в ладони холодной воды, схватила с пола тряпку для пола и ринулась к нему. Плеснула водой в лицо. Стала грубо, с отчаянием, стирать с его щёк, лба, подбородка страшные узоры. Снова вода. Снова тряпка.
— Алёна?! — Иван резко дёрнул головой, его глаза, наконец, обрели осознанность. Он смотрел на неё, на комнату, и ужас в них достиг апогея. — Что?! Что здесь произошло?! Что это?!
— Это маньяк! — слова полились из Алёны потоком, срывающимся, истеричным шёпотом. — Он колдун! Сильный! Очень! Он убивает всех, чтобы стать сильнее! Я не знаю, как он это делает… Дело не только в рунах! Он знает ритуалы! Уверена, все убитые девушки имели дар, может, неосознанный! Ваня, мы не справимся! Надо бежать! Слышишь, надо бежать!
Она схватила его за рукав, тряся.
— Успокойся, прошу тебя, Алён, — его голос дрожал, он пытался вернуться к привычной логике, к якорю. — Уверен, всему есть логическое объяснение!
— Какое?! — её крик прозвучал оглушительно в мёртвой тишине комнаты. Она указала рукой на круг тел. — Мы стоим в крови твоих друзей! Твоих коллег! В охраняемой вами квартире! Какое ещё объяснение?! Послушай меня! Руны — правда! И колдовство — правда! И его ритуалы — они настоящие! Он может и псих! Но не простой человек! Я знаю… — она сделала глубокий, прерывистый вдох, глядя ему прямо в глаза, — …я сама ведьма!
Иван замер. Словно по его лицу прошла тень. Секунду он молча смотрел на неё, его мозг отказывался принимать этот последний, самый чудовищный факт. А потом в нём что-то лопнуло. Все дни страха, бессилия, ужаса и невыносимого напряжения вырвались наружу.
Он рванулся вперёд, с силой впиваясь пальцами в её плечи и начинал трясти её, как тряпичную куклу, — ТЫ СОШЛА С УМА! — Его лицо исказила гримаса чистой истерии. — КАКИЕ НАХРЕН ВЕДЬМЫ?! КАКИЕ КОЛДУНЫ?! Кто-то убивает людей! Больной ублюдок! А ты приплетаешь какую-то хрень! Ведьма, блин! ХА-ХА-ХА! — он захохотал, ненастояще, истерично, и грубо оттолкнул её от себя, с силой шлёпнув по щеке. — ПРИДИ В СЕБЯ, ДУРА!
Алёна с глухим стуком упала на пол, снова оказавшись в липкой, холодной крови. Удар был не столько физически болезненным, сколько ошеломляющим. Единственный человек, её опора, её защита… Он сломался. И в этом срыве было что-то чужеродное, магическое. Слёзы текли по её лицу сами по себе, без рыданий, тихо и безнадёжно. Она молча поднялась и, не глядя на него, пошла обратно в ванную, чтобы снова переодеться. Она физически не могла больше терпеть на себе следы крови.
Она уже была в чистых, чужих штанах и свитере, собирая в рюкзак свои жалкие пожитки, когда услышала за дверью тяжёлые шаги, громкие голоса, а потом — глухой удар. Дверь с треском распахнулась.
В проёме стоял Соколов. Его лицо было не серым, а землистым, будто вылепленным из глины. За ним теснились люди в чёрной форме и масках, с автоматами наготове.
— Иван! — рявкнул Соколов, его взгляд скользнул по Алёне, застывшей в дверном проёме, и проигнорировал её.
Он шагнул в спальню. Прошло несколько секунд. Раздался приглушённый, сдавленный звук, а затем — шум рвоты. Соколов, сгибаясь, выскочил обратно в коридор, его трясло. Ещё двое бойцов, заглянувших за ним, последовали его примеру.
Откашлявшись, вытирая рот рукавом, Соколов выпрямился. Его глаза, полые от ужаса, были прикованы к Ивану.
— Взять его! — его голос был хриплым, но не терпящим возражений.
— За что?! — голос Ивана прозвучал глухо. Он стоял посреди кошмара, не в силах пошевелиться.
— Охранник внизу опознал тебя. Дежурные на этаже подтверждают — видели, как ты поднимался ночью. На камере — человек в твоём росте и комплекции в чёрном дождевике с капюшоном. — Соколов говорил холодно, отчеканивая каждое слово. — Ты всегда в эпицентре, Петров. И ты всегда — единственный, кто дышит. Слишком много совпадений, лейтенант. Объяснишь в участке. Вяжите его!
На Ивана набросились. Он какое-то время сопротивлялся, что-то кричал, пытался вырваться, но его быстро скрутили и поволокли к выходу.
Алёна слышала всё, прижавшись к косяку. Ей было жалко его. Но её мозг, холодный и ясный, кричал одно: БЕГИ! СЕЙЧАС!
Пока все взгляды, все внимание были прикованы к аресту Ивана, пока криминалисты в ужасе застывали на пороге спальни, она накинула рюкзак на плечо и осторожно, не привлекая внимания, прошла вдоль стены к выходу из квартиры. Главное было — не попасться на глаза Соколову. Она выскользнула на лестничную площадку.
Стояла, прислонившись к стене, слушала, как внизу суетятся люди. Потом, глубоко вздохнув, начала спускаться. Пролёт за пролётом. Внизу, в холле, тоже были сотрудники. Один из них, молодой парень с бледным лицом, увидел её.
— Вы… куда? — спросил он растерянно.
— Капитан Соколов сказал ждать внизу, — её собственный голос прозвучал удивительно спокойно. — Там… работают криминалисты… Лейтенанта задержали.
Парень кивнул, его мысли были явно далеко. Он пропустил её.
Она вышла на улицу. Утренний воздух ударил в лицо. Сделала несколько шагов, заторопилась, за угол дома… и бросилась бежать.
Ноги несли её сами, куда глаза глядят. Она бежала, задыхаясь, по утренним улицам, чувствуя, как город просыпается вокруг, не подозревая о кошмаре, который она оставила позади. Ею двигал чистый инстинкт выживания.
И тут, в ритме бега, в её сознании, как вспышка молнии, сложилось. Его ярость. Его насмешка. «ОТДОХНУЛА ВЧЕРА, ВЕДЬМА?». Он был в бешенстве не просто так. Он мстил. Ей. Лично. Ритуал с седьмой жертвой в Битцевском парке не получился. Именно поэтому он был так зол. Не получился, потому что она, сама того не зная, нашла не «место силы», что сорвало его планы. Она ему помешала. И теперь он вёл с ней личную войну.
И он всегда знает, где она. Всегда находит. Значит, он как-то её отслеживает.
Она знала, что делать. Она знала из «Родника», из полузабытых бабушкиных рассказов. Есть способы скрыться. Способы стать «невидимой» для чужих чар. Это будет сложно…но…возможно. А ещё…у неё есть жёлудь!
Она знала, как скрыться от него.
_________________________
P.S.
?? Ваше мнение важно!
