— Жданова! — из двери высунулась голова медсестры. — Вас вызывает Сергей Николаевич на инструктаж.
Ольга кивнула, но перед уходом обернулась:
— Я здесь не для того, чтобы ты меня экзаменовал. Я здесь, чтобы работать.
Артём уже открывал свой шкафчик, но замер на мгновение:
— Тогда докажи это. На вызовах. На деле.
Когда она вышла в коридор, сердце бешено колотилось — не от страха, а от странного возбуждения. Впервые за шесть лет она почувствовала, что может не просто доказать ему свою состоятельность, но и наконец перестать быть той испуганной девушкой, которой он когда-то манипулировал.
Немного об Артеме
После развода с Ольгой жизнь Артёма не просто изменилась — она раскололась на "до" и "после". В первые месяцы он яростно пытался вернуться к привычному ритму, зарываясь в работу с таким остервенением, что коллеги начали перешептываться за его спиной. Его карьера в престижной частной клинике действительно шла в гору: VIP-пациенты, щедрые бонусы, перспектива партнёрства. Но по ночам, когда коньяк уже не помогал заснуть, внутренняя пустота разрасталась, как метастазы.
Его мать, как хищная птица, всегда появлявшаяся в моменты его слабости, тут же заняла опустевшее место рядом:
— Наконец-то ты одумался, — говорила она, разливая чай в фарфоровые чашки их огромной квартиры. — Эта девочка никогда не понимала, что значит носить фамилию Морозовых. Ты должен быть с кем-то из нашего круга.
Артём молча сжимал чашку, чувствуя, как обжигает пальцы. Эти слова не приносили облегчения — они жгли, как щёлочь на открытой ране. Он-то знал правду: брак разрушился не из-за "неподходящей" жены, а из-за его собственного малодушия. Из-за того, что он позволил матери внушать ему, кого "достойно" любить.
Но признать это вслух значило перечеркнуть всё, во что его заставляли верить с детства.
Со временем даже бешеный темп работы перестал приносить удовлетворение. Он ловил себя на том, что во время приёма смотрит на часы, считая минуты до конца смены. Что пропускает мимо уха жалобы пациентов, мысленно прокручивая их последний с Ольгой разговор. Что больше не чувствует того азарта, с которым когда-то шёл в медицину.
Переломный момент наступил в дождливый октябрьский вечер, когда его Mercedes на мокрой трассе вынесло на встречную полосу. Секунды перед ударом запомнились неестественной тишиной — будто сама жизнь затаила дыхание.
Очнулся он уже в кювете, с переломом ребра и осколками стекла в ладонях. Но настоящим шоком стало другое: он, избалованный врач элитной клиники, пролежал три часа под холодным дождём, пока перегруженная районная "скорая" добиралась до места. Рядом стонал водитель фуры — у него было подозрение на внутреннее кровотечение. А через дорогу девушка лет двадцати, вся в крови, пыталась вытащить из искореженной машины своего парня.
— Помогите ему! — кричала она Артёму, не зная, что он врач. — Он же умирает!
И он, доктор Морозов, специалист по дорогим health-чекапам, не смог сделать ничего. Потому что в его кейсе не было ни аптечки, ни опыта работы в полевых условиях.
В больнице, куда его наконец доставили, молодой врач скорой — в помятом халате, с тёмными кругами под глазами — за десять минут стабилизировал всех троих. И в этот момент Артём вдруг вспомнил, зачем вообще пошёл в медицину.
Решение созрело, как нарыв. Он уволился из клиники, к ужасу матери и недоумению коллег, и поступил на курсы экстренной медицины.
— Ты с ума сошёл? — шипел на него завотделением. — У тебя карьера, имя! Ты мог бы открыть свою клинику!
— Я уже забыл, как быть настоящим врачом, — отрезал Артём.
Обучение давалось тяжело. Бывшие коллеги злорадствовали: мол, "звёздный" терапевт не может даже катетер поставить с первого раза. Но он грыз гранит науки с упрямством, которого в нём никто не ожидал.
Стажировка на центральной подстанции скорой в Москве стала для него откровением. Здесь медицина была не про деньги и статус, а про спасённые жизни. Про водителей, которые знали город лучше таксистов. Про фельдшеров, способных за минуту поставить диагноз, на который у "элитных" специалистов уходили недели.
Он научился работать в условиях, где нет времени на раздумья. Где от твоего решения зависит, увидит ли пациент завтрашний рассвет. Где нет места высокомерию — только профессионализм и человечность.
Но одна тень из прошлого всё ещё нависала над ним. Тень девушки, которой он когда-то сказал: "Ты никогда не станешь врачом".
И когда он увидел Ольгу в раздевалке — уверенную, профессиональную, настоящую — что-то внутри него сжалось. Не от злости. От стыда.
Он добился всего, о чём мечтал. Но теперь ему предстояло самое сложное — встретиться лицом к лицу с человеком, которого он когда-то недооценил. И, возможно, наконец простить самого себя.
Ольга
Конференц-зал подстанции СМП №25 выглядело, как и многие.
Просторное помещение на втором этаже дышало строгой функциональностью — ни лишних деталей, ни показного лоска. Светло-серые стены, словно специально выбранные, чтобы не отвлекать от важных решений. На одной из них — потёртый от времени герб московской скорой, а рядом доска почёта с фотографиями: улыбающиеся лица, награды в руках, а за кадром — сотни спасённых жизней.
На стене у входа висела карта города с отметками последних вызовов — красные булавки, как кровоточащие раны, покрывали центральные районы. Ольга невольно представила, как завтра её имя может оказаться рядом с одной из этих меток.
В центре комнаты — длинный стол, исчерченный царапинами от бесчисленных совещаний. Чёрные кожаные кресла скрипели при малейшем движении, помня десятки таких же взволнованных новичков. На столе — аккуратные стопки протоколов, затертые на углах от постоянного использования, и графины с водой, в которых отражались нервные лица стажёров.
У дальней стены — скромная кафедра из светлого дуба, на которой поколения врачей оставляли следы от каблуков и случайных ударов указкой. Над ней — экран с потускневшим от времени девизом: "Жизнь ценнее всего". Буквы чуть расплылись, будто и они устали за годы службы.
По углам — металлические шкафы с методичками, на корешках которых виднелись пометки разных лет. Рядом — три упрямых фикуса в пластиковых горшках — единственная попытка оживить казённую обстановку.
Сквозь жалюзи пробивался зимний свет, мягко ложась на потертый линолеум. Вечером его заменят резкие люминесцентные лампы — свидетели ночных экстренных совещаний.
Ольга замерла на пороге, вдыхая запах старой бумаги, кофе и антисептика. Этот зал видел и слёзы от первых неудач, и радость спасённых пациентов, и горькие разговоры, когда медицина оказывалась бессильна.
— Теперь и моя очередь, — подумала она, сжимая ладони, чтобы скрыть дрожь.
В зале стоял гул голосов. Два десятка стажёров перешёптывались, бросали любопытные взгляды, оценивали друг друга. Рыжий парень у окна нервно щёлкал ручкой, девушка в очках перечитывала конспект, крупный мужчина лет сорока прятал дрожь в руках за шутками.
У кафедры появился Сергей Николаевич — замглавврача, мужчина с короткой седеющей стрижкой и пронзительным взглядом бывшего реаниматолога.
— Коллеги! — его голос, привыкший перекрывать шум реанимобилей, мгновенно установил тишину. — Сегодня вы узнаете, что значит быть врачом скорой. Не тем, кто в белом халате важничает в кабинете, а тем, кто лезет в разбитую машину, когда бензин капает на асфальт.
Когда стажёры расселись, в зале воцарилась та особенная тишина, когда двадцать человек одновременно задерживают дыхание. Сергей Николаевич достал из папки стопку пожелтевших фотографий.
— Прежде чем учить вас протоколам, покажу, с чем придётся столкнуться, — его голос внезапно стал тише. — Это — последствия ДТП на Ленинском проспекте. Водитель скончался до приезда скорой. А вот его пятилетняя дочь — мы успели.
Фотография передавалась по рядам. Ольга почувствовала, как холодеют пальцы, когда к ней попал снимок — девочка в окровавленном платье, её глаза широко раскрыты от шока.
— Запомните это лицо, — прошипел Сергей Николаевич. — Такие глаза будут смотреть на вас каждую смену. Сможете работать — останетесь. Нет — уходите сейчас.
В углу закашлялся тот самый робкий парень в очках. Его ладони дрожали так сильно, что фотография выскользнула из пальцев.
— Следующий слайд, — холодно продолжил преподаватель. — Типичная ошибка новичков: неправильное положение трубки при интубации. Результат — смерть от асфиксии за 4 минуты.
Ольга вдруг осознала, что в комнате стало душно. Пот стекал по спине, хотя в зале было прохладно. Она украдкой посмотрела на Артёма — он сидел, откинувшись на спинку стула, но его пальцы методично выбивали ритм на коленях — ровно 60 ударов в минуту, как будто он мысленно считал чей-то пульс.
Когда начали раздавать укладки, в дверях появилась медсестра с подносом, на котором стояли два десятка крошечных бумажных стаканчиков.
— Обряд посвящения, — усмехнулся Сергей Николаевич. — Выпьете за тех, кого не спасли.
Горький вкус дешёвого коньяка смешался со вкусом страха на языке Ольги. Она незаметно провела рукой по халату — новому, ещё хрустящему.
— Представлюсь: стажёры зовут меня "Сергей-страшила". Потому что на вторую неделю у половины из вас будет искушение сбежать. Но те, кто останется — станете другими людьми. И врачами.
Он прошёлся взглядом по рядам, останавливаясь на каждом:
— Теперь ваша очередь. Имя, откуда, и главное — зачем вам этот ад кромешный?
Первой встала миниатюрная блондинка с коротким ёжиком волос:
— Анна Петрова, Питер. Хочу на скорую, потому что в больницах слишком медленно. Люблю, когда адреналин зашкаливает!
Сергей Николаевич хмыкнул:
— Через месяц будешь мечтать о спокойном дежурстве. Следующий!
**Ольга встала, чувствуя, как в горле пересыхает:
— Ольга Жданова. Владимирская область. Хочу быть там, где мои решения значат жизнь или смерть.
В дальнем углу кто-то закашлялся. Она знала, что это Артём, даже не глядя.
— Хорошая мотивация, — кивнул Сергей Николаевич. — Посмотрим, как ты её пронесёшь через первые трупы.
Когда очередь дошла до робкого парня в очках, тот признался:
— Боюсь вида крови... Но очень хочу помогать людям!
В зале засмеялись, но Сергей неожиданно стал серьёзен:
— Единственный, кто сегодня сказал правду. Страх — наш постоянный спутник. Главное, чтобы он не стал хозяином.
После представления встал ряд врачей - наставники. Ольга узнала Артёма сразу — он встал небрежно опираясь на косяк.
— Наш "кошмар стажёров" — Артём Морозов, — представил его Сергей с кривой ухмылкой. — Если после его смены не убежите — считайте, акклиматизация прошла успешно.
Артём молча кивнул. Его взгляд скользнул по Ольге — на долю секунды дольше, чем по другим.
Когда раздавали списки распределения, её ладони стали ледяными. Свой листок она развернула последней:
"Группа Морозова: Жданова, Петров, Семёнов"
— Злой рок, — прошептала она. Но тут же перед глазами встал тот вечер, когда он кричал, что она "никогда не станет врачом". И пальцы сами сжали листок в тугой комок.
В комнате выдачи униформы пахло стиральным порошком и пластиком. **Старшая медсестра Валентина Петровна — женщина с лицом, на котором читались все 25 лет стажа, — раздавала комплекты со скоростью конвейера.
— Жданова? 44-й? — она окинула Ольгу оценивающим взглядом. — Берите на размер больше — в куртке ещё свитер носить. И вот вам памятка — что нельзя делать, если не хотите угробить пациента в первый же день.
Куртка оказалась неожиданно тяжёлой. Ольга прижала её к груди — теперь это был её щит и доспехи.
Финальный инструктаж Сергея Николаевича все слушали, затаив дыхание:
— Запомните три правила. Первое: на вызове нет "может быть" — только "да" или "нет". Второе: если сомневаетесь — зовите на помощь. Третье...
Он сделал паузу, обводя всех взглядом:
— ...никогда не обещайте, что "всё будет хорошо". Вы не боги. Вы — последняя надежда.
Когда Ольга выходила на улицу, снег кружился в свете фонарей. У входа, кутаясь в чёрное пальто, стоял Артём.
— Надеюсь, ты поняла, во что ввязалась? — спросил он, не глядя.
Она остановилась, чувствуя, как морозный воздух обжигает лёгкие:
— Я здесь не для разговоров. Я здесь работать.
Он резко повернулся — и в его глазах, впервые за вечер, мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Завтра в семь. Не опаздывай, стажёр.
Когда его фигура растворилась в снежной пелене, Ольга вдруг осознала: это не просто новая работа. Это война — с системой, с прошлым, и прежде всего — с самой собой.
И первый выстрел в ней уже прозвучал.
Утро второго дня на подстанции началось с привычного хаоса. Ольга стояла у окна оперативной, наблюдая, как снежные хлопья медленно кружатся в сером свете зимнего рассвета. Внизу, во дворе подстанции, механики проверяли машины перед утренней сменой – их голоса и стук инструментов доносились сквозь стекло, смешиваясь с гудением работающих двигателей.
"ГАЗель NEXT" их бригады стояла третьей в ряду, ее красные полосы ярко выделялись на фоне белого снега. Ольга машинально отметила, что задняя дверь уже открыта – значит, фельдшер Смирнов уже готовит салон к выезду. Она сделала глубокий вдох, ощущая, как холодный воздух наполняет легкие – сегодня ей предстояло впервые выехать на вызов в качестве полноценного члена бригады, а не просто наблюдателя.
Раздевалка встретила ее гулом голосов и запахом свежего кофе. Артём уже был там – он стоял у своего шкафчика, быстро заполняя документацию за вчерашнюю смену. Его пальцы уверенно скользили по планшету, а взгляд оставался сосредоточенным и непроницаемым. Когда Ольга вошла, он лишь на долю секунды поднял глаза, но ничего не сказал – только кивнул в сторону стола, где дымилась чашка с кофе.
"Для меня?" – хотела было спросить Ольга, но вовремя остановилась. Вместо этого она просто взяла чашку и сделала глоток. Горечь разлилась по языку – крепкий, без сахара, именно такой, какой она любила. Этот маленький жест заставил ее на мгновение задуматься – сколько же всего осталось между ними невысказанного?
Их пейджеры запищали одновременно, прерывая эти мысли. Артём первым посмотрел на экран:
"Вызов 34-Б. Мужчина 68 лет, потеря сознания, возможный инсульт. Адрес: ул. Гагарина, 25, кв. 43. Время принятия вызова: 07:42."
Ольга почувствовала, как сердце учащенно забилось – инсульт. Один из самых сложных и опасных вызовов. Она мысленно проговорила алгоритм действий, который учила всю прошлую ночь: "Время – мозг. Первые 4,5 часа – терапевтическое окно.
– Жданова, – резкий голос Артёма вернул ее к реальности, – ты везешь укладку для инсульта. Проверь наличие альтеплазы.
Ольга кивнула и быстро направилась к складу. Ее руки сами находили нужные препараты и инструменты – за последние сутки она уже трижды перепроверяла их расположение в укладке. Тромболитики, нейропротекторы, аппарат для измерения глюкозы – все должно быть под рукой.
Когда они выбежали во двор, машина уже была готова к выезду. Смирнов, их водитель и фельдшер, сидел за рулем, заканчивая последние приготовления.
– Погнали, доктора! – крикнул он, включая сирену. – Пятый этаж без лифта, старый дом на окраине. Веселуха!
Машина резко тронулась, и Ольга едва успела схватиться за поручень. Артём уже сидел на своем месте, проверяя оборудование. Его движения были точными и выверенными – каждый предмет находился на своем месте, каждая секунда была на счету.
Ольга кивнула, но перед уходом обернулась:
— Я здесь не для того, чтобы ты меня экзаменовал. Я здесь, чтобы работать.
Артём уже открывал свой шкафчик, но замер на мгновение:
— Тогда докажи это. На вызовах. На деле.
Когда она вышла в коридор, сердце бешено колотилось — не от страха, а от странного возбуждения. Впервые за шесть лет она почувствовала, что может не просто доказать ему свою состоятельность, но и наконец перестать быть той испуганной девушкой, которой он когда-то манипулировал.
Немного об Артеме
После развода с Ольгой жизнь Артёма не просто изменилась — она раскололась на "до" и "после". В первые месяцы он яростно пытался вернуться к привычному ритму, зарываясь в работу с таким остервенением, что коллеги начали перешептываться за его спиной. Его карьера в престижной частной клинике действительно шла в гору: VIP-пациенты, щедрые бонусы, перспектива партнёрства. Но по ночам, когда коньяк уже не помогал заснуть, внутренняя пустота разрасталась, как метастазы.
Его мать, как хищная птица, всегда появлявшаяся в моменты его слабости, тут же заняла опустевшее место рядом:
— Наконец-то ты одумался, — говорила она, разливая чай в фарфоровые чашки их огромной квартиры. — Эта девочка никогда не понимала, что значит носить фамилию Морозовых. Ты должен быть с кем-то из нашего круга.
Артём молча сжимал чашку, чувствуя, как обжигает пальцы. Эти слова не приносили облегчения — они жгли, как щёлочь на открытой ране. Он-то знал правду: брак разрушился не из-за "неподходящей" жены, а из-за его собственного малодушия. Из-за того, что он позволил матери внушать ему, кого "достойно" любить.
Но признать это вслух значило перечеркнуть всё, во что его заставляли верить с детства.
Со временем даже бешеный темп работы перестал приносить удовлетворение. Он ловил себя на том, что во время приёма смотрит на часы, считая минуты до конца смены. Что пропускает мимо уха жалобы пациентов, мысленно прокручивая их последний с Ольгой разговор. Что больше не чувствует того азарта, с которым когда-то шёл в медицину.
Переломный момент наступил в дождливый октябрьский вечер, когда его Mercedes на мокрой трассе вынесло на встречную полосу. Секунды перед ударом запомнились неестественной тишиной — будто сама жизнь затаила дыхание.
Очнулся он уже в кювете, с переломом ребра и осколками стекла в ладонях. Но настоящим шоком стало другое: он, избалованный врач элитной клиники, пролежал три часа под холодным дождём, пока перегруженная районная "скорая" добиралась до места. Рядом стонал водитель фуры — у него было подозрение на внутреннее кровотечение. А через дорогу девушка лет двадцати, вся в крови, пыталась вытащить из искореженной машины своего парня.
— Помогите ему! — кричала она Артёму, не зная, что он врач. — Он же умирает!
И он, доктор Морозов, специалист по дорогим health-чекапам, не смог сделать ничего. Потому что в его кейсе не было ни аптечки, ни опыта работы в полевых условиях.
В больнице, куда его наконец доставили, молодой врач скорой — в помятом халате, с тёмными кругами под глазами — за десять минут стабилизировал всех троих. И в этот момент Артём вдруг вспомнил, зачем вообще пошёл в медицину.
Решение созрело, как нарыв. Он уволился из клиники, к ужасу матери и недоумению коллег, и поступил на курсы экстренной медицины.
— Ты с ума сошёл? — шипел на него завотделением. — У тебя карьера, имя! Ты мог бы открыть свою клинику!
— Я уже забыл, как быть настоящим врачом, — отрезал Артём.
Обучение давалось тяжело. Бывшие коллеги злорадствовали: мол, "звёздный" терапевт не может даже катетер поставить с первого раза. Но он грыз гранит науки с упрямством, которого в нём никто не ожидал.
Стажировка на центральной подстанции скорой в Москве стала для него откровением. Здесь медицина была не про деньги и статус, а про спасённые жизни. Про водителей, которые знали город лучше таксистов. Про фельдшеров, способных за минуту поставить диагноз, на который у "элитных" специалистов уходили недели.
Он научился работать в условиях, где нет времени на раздумья. Где от твоего решения зависит, увидит ли пациент завтрашний рассвет. Где нет места высокомерию — только профессионализм и человечность.
Но одна тень из прошлого всё ещё нависала над ним. Тень девушки, которой он когда-то сказал: "Ты никогда не станешь врачом".
И когда он увидел Ольгу в раздевалке — уверенную, профессиональную, настоящую — что-то внутри него сжалось. Не от злости. От стыда.
Он добился всего, о чём мечтал. Но теперь ему предстояло самое сложное — встретиться лицом к лицу с человеком, которого он когда-то недооценил. И, возможно, наконец простить самого себя.
Ольга
Конференц-зал подстанции СМП №25 выглядело, как и многие.
Просторное помещение на втором этаже дышало строгой функциональностью — ни лишних деталей, ни показного лоска. Светло-серые стены, словно специально выбранные, чтобы не отвлекать от важных решений. На одной из них — потёртый от времени герб московской скорой, а рядом доска почёта с фотографиями: улыбающиеся лица, награды в руках, а за кадром — сотни спасённых жизней.
На стене у входа висела карта города с отметками последних вызовов — красные булавки, как кровоточащие раны, покрывали центральные районы. Ольга невольно представила, как завтра её имя может оказаться рядом с одной из этих меток.
В центре комнаты — длинный стол, исчерченный царапинами от бесчисленных совещаний. Чёрные кожаные кресла скрипели при малейшем движении, помня десятки таких же взволнованных новичков. На столе — аккуратные стопки протоколов, затертые на углах от постоянного использования, и графины с водой, в которых отражались нервные лица стажёров.
У дальней стены — скромная кафедра из светлого дуба, на которой поколения врачей оставляли следы от каблуков и случайных ударов указкой. Над ней — экран с потускневшим от времени девизом: "Жизнь ценнее всего". Буквы чуть расплылись, будто и они устали за годы службы.
По углам — металлические шкафы с методичками, на корешках которых виднелись пометки разных лет. Рядом — три упрямых фикуса в пластиковых горшках — единственная попытка оживить казённую обстановку.
Сквозь жалюзи пробивался зимний свет, мягко ложась на потертый линолеум. Вечером его заменят резкие люминесцентные лампы — свидетели ночных экстренных совещаний.
Ольга замерла на пороге, вдыхая запах старой бумаги, кофе и антисептика. Этот зал видел и слёзы от первых неудач, и радость спасённых пациентов, и горькие разговоры, когда медицина оказывалась бессильна.
— Теперь и моя очередь, — подумала она, сжимая ладони, чтобы скрыть дрожь.
В зале стоял гул голосов. Два десятка стажёров перешёптывались, бросали любопытные взгляды, оценивали друг друга. Рыжий парень у окна нервно щёлкал ручкой, девушка в очках перечитывала конспект, крупный мужчина лет сорока прятал дрожь в руках за шутками.
У кафедры появился Сергей Николаевич — замглавврача, мужчина с короткой седеющей стрижкой и пронзительным взглядом бывшего реаниматолога.
— Коллеги! — его голос, привыкший перекрывать шум реанимобилей, мгновенно установил тишину. — Сегодня вы узнаете, что значит быть врачом скорой. Не тем, кто в белом халате важничает в кабинете, а тем, кто лезет в разбитую машину, когда бензин капает на асфальт.
Когда стажёры расселись, в зале воцарилась та особенная тишина, когда двадцать человек одновременно задерживают дыхание. Сергей Николаевич достал из папки стопку пожелтевших фотографий.
— Прежде чем учить вас протоколам, покажу, с чем придётся столкнуться, — его голос внезапно стал тише. — Это — последствия ДТП на Ленинском проспекте. Водитель скончался до приезда скорой. А вот его пятилетняя дочь — мы успели.
Фотография передавалась по рядам. Ольга почувствовала, как холодеют пальцы, когда к ней попал снимок — девочка в окровавленном платье, её глаза широко раскрыты от шока.
— Запомните это лицо, — прошипел Сергей Николаевич. — Такие глаза будут смотреть на вас каждую смену. Сможете работать — останетесь. Нет — уходите сейчас.
В углу закашлялся тот самый робкий парень в очках. Его ладони дрожали так сильно, что фотография выскользнула из пальцев.
— Следующий слайд, — холодно продолжил преподаватель. — Типичная ошибка новичков: неправильное положение трубки при интубации. Результат — смерть от асфиксии за 4 минуты.
Ольга вдруг осознала, что в комнате стало душно. Пот стекал по спине, хотя в зале было прохладно. Она украдкой посмотрела на Артёма — он сидел, откинувшись на спинку стула, но его пальцы методично выбивали ритм на коленях — ровно 60 ударов в минуту, как будто он мысленно считал чей-то пульс.
Когда начали раздавать укладки, в дверях появилась медсестра с подносом, на котором стояли два десятка крошечных бумажных стаканчиков.
— Обряд посвящения, — усмехнулся Сергей Николаевич. — Выпьете за тех, кого не спасли.
Горький вкус дешёвого коньяка смешался со вкусом страха на языке Ольги. Она незаметно провела рукой по халату — новому, ещё хрустящему.
— Представлюсь: стажёры зовут меня "Сергей-страшила". Потому что на вторую неделю у половины из вас будет искушение сбежать. Но те, кто останется — станете другими людьми. И врачами.
Он прошёлся взглядом по рядам, останавливаясь на каждом:
— Теперь ваша очередь. Имя, откуда, и главное — зачем вам этот ад кромешный?
Первой встала миниатюрная блондинка с коротким ёжиком волос:
— Анна Петрова, Питер. Хочу на скорую, потому что в больницах слишком медленно. Люблю, когда адреналин зашкаливает!
Сергей Николаевич хмыкнул:
— Через месяц будешь мечтать о спокойном дежурстве. Следующий!
**Ольга встала, чувствуя, как в горле пересыхает:
— Ольга Жданова. Владимирская область. Хочу быть там, где мои решения значат жизнь или смерть.
В дальнем углу кто-то закашлялся. Она знала, что это Артём, даже не глядя.
— Хорошая мотивация, — кивнул Сергей Николаевич. — Посмотрим, как ты её пронесёшь через первые трупы.
Когда очередь дошла до робкого парня в очках, тот признался:
— Боюсь вида крови... Но очень хочу помогать людям!
В зале засмеялись, но Сергей неожиданно стал серьёзен:
— Единственный, кто сегодня сказал правду. Страх — наш постоянный спутник. Главное, чтобы он не стал хозяином.
После представления встал ряд врачей - наставники. Ольга узнала Артёма сразу — он встал небрежно опираясь на косяк.
— Наш "кошмар стажёров" — Артём Морозов, — представил его Сергей с кривой ухмылкой. — Если после его смены не убежите — считайте, акклиматизация прошла успешно.
Артём молча кивнул. Его взгляд скользнул по Ольге — на долю секунды дольше, чем по другим.
Когда раздавали списки распределения, её ладони стали ледяными. Свой листок она развернула последней:
"Группа Морозова: Жданова, Петров, Семёнов"
— Злой рок, — прошептала она. Но тут же перед глазами встал тот вечер, когда он кричал, что она "никогда не станет врачом". И пальцы сами сжали листок в тугой комок.
В комнате выдачи униформы пахло стиральным порошком и пластиком. **Старшая медсестра Валентина Петровна — женщина с лицом, на котором читались все 25 лет стажа, — раздавала комплекты со скоростью конвейера.
— Жданова? 44-й? — она окинула Ольгу оценивающим взглядом. — Берите на размер больше — в куртке ещё свитер носить. И вот вам памятка — что нельзя делать, если не хотите угробить пациента в первый же день.
Куртка оказалась неожиданно тяжёлой. Ольга прижала её к груди — теперь это был её щит и доспехи.
Финальный инструктаж Сергея Николаевича все слушали, затаив дыхание:
— Запомните три правила. Первое: на вызове нет "может быть" — только "да" или "нет". Второе: если сомневаетесь — зовите на помощь. Третье...
Он сделал паузу, обводя всех взглядом:
— ...никогда не обещайте, что "всё будет хорошо". Вы не боги. Вы — последняя надежда.
Когда Ольга выходила на улицу, снег кружился в свете фонарей. У входа, кутаясь в чёрное пальто, стоял Артём.
— Надеюсь, ты поняла, во что ввязалась? — спросил он, не глядя.
Она остановилась, чувствуя, как морозный воздух обжигает лёгкие:
— Я здесь не для разговоров. Я здесь работать.
Он резко повернулся — и в его глазах, впервые за вечер, мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Завтра в семь. Не опаздывай, стажёр.
Когда его фигура растворилась в снежной пелене, Ольга вдруг осознала: это не просто новая работа. Это война — с системой, с прошлым, и прежде всего — с самой собой.
И первый выстрел в ней уже прозвучал.
Глава 2: Первое задание
Утро второго дня на подстанции началось с привычного хаоса. Ольга стояла у окна оперативной, наблюдая, как снежные хлопья медленно кружатся в сером свете зимнего рассвета. Внизу, во дворе подстанции, механики проверяли машины перед утренней сменой – их голоса и стук инструментов доносились сквозь стекло, смешиваясь с гудением работающих двигателей.
"ГАЗель NEXT" их бригады стояла третьей в ряду, ее красные полосы ярко выделялись на фоне белого снега. Ольга машинально отметила, что задняя дверь уже открыта – значит, фельдшер Смирнов уже готовит салон к выезду. Она сделала глубокий вдох, ощущая, как холодный воздух наполняет легкие – сегодня ей предстояло впервые выехать на вызов в качестве полноценного члена бригады, а не просто наблюдателя.
Раздевалка встретила ее гулом голосов и запахом свежего кофе. Артём уже был там – он стоял у своего шкафчика, быстро заполняя документацию за вчерашнюю смену. Его пальцы уверенно скользили по планшету, а взгляд оставался сосредоточенным и непроницаемым. Когда Ольга вошла, он лишь на долю секунды поднял глаза, но ничего не сказал – только кивнул в сторону стола, где дымилась чашка с кофе.
"Для меня?" – хотела было спросить Ольга, но вовремя остановилась. Вместо этого она просто взяла чашку и сделала глоток. Горечь разлилась по языку – крепкий, без сахара, именно такой, какой она любила. Этот маленький жест заставил ее на мгновение задуматься – сколько же всего осталось между ними невысказанного?
Их пейджеры запищали одновременно, прерывая эти мысли. Артём первым посмотрел на экран:
"Вызов 34-Б. Мужчина 68 лет, потеря сознания, возможный инсульт. Адрес: ул. Гагарина, 25, кв. 43. Время принятия вызова: 07:42."
Ольга почувствовала, как сердце учащенно забилось – инсульт. Один из самых сложных и опасных вызовов. Она мысленно проговорила алгоритм действий, который учила всю прошлую ночь: "Время – мозг. Первые 4,5 часа – терапевтическое окно.
– Жданова, – резкий голос Артёма вернул ее к реальности, – ты везешь укладку для инсульта. Проверь наличие альтеплазы.
Ольга кивнула и быстро направилась к складу. Ее руки сами находили нужные препараты и инструменты – за последние сутки она уже трижды перепроверяла их расположение в укладке. Тромболитики, нейропротекторы, аппарат для измерения глюкозы – все должно быть под рукой.
Когда они выбежали во двор, машина уже была готова к выезду. Смирнов, их водитель и фельдшер, сидел за рулем, заканчивая последние приготовления.
– Погнали, доктора! – крикнул он, включая сирену. – Пятый этаж без лифта, старый дом на окраине. Веселуха!
Машина резко тронулась, и Ольга едва успела схватиться за поручень. Артём уже сидел на своем месте, проверяя оборудование. Его движения были точными и выверенными – каждый предмет находился на своем месте, каждая секунда была на счету.
