Наверное, он репетировал это. Точные, быстрые движения. Прокручивается между пальцев нож, клинок направлен в грудь… Удар! Я вскрикиваю, и он, вздрогнув, распахивает глаза. Смотрит на меня… А рука уже не слушается, и лезвие лишь вспороло кожу. Потекла по животу струйка крови – и все… все напрасно?
По родному лицу скользит чужая торжествующая улыбка… Но глаза еще прежние, и в этих глазах отчаяние, боль… просьба, в которой я не могу ему отказать. Делаю шаг вперед, обхватываю ладонями готовые разжаться пальцы на рукояти ножа. Лишь слегка подталкиваю, потому что он должен сделать это сам… И успеваю увидеть благодарность… и нежность… в его последнем… взгляде…
- …Настя, послушай меня. Внимательно послушай. Если мы вдруг не успеем его перехватить, или не получится его переубедить, есть еще один шанс. Небольшой… Ладно, незначительный шанс, но нужно о нем помнить. Сокол – целитель-природник, очень сильный, и это может пригодиться, когда не останется других вариантов…
- Нат, я…
- Не перебивай! Он – целитель. Помнишь про «врачу, исцелися сам»? Он годами тренировал свой организм противостоять любым болезням, любым внешним и внутренним факторам. Благодаря этому он из таких передряг выбирался невредимым, что тебе и не снилось. И из-за сигарет своих, как видишь, пока не загнулся – даже не кашляет. Так вот, если не останется других вариантов, можно использовать этот. Каким бы серьезным не было повреждение, человек не умирает мгновенно. Есть минута, секунда, доля секунды – Соколу этого хватит, даже если он будет без сознания. Но чего ему точно не хватит – это сил. Никто не может собрать в себе столько за раз, нужен внешний источник. Источник, Настя. Ты понимаешь, о чем я?
- Да… Нет! Я не смогу!
- Сможешь, если будет нужно. Убрать нож, чтобы ткани могли срастись – это первое. И просто поделиться силой, отдать столько, сколько только получится…
- Наташ, я не смогу. Ты же помнишь, как тогда, с цветочком? Я не умею сама.
- Не волнуйся, мы с Антоном будем поблизости…
Ну и где вы? Где вы, когда так нужны?
Убрать нож? Он уже в моей руке. И неподвижное тело у ног…
И я сама едва стою, чувствуя пустоту внутри себя и невыносимую слабость… И хочется выть от собственного бессилия… Выть, перекрывая крики, которыми наполнилась вмиг старая школа – наблюдатели дождались своего часа, но мне они не помогут…
Падаю на колени рядом с ним. Одной рукой глажу его волосы, не обращая внимания, что вторую обжигает боль: рассыпается пылью окровавленный клинок и сгорает в огненной вспышке веретено, оставляя в моей ладони лишь пепел.
Хендрика Ван Дейка больше нет. Радуйтесь, если можете…
Трель мобильника слышалась откуда-то из спальни: снова бросила на столе… Под столом? На стуле?
- Жорик, ты не видел… А, вот он!
На кровати. Прятался под подушкой.
Успела ответить до того, как телефон отключился.
- Настюха, привет. Не занята?
- Привет. Не очень.
- Ты помнишь фамилию этой тетки из ЗАГСа? Ежова? Чижова?
- Ершова.
Игорек сказал, хороший человек, поможет. Странно, что раньше я совсем не задумывалась, откуда у такого простого парня столько связей среди «хороших людей».
- Решился все-таки?
- А куда тянуть? – хмыкнул Серый.
Алена и так перехаживала отмерянный врачами срок. Но с Сережкиной удачей схватки у нее начнутся не раньше, чем она распишется в книге регистрации, даже если для этого придется ждать еще неделю. Как он собирался объяснять матери то, что уехав на море с одной девушкой, вернулся с другой, а так же их скоропостижную женитьбу и тут же - рождение наследника, я не спрашивала. Сами теперь разберутся.
- Насть, мы это… не приглашаем, извини.
- Да ничего, я понимаю.
- Увидимся еще, - пообещал он.
- Конечно.
Потом. Когда все уляжется, успокоится. Алена родит. Тете Вере сделают операцию на сердце…
- Ну… пока?
- Счастливо, Серый.
Ему еще предстояло плотное общение со светло-темной братией, прознавшей о молодом и сильном собирателе: на Сережку тут же посыпались заманчивые предложения от обеих контор, от которых он пока успешно и вежливо отказывался. Но если, к примеру, Натали лично попросит…
Она улетела домой вчера вечером. Воспользовалась служебным положением и вызвала «Грифон». Умчалась бы раньше, но ждала, пока сойдут синяки и царапины – не хотела волновать своих любимых мужчин. Тогда, в спящем городе, баньши здорово досталось. Когда меня схватили, Натали с Антоном кинулись на помощь и сами угодили в ловушку. Нат, как и меня, оглушили и связали, так же заклеили рот, на какое-то время лишив привычного «оружия».
Антошке перепало больше, но у охотника еще оставалась его тень – с ее помощью друзья и освободились, и даже успели немного помочь мне. А вот когда Антона вырубил один из людей голландца, напав из-за угла с найденным в школьной мастерской гаечным ключом и едва не раскроив парню череп, тень тоже «отключилась», оставив меня одну в полутемном спортзале…
Я тряхнула головой, прогоняя мрачные воспоминания. Не хотелось снова возвращаться в тот день, в то место…
Над зачисткой места, к слову, хорошо потрудились представители обоих конкурирующих «фирм», и к утру ничто уже не напоминало о ночном происшествии. Из людей никто серьезно не пострадал. Даже Акопян с Крушницким – оба остались живы и относительно здоровы. Обоих, как и всех бывших с ними в ту ночь, ожидал суд, а после, скорее всего, лишение силы и пожизненное заключение. Игорек (не уверена, что это его настоящее имя, но другого я не знала) особо не распространялся, лишь рассказал в двух словах, что установило предварительное разбирательство. Видимо, Алекс и его босс Крушницкий сговорились с голландцем еще во время работы с седьмым вместилищем. Впоследствии не без помощи некроманта пан Вацлав инсценировал свою смерть, чтобы всецело посвятить себя поискам нового тела для Ван Дейка и, в перспективе, для себя самого. Вместе с Акопяном они собрали небольшую команду единомышленников и нашли Сережку, парня из провинции, никак не засветившегося перед «конторами». Не учли только удачу Серого, который умудрился так счастливо для себя и некстати для голландца умереть…
А Антошку уже выписали из больницы. Нат хотела навестить его перед отъездом, но ей сказали, что за несколько часов до ее прихода, явилась какая-то девица (малолетка-малолеткой, со слов дежурной медсестры) и буквально накинулась на зав отделением: обещала перегрызть ему глотку, если документы не будут готовы немедленно и «Тошу» не отпустят. Проняло ли доктора это обещание или подействовало то, что «малолетка» пришла в компании десятка парней, братьев – как она сказала, но выписку подготовили за пять минут. Антон позвонил уже с дороги, извинился, что не заехал проститься, и напомнил о приглашении в гости.
Как-нибудь можно съездить. Свободного времени у меня теперь будет – хоть отбавляй. Все равно мне моя работа не нравилась. Только Ивана Владиславовича, скрепя сердце подписывавшего заявление «по собственному» и сетовавшего на второго «предателя» за неделю, было жалко, но все же не настолько, чтобы остаться.
Игорек, он же - предатель номер один, тоже прощался по телефону. Предупредил, что старый номер скоро будет отключен, но оставил новый, звонить по которому теперь можно было только в самом крайнем случае. Напоследок мне удалось узнать, в чем заключались способности наблюдателя: наш сисадмин был мастером вероятностей. И примерно полтора года назад просчитал, что с очень большой вероятностью что-то интересное произойдет в провинциальном промышленном городе с никому неизвестной и почти ни на что не способной ведьмочкой Настей Вербицкой. Решил проверить и, по его словам, не прогадал. В ответ на мою просьбу просчитать вероятность того, что с Настей Вербицкой не случится больше ничего «интересного», рассмеялся и повесил трубку….
Поговорив с Серым, я отложила мобильник и уже собиралась вернуться на кухню, когда в дверь позвонили. К счастью, всего лишь соседка.
- Вот, Настенька, газетку твою из ящика забрала, чтоб не утащили. И письмецо тебе тут.
Неровно наклеенные марки. Красивый разборчивый почерк… Обратного адреса нет – только имя отправителя: Соколов Андрей.
В груди защемило, а глаза наполнились слезами.
Медленно вошла в кухню, прижимая к груди нераспечатанное послание, присела у стола. С нежностью провела пальцем по имени на конверте.
- Ты все-таки написал… Даже после того, что наговорил мне…
Как бы мне ни хотелось, все случившееся еще не скоро уляжется в памяти. И сердце еще долго будет сжиматься от пережитой тогда боли.
- Вообще-то не после, а до. - Андрей потянулся через стол и отобрал у меня конверт. – Людям свойственны слабости, а я все же человек. Только пусть это останется между нами?
Он разорвал письмо и бросил обрывки в пепельницу. Я и сказать ничего не успела, а они уже горели маленьким и теплым костерком.
- Ты не представляешь, какой бред лезет в голову и на бумагу, когда думаешь, что тебе осталось от силы пару дней.
…Я плохо помню, что случилось после того, как распался в пламени убивший Ван Дейка нож: лишь обрывочные картинки, размытые образы, ощущения, которые не передать словами. В себя пришла уже в машине скорой помощи, рядом с ним. Какой-то умник вызвал обычную бригаду, и меня едва не упекли в психушку, когда в больнице я кидалась на врачей, не позволяя везти Андрея в операционную, и сквозь слезы пыталась уверить, что его не нужно ни резать, ни зашивать, а только подождать немножко и оно само заживет… Слава богу, прежде чем за мной прислали санитаров, приехал Игорь.
Андрею выделили отдельную палату, поставили капельницу с питательным раствором, а мне постелили на кушетке, но за все время в больнице я так не прилегла – сидела рядом с ним, держала за руку, целовала, обнимала, шептала на ухо всякие глупости… уж куда глупее того, что он мог написать мне. Хотя, кто знает?
Когда к вечеру следующего дня он открыл глаза и увидел меня, с сухих растрескавшихся губ слетело одно только слово: «Ведьма», и он опять отключился. Молоденькая медсестра, видевшая, как я убивалась по нему эти дни, сочувственно покачала головой: «За что он вас так?». «Заслужила!», - сказала я с гордой улыбкой, и сестричка окончательно уверилась в том, что я ненормальная…
Выписали Андрея только сегодня: я – не Ксюша, врачам угрожать не умею. К тому же в больнице было проще. Можно было просто прилечь рядом с ним, пока никто не видит, уткнуться носом в заросшую щетиной щеку и молчать. Закрывать глаза, когда его пальцы с нежностью перебирали мои волосы, и не говорить ни слова…
Дома так не получалось. Тут начиналась настоящая жизнь, требовавшая какой-то определенности. Каких-то слов, каких-то решений. И вот уже второй час ни я, ни он не могли начать этот отчего-то обязательный «серьезный» разговор.
Я? Ну уж извините! Я – слабая женщина. Давай ты, Сокол. Как геройски с жизнью прощаться – так пожалуйста, а тут и двух слов связать не можешь?
- Ну и… - Он размял между пальцев сигарету, притянул к себе пепельницу, в которой уже догорели обрывки непрочитанного мною письма. – И как мы… теперь?
Да, герой. Спросил. А мне решать?
- Как? – переспросила я. – А для начала вот так.
Вытащила у него изо рта не прикуренную сигарету и выбросила в ведро вместе со смятой пачкой. Вернулась к столу: твой ход, Сокол.
- Так, значит? – усмехнулся он. Откинулся на спинку стула, поглядел на меня в прищур. – Ну тогда чаю что ли завари. Нормального.
…Да, я знаю, что правильные сказки заканчиваются свадьбой.
А моя - неправильная… И она не закончится никогда!
По родному лицу скользит чужая торжествующая улыбка… Но глаза еще прежние, и в этих глазах отчаяние, боль… просьба, в которой я не могу ему отказать. Делаю шаг вперед, обхватываю ладонями готовые разжаться пальцы на рукояти ножа. Лишь слегка подталкиваю, потому что он должен сделать это сам… И успеваю увидеть благодарность… и нежность… в его последнем… взгляде…
- …Настя, послушай меня. Внимательно послушай. Если мы вдруг не успеем его перехватить, или не получится его переубедить, есть еще один шанс. Небольшой… Ладно, незначительный шанс, но нужно о нем помнить. Сокол – целитель-природник, очень сильный, и это может пригодиться, когда не останется других вариантов…
- Нат, я…
- Не перебивай! Он – целитель. Помнишь про «врачу, исцелися сам»? Он годами тренировал свой организм противостоять любым болезням, любым внешним и внутренним факторам. Благодаря этому он из таких передряг выбирался невредимым, что тебе и не снилось. И из-за сигарет своих, как видишь, пока не загнулся – даже не кашляет. Так вот, если не останется других вариантов, можно использовать этот. Каким бы серьезным не было повреждение, человек не умирает мгновенно. Есть минута, секунда, доля секунды – Соколу этого хватит, даже если он будет без сознания. Но чего ему точно не хватит – это сил. Никто не может собрать в себе столько за раз, нужен внешний источник. Источник, Настя. Ты понимаешь, о чем я?
- Да… Нет! Я не смогу!
- Сможешь, если будет нужно. Убрать нож, чтобы ткани могли срастись – это первое. И просто поделиться силой, отдать столько, сколько только получится…
- Наташ, я не смогу. Ты же помнишь, как тогда, с цветочком? Я не умею сама.
- Не волнуйся, мы с Антоном будем поблизости…
Ну и где вы? Где вы, когда так нужны?
Убрать нож? Он уже в моей руке. И неподвижное тело у ног…
И я сама едва стою, чувствуя пустоту внутри себя и невыносимую слабость… И хочется выть от собственного бессилия… Выть, перекрывая крики, которыми наполнилась вмиг старая школа – наблюдатели дождались своего часа, но мне они не помогут…
Падаю на колени рядом с ним. Одной рукой глажу его волосы, не обращая внимания, что вторую обжигает боль: рассыпается пылью окровавленный клинок и сгорает в огненной вспышке веретено, оставляя в моей ладони лишь пепел.
Хендрика Ван Дейка больше нет. Радуйтесь, если можете…
ЭПИЛОГ
Трель мобильника слышалась откуда-то из спальни: снова бросила на столе… Под столом? На стуле?
- Жорик, ты не видел… А, вот он!
На кровати. Прятался под подушкой.
Успела ответить до того, как телефон отключился.
- Настюха, привет. Не занята?
- Привет. Не очень.
- Ты помнишь фамилию этой тетки из ЗАГСа? Ежова? Чижова?
- Ершова.
Игорек сказал, хороший человек, поможет. Странно, что раньше я совсем не задумывалась, откуда у такого простого парня столько связей среди «хороших людей».
- Решился все-таки?
- А куда тянуть? – хмыкнул Серый.
Алена и так перехаживала отмерянный врачами срок. Но с Сережкиной удачей схватки у нее начнутся не раньше, чем она распишется в книге регистрации, даже если для этого придется ждать еще неделю. Как он собирался объяснять матери то, что уехав на море с одной девушкой, вернулся с другой, а так же их скоропостижную женитьбу и тут же - рождение наследника, я не спрашивала. Сами теперь разберутся.
- Насть, мы это… не приглашаем, извини.
- Да ничего, я понимаю.
- Увидимся еще, - пообещал он.
- Конечно.
Потом. Когда все уляжется, успокоится. Алена родит. Тете Вере сделают операцию на сердце…
- Ну… пока?
- Счастливо, Серый.
Ему еще предстояло плотное общение со светло-темной братией, прознавшей о молодом и сильном собирателе: на Сережку тут же посыпались заманчивые предложения от обеих контор, от которых он пока успешно и вежливо отказывался. Но если, к примеру, Натали лично попросит…
Она улетела домой вчера вечером. Воспользовалась служебным положением и вызвала «Грифон». Умчалась бы раньше, но ждала, пока сойдут синяки и царапины – не хотела волновать своих любимых мужчин. Тогда, в спящем городе, баньши здорово досталось. Когда меня схватили, Натали с Антоном кинулись на помощь и сами угодили в ловушку. Нат, как и меня, оглушили и связали, так же заклеили рот, на какое-то время лишив привычного «оружия».
Антошке перепало больше, но у охотника еще оставалась его тень – с ее помощью друзья и освободились, и даже успели немного помочь мне. А вот когда Антона вырубил один из людей голландца, напав из-за угла с найденным в школьной мастерской гаечным ключом и едва не раскроив парню череп, тень тоже «отключилась», оставив меня одну в полутемном спортзале…
Я тряхнула головой, прогоняя мрачные воспоминания. Не хотелось снова возвращаться в тот день, в то место…
Над зачисткой места, к слову, хорошо потрудились представители обоих конкурирующих «фирм», и к утру ничто уже не напоминало о ночном происшествии. Из людей никто серьезно не пострадал. Даже Акопян с Крушницким – оба остались живы и относительно здоровы. Обоих, как и всех бывших с ними в ту ночь, ожидал суд, а после, скорее всего, лишение силы и пожизненное заключение. Игорек (не уверена, что это его настоящее имя, но другого я не знала) особо не распространялся, лишь рассказал в двух словах, что установило предварительное разбирательство. Видимо, Алекс и его босс Крушницкий сговорились с голландцем еще во время работы с седьмым вместилищем. Впоследствии не без помощи некроманта пан Вацлав инсценировал свою смерть, чтобы всецело посвятить себя поискам нового тела для Ван Дейка и, в перспективе, для себя самого. Вместе с Акопяном они собрали небольшую команду единомышленников и нашли Сережку, парня из провинции, никак не засветившегося перед «конторами». Не учли только удачу Серого, который умудрился так счастливо для себя и некстати для голландца умереть…
А Антошку уже выписали из больницы. Нат хотела навестить его перед отъездом, но ей сказали, что за несколько часов до ее прихода, явилась какая-то девица (малолетка-малолеткой, со слов дежурной медсестры) и буквально накинулась на зав отделением: обещала перегрызть ему глотку, если документы не будут готовы немедленно и «Тошу» не отпустят. Проняло ли доктора это обещание или подействовало то, что «малолетка» пришла в компании десятка парней, братьев – как она сказала, но выписку подготовили за пять минут. Антон позвонил уже с дороги, извинился, что не заехал проститься, и напомнил о приглашении в гости.
Как-нибудь можно съездить. Свободного времени у меня теперь будет – хоть отбавляй. Все равно мне моя работа не нравилась. Только Ивана Владиславовича, скрепя сердце подписывавшего заявление «по собственному» и сетовавшего на второго «предателя» за неделю, было жалко, но все же не настолько, чтобы остаться.
Игорек, он же - предатель номер один, тоже прощался по телефону. Предупредил, что старый номер скоро будет отключен, но оставил новый, звонить по которому теперь можно было только в самом крайнем случае. Напоследок мне удалось узнать, в чем заключались способности наблюдателя: наш сисадмин был мастером вероятностей. И примерно полтора года назад просчитал, что с очень большой вероятностью что-то интересное произойдет в провинциальном промышленном городе с никому неизвестной и почти ни на что не способной ведьмочкой Настей Вербицкой. Решил проверить и, по его словам, не прогадал. В ответ на мою просьбу просчитать вероятность того, что с Настей Вербицкой не случится больше ничего «интересного», рассмеялся и повесил трубку….
Поговорив с Серым, я отложила мобильник и уже собиралась вернуться на кухню, когда в дверь позвонили. К счастью, всего лишь соседка.
- Вот, Настенька, газетку твою из ящика забрала, чтоб не утащили. И письмецо тебе тут.
Неровно наклеенные марки. Красивый разборчивый почерк… Обратного адреса нет – только имя отправителя: Соколов Андрей.
В груди защемило, а глаза наполнились слезами.
Медленно вошла в кухню, прижимая к груди нераспечатанное послание, присела у стола. С нежностью провела пальцем по имени на конверте.
- Ты все-таки написал… Даже после того, что наговорил мне…
Как бы мне ни хотелось, все случившееся еще не скоро уляжется в памяти. И сердце еще долго будет сжиматься от пережитой тогда боли.
- Вообще-то не после, а до. - Андрей потянулся через стол и отобрал у меня конверт. – Людям свойственны слабости, а я все же человек. Только пусть это останется между нами?
Он разорвал письмо и бросил обрывки в пепельницу. Я и сказать ничего не успела, а они уже горели маленьким и теплым костерком.
- Ты не представляешь, какой бред лезет в голову и на бумагу, когда думаешь, что тебе осталось от силы пару дней.
…Я плохо помню, что случилось после того, как распался в пламени убивший Ван Дейка нож: лишь обрывочные картинки, размытые образы, ощущения, которые не передать словами. В себя пришла уже в машине скорой помощи, рядом с ним. Какой-то умник вызвал обычную бригаду, и меня едва не упекли в психушку, когда в больнице я кидалась на врачей, не позволяя везти Андрея в операционную, и сквозь слезы пыталась уверить, что его не нужно ни резать, ни зашивать, а только подождать немножко и оно само заживет… Слава богу, прежде чем за мной прислали санитаров, приехал Игорь.
Андрею выделили отдельную палату, поставили капельницу с питательным раствором, а мне постелили на кушетке, но за все время в больнице я так не прилегла – сидела рядом с ним, держала за руку, целовала, обнимала, шептала на ухо всякие глупости… уж куда глупее того, что он мог написать мне. Хотя, кто знает?
Когда к вечеру следующего дня он открыл глаза и увидел меня, с сухих растрескавшихся губ слетело одно только слово: «Ведьма», и он опять отключился. Молоденькая медсестра, видевшая, как я убивалась по нему эти дни, сочувственно покачала головой: «За что он вас так?». «Заслужила!», - сказала я с гордой улыбкой, и сестричка окончательно уверилась в том, что я ненормальная…
Выписали Андрея только сегодня: я – не Ксюша, врачам угрожать не умею. К тому же в больнице было проще. Можно было просто прилечь рядом с ним, пока никто не видит, уткнуться носом в заросшую щетиной щеку и молчать. Закрывать глаза, когда его пальцы с нежностью перебирали мои волосы, и не говорить ни слова…
Дома так не получалось. Тут начиналась настоящая жизнь, требовавшая какой-то определенности. Каких-то слов, каких-то решений. И вот уже второй час ни я, ни он не могли начать этот отчего-то обязательный «серьезный» разговор.
Я? Ну уж извините! Я – слабая женщина. Давай ты, Сокол. Как геройски с жизнью прощаться – так пожалуйста, а тут и двух слов связать не можешь?
- Ну и… - Он размял между пальцев сигарету, притянул к себе пепельницу, в которой уже догорели обрывки непрочитанного мною письма. – И как мы… теперь?
Да, герой. Спросил. А мне решать?
- Как? – переспросила я. – А для начала вот так.
Вытащила у него изо рта не прикуренную сигарету и выбросила в ведро вместе со смятой пачкой. Вернулась к столу: твой ход, Сокол.
- Так, значит? – усмехнулся он. Откинулся на спинку стула, поглядел на меня в прищур. – Ну тогда чаю что ли завари. Нормального.
…Да, я знаю, что правильные сказки заканчиваются свадьбой.
А моя - неправильная… И она не закончится никогда!
