Чистой рекой, хрустальным колоколом, нежно и прекрасно звучал его голос. В нём было столько глубины, невероятной красоты и выразительной чувственности, что казалось, ничто во вселенной не способно звучать столь же совершенно и безукоризненно.
Поражённая нечеловеческим, божественным звучанием неземного голоса Беллора, Аленса даже забыла, что собиралась аккомпанировать. А когда опомнилась и поднесла Имэрэль к губам, флейту вдруг осветил чистый небесный свет. Дерево под пальцами потеплело, и от него, словно маленькие волны, начали расходиться приятные, покалывающие кожу, импульсы.
Взяв первые несколько нот, Аленса тут же потерялась в пространстве, больше не думая о том, что и как играть. Её пальцы ожили сами собой, сплетая совершенную гармонию из слов и музыки. И хотя Беллор пел на незнакомом языке, Аленса всё понимала. По его тону, по интонациям, по многочисленным оттенкам кристально чистого, как небеса, тембра. По боли и нежности, по безграничной тоске и затаённой надежде. Всё это звучало в его песне, и всё это отзывалось в музыке голосом Имэрэль. Когда же оба голоса смолкли, Аленса ещё долго не могла очнуться, продолжая держать флейту возле губ, и кажется, даже позабыв как дышать.
Нигар же просто стоял у двери, и его плечи подозрительно вздрагивали, вместе с редким, рваным дыханием, вырывающимся из груди. На щеках ангела подсыхали дорожки слёз.
— Как же я скучал по твоему голосу, брат! — с неизмеримой грустью, чуть хрипло обронил Нигар побелевшими губами. — Как же я скучал…
Поражённая нечеловеческим, божественным звучанием неземного голоса Беллора, Аленса даже забыла, что собиралась аккомпанировать. А когда опомнилась и поднесла Имэрэль к губам, флейту вдруг осветил чистый небесный свет. Дерево под пальцами потеплело, и от него, словно маленькие волны, начали расходиться приятные, покалывающие кожу, импульсы.
Взяв первые несколько нот, Аленса тут же потерялась в пространстве, больше не думая о том, что и как играть. Её пальцы ожили сами собой, сплетая совершенную гармонию из слов и музыки. И хотя Беллор пел на незнакомом языке, Аленса всё понимала. По его тону, по интонациям, по многочисленным оттенкам кристально чистого, как небеса, тембра. По боли и нежности, по безграничной тоске и затаённой надежде. Всё это звучало в его песне, и всё это отзывалось в музыке голосом Имэрэль. Когда же оба голоса смолкли, Аленса ещё долго не могла очнуться, продолжая держать флейту возле губ, и кажется, даже позабыв как дышать.
Нигар же просто стоял у двери, и его плечи подозрительно вздрагивали, вместе с редким, рваным дыханием, вырывающимся из груди. На щеках ангела подсыхали дорожки слёз.
— Как же я скучал по твоему голосу, брат! — с неизмеримой грустью, чуть хрипло обронил Нигар побелевшими губами. — Как же я скучал…
