Я почти не слушал, ведь смерть у порога. Мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько магов в команде и какие правила. А если по-честному, то и плевать будет нечем. Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Так хочется, чтобы ещё долго-долго было чем плевать.
У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.
– Чёрно-желтые, вперёд!
Враг от страха обомрёт!
Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.
Перед нами шутливо переругивались шесть магов в чёрно-жёлтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица измазаны лимонной краской.
– У наших новый очарователь! – вякнул один из них.
– В банке болтали, талантливый чароплет, – подтвердил другой.
– Какой там! Свечу не зажжёт…
Перед ними бушевали студиозусы в щегольских желтых костюмах и чёрных сапогах. Они подпрыгивали на месте и хлопали в ладоши, хором повторяя:
– Нас победа ждет всегда
И в пургу, и в холода!
Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:
– Молодежь, – проворчал он. – Артур, покажи класс.
Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул усиленным магией голосом.
– Синие-синие,
Все покрыты инеем!
Им победы не видать!
Тут не надо и гадать!
Они дружно заржали, а студиозусы в щёгольских костюмах зааплодировали.
– Обожаю искреннее веселье и взаимопонимание, – обрадовался архивариус.
Я вздохнул. Чего ликовать? Маги в каретах таранят друг друга. Тоже мне невидаль. Когда император через Черногорск едет, всегда так.
За болельщиками чёрно-жёлтых застыли чародеи в синих накидках с клетками длиннохвостых ультрамариновых птиц. Их бороды украшали многочисленные узлы.
– Верят, что эти удавки в волосах удержат удачу их команды, – хихикнув, прошептал Мровкуб.
Хотелось вдарить по блаженной роже, чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я зажмурился до белых пятен, отгоняя навязчивое ведение.
Взявшись за концы сапфировых плащей, фанаты задрали их вверх и, замахали, прикрикивая:
– Чёрный перед, жёлтый зад!
Поломался агрегат!
Он не едет, не летит!
Тихо помер и стоит!
Я вздрогнул. Тихо помер, как я. Вздохнув, взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.
Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому я погибать не собираюсь! Вцеплюсь в жизнь, как оборотень! Заберу с собой проклятущего Оливье. А лучше отправлю вместо себя. Пусть тонет, а я ещё побарахтаюсь!
Я зыркнул на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, франтил мимо магов к воротам.
– Отвалите, чаровашки! – громко крикнул он, толкаясь. – Мы в ложу!
Болельщики расступились, презрительно рассматривая нас.
Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая под нос. Он купался в завистливых взглядах и упивался привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго осталось. Не позволю убить себя безнаказанно.
Подняв голову, я посмотрел в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным лучом словно никогда и не было. Ладно, пусть так. Надежда всё равно осталась. Не плачьте, небеса, я ещё потрепыхаюсь.
Дождь усилился, не поверив обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Чёрно-жёлтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие колдуны сотворили сферу, на которой дождь шипел и испарялся. Блёклые схоронились под зонтами и плащами. Невзирая на непогоду, архивариус бубнил про игру.
– Заклинатики разные, в «бокалом» вмещаются всего два защитных «наговора», если конечно «шустрик» столько соберёт, а в «очарователь» три, но только боевых. Бывает, команды жертвуют «очарователем», чтобы усилить защиту. Другие наоборот…
Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда льётся за шиворот.
Оливье продолжал мурлыкать надоедливую мелодию, шагая к воротам. Хочет поселиться в моём теле – шиш ему без масла! Ещё встретит Оксану. Он даже не знает, что она предательница. А если отца или шамана? Да он такое натворит, а все подумают, что это я. Нет уж! Я повернулся к голему.
– Какой у тебя план? – прошептал я.
– Сделаем это во время гонок. Шумно. Все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.
Мы подошли к воротам, и Евлампий умолк.
Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.
– Проходим по одному! – скомандовал Оливье. – Ты голоден, ученик?
Я не успел кивнуть, как он продолжил:
– Спросил у оборотня! Ты всегда голоден. Один старый пройдоха барыжит на арене убойными лепёшками с мясом и овощами. Я давно выпытываю рецепт, но он не поддается!
Хотел сказать, что плюю на его тошнотные рецепты, но не успел и рта открыть. Гофрированная труба со стеклянным глазом перегородила дорогу, и я, в недоумении, остановился.
Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они двигали гибкую трубу, а шарнирные ноги пританцовывали, царапая каменный помост. Подёргиваясь, гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Фыркнув на брючину, он перешёл к рубахе.
– Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная, – восторгался архивариус. – Безошибочно находит любые артефакты, как маг-карманник. Пока ещё никому не удалось его обмануть. По крайней мере, – задумавшись, добавил он, – В архиве таких записей нет.
Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:
– Проходи!
Пропустив меня, треножник налетел на Мровкуба, но тоже ничего не нашёл. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и последовал за мной.
Мы встали в проёме ворот, дожидаясь Оливье. Он важничал, выставив руку со значком виктатлона. Магаскоп протянул изогнутую шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он механически зажужжал и задёргался. А потом и вовсе запыхтел.
– Чего расшипелся? – забеспокоился хранитель вкуса.
– У вас бездонная сумка? – уточнил стражник.
– Да, и что? Мой кошель, где хочу, там ношу! – возмутился Оливье.
– Носите, где хотите, – бесстрастно ответил стражник. – Только не на арене.
– Я всегда с ней ходил! – закричал хранитель вкуса.
– Правила изменились. Нынче болельщики чаруют где попало. Три матча отменили! То заклинатики глохнут, то у «очарователей» чары не действуют! Любые артефакты и всё, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок получите в целости и сохранности.
– Чешую тебе от головастика, а не кошель! – гаркнул Оливье. – Где комендант арены?
– Ваше право, – согласился стражник. – Вас отведут.
– Ждите у входа! – сквозь зубы процедил хранитель вкуса, вцепившись в нас глазами. – Скоро вернусь.
Он прошёл за вторым стражником в незаметную дверь в стене, и хлопнул её так, что задрожала арена. Мы сдвинулись с прохода, чтобы не мешать болельщикам.
– Правила одни для всех! – мстительно заметил Евлампий.
– Что ты несешь? – разозлился я. – Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
Повернувшись к голему, я встретился глазами с Мровкубом.
– Как говорил хранитель тайн с Ночных островов: «Все мы что-то скрываем», – озабоченно заметил он.
– Расскажи, – закряхтел Евлампий. – Оливье и его обещал грохнуть!
– Убить? – переспросил архивариус и борода у не встала торчком. – Меня жизни лишить потруднее, чем голема. Если гомункул погибнет, я всё равно не пострадаю.
– А я умру! – крикнул я и испуганно оглянулся.
– Он угрожал вам, юноша! – взволнованно воскликнул архивариус.
– Отнял тело Люсьена обрядом чёрной магии, – затараторил голем. – Одно Слово и оборотню конец!
– Юноша не виноват, что когда-то натворили поглотители и хранители!
Я покачал головой, как что брякнет, ещё похуже Евлампия.
– На разглагольствование нет времени, – перебил голем. – Оливье скоро вернётся.
– Обратитесь к страже, – предложил архивариус.
– И что? – приуныл я.
– Ничего, – вместо Мровкуба ответил голем. – Слово быстрее стражников!
– Застали меня врасплох, – пожаловался архивариус. – Как говорил ловец блох с Изумрудного острова: «Надо пятьдесят раз подумать, а потом руками хлопать».
– Поздно будет, – простонал я.
– Так что же делать?
– Убить его первыми, – ответил Евлампий.
– Чем же вы лучше? – рассердился архивариус. – Он ещё ничего не совершил.
– Когда сделает, – закричал я. – Будет уже поздно!
– Что сделает? – спросил подошедший Оливье. – Я тебя предупреждал, заморыш?
– Мы обсуждали гонки! – заступился голем. – Что будет, если «бокалом» не успеет со щитом!
– Представляете, недотёпа, – подыграл архивариус. – Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный «бокалом»?
Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.
– За мной! – бросил он через плечо.
Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.
Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.
К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.
– Понапридумывали орковских правил, – пыхтел Оливье. – Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.
– У оборотней нет хвостов, – не удержался Евлампий.
– Заткнись, булыжник. Без тебя тошно, – рявкнул хранитель вкуса.
Мы уже взобрались на два пролёта.
– Что с тобой теперь делать? – пыхтел Оливье.
Я не ответил, едва сдерживая ярость.
– Пощадить! – подсказал голем.
Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но, вспомнив про отобранный кошель, ещё сильнее надулся:
– Желчи на тебя нет!
– Не переживайте, как говорил Стародольский король воров: «Надейтесь, и вам всё вернётся», – встрял архивариус.
Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье вскарабкался дальше по лестнице.
– Сговорились, пираты Семисветские, – прошипел он. – Грабьте меня, раздевайте до нитки…
Пролёты вылетали из-под ног. Дыхание сбивалось. Силы кончались, и ворчание хранителя прекратилось само собой. Перила закручивались бесконечной спиралью, а лестница тянулась в другие миры. Я дышал два вдоха один выдох и смотрел под ноги, пока не упёрся взглядом в сапоги.
– Ложа! – остановил нас стражник арены, перегородив забранный тяжёлой портьерой проход.
Оливье грубо ткнул значок виктатлона в лицо.
– Выкуси! – зло прохрипел он, задыхаясь.
Стражник невозмутимо отступил.
Оливье толкнул его плечом, запутался в портьере и кляня на чём свет стоит коменданта арены протолкнулся на новые ступени. Здесь лестница была ещё круче и уже предыдущей. Когда мы долезли до нашего балкона, тяжело дышал даже я, а хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошёл до сидений, и рухнул в кресло. Мы, с облегчением, сели рядом.
– Вот это обзор! Мы в королевской ложе? – обрадовался архивариус.
Он то не устал, он же гомункул. А я хрипел, как испорченный огневой пень, и восторга не разделял. Отвалившись на сиденье, я отдувался, как директор академии после фигурного катания.
– И «лагерь» и «побоище», как на ладони! – восхищался Мровкуб.
Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он откинулся, запрокинув голову. По раскрасневшемуся лицу стекали ручьи пота. Оливье шипел сквозь зубы, проклиная главу тайной канцелярии и виктатлон.
– Отомстил, Сычара, – бормотал он.
Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Балкон нависал над трибунами и выступал далеко над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Метров пятнадцать будет. Разобьется, даже пикнуть не успеет.
– Дождись начала гонок, – разгадав мои мысли, подсказал голем.
Я кивнул. Потерплю немного. Чего спешить, куда он денется. Опустившись на сиденье, я покосился на хранителя вкуса. Оливье больше не задыхался, а, подперев руками подбородок, смотрел перед собой.
– Правила, – задумчиво протянул он. – Выгодны только тому, кто их придумывает.
– Зря… – встрял Евлампий.
– А хотелось втихаря, – грустно закивал Оливье.
Архивариус тоже задумался, перестав ахать, да охать надо всем подряд.
Арену заполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа, а жёлто-чёрные слева, продолжая махать трубами, обручами, флагами и вопить кричалки.
Я снова перегнулся через парапет. Облизал губы. Высоко. Точно разобьется, а Слово выкрикнуть успеет? Рисковать или нет. Я вздохнул.
Оливье склонился ко мне.
– Тяжело решиться, правда? – прошептал он.
– На что? – похолодел я.
– Убить, – пояснил хранитель вкуса. – Думаешь, как меня прикончить? Зря. Дерзости не хватит, шавка, а я восемь букв выпалю, и ты мертвяк. Ясно? – Его шепот стал зловещим. – Сиди и не дергайся. Ты всё равно умрешь! Разозлишь меня, сдохнешь сейчас. Понял?
– Нет, – выкрикнул я, отпрянув.
– Осмелела собачонка? – шикнул Оливье. – На хозяина гавкаешь? «В», – медленно потянул он. – «О», – и через паузу затараторил. – «Л», «Ч», «О» …
Оставалось три буквы – «НОК». У меня похолодела спина. Внутренности сжались, а кости размякли. Я растёкся по креслу, не в силах даже ресницами махнуть.
– Не надо, – жалобно попросил я.
Мне ответил оглушительный рёв. Болельщики дружно повскакивали с мест и заорали:
– Виктатлон!
Оливье показал все золотые зубы в подобие улыбки и надменно кивнул.
– Живи, пока.
Я облегчённо выдохнул и вжался в сиденье. Трясло так, что не мог закрыть рот. Смерть схватила за ногу и уже тащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Ещё чуть-чуть, и меня не стало бы.
Внутри прозрачного шара заклинатики чадили разноцветным дымом на вершинах склонов, а после второго рёва понеслись вниз. Вперёд вырвались длинные и узкие кареты, «шустрики», заскользив к сверкающим «наговорам». Жёлто-чёрный с разворота втянул крутящийся белый вихрь с осенними листьями, а синий поддел на крыло огромный голубой щит со знаком гильдии Водолюбов. Исхитрившись, они нанизали ещё по два «наговора»: пару ослепительных молний, кулак голема и огненный шар, и выскочив из отмеченного флажками с палатками «лагеря», развернулись. К ним уже спешили «бокаломы» и «очарователи». Горящие искрами «наговоры» разлетелись по заклинатикам, и они затрубили сигнал к бою. Болельщики лихо загудели в ответ.
Меня ещё трясло. Я то и дело оглядывался на Оливье, боясь увидеть, как шевелятся губы и прочитать по ним последние три буквы, но он увлёкся виктатлоном, и молчал.
– Пытайся, – зашептал в ухо голем.
Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Чувствовал, как душа отделяется от тела и уносится в мрачную тёмную пустоту междумирья. Меня передёрнуло. Попытаться? Да я теперь шею боюсь вытянуть, не то, что взглянуть за парапет.
За флажками с мечом ходу прибавили «бокаломы». Синие кареты, как хищные фрегаты, поднимали тучу перламутровых брызг, а чёрно-желтые зажгли неистово бьющееся пламя на крыльях. Опять надувательство, но болельщики шалели. Трибуны гудели в одном разрушительном ритме, пока ещё не разделённые чьим-то успехом. Заклинатики отчаянно сшиблись. Синий «бокалом» в последний миг накрыло волной ослепительных сапфировых капель, сложившихся в водяной щит. Он, с оглушительным хрустом, влетел между соперников, разбросав в стороны чёрно-желтые кареты.
У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.
– Чёрно-желтые, вперёд!
Враг от страха обомрёт!
Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.
Перед нами шутливо переругивались шесть магов в чёрно-жёлтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица измазаны лимонной краской.
– У наших новый очарователь! – вякнул один из них.
– В банке болтали, талантливый чароплет, – подтвердил другой.
– Какой там! Свечу не зажжёт…
Перед ними бушевали студиозусы в щегольских желтых костюмах и чёрных сапогах. Они подпрыгивали на месте и хлопали в ладоши, хором повторяя:
– Нас победа ждет всегда
И в пургу, и в холода!
Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:
– Молодежь, – проворчал он. – Артур, покажи класс.
Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул усиленным магией голосом.
– Синие-синие,
Все покрыты инеем!
Им победы не видать!
Тут не надо и гадать!
Они дружно заржали, а студиозусы в щёгольских костюмах зааплодировали.
– Обожаю искреннее веселье и взаимопонимание, – обрадовался архивариус.
Я вздохнул. Чего ликовать? Маги в каретах таранят друг друга. Тоже мне невидаль. Когда император через Черногорск едет, всегда так.
За болельщиками чёрно-жёлтых застыли чародеи в синих накидках с клетками длиннохвостых ультрамариновых птиц. Их бороды украшали многочисленные узлы.
– Верят, что эти удавки в волосах удержат удачу их команды, – хихикнув, прошептал Мровкуб.
Хотелось вдарить по блаженной роже, чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я зажмурился до белых пятен, отгоняя навязчивое ведение.
Взявшись за концы сапфировых плащей, фанаты задрали их вверх и, замахали, прикрикивая:
– Чёрный перед, жёлтый зад!
Поломался агрегат!
Он не едет, не летит!
Тихо помер и стоит!
Я вздрогнул. Тихо помер, как я. Вздохнув, взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.
Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому я погибать не собираюсь! Вцеплюсь в жизнь, как оборотень! Заберу с собой проклятущего Оливье. А лучше отправлю вместо себя. Пусть тонет, а я ещё побарахтаюсь!
Я зыркнул на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, франтил мимо магов к воротам.
– Отвалите, чаровашки! – громко крикнул он, толкаясь. – Мы в ложу!
Болельщики расступились, презрительно рассматривая нас.
Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая под нос. Он купался в завистливых взглядах и упивался привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго осталось. Не позволю убить себя безнаказанно.
Подняв голову, я посмотрел в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным лучом словно никогда и не было. Ладно, пусть так. Надежда всё равно осталась. Не плачьте, небеса, я ещё потрепыхаюсь.
Дождь усилился, не поверив обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Чёрно-жёлтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие колдуны сотворили сферу, на которой дождь шипел и испарялся. Блёклые схоронились под зонтами и плащами. Невзирая на непогоду, архивариус бубнил про игру.
– Заклинатики разные, в «бокалом» вмещаются всего два защитных «наговора», если конечно «шустрик» столько соберёт, а в «очарователь» три, но только боевых. Бывает, команды жертвуют «очарователем», чтобы усилить защиту. Другие наоборот…
Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда льётся за шиворот.
Оливье продолжал мурлыкать надоедливую мелодию, шагая к воротам. Хочет поселиться в моём теле – шиш ему без масла! Ещё встретит Оксану. Он даже не знает, что она предательница. А если отца или шамана? Да он такое натворит, а все подумают, что это я. Нет уж! Я повернулся к голему.
– Какой у тебя план? – прошептал я.
– Сделаем это во время гонок. Шумно. Все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.
Мы подошли к воротам, и Евлампий умолк.
Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.
– Проходим по одному! – скомандовал Оливье. – Ты голоден, ученик?
Я не успел кивнуть, как он продолжил:
– Спросил у оборотня! Ты всегда голоден. Один старый пройдоха барыжит на арене убойными лепёшками с мясом и овощами. Я давно выпытываю рецепт, но он не поддается!
Хотел сказать, что плюю на его тошнотные рецепты, но не успел и рта открыть. Гофрированная труба со стеклянным глазом перегородила дорогу, и я, в недоумении, остановился.
Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они двигали гибкую трубу, а шарнирные ноги пританцовывали, царапая каменный помост. Подёргиваясь, гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Фыркнув на брючину, он перешёл к рубахе.
– Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная, – восторгался архивариус. – Безошибочно находит любые артефакты, как маг-карманник. Пока ещё никому не удалось его обмануть. По крайней мере, – задумавшись, добавил он, – В архиве таких записей нет.
Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:
– Проходи!
Пропустив меня, треножник налетел на Мровкуба, но тоже ничего не нашёл. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и последовал за мной.
Мы встали в проёме ворот, дожидаясь Оливье. Он важничал, выставив руку со значком виктатлона. Магаскоп протянул изогнутую шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он механически зажужжал и задёргался. А потом и вовсе запыхтел.
– Чего расшипелся? – забеспокоился хранитель вкуса.
– У вас бездонная сумка? – уточнил стражник.
– Да, и что? Мой кошель, где хочу, там ношу! – возмутился Оливье.
– Носите, где хотите, – бесстрастно ответил стражник. – Только не на арене.
– Я всегда с ней ходил! – закричал хранитель вкуса.
– Правила изменились. Нынче болельщики чаруют где попало. Три матча отменили! То заклинатики глохнут, то у «очарователей» чары не действуют! Любые артефакты и всё, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок получите в целости и сохранности.
– Чешую тебе от головастика, а не кошель! – гаркнул Оливье. – Где комендант арены?
– Ваше право, – согласился стражник. – Вас отведут.
– Ждите у входа! – сквозь зубы процедил хранитель вкуса, вцепившись в нас глазами. – Скоро вернусь.
Он прошёл за вторым стражником в незаметную дверь в стене, и хлопнул её так, что задрожала арена. Мы сдвинулись с прохода, чтобы не мешать болельщикам.
– Правила одни для всех! – мстительно заметил Евлампий.
– Что ты несешь? – разозлился я. – Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
Повернувшись к голему, я встретился глазами с Мровкубом.
– Как говорил хранитель тайн с Ночных островов: «Все мы что-то скрываем», – озабоченно заметил он.
– Расскажи, – закряхтел Евлампий. – Оливье и его обещал грохнуть!
– Убить? – переспросил архивариус и борода у не встала торчком. – Меня жизни лишить потруднее, чем голема. Если гомункул погибнет, я всё равно не пострадаю.
– А я умру! – крикнул я и испуганно оглянулся.
– Он угрожал вам, юноша! – взволнованно воскликнул архивариус.
– Отнял тело Люсьена обрядом чёрной магии, – затараторил голем. – Одно Слово и оборотню конец!
– Юноша не виноват, что когда-то натворили поглотители и хранители!
Я покачал головой, как что брякнет, ещё похуже Евлампия.
– На разглагольствование нет времени, – перебил голем. – Оливье скоро вернётся.
– Обратитесь к страже, – предложил архивариус.
– И что? – приуныл я.
– Ничего, – вместо Мровкуба ответил голем. – Слово быстрее стражников!
– Застали меня врасплох, – пожаловался архивариус. – Как говорил ловец блох с Изумрудного острова: «Надо пятьдесят раз подумать, а потом руками хлопать».
– Поздно будет, – простонал я.
– Так что же делать?
– Убить его первыми, – ответил Евлампий.
– Чем же вы лучше? – рассердился архивариус. – Он ещё ничего не совершил.
– Когда сделает, – закричал я. – Будет уже поздно!
– Что сделает? – спросил подошедший Оливье. – Я тебя предупреждал, заморыш?
– Мы обсуждали гонки! – заступился голем. – Что будет, если «бокалом» не успеет со щитом!
– Представляете, недотёпа, – подыграл архивариус. – Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный «бокалом»?
Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.
– За мной! – бросил он через плечо.
Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.
Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.
К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.
– Понапридумывали орковских правил, – пыхтел Оливье. – Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.
– У оборотней нет хвостов, – не удержался Евлампий.
– Заткнись, булыжник. Без тебя тошно, – рявкнул хранитель вкуса.
Мы уже взобрались на два пролёта.
– Что с тобой теперь делать? – пыхтел Оливье.
Я не ответил, едва сдерживая ярость.
– Пощадить! – подсказал голем.
Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но, вспомнив про отобранный кошель, ещё сильнее надулся:
– Желчи на тебя нет!
– Не переживайте, как говорил Стародольский король воров: «Надейтесь, и вам всё вернётся», – встрял архивариус.
Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье вскарабкался дальше по лестнице.
– Сговорились, пираты Семисветские, – прошипел он. – Грабьте меня, раздевайте до нитки…
Пролёты вылетали из-под ног. Дыхание сбивалось. Силы кончались, и ворчание хранителя прекратилось само собой. Перила закручивались бесконечной спиралью, а лестница тянулась в другие миры. Я дышал два вдоха один выдох и смотрел под ноги, пока не упёрся взглядом в сапоги.
– Ложа! – остановил нас стражник арены, перегородив забранный тяжёлой портьерой проход.
Оливье грубо ткнул значок виктатлона в лицо.
– Выкуси! – зло прохрипел он, задыхаясь.
Стражник невозмутимо отступил.
Оливье толкнул его плечом, запутался в портьере и кляня на чём свет стоит коменданта арены протолкнулся на новые ступени. Здесь лестница была ещё круче и уже предыдущей. Когда мы долезли до нашего балкона, тяжело дышал даже я, а хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошёл до сидений, и рухнул в кресло. Мы, с облегчением, сели рядом.
– Вот это обзор! Мы в королевской ложе? – обрадовался архивариус.
Он то не устал, он же гомункул. А я хрипел, как испорченный огневой пень, и восторга не разделял. Отвалившись на сиденье, я отдувался, как директор академии после фигурного катания.
– И «лагерь» и «побоище», как на ладони! – восхищался Мровкуб.
Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он откинулся, запрокинув голову. По раскрасневшемуся лицу стекали ручьи пота. Оливье шипел сквозь зубы, проклиная главу тайной канцелярии и виктатлон.
– Отомстил, Сычара, – бормотал он.
Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Балкон нависал над трибунами и выступал далеко над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Метров пятнадцать будет. Разобьется, даже пикнуть не успеет.
– Дождись начала гонок, – разгадав мои мысли, подсказал голем.
Я кивнул. Потерплю немного. Чего спешить, куда он денется. Опустившись на сиденье, я покосился на хранителя вкуса. Оливье больше не задыхался, а, подперев руками подбородок, смотрел перед собой.
– Правила, – задумчиво протянул он. – Выгодны только тому, кто их придумывает.
– Зря… – встрял Евлампий.
– А хотелось втихаря, – грустно закивал Оливье.
Архивариус тоже задумался, перестав ахать, да охать надо всем подряд.
Арену заполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа, а жёлто-чёрные слева, продолжая махать трубами, обручами, флагами и вопить кричалки.
Я снова перегнулся через парапет. Облизал губы. Высоко. Точно разобьется, а Слово выкрикнуть успеет? Рисковать или нет. Я вздохнул.
Оливье склонился ко мне.
– Тяжело решиться, правда? – прошептал он.
– На что? – похолодел я.
– Убить, – пояснил хранитель вкуса. – Думаешь, как меня прикончить? Зря. Дерзости не хватит, шавка, а я восемь букв выпалю, и ты мертвяк. Ясно? – Его шепот стал зловещим. – Сиди и не дергайся. Ты всё равно умрешь! Разозлишь меня, сдохнешь сейчас. Понял?
– Нет, – выкрикнул я, отпрянув.
– Осмелела собачонка? – шикнул Оливье. – На хозяина гавкаешь? «В», – медленно потянул он. – «О», – и через паузу затараторил. – «Л», «Ч», «О» …
Оставалось три буквы – «НОК». У меня похолодела спина. Внутренности сжались, а кости размякли. Я растёкся по креслу, не в силах даже ресницами махнуть.
– Не надо, – жалобно попросил я.
Мне ответил оглушительный рёв. Болельщики дружно повскакивали с мест и заорали:
– Виктатлон!
Оливье показал все золотые зубы в подобие улыбки и надменно кивнул.
– Живи, пока.
Я облегчённо выдохнул и вжался в сиденье. Трясло так, что не мог закрыть рот. Смерть схватила за ногу и уже тащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Ещё чуть-чуть, и меня не стало бы.
Внутри прозрачного шара заклинатики чадили разноцветным дымом на вершинах склонов, а после второго рёва понеслись вниз. Вперёд вырвались длинные и узкие кареты, «шустрики», заскользив к сверкающим «наговорам». Жёлто-чёрный с разворота втянул крутящийся белый вихрь с осенними листьями, а синий поддел на крыло огромный голубой щит со знаком гильдии Водолюбов. Исхитрившись, они нанизали ещё по два «наговора»: пару ослепительных молний, кулак голема и огненный шар, и выскочив из отмеченного флажками с палатками «лагеря», развернулись. К ним уже спешили «бокаломы» и «очарователи». Горящие искрами «наговоры» разлетелись по заклинатикам, и они затрубили сигнал к бою. Болельщики лихо загудели в ответ.
Меня ещё трясло. Я то и дело оглядывался на Оливье, боясь увидеть, как шевелятся губы и прочитать по ним последние три буквы, но он увлёкся виктатлоном, и молчал.
– Пытайся, – зашептал в ухо голем.
Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Чувствовал, как душа отделяется от тела и уносится в мрачную тёмную пустоту междумирья. Меня передёрнуло. Попытаться? Да я теперь шею боюсь вытянуть, не то, что взглянуть за парапет.
За флажками с мечом ходу прибавили «бокаломы». Синие кареты, как хищные фрегаты, поднимали тучу перламутровых брызг, а чёрно-желтые зажгли неистово бьющееся пламя на крыльях. Опять надувательство, но болельщики шалели. Трибуны гудели в одном разрушительном ритме, пока ещё не разделённые чьим-то успехом. Заклинатики отчаянно сшиблись. Синий «бокалом» в последний миг накрыло волной ослепительных сапфировых капель, сложившихся в водяной щит. Он, с оглушительным хрустом, влетел между соперников, разбросав в стороны чёрно-желтые кареты.