Вариантов множество, причем каждый имеет право на существование... Правда, все дамы в конце концов попадают либо в академии, либо в принцессы. Либо то и другое разом. Однако, что - то мне подсказывает, что это не мой вариант. А тут еще котомочка занятная... Кроме овощей я там еще и приличное количество одежды отыскала. И кошель с деньгами. Приличный такой кошель, бисером вышитый, набитый туго. Тяжелый - потому как деньги металлические. Достоинства разного, но пока непонятного. И кожаную сумку с множеством мутно - стеклянных флаконов с притертыми пробками. Видела я подобные в голоштанном детстве у бабки нашего приятеля Темки... Они и в те времена древними казались. Бабка в них настойки лечебные хранила. Похоже - и в этих то же добро... А еще вытряхнулись из котомки толстые самошитые тетради. И вот тут я от души помянула всех богов, которых сумела вспомнить: я узнала свой собственный почерк! В том же детстве баловала меня вниманием удивительная женщина. Нина Григорьевна попала в наше село во время войны. Я мало что помню о ней. Знаю только, что приехала она из Ленинграда. Да так и осталась. Работала учителем немецкого языка, а потом до самой глубокой старости заведовала школьной библиотекой. Оформляла все школьные стенды и выставки: почерк у нее был каллиграфический. Я так хотела стать на неё похожей, что и писать научилась почти так же, как она. Потом, правда, стала писать без завитушек и росчерков, но кое -что все же сохранила. И вот теперь у меня на коленях лежали тетради, заполненные моей рукой. Рецепты настоек, мазей, декоктов... И читаю я все это свободно. И даже, кажется, понимаю... Я что - когда - то была ученицей знахарки? О, а это что? Записки - заметки... Никогда не вела дневников. Ладно, изучу на досуге. Последняя запись сделана совсем недавно - чернила еще совсем свежие.
... "Зима... Мороз к ночи... И впрямь, Карачун... В очаге теплится огонь - дров у порога лежит немало, но лень двигаться. Я сижу, укутавшись в старое теплое одеяло. Левый бок у меня почти горит, правый мерзнет. Избушка старенькая, с множеством щелей в стенах и полу. Я слишком поздно добралась в этот лес, когда кругом уже лежал снег. Ни мха, ни болотной тины, ни обычной глины уже не найти. Слава Богам, хотя бы дров кто-то заготовил вволю, и у меня есть надежда, что до тепла я не замерзну. Угу... Если не умру раньше от голода... В моей котомке, пусть даже и замагиченной, продуктов не так, чтобы много.
Надо бы кашу сварить. В день Карачуна кашу варят. Сдабривают её маслом и молоком. Часть выставляют на мороз - угощение Карачуну, чтобы милостив был, не побил деревья, не погубил скот, не вредил людям... Молока у меня нет. Корчажка масла стоит уже на холодном подоконнике. Лед намерз, затянув собой оконце. Я здесь недавно. Всего - то два дня, как... Пешком добрела из самого сердца Баренго, государства нашего. Столица называется Алено. Государство человеческое, управляет им добрый король Антоний V. Страна у нас мирная, не сказать, что шибко богатая, но и не бедствуют жители особенно. Магия... Магия у нас есть. Немного. В основном, маги - аристократы. Это и не удивительно. Аристократы живут по - другому. Не так, как простые смертные. Им не надо подскакивать до света, чтобы обиходить хозяйство, не надо сутками мерзнуть на реке, промышляя рыбу. Не надо бродить по снегу, охотясь на птиц и зверей... У них есть время на развитие врожденных способностей. А откуда взять время на бесконечные медитации простой деревенской девчонке? Или парубку? У них всегда много работы и по дому, и по хозяйству. Редко, когда девка становится травницей - знахаркой. А у парня способности раскрываются в хозяйстве. Один кузнецом станет, у другого бондарное дело в руках горит, третий хозяйство ведет - будто песню складывает. Девчонки - одна такие полотна ткет - с королевского двора заказы идут. Другая шелком, золотом, бисером да жемчугами вышивает - в дом деньги рекой текут. У третьей еще какое рукоделие... Это - тоже магия. Таких и аристократы рады в жены взять - надежда есть, что свежая кровь в род еще капельку магии добавит. Редко только такое случается.
Вода вскипела ключом. Я осторожно сняла котелок, поставила на плоский камень. Надо бы завтра подполье поискать. Сейчас только вспомнила - в подполье и глину можно накопать. Там - то земля не мерзлая. Да и на чердак надо бы забраться. Авось, и там что-то полезное найду. А пока кипятка выпью. С пирогами. Вот они, на камушке лежат, греются. Эти пироги я в последней деревенской харчевне прикупила, дня три назад. Эх, долго мне еще домашних пирогов не видеть! Разве что забредет сюда какой путник с мешком муки, да маслом, да дрожжи не забудет... увы тебе, свет Федосьюшка! Ах, да! Федосья - это я. Меня так матушка назвала. Ребенок я у нее была единственный, у Богов вымоленный. Потому, и имя такое. "Богом данная" означает... Матушки моей уж давно в живых нет. А батюшку я и вовсе не знала. Пока малой была - матушка на все мои вопросы отмахивалась: мол, подрасти сначала, потом расскажу. В Цветково - это деревенька под Алено, где мы с матушкой проживали, тоже никто ничего мне рассказать не мог. Матушка туда уж со мной на руках пришла. Лет мне - двадцать с хвостиком. По деревенским меркам - перестарок. У моих бывших подружек уж деток по трое. А то и пятеро. А меня, бесприданницу, да еще и травницу - кто ж замуж возьмет. Да и с лица - не писаная красавица. Одна радость - коса русая. Глаза самые обычные - серые с голубизной. Пытались меня пару раз ссильничать, да не вышло ничего. Мамушка моя оберег мне перед смертью своей надела на шею, сказала, только от большого чувства снять смогу. А до той поры он мне защитой будет. И самой обмануться не даст. Да я пока и не страдаю. Детей - то рожать ежегодно! Или зельями травиться, неугодный плод изгоняючи... А к тридцати годам согнуться старухой... Не хочу. Уж лучше тут в лесной глуши век вековать, травками заниматься. И пусть меня потом хоть ведьмой, хоть знахаркой, хоть бабой - ягой зовут.
Эх, кому я вру - то! Может, и лучше в лесу, да не по своей воле я сюда прибежала. Эти, которые ссильничать хотели, слугами графскими оказались. А после того, как мой оберег сработал, мужиками они только внешне и остались. Мужская сила от них ушла. Вот меня наставница - то моя и надоумила. Дескать, беги - ка ты, Федосья, подальше куда. Силу-то я им верну, со временем, да как бы мстить не пошли. Я и побежала. Да и то сказать - науку я всю прошла, и лечить, и калечить умею. Пора и свое место искать... Собрала котомочку, да и подалась, куда глаза глядят. Долго шла. Да осесть нигде не пришлось. Свои травницы - знахарки кругом. Не потерпят соперницу. Вот и забрела сюда, в медвежий угол, в волчью падь. Летом бы проще было. А теперь и Леший спит, и все прочие духи лесные, луговые, да полевые до весны носа не покажут. Люди тут тоже есть, конечно. Верстах в пяти одна деревенька, в десяти - другая. Староста в одной меня встретил, сюда быстренько спровадил - что с них взять, люди темные. Травниц уважают, но и боятся. А я и вовсе существо неизвестное, с дороги пришедшее. Пока себя не окажу - сторожиться будут. Потому и сижу я в канун Карачуна в дырявой избушке - прежняя знахарка давненько на погост переселилась, избушка без присмотру осталась. Видно, и домовой ушел куда - то".
Вот оно, как, значит... Что ж с тобой приключилось, девица красная? Ай, ладно! Ты мне тело оставила, записи о жизни своей... Зима долгая - все прочтем, все вспомним, а что не вспомним - то придумаем. Карачун, сталобыть? Как там его задабривают? Кашей? Не вопрос!
1.3
О чем думает женщина, попав на ПМЖ в заброшенную халупу? Слезы и сопли опустим, как несущественное. Ясное дело -вторая мысль, посещающая голову: - "Опять генеральная уборка!" Про первую умолчу, потому как матерная она.
Когда в доме стало достаточно светло, чтобы хоть что - то разглядеть, я пнула свою лень в дальний угол, перетрясла котомку в поисках подходящего наряда. Не в парадной же юбке стены отмывать. Нашла старенькие полотняные штаны, подходящую кофтенку, платочек, опять же, больше похожий на тряпку. Косу свою непривычную вокруг головы обмотала, платком повязала и понеслась... Сначала в сени. Закатила в избушку с полдесятка чурбачков. Дров в очажок подкинула, котелок над огнем пристроила. Снега в него набила - вода мне понадобится. Пока снег нагребала - вспомнила про чердак. В таких избушках раньше ход туда из сеней делался. Лестницы не нашла, однако тело молодое, ловкое, голова упрямая... По тем же чурбачкам вскарабкалась. О, великий и могучий родной русский язык! Как много чувств можно передать пятью матерными словами! А как легко они комбинируются в трех - пяти- семиэтажные конструкции!
Чердак был весь в щелях, под которыми намело снега. Правда, присутствовала вытяжная труба, и дым тут не плавал. Как приз - старый рассохшийся сундук, полный тряпья и рванья. Да еще пара полынных веников и развешанные под крышей старые пересохшие травы. Они уже не годны даже на сено. Тряпье я скинула вниз, веники отправила туда же. Огляделась. Ладно, кладоискательством займусь в другой раз.
Упахалась я так, что к вечеру ни рукой, ни ногой пошевелить не могла. Однако овсяную кашу сварила. И пусть без молока, зато масла не пожалела. После моей уборки в комнатке можно стало дышать без опаски вдохнуть пыль, паутину или еще какую грязь. Даже нашла на стене деревянную полку в том месте, где я сама бы поставила печь. Большую, чтоб на полкомнаты. Русскую. И чтоб обязательно с плитой - голландкой. В такой печи, помнится, наши предки парились и мылись при нужде. А уж какие блюда можно готовить! Ум-м! Цыц, я сказала! Пока и очагом обойдешься. Вон и плошки нашлись на полочке. Три штуки. А вот ложек две, да и те щербатые.
Я немного подумала, наполнила одну из них кашей, положила туда ложку, накинула тулупчик и поплелась на улицу. Встала лицом к восходу солнца, поклонилась низко. Слова пришли будто сами. Я просила могучего Карачуна пощадить этот мир, не дать ему погибнуть от холода и голода. Просила помочь мне пережить эту зиму. Рассказывала, что попала сюда не по своей воле. Что просто хочу отыскать своих сыновей... Не знаю - слышал ли меня Карачун, но после этого у меня существенно полегчало на сердце, словно я разделила свою ношу с кем - то еще. После этого дотянулась до крыши над крыльцом, поставила туда плошку с кашей и ложкой. Попросила прощения за убогость посуды. Поклонилась на все четыре стороны и ушла в дом.
Пристроилась на один чурбачок, потянула к себе котелок и подумала: а вдруг? Вдруг в этом мире существуют домовые? Вдруг когда- то здесь жил домовой? В конце концов - что я теряю? Отложила в другую плошку каши, поставила у очага.
-Домовой, домовой, пожалуй ко мне на угощение. На житье - бытье меня в дом свой прими. Добром за добро платить стану, зла в доме не сотворю. Что смогу - то доспею. Что сама кушать буду - того и тебе положу. Не взыщи, коли что не так сделаю - молода, опыта никакого, захочешь подсказать что - с благодарностью приму.
Вот кто бы мне объяснил, как в человеке уживается вера с суеверием, ученость с дремучестью? Но ведь уживается как-то...
На ночевку я устроилась подальше от очага. Застелила плотно составленные чурбачки тулупчиком, сунула под голову котомочку, прикрылась юбкой и будто провалилась. В солнечное тепло летнего полдня, в горячие объятия серокожего гиганта, в звонкие голоса сыновей... Я будто проживала еще один вариант своей жизни. Тот, где меня любили, где я была счастлива, где со мной были мои дети...
Утро снова началось рано. И с приятных вещей: я проснулась на горячей печке. Полежала, привыкая к близкому потолку над головой. Подумала о том, что неплохо бы извести добыть, да и пройтись по потолку и стенам. Хотя... Не получится. Стены бревенчатые, потолок бревенчатый - их только мыть. Вот только не улыбается мне мыть бревна. Тем более - такие старые и потрескавшиеся. Мне мои руки еще дороги. И только потом до меня дошло: я лежу на печке! Которая, к тому же, жарко натоплена! Посмотрела вниз: нет, избушка все та же, но как-то поновее смотрится, что ли... Почесала затылок, подумала... А потом дошло: домовые существуют на самом деле! Во всяком случае, в этой реальности. Я ведь вчера его покормила, на житье - бытье напросилась. Видать, поверил, раз печку вернул. И как раз на то самое место, о котором я думала.
Ладно, хватит голову чесать! Я спрыгнула с печи, отряхнулась, платок на голове поправила. Поклонилась низко, коснувшись пола ладонью:
-Спасибо тебе, Хозяин - батюшка, за приют, за ласку, за теплую печку.
За печью что - то брякнуло, стукнуло и на приступочке появился мужичок. Ростом мне по колено, чумазый, с всклокоченной бородой непонятного цвета. Да и одежка на нем даже не второй и не третьей свежести. Видно, давненько в баньке не бывал.
-Дров - то в печку подкинь, гостьюшка, - прогудел он приятным баском. - Посмотрю, что ты за хозяюшка, а там уж и решу: оставлять тебя, или взашей из дому гнать.
Я еще раз поклонилась и пошла за дровами. А когда вернулась - увидела стол, две табуретки, шкафчик навесной у печи. А в шкафчике чашки, кружки, ложки... Даже нож неплохой обнаружился. А за печкой - ухваты, кочерга, метелка, топор и парочка чугунков.
-Еще раз спасибо тебе, Хозяин,- вновь поклонилась я. - Теперь заживем!
Уже в который раз убеждаюсь - любой навык в жизни пригодиться может! Помнится, дома у бабушки такая же печь была. Бабуля нас с сестрой с детства приучала и топить её, и готовить в ней, и хлеб печь. Так что ухват и кочерга у меня и сейчас из рук не выпадут. Жаль, муки нет, а то бы я квашню поставила. Пирогов бы напекла... Вскоре у меня и печь топилась, и в чугунке щи томились, и вода грелась. Для этой цели я самый большой чугун выбрала, снегом набила и в печь сунула. Без воды и ни туды, и ни сюды... А между делом отскоблила до желтизны стол, оттерла табуретки, перемыла чашки - плошки поварешки. Высыпала и перебрала все свои запасы. Овощи в пустое ведерко сложила, остатки пирогов в печи разогрела. А еще я отыскала в котомке большой куль сушеной ягоды, так похожей на земную клубнику - землянику. Живем! Чаю нет, так компотиком пробавляться будем!
-Хозяин - батюшка, не желаешь помыться - почиститься? - спросила, вытаскивая из печи чугун с кипятком. -Не найдется в твоем хозяйстве корыта? У меня тут мыло имеется, и полотенце...
И только удивленно хлопнула глазами, глядя на то, как чугун медленно уплывает за печь. Пожала плечами, положила на табурет кусок сероватого мыла, кусок мыла душистого и полотенце. Мне бы тоже не мешало помыться, да вот в чем? И с косой морока...
Пока мой хозяин за печкой плескался - на стол собрала. Налила в чашки щей с капустой, пироги выставила, сунула в печь котелок с клубникой - земляникой - как раз настоится, пока обедать будем.
Домовой появился из - за печки молодцем -красавцем. Ну, точь - в-точь Кузька из мультика. Разве что годами постарше. Видно, что не мальчишка. Мужичок лет тридцати пяти - сорока. Глаза веселые, синие - как васильки в летний полдень. Волосы русые с едва заметной рыжиной, волнистые, длиной до плеч.
... "Зима... Мороз к ночи... И впрямь, Карачун... В очаге теплится огонь - дров у порога лежит немало, но лень двигаться. Я сижу, укутавшись в старое теплое одеяло. Левый бок у меня почти горит, правый мерзнет. Избушка старенькая, с множеством щелей в стенах и полу. Я слишком поздно добралась в этот лес, когда кругом уже лежал снег. Ни мха, ни болотной тины, ни обычной глины уже не найти. Слава Богам, хотя бы дров кто-то заготовил вволю, и у меня есть надежда, что до тепла я не замерзну. Угу... Если не умру раньше от голода... В моей котомке, пусть даже и замагиченной, продуктов не так, чтобы много.
Надо бы кашу сварить. В день Карачуна кашу варят. Сдабривают её маслом и молоком. Часть выставляют на мороз - угощение Карачуну, чтобы милостив был, не побил деревья, не погубил скот, не вредил людям... Молока у меня нет. Корчажка масла стоит уже на холодном подоконнике. Лед намерз, затянув собой оконце. Я здесь недавно. Всего - то два дня, как... Пешком добрела из самого сердца Баренго, государства нашего. Столица называется Алено. Государство человеческое, управляет им добрый король Антоний V. Страна у нас мирная, не сказать, что шибко богатая, но и не бедствуют жители особенно. Магия... Магия у нас есть. Немного. В основном, маги - аристократы. Это и не удивительно. Аристократы живут по - другому. Не так, как простые смертные. Им не надо подскакивать до света, чтобы обиходить хозяйство, не надо сутками мерзнуть на реке, промышляя рыбу. Не надо бродить по снегу, охотясь на птиц и зверей... У них есть время на развитие врожденных способностей. А откуда взять время на бесконечные медитации простой деревенской девчонке? Или парубку? У них всегда много работы и по дому, и по хозяйству. Редко, когда девка становится травницей - знахаркой. А у парня способности раскрываются в хозяйстве. Один кузнецом станет, у другого бондарное дело в руках горит, третий хозяйство ведет - будто песню складывает. Девчонки - одна такие полотна ткет - с королевского двора заказы идут. Другая шелком, золотом, бисером да жемчугами вышивает - в дом деньги рекой текут. У третьей еще какое рукоделие... Это - тоже магия. Таких и аристократы рады в жены взять - надежда есть, что свежая кровь в род еще капельку магии добавит. Редко только такое случается.
Вода вскипела ключом. Я осторожно сняла котелок, поставила на плоский камень. Надо бы завтра подполье поискать. Сейчас только вспомнила - в подполье и глину можно накопать. Там - то земля не мерзлая. Да и на чердак надо бы забраться. Авось, и там что-то полезное найду. А пока кипятка выпью. С пирогами. Вот они, на камушке лежат, греются. Эти пироги я в последней деревенской харчевне прикупила, дня три назад. Эх, долго мне еще домашних пирогов не видеть! Разве что забредет сюда какой путник с мешком муки, да маслом, да дрожжи не забудет... увы тебе, свет Федосьюшка! Ах, да! Федосья - это я. Меня так матушка назвала. Ребенок я у нее была единственный, у Богов вымоленный. Потому, и имя такое. "Богом данная" означает... Матушки моей уж давно в живых нет. А батюшку я и вовсе не знала. Пока малой была - матушка на все мои вопросы отмахивалась: мол, подрасти сначала, потом расскажу. В Цветково - это деревенька под Алено, где мы с матушкой проживали, тоже никто ничего мне рассказать не мог. Матушка туда уж со мной на руках пришла. Лет мне - двадцать с хвостиком. По деревенским меркам - перестарок. У моих бывших подружек уж деток по трое. А то и пятеро. А меня, бесприданницу, да еще и травницу - кто ж замуж возьмет. Да и с лица - не писаная красавица. Одна радость - коса русая. Глаза самые обычные - серые с голубизной. Пытались меня пару раз ссильничать, да не вышло ничего. Мамушка моя оберег мне перед смертью своей надела на шею, сказала, только от большого чувства снять смогу. А до той поры он мне защитой будет. И самой обмануться не даст. Да я пока и не страдаю. Детей - то рожать ежегодно! Или зельями травиться, неугодный плод изгоняючи... А к тридцати годам согнуться старухой... Не хочу. Уж лучше тут в лесной глуши век вековать, травками заниматься. И пусть меня потом хоть ведьмой, хоть знахаркой, хоть бабой - ягой зовут.
Эх, кому я вру - то! Может, и лучше в лесу, да не по своей воле я сюда прибежала. Эти, которые ссильничать хотели, слугами графскими оказались. А после того, как мой оберег сработал, мужиками они только внешне и остались. Мужская сила от них ушла. Вот меня наставница - то моя и надоумила. Дескать, беги - ка ты, Федосья, подальше куда. Силу-то я им верну, со временем, да как бы мстить не пошли. Я и побежала. Да и то сказать - науку я всю прошла, и лечить, и калечить умею. Пора и свое место искать... Собрала котомочку, да и подалась, куда глаза глядят. Долго шла. Да осесть нигде не пришлось. Свои травницы - знахарки кругом. Не потерпят соперницу. Вот и забрела сюда, в медвежий угол, в волчью падь. Летом бы проще было. А теперь и Леший спит, и все прочие духи лесные, луговые, да полевые до весны носа не покажут. Люди тут тоже есть, конечно. Верстах в пяти одна деревенька, в десяти - другая. Староста в одной меня встретил, сюда быстренько спровадил - что с них взять, люди темные. Травниц уважают, но и боятся. А я и вовсе существо неизвестное, с дороги пришедшее. Пока себя не окажу - сторожиться будут. Потому и сижу я в канун Карачуна в дырявой избушке - прежняя знахарка давненько на погост переселилась, избушка без присмотру осталась. Видно, и домовой ушел куда - то".
Вот оно, как, значит... Что ж с тобой приключилось, девица красная? Ай, ладно! Ты мне тело оставила, записи о жизни своей... Зима долгая - все прочтем, все вспомним, а что не вспомним - то придумаем. Карачун, сталобыть? Как там его задабривают? Кашей? Не вопрос!
1.3
О чем думает женщина, попав на ПМЖ в заброшенную халупу? Слезы и сопли опустим, как несущественное. Ясное дело -вторая мысль, посещающая голову: - "Опять генеральная уборка!" Про первую умолчу, потому как матерная она.
Когда в доме стало достаточно светло, чтобы хоть что - то разглядеть, я пнула свою лень в дальний угол, перетрясла котомку в поисках подходящего наряда. Не в парадной же юбке стены отмывать. Нашла старенькие полотняные штаны, подходящую кофтенку, платочек, опять же, больше похожий на тряпку. Косу свою непривычную вокруг головы обмотала, платком повязала и понеслась... Сначала в сени. Закатила в избушку с полдесятка чурбачков. Дров в очажок подкинула, котелок над огнем пристроила. Снега в него набила - вода мне понадобится. Пока снег нагребала - вспомнила про чердак. В таких избушках раньше ход туда из сеней делался. Лестницы не нашла, однако тело молодое, ловкое, голова упрямая... По тем же чурбачкам вскарабкалась. О, великий и могучий родной русский язык! Как много чувств можно передать пятью матерными словами! А как легко они комбинируются в трех - пяти- семиэтажные конструкции!
Чердак был весь в щелях, под которыми намело снега. Правда, присутствовала вытяжная труба, и дым тут не плавал. Как приз - старый рассохшийся сундук, полный тряпья и рванья. Да еще пара полынных веников и развешанные под крышей старые пересохшие травы. Они уже не годны даже на сено. Тряпье я скинула вниз, веники отправила туда же. Огляделась. Ладно, кладоискательством займусь в другой раз.
Упахалась я так, что к вечеру ни рукой, ни ногой пошевелить не могла. Однако овсяную кашу сварила. И пусть без молока, зато масла не пожалела. После моей уборки в комнатке можно стало дышать без опаски вдохнуть пыль, паутину или еще какую грязь. Даже нашла на стене деревянную полку в том месте, где я сама бы поставила печь. Большую, чтоб на полкомнаты. Русскую. И чтоб обязательно с плитой - голландкой. В такой печи, помнится, наши предки парились и мылись при нужде. А уж какие блюда можно готовить! Ум-м! Цыц, я сказала! Пока и очагом обойдешься. Вон и плошки нашлись на полочке. Три штуки. А вот ложек две, да и те щербатые.
Я немного подумала, наполнила одну из них кашей, положила туда ложку, накинула тулупчик и поплелась на улицу. Встала лицом к восходу солнца, поклонилась низко. Слова пришли будто сами. Я просила могучего Карачуна пощадить этот мир, не дать ему погибнуть от холода и голода. Просила помочь мне пережить эту зиму. Рассказывала, что попала сюда не по своей воле. Что просто хочу отыскать своих сыновей... Не знаю - слышал ли меня Карачун, но после этого у меня существенно полегчало на сердце, словно я разделила свою ношу с кем - то еще. После этого дотянулась до крыши над крыльцом, поставила туда плошку с кашей и ложкой. Попросила прощения за убогость посуды. Поклонилась на все четыре стороны и ушла в дом.
Пристроилась на один чурбачок, потянула к себе котелок и подумала: а вдруг? Вдруг в этом мире существуют домовые? Вдруг когда- то здесь жил домовой? В конце концов - что я теряю? Отложила в другую плошку каши, поставила у очага.
-Домовой, домовой, пожалуй ко мне на угощение. На житье - бытье меня в дом свой прими. Добром за добро платить стану, зла в доме не сотворю. Что смогу - то доспею. Что сама кушать буду - того и тебе положу. Не взыщи, коли что не так сделаю - молода, опыта никакого, захочешь подсказать что - с благодарностью приму.
Вот кто бы мне объяснил, как в человеке уживается вера с суеверием, ученость с дремучестью? Но ведь уживается как-то...
На ночевку я устроилась подальше от очага. Застелила плотно составленные чурбачки тулупчиком, сунула под голову котомочку, прикрылась юбкой и будто провалилась. В солнечное тепло летнего полдня, в горячие объятия серокожего гиганта, в звонкие голоса сыновей... Я будто проживала еще один вариант своей жизни. Тот, где меня любили, где я была счастлива, где со мной были мои дети...
Утро снова началось рано. И с приятных вещей: я проснулась на горячей печке. Полежала, привыкая к близкому потолку над головой. Подумала о том, что неплохо бы извести добыть, да и пройтись по потолку и стенам. Хотя... Не получится. Стены бревенчатые, потолок бревенчатый - их только мыть. Вот только не улыбается мне мыть бревна. Тем более - такие старые и потрескавшиеся. Мне мои руки еще дороги. И только потом до меня дошло: я лежу на печке! Которая, к тому же, жарко натоплена! Посмотрела вниз: нет, избушка все та же, но как-то поновее смотрится, что ли... Почесала затылок, подумала... А потом дошло: домовые существуют на самом деле! Во всяком случае, в этой реальности. Я ведь вчера его покормила, на житье - бытье напросилась. Видать, поверил, раз печку вернул. И как раз на то самое место, о котором я думала.
Ладно, хватит голову чесать! Я спрыгнула с печи, отряхнулась, платок на голове поправила. Поклонилась низко, коснувшись пола ладонью:
-Спасибо тебе, Хозяин - батюшка, за приют, за ласку, за теплую печку.
За печью что - то брякнуло, стукнуло и на приступочке появился мужичок. Ростом мне по колено, чумазый, с всклокоченной бородой непонятного цвета. Да и одежка на нем даже не второй и не третьей свежести. Видно, давненько в баньке не бывал.
-Дров - то в печку подкинь, гостьюшка, - прогудел он приятным баском. - Посмотрю, что ты за хозяюшка, а там уж и решу: оставлять тебя, или взашей из дому гнать.
Я еще раз поклонилась и пошла за дровами. А когда вернулась - увидела стол, две табуретки, шкафчик навесной у печи. А в шкафчике чашки, кружки, ложки... Даже нож неплохой обнаружился. А за печкой - ухваты, кочерга, метелка, топор и парочка чугунков.
-Еще раз спасибо тебе, Хозяин,- вновь поклонилась я. - Теперь заживем!
Уже в который раз убеждаюсь - любой навык в жизни пригодиться может! Помнится, дома у бабушки такая же печь была. Бабуля нас с сестрой с детства приучала и топить её, и готовить в ней, и хлеб печь. Так что ухват и кочерга у меня и сейчас из рук не выпадут. Жаль, муки нет, а то бы я квашню поставила. Пирогов бы напекла... Вскоре у меня и печь топилась, и в чугунке щи томились, и вода грелась. Для этой цели я самый большой чугун выбрала, снегом набила и в печь сунула. Без воды и ни туды, и ни сюды... А между делом отскоблила до желтизны стол, оттерла табуретки, перемыла чашки - плошки поварешки. Высыпала и перебрала все свои запасы. Овощи в пустое ведерко сложила, остатки пирогов в печи разогрела. А еще я отыскала в котомке большой куль сушеной ягоды, так похожей на земную клубнику - землянику. Живем! Чаю нет, так компотиком пробавляться будем!
-Хозяин - батюшка, не желаешь помыться - почиститься? - спросила, вытаскивая из печи чугун с кипятком. -Не найдется в твоем хозяйстве корыта? У меня тут мыло имеется, и полотенце...
И только удивленно хлопнула глазами, глядя на то, как чугун медленно уплывает за печь. Пожала плечами, положила на табурет кусок сероватого мыла, кусок мыла душистого и полотенце. Мне бы тоже не мешало помыться, да вот в чем? И с косой морока...
Пока мой хозяин за печкой плескался - на стол собрала. Налила в чашки щей с капустой, пироги выставила, сунула в печь котелок с клубникой - земляникой - как раз настоится, пока обедать будем.
Домовой появился из - за печки молодцем -красавцем. Ну, точь - в-точь Кузька из мультика. Разве что годами постарше. Видно, что не мальчишка. Мужичок лет тридцати пяти - сорока. Глаза веселые, синие - как васильки в летний полдень. Волосы русые с едва заметной рыжиной, волнистые, длиной до плеч.
