По всему «Энскому» прошел слушок о странном незнакомце из леса, да ещё и с оружием. Примерно минут через двадцать к полустанку вышла толпа жителей во главе с начальником станции — Петром Петровичем Дорошиным и капитаном полиции Глебом Антоновичем Абрамовым. Шушукаясь между собой, толпа сгрудилась у станции и замерла в ожидании. На перрон, где стоял путник, вошел сначала капитан, а следом начальник станции. Отойдя в сторонку, Петр Петрович закуривал наблюдая за происходящим.
«Капитан полиции Глеб Абрамов! Ваши документы, гражданин.», — путник, ничуть не удивляясь достал из одного кармана своей куртки корочку.
Красная и немного затертая, на лицевой стороне видны выцветшие золотые буквы: «Удостоверение». Капитан открыл её и удивился. Это не был паспорт, точнее это паспорт некого «гражданина Северного», но не гражданина РФ. На черно-белой фотографии был тот-же самый путник, а рядом его данные: Филипп Кириллович Мазутин. 20.02.1989. город: Северный. Адрес: Дом Им. Дзержинского, кв. 140.» Дальше капитан читать не стал. Было понятно, что документ уже не действительный или бутафория. Никаких упоминаний про центральное управление, про РФ или даже СССР — не было. Все сводилось к городу «Северный», о котором капитан за все свои пятьдесят лет жизни в этой области ничего не слышал.
«У вас при себе огнестрельное оружие, это правда?», — спросил Глеб Антонович, убирая странный документ себе в карман.
«Да, у меня есть обрез.», — путник, не мешкая, достал из сумки оружие. Тот ловко выхватил его из рук и стал рассматривать. Ничем не примечательный обрез от охотничьего ружья. Капитан проверил наличие патронов в нем и добавил.
«Ещё патроны есть?»
«Да, около пятнадцати картечи.», — путник показал сверток.
«А документы на него имеются?», — молодой человек, порывшись в кармане, достал маленькую потертую и очень старую бумажку. На ней было изображено охотничье ружье, серия номер и место приписки все тот-же «Северный». На разрешение это не походило. Скорее на складской документ.
«Понятно.», — промычал полицейский.
Тем временем из толпы вышел еще один сотрудник правопорядка — сержант Алдар Батлаевич Сагаан. Завидев напарника, капитан махнул ему рукой и вновь обратился к путнику.
«Ну, что-же Филипп Кириллович, если это конечно ваше имя. Вы арестованы и сейчас направитесь в отделение для выяснения обстоятельств и вашей личности.», — подбежавший сержант достал наручники и надел их на руки совершенно не сопротивлявшегося путника. Толпа проводила их под возгласы:
«Зека арестовали!»
«Сбежал!»
«Каторжник.»
«Неча с ружом ходить, да без документов.»
«Ох ты батюшки!»
…
В семь часов вечера на станцию прибыл очередной состав. Несколько плацкартных вагонов и два-три грузовых. Направлялся он в морской порт на севере, а «Энский» был временной остановкой на два часа. В вагонах было мало народа, в основном с него сходили жители «Энского», которые уезжали в районный центр, а садилось всего два человека. Среди этой серой толпы выделялся один молодой мужчина: недавно окончивший факультет журналистики Максим Богданов.
В такое время очень трудно пробиться, имея только талант. А Максим считал, что талант у него есть, поэтому ему пришлось устроиться без связей в газету в районом центре. Ему поручили задание: «Написать статью о жизни в северных поселках области.» Поначалу Максим был рад этой командировке, но после первого дня пребывания в плацкарте и посещения нескольких станций, энтузиазм у него испарился. Наделав множество снимков и записав свои мысли в блокнот, он старался не покидать поезда, потому что ему было противно видеть разруху наших северных окраин. Он хотел лишь принять теплую ванну и вернуться обратно в город. Но ему оставалось ещё посетить приморский городок, а уж потом вернуться обратно. Если бы остановка не была столь длительна, то Максим и вовсе не сошел бы с поезда, но в этот раз ему пришлось покинуть свой обжитой угол. Сумерки давно спустились на «Энский». Горели огни на фонарных столбах, во дворах лаяли собаки, а по проселочной дороге лениво брело стадо коров. Такой вид не слишком воодушевил Максима. Он сделал несколько фотографий полустанка и колхоза «Им. Товарища Оного.» Было уже темно, и приходилось фотографировать со вспышкой. Это и привлекло внимание одного из местных жителей.
«Юноша, а вы чай не из органов?», — подошел к Максиму маленький старичок с ушанкой на голове. От него несло спиртом и грязным тряпьем, так что Максим немного отстранился.
«К счастью — нет.», — ответил молодой журналист.
«А-аа… А я то подумал, шо уже приехали за ним…», — сказал старичок и уже собрался уйти.
«За кем приехали?», — заинтересовался Макс.
«За пришлым этим…», — начал старичок.
«Седня из леса вышел парнишка, без паспорта и с ружом. Без денег хотел продукты получить. Не турыст и не ученый… Поговаривают, что мол из «Северного». А какой город то в тайге, а? Разве шо лагеря, да и только! Вон он поселок и на уши поднял.», — Максима заинтересовала эта история и он хотел по-подробнее расспросить жителя об этом. Он забыл про запах спирта, вся брезгливость даже пропала, но тут старичка окликнули.
«Ох, мерзавец! Снова наглотался! На кой черт я тебя вообще отпустила!», — к старичку быстро приближалась бабка. Испугавшись её не меньше, чем старик, Максим спешно направился от них назад к станции.
«Подлец! Опять у людей на стакан просишь?! Я ща тебя!», — молодой журналист успел отойти на безопасное расстояние, так что удар тряпкой его не задел.
Максим все раздумывал над словами деда. «Может соврал старый алкоголик? Или правда кто-то пришел?» Немного постояв на перроне, Максим все-же решился разузнать и направился в полицейское отделение.
В маленьком здании, на котором еще красовались буквы «Милиция» горел свет. Немного постояв подле двери перед тем как войти (Максим всегда ощущал робость рядом с органами правопорядка) он постучал в тяжелую дверь и вошел. Внутри горел теплый свет, а в самом помещении находилось двое полицейских. Пожилой полицейский сидел за столом и старательно заполнял какой-то документ, а второй — бурят по национальности — на другом стеллаже раскладывал различного рода вещи. На полу был рваный линолеум, а на стене висели еще советские методички. Также было две двери: одна вела в так называемый «обезьянник», а вторая еще в одно помещение. Все было скромно — по минимуму. Максим переступил через крутой порог и поздоровался с сотрудниками правопорядка.
«Вам кого, гражданин?», — спросил Максима старый полицейский. Молодой человек сразу показал удостоверение журналиста.
«Мне сообщили, что в ваш поселок прибыл странный субъект. Я по зданию моего издательства собираю информацию о северных окраинах нашего района. Мне кажется, что этот случай достаточно занятный. Разрешите мне взять у вас или у заключенного пару слов?», — старый полицейский немного подумал, а потом пригласил журналиста присесть на стул возле него.
«Ну что-же… Можно, я думаю. Так вот…», — капитан полиции подробно рассказал про то, как пришелец из леса проник в «Энский» и что он делал в поселке. Также он поведал про то, что произошло сегодня в поселке. Полицейский привел слова продавщицы магазина и главы почты. Максима поразило это происшествие, а особенно, то, что говорил сам пришелец на допросе. Полицейский тоже разделял удивления журналиста, но был при этом уверен, что путник врет. Записав все необходимое Максим решил, что из этого выйдет неплохой сюжет, если конечно редакция пропустит. Для полноты картины не хватало только слов самого странника. Журналист, видя что капитан находится в благосклонном состоянии, решил спросить:
«Скажите, а я могу поговорить с ним? Задать пару вопросов при вас же?», — Максим переживал, что ему не дадут этого сделать. А так хочется поговорить с самим странником!
«Конечно! Но вы ничего нового не услышите, сразу говорю. Алдар!», — капитан обратился к сержанту.
«Я к Петру Петровичу, а ты проконтролируй всё.», — подчиненный кивнул капитану.
«А задержанный в камере сидит. Он не буйный, можете говорить через решетку.»
«Спасибо.», — ответил Максим и, пожав руку капитану, направился к решетке.
Захватив с собой стул, журналист присел рядом с решеткой, но на безопасном расстоянии. Сержант полиции перестал рыться в вещах на стеллаже. Он перешел за стол начальника и достал из ящика пакет с едой. Приступив к трапезе, сержант изредка поглядывал на Максима и внимательно слушал о чем он спрашивал заключенного. Сидящий в камере уже давно слышал разговор журналиста с капитаном и поэтому, когда Максим придвинул стул, сразу начал разговор.
«О чём вы хотите меня спросить?», — начал заключенный спокойным и несколько уставшим голосом. Максима это удивило. Он ожидал услышать голос пропитого алкоголика или суровый сибирский говор, но никак не сдержанно-интеллигентный. Впрочем, это его отчасти порадовало.
«Я не займу у вас много времени.», — начал Максим.
«Не беспокойтесь, времени у меня сейчас предостаточно.», — с ноткой иронии ответил заключенный.
«В таком случае, приступим.», — Максим сложил нога на ногу и приготовил свой блокнот.
«Скажите, Филипп, я же не ошибаюсь в вашем имени?» Заключенный кивнул в ответ.
«Вы утверждаете, что прибыли из некого города «Северный». Рассказываете про ваши странные порядки, что вызывает сомнение, и совершенно не разбираетесь в наших законах. Не могли бы вы по-подробнее рассказать про ваш «Северный?»
«Что-же…», — начал путник.
«Могу рассказать. Как я уже говорил ранее: наш город основали в 30-х годах прошлого века. Специально отделенный от всего региона, Северный должен был быть автономным городом. Для этого специально были построены объекты, обеспечивающие жизнь города и прочие коммуникации. Город воздвигли с нуля: расчистили местность, построили морской порт, инфраструктуру, дома и фермы. Все для того, чтобы в будущем Северный был максимально автономен.»
«А зачем такие труды? У вас залежи полезных ископаемых или там расположились военные объекты?», — задал вопрос Максим.
«Не для этого. Я уже говорил — все для создания коммунистического общества.»
«Но зачем?!», — воскликнул журналист.
«Зачем столько усилий вкладывать в трудный для жизни регион?»
«Это все из-за планов партии.», — ответил путник.
«Тогда нужно было доказать, что коммунизм — вполне осуществимая вещь. Северный должен быть стать примером для всего социалистического мира. А выбор региона связан с тем, что по планам партии город должен был населяться только доверенными людьми и быть закрытым от посторонних.»
«Концлагерь внутри концлагеря.», — иронично добавил Максим.
«Нет, вы не правы.», — продолжил путник.
«Не могу судить за весь СССР, ибо не осведомлен как вы, но Северный — не был концлагерем.», — журналист хотел что-то сказать, но сдержался, решив дослушать заключенного.
«В Северный приезжали добровольно. В основном это были молодые семьи, ведь по плану руководства, они там должны были остаться на постоянное место жительства. Да, может быть они ущемляли их свободу тем, что не выпускали из города, но это был их добровольный выбор.», — Максим с интересом слушал заключенного, а кушающий сержант лишь одним ухом слышал их диалог. Ему, по большому счету, было плевать на, как он считал, «бредни» заключенного.
«Самое главное — в городе была всегда строгая система взаимоотношений граждан. Все по коммунистическим принципам: от отказа от частной собственности, до безденежных взаимоотношений.»
«Так у вас нет там денег?», — не удержался спросить Макс. Он не особо верил словам странника и поэтому позволял себе такой саркастический тон.
«Нету и давно.», — все также спокойно ответил ему странник.
«А давно их у вас нет? И как-же вы тогда платите за те-же самые продукты?»
«Отказались от них после 50-х, а до этого ещё платили советскими рублями. Эх, жалко что не взял из нашего музея несколько. Может быть в такую ситуацию бы не попал?», — действительно, советские рубли сороковых годов можно продать аниткварщикам. Возможно, кассирша бы и согласилась на такую сделку.
«А продукты мы не покупаем, а просто берем, что нам нужно.», — заметив удивление журналиста, путник улыбнулся и продолжил.
«Вижу вы в замешательстве. Я уже понял, что у вас нет такой практики. Но все-же, у нас нет денег вообще. Каждый берет из городской житницы все, что ему необходимо. Никто не ворует, не пытается взять в запасы, ведь и так все общее, а если что-то случится, то сограждане обязательно помогут. Так у нас со всем: от продуктов, до вещей обихода или одежды.»
«А как вы добились такой взаимопомощи?», — уже более сдержанным тоном спросил Максим.
«Это был долгий путь. Еще с 30-х народу внедрялись эти идеи; повсюду пропаганда коммунистического образа жизни и мышления, и если это плохо действовало на только приезжих, то вот на их детей — очень сильно. Так получилось, что искоренить разные человеческие пороки, которые присущи многим, было крайне не просто. Только трудом времени и воспитания они получили результат к 50-м годам. Там еще помешала ваша война, но не так-уж и сильно. Сталин хотел видеть результат лично и поэтому не прекращал финансирование.»
«То есть, после 50-х, так вами называемый «эксперимент», завершился удачей? Вы построили коммунизм?»
«Относительно. Да, успехи были! Народ смотрел на вещи по другому, не осталось многих старых пороков. Никто не воровал, ибо все общее, а значит — мое. Никого не убивали, ибо все мы живем в одном городе и работаем на пользу других и себя. Как таковая преступность скатилась до незначительных драк и редкой бытовухи. Органов правопорядка заменили добровольные патрули, которые следили, чтобы на нашу территорию не проникали дикие животные, а также были спасателями во время непогоды. Разъезжали по Северному на снегоходах и подвозили рабочих.», — Максим усмехнулся. Такая утопия была очень заманчивой, и он бы не придал этому значения, если бы реальный свидетель этой утопии не сидел перед ним.
«У нас обширная библиотека, так что мы могли наглядно видеть, как мы сильно изменились за последнее поколение. Могу сказать, что в таком замкнутом пространстве мы стали чувствовать себя гораздо свободнее, чем вы во всем мире.»
«Это связано с жестким контролем за населением? Будь покорным и станешь свободным? Труд освобождает?»
«Это не так. Признаю, началом нашей нынешней свободы была диктатура. Я знаю, мы знаем, что мы сейчас не полностью свободны. Мы зависим от природы, от ваших властей, да собственно от наших физиологических потребностей. Но мы свободны от многих человеческих пороков, которые породило человечество и государство. К этому вел коммунизм, но тогда ваши вожди поняли, что путь к коммунизму и свободе — не может быть через тоталитаризм. Не могу утверждать это на сто процентов, но такой вывод можно было сделать.»
«А почему вы так считаете?»
«Между нами есть разрыв. Дело в том, что мы по другому смотрим на мир. За столько лет изоляции мы, безусловно, отстали от вас в чем-то, но опередили во многом. Как я уже говорил, исчезла преступность, коррупция, ненависть к людям. Все потому, что мы абстрагировались от старых понятий, вышли на новый этап развития человека, хоть это и заняло определенное время, да и результат вышел в карликовых масштабах.
«Капитан полиции Глеб Абрамов! Ваши документы, гражданин.», — путник, ничуть не удивляясь достал из одного кармана своей куртки корочку.
Красная и немного затертая, на лицевой стороне видны выцветшие золотые буквы: «Удостоверение». Капитан открыл её и удивился. Это не был паспорт, точнее это паспорт некого «гражданина Северного», но не гражданина РФ. На черно-белой фотографии был тот-же самый путник, а рядом его данные: Филипп Кириллович Мазутин. 20.02.1989. город: Северный. Адрес: Дом Им. Дзержинского, кв. 140.» Дальше капитан читать не стал. Было понятно, что документ уже не действительный или бутафория. Никаких упоминаний про центральное управление, про РФ или даже СССР — не было. Все сводилось к городу «Северный», о котором капитан за все свои пятьдесят лет жизни в этой области ничего не слышал.
«У вас при себе огнестрельное оружие, это правда?», — спросил Глеб Антонович, убирая странный документ себе в карман.
«Да, у меня есть обрез.», — путник, не мешкая, достал из сумки оружие. Тот ловко выхватил его из рук и стал рассматривать. Ничем не примечательный обрез от охотничьего ружья. Капитан проверил наличие патронов в нем и добавил.
«Ещё патроны есть?»
«Да, около пятнадцати картечи.», — путник показал сверток.
«А документы на него имеются?», — молодой человек, порывшись в кармане, достал маленькую потертую и очень старую бумажку. На ней было изображено охотничье ружье, серия номер и место приписки все тот-же «Северный». На разрешение это не походило. Скорее на складской документ.
«Понятно.», — промычал полицейский.
Тем временем из толпы вышел еще один сотрудник правопорядка — сержант Алдар Батлаевич Сагаан. Завидев напарника, капитан махнул ему рукой и вновь обратился к путнику.
«Ну, что-же Филипп Кириллович, если это конечно ваше имя. Вы арестованы и сейчас направитесь в отделение для выяснения обстоятельств и вашей личности.», — подбежавший сержант достал наручники и надел их на руки совершенно не сопротивлявшегося путника. Толпа проводила их под возгласы:
«Зека арестовали!»
«Сбежал!»
«Каторжник.»
«Неча с ружом ходить, да без документов.»
«Ох ты батюшки!»
…
В семь часов вечера на станцию прибыл очередной состав. Несколько плацкартных вагонов и два-три грузовых. Направлялся он в морской порт на севере, а «Энский» был временной остановкой на два часа. В вагонах было мало народа, в основном с него сходили жители «Энского», которые уезжали в районный центр, а садилось всего два человека. Среди этой серой толпы выделялся один молодой мужчина: недавно окончивший факультет журналистики Максим Богданов.
В такое время очень трудно пробиться, имея только талант. А Максим считал, что талант у него есть, поэтому ему пришлось устроиться без связей в газету в районом центре. Ему поручили задание: «Написать статью о жизни в северных поселках области.» Поначалу Максим был рад этой командировке, но после первого дня пребывания в плацкарте и посещения нескольких станций, энтузиазм у него испарился. Наделав множество снимков и записав свои мысли в блокнот, он старался не покидать поезда, потому что ему было противно видеть разруху наших северных окраин. Он хотел лишь принять теплую ванну и вернуться обратно в город. Но ему оставалось ещё посетить приморский городок, а уж потом вернуться обратно. Если бы остановка не была столь длительна, то Максим и вовсе не сошел бы с поезда, но в этот раз ему пришлось покинуть свой обжитой угол. Сумерки давно спустились на «Энский». Горели огни на фонарных столбах, во дворах лаяли собаки, а по проселочной дороге лениво брело стадо коров. Такой вид не слишком воодушевил Максима. Он сделал несколько фотографий полустанка и колхоза «Им. Товарища Оного.» Было уже темно, и приходилось фотографировать со вспышкой. Это и привлекло внимание одного из местных жителей.
«Юноша, а вы чай не из органов?», — подошел к Максиму маленький старичок с ушанкой на голове. От него несло спиртом и грязным тряпьем, так что Максим немного отстранился.
«К счастью — нет.», — ответил молодой журналист.
«А-аа… А я то подумал, шо уже приехали за ним…», — сказал старичок и уже собрался уйти.
«За кем приехали?», — заинтересовался Макс.
«За пришлым этим…», — начал старичок.
«Седня из леса вышел парнишка, без паспорта и с ружом. Без денег хотел продукты получить. Не турыст и не ученый… Поговаривают, что мол из «Северного». А какой город то в тайге, а? Разве шо лагеря, да и только! Вон он поселок и на уши поднял.», — Максима заинтересовала эта история и он хотел по-подробнее расспросить жителя об этом. Он забыл про запах спирта, вся брезгливость даже пропала, но тут старичка окликнули.
«Ох, мерзавец! Снова наглотался! На кой черт я тебя вообще отпустила!», — к старичку быстро приближалась бабка. Испугавшись её не меньше, чем старик, Максим спешно направился от них назад к станции.
«Подлец! Опять у людей на стакан просишь?! Я ща тебя!», — молодой журналист успел отойти на безопасное расстояние, так что удар тряпкой его не задел.
Максим все раздумывал над словами деда. «Может соврал старый алкоголик? Или правда кто-то пришел?» Немного постояв на перроне, Максим все-же решился разузнать и направился в полицейское отделение.
В маленьком здании, на котором еще красовались буквы «Милиция» горел свет. Немного постояв подле двери перед тем как войти (Максим всегда ощущал робость рядом с органами правопорядка) он постучал в тяжелую дверь и вошел. Внутри горел теплый свет, а в самом помещении находилось двое полицейских. Пожилой полицейский сидел за столом и старательно заполнял какой-то документ, а второй — бурят по национальности — на другом стеллаже раскладывал различного рода вещи. На полу был рваный линолеум, а на стене висели еще советские методички. Также было две двери: одна вела в так называемый «обезьянник», а вторая еще в одно помещение. Все было скромно — по минимуму. Максим переступил через крутой порог и поздоровался с сотрудниками правопорядка.
«Вам кого, гражданин?», — спросил Максима старый полицейский. Молодой человек сразу показал удостоверение журналиста.
«Мне сообщили, что в ваш поселок прибыл странный субъект. Я по зданию моего издательства собираю информацию о северных окраинах нашего района. Мне кажется, что этот случай достаточно занятный. Разрешите мне взять у вас или у заключенного пару слов?», — старый полицейский немного подумал, а потом пригласил журналиста присесть на стул возле него.
«Ну что-же… Можно, я думаю. Так вот…», — капитан полиции подробно рассказал про то, как пришелец из леса проник в «Энский» и что он делал в поселке. Также он поведал про то, что произошло сегодня в поселке. Полицейский привел слова продавщицы магазина и главы почты. Максима поразило это происшествие, а особенно, то, что говорил сам пришелец на допросе. Полицейский тоже разделял удивления журналиста, но был при этом уверен, что путник врет. Записав все необходимое Максим решил, что из этого выйдет неплохой сюжет, если конечно редакция пропустит. Для полноты картины не хватало только слов самого странника. Журналист, видя что капитан находится в благосклонном состоянии, решил спросить:
«Скажите, а я могу поговорить с ним? Задать пару вопросов при вас же?», — Максим переживал, что ему не дадут этого сделать. А так хочется поговорить с самим странником!
«Конечно! Но вы ничего нового не услышите, сразу говорю. Алдар!», — капитан обратился к сержанту.
«Я к Петру Петровичу, а ты проконтролируй всё.», — подчиненный кивнул капитану.
«А задержанный в камере сидит. Он не буйный, можете говорить через решетку.»
«Спасибо.», — ответил Максим и, пожав руку капитану, направился к решетке.
Захватив с собой стул, журналист присел рядом с решеткой, но на безопасном расстоянии. Сержант полиции перестал рыться в вещах на стеллаже. Он перешел за стол начальника и достал из ящика пакет с едой. Приступив к трапезе, сержант изредка поглядывал на Максима и внимательно слушал о чем он спрашивал заключенного. Сидящий в камере уже давно слышал разговор журналиста с капитаном и поэтому, когда Максим придвинул стул, сразу начал разговор.
«О чём вы хотите меня спросить?», — начал заключенный спокойным и несколько уставшим голосом. Максима это удивило. Он ожидал услышать голос пропитого алкоголика или суровый сибирский говор, но никак не сдержанно-интеллигентный. Впрочем, это его отчасти порадовало.
«Я не займу у вас много времени.», — начал Максим.
«Не беспокойтесь, времени у меня сейчас предостаточно.», — с ноткой иронии ответил заключенный.
«В таком случае, приступим.», — Максим сложил нога на ногу и приготовил свой блокнот.
«Скажите, Филипп, я же не ошибаюсь в вашем имени?» Заключенный кивнул в ответ.
«Вы утверждаете, что прибыли из некого города «Северный». Рассказываете про ваши странные порядки, что вызывает сомнение, и совершенно не разбираетесь в наших законах. Не могли бы вы по-подробнее рассказать про ваш «Северный?»
«Что-же…», — начал путник.
«Могу рассказать. Как я уже говорил ранее: наш город основали в 30-х годах прошлого века. Специально отделенный от всего региона, Северный должен был быть автономным городом. Для этого специально были построены объекты, обеспечивающие жизнь города и прочие коммуникации. Город воздвигли с нуля: расчистили местность, построили морской порт, инфраструктуру, дома и фермы. Все для того, чтобы в будущем Северный был максимально автономен.»
«А зачем такие труды? У вас залежи полезных ископаемых или там расположились военные объекты?», — задал вопрос Максим.
«Не для этого. Я уже говорил — все для создания коммунистического общества.»
«Но зачем?!», — воскликнул журналист.
«Зачем столько усилий вкладывать в трудный для жизни регион?»
«Это все из-за планов партии.», — ответил путник.
«Тогда нужно было доказать, что коммунизм — вполне осуществимая вещь. Северный должен быть стать примером для всего социалистического мира. А выбор региона связан с тем, что по планам партии город должен был населяться только доверенными людьми и быть закрытым от посторонних.»
«Концлагерь внутри концлагеря.», — иронично добавил Максим.
«Нет, вы не правы.», — продолжил путник.
«Не могу судить за весь СССР, ибо не осведомлен как вы, но Северный — не был концлагерем.», — журналист хотел что-то сказать, но сдержался, решив дослушать заключенного.
«В Северный приезжали добровольно. В основном это были молодые семьи, ведь по плану руководства, они там должны были остаться на постоянное место жительства. Да, может быть они ущемляли их свободу тем, что не выпускали из города, но это был их добровольный выбор.», — Максим с интересом слушал заключенного, а кушающий сержант лишь одним ухом слышал их диалог. Ему, по большому счету, было плевать на, как он считал, «бредни» заключенного.
«Самое главное — в городе была всегда строгая система взаимоотношений граждан. Все по коммунистическим принципам: от отказа от частной собственности, до безденежных взаимоотношений.»
«Так у вас нет там денег?», — не удержался спросить Макс. Он не особо верил словам странника и поэтому позволял себе такой саркастический тон.
«Нету и давно.», — все также спокойно ответил ему странник.
«А давно их у вас нет? И как-же вы тогда платите за те-же самые продукты?»
«Отказались от них после 50-х, а до этого ещё платили советскими рублями. Эх, жалко что не взял из нашего музея несколько. Может быть в такую ситуацию бы не попал?», — действительно, советские рубли сороковых годов можно продать аниткварщикам. Возможно, кассирша бы и согласилась на такую сделку.
«А продукты мы не покупаем, а просто берем, что нам нужно.», — заметив удивление журналиста, путник улыбнулся и продолжил.
«Вижу вы в замешательстве. Я уже понял, что у вас нет такой практики. Но все-же, у нас нет денег вообще. Каждый берет из городской житницы все, что ему необходимо. Никто не ворует, не пытается взять в запасы, ведь и так все общее, а если что-то случится, то сограждане обязательно помогут. Так у нас со всем: от продуктов, до вещей обихода или одежды.»
«А как вы добились такой взаимопомощи?», — уже более сдержанным тоном спросил Максим.
«Это был долгий путь. Еще с 30-х народу внедрялись эти идеи; повсюду пропаганда коммунистического образа жизни и мышления, и если это плохо действовало на только приезжих, то вот на их детей — очень сильно. Так получилось, что искоренить разные человеческие пороки, которые присущи многим, было крайне не просто. Только трудом времени и воспитания они получили результат к 50-м годам. Там еще помешала ваша война, но не так-уж и сильно. Сталин хотел видеть результат лично и поэтому не прекращал финансирование.»
«То есть, после 50-х, так вами называемый «эксперимент», завершился удачей? Вы построили коммунизм?»
«Относительно. Да, успехи были! Народ смотрел на вещи по другому, не осталось многих старых пороков. Никто не воровал, ибо все общее, а значит — мое. Никого не убивали, ибо все мы живем в одном городе и работаем на пользу других и себя. Как таковая преступность скатилась до незначительных драк и редкой бытовухи. Органов правопорядка заменили добровольные патрули, которые следили, чтобы на нашу территорию не проникали дикие животные, а также были спасателями во время непогоды. Разъезжали по Северному на снегоходах и подвозили рабочих.», — Максим усмехнулся. Такая утопия была очень заманчивой, и он бы не придал этому значения, если бы реальный свидетель этой утопии не сидел перед ним.
«У нас обширная библиотека, так что мы могли наглядно видеть, как мы сильно изменились за последнее поколение. Могу сказать, что в таком замкнутом пространстве мы стали чувствовать себя гораздо свободнее, чем вы во всем мире.»
«Это связано с жестким контролем за населением? Будь покорным и станешь свободным? Труд освобождает?»
«Это не так. Признаю, началом нашей нынешней свободы была диктатура. Я знаю, мы знаем, что мы сейчас не полностью свободны. Мы зависим от природы, от ваших властей, да собственно от наших физиологических потребностей. Но мы свободны от многих человеческих пороков, которые породило человечество и государство. К этому вел коммунизм, но тогда ваши вожди поняли, что путь к коммунизму и свободе — не может быть через тоталитаризм. Не могу утверждать это на сто процентов, но такой вывод можно было сделать.»
«А почему вы так считаете?»
«Между нами есть разрыв. Дело в том, что мы по другому смотрим на мир. За столько лет изоляции мы, безусловно, отстали от вас в чем-то, но опередили во многом. Как я уже говорил, исчезла преступность, коррупция, ненависть к людям. Все потому, что мы абстрагировались от старых понятий, вышли на новый этап развития человека, хоть это и заняло определенное время, да и результат вышел в карликовых масштабах.
