- Столь ценный подарок вызовет толки.
- Естественно. Вот и посмотрим, как он это преподнесет, как вывернется. Вернуть подарок – оскорбление, да и тигра он не отдаст, - рассмеялся аталинец.
- А все же он может и помешать, - стоял на своем Пулан. - Эх... только если сейчас - спугнем ведь. Не генерала, братца его.
- Вот с него бы начать, - сказал Камарен задумчиво. - Без брата Тагари не слишком опасен. А если я хоть что-то понимаю в людях, этот милый мальчик, Энори Сэнна, нам может и спасибо сказать, если Кэраи отправится в заоблачную страну или куда там по их вере уходят.
- А голосок такой… нездешний, неприятный такой, холодный, - договорила служанка, сжимая в руках пучок трав, отводящих беду. – Я ему – с кем, мол, говорите-то вы, а он меня гонит. Ну в комнату я заглянула, а там и нет никого…
- Это ко-йоши, - сказал садовник. – Теперь ясно, что тянуло силы из мальчика… Ко-йоши. Духи убитых маленьких зверят или уничтоженных игрушек, любимых ребенком. Здоровому человеку не слишком опасны – наваждения насылают, вызывают слабость, болезнь – но не смертельное все, и даже не слишком тяжелое.
А вот такому, как Тэни…
- Что же не любимца не защищает? – буркнула нянька. Новость не особо ее испугала – ко-йоши легко прогнать, и теперь хоть понятно, что в доме творилось… Разве что загадку решить осталось, как привести в дом монаха-заклинателя: без ведома господина ох и опасно, а он ведь отправит к этому своему... только с Энори связываться больно уж не хотелось.
Прочие домочадцы радовались: хоть какую причину нашли. Верно, неверно, а все объяснение.
- Я возьму это на себя, - выслушав, заверил управляющий домом. Ему поручили вести все, что происходит в этих стенах, а значит, и нечисть мелкую выгонять – его ответственность. А ребенок... когда маленькая тварь перестанет жизнь из него вытягивать, господин рад будет. И всем в доме удастся вздохнуть спокойно.
Сэйку принесли в дом родни в предместьях после полудня – а нашли крестьяне среди скальных выходов, привлеченные ржанием коня. Выловили из воды – одежда подростка была изодрана, голова в крови. Похоже, со скалы он упал в глубокий ручей, бежавший между камней; чудом не захлебнулся, но двинуться с места не было сил. Пролежав долго в ледяной воде, теперь едва мог дышать. Но сумел назвать свое имя.
Он сильно разбился, а после очень замерз, сказали врачи – лучшие здесь. Он не выживет.
До Осорэи мальчика не было смысла везти. Мать все рвалась побыть рядом с сыном, но ее не пускали – причитания женщины лишь беспокоили бы Сэйку. Тогда она заперлась в своих покоях. Отец приехал; он, казалось, в одночасье постарел лет на двадцать, и даже военная выправка подевалась куда-то, и хромать стал вдвое больше прежнего.
Рииши, вихрем прискакавший туда, пытался говорить с братом – тот был в сознании – но подросток с трудом мог произносить слова. Просил только об одном.
Зачем наследник Нара вновь уезжает, расспрашивать не решились. Что до отца, он сейчас видел только младшего. Дорога показалось длиннее, чем когда-либо в жизни, и Рииши сам не знал, чего хочет больше – застать или не застать того, к кому направлялся.
И вот массивные городские ворота остались позади, и появился дом, похожий на угловатую подкову.
- Энори здесь? – спросил Рииши подоспевших слуг, бросил поводья и направился в комнаты, туда, где приятель занимался своими цветами.
Подумалось – а ведь ждал. По крайней мере, не удивился. И еще хуже стало от этого – неужто кто-то поставил его над простыми смертными, над их горем и радостью?
- Мой брат… просит, чтобы ты пришел.
- И ты разрешишь?
Вроде спокойно спросил, без издевки, а захотелось ударить, так, чтобы отлетел к противоположной стене.
- Я тоже прошу. Забудь все, что я говорил…
- Это вряд ли смогу… ты был убедителен.
Рииши не дал ему сделать ни шага. Сжал его плечо, резко развернул к себе былого приятеля, смотрел, словно слепой:
- Я знаю, почему он отправился в горы. Он зовет… я не в силах отказать в этой просьбе. Но помоги же ему! Ты выхаживал мальчика генерала, ты можешь…
- Я сделаю то, что умею. Обещаю тебе.
И, не сделав попытки освободиться, обронил:
- Отпусти же… я скоро буду.
Рииши направился к себе домой, ненадолго, передать весточку матери. Почему-то не об умирающем брате думал сейчас, а о другом, тоже младшем, но умершем давным-давно. Казалось – тень скользнула мимо тополей, словно пробежал ребенок. Смех почудился...
Пока по улице ехал, за Рииши будто следовал маленький призрак, беззлобный, не желающий напугать, а так – будто один брат бежит за другим, играет, знает, что старший защитит, если что. До самых ворот проводила едва заметная тень, у створок воротных помедлила – и скользнула вглубь сада, по песчаной дорожке. Рииши невольно напряг зрение – увидеть следы. Ничего... Разве что вода озерца всколыхнулась, и ручной селезень крякнул недовольно, будто потревоженный кем-то.
В комнате Сэйку было довольно темно – свет, казалось, его беспокоил, и окно занавесили плотной шелковой шторой. Только маленький светильник рассеивал полумрак. В противоположном от кровати углу курилась лампа, прозрачный дымок отпугивал злых духов. Мало ли кто последовал за подростком из горных ущелий?
У кровати в низком сосуде стоял цветок – смятый, полузавядший, с бледно-сиреневыми лепестками. Цветок горной ветреницы.
Старший Нара безропотно согласился оставить сына с гостем, и велел уйти лекарям. Рииши помедлил, на пороге оглянулся. Но все-таки вышел, ничего не сказав.
Энори погасил и светильник, и лампу.
- Я неудачник, - шепот едва-едва приподнимался над подушкой. – Я… так…
Он тихо охнул, закрыл глаза.
- Посмотри на меня, - Энори взял его руку. – Трудно тебе… Говори, ты сейчас можешь.
– Я так хотел, чтобы мы были вместе… - голос Сэйку стал чуть-чуть тверже, словно боль отступила. – Орэйин… Она теперь станет женой чужого ей человека... Почему я не сумел? Я думал... этот цветок...
- Ты нашел то, что искал.
- Но тогда почему... - он растерянно глянул, и, кажется, силы на миг вернулись к нему.
- Бывает и так, Сэйку. Не вини себя.
- Я умираю… Ты можешь помочь – не мне, ей?
- В чем, мальчик?
- Я хочу, чтобы она была счастлива…
- Этого не сумею. У всех свое счастье.
- Для меня – одно… только быть с ней… Она говорила, тоже…
Он больше не мог совладать с голосом, будто глубже провалился в подушку, закрыл глаза.
- Подари ей… цветок… - прошелестело едва слышно. - Ты его выходишь. Ты же умеешь...
- Обещаю. И вы будете вместе.
Провел кончиками пальцев по щеке умирающего. Наклонился к нему.
Бесшумно отворилась дверь, на пороге возник Рииши с масляной лампой в руке – заметил, что пропала полоска света в дверной щели.
- Твой брат умер, - Энори поднял глаза на вошедшего. – Только что.
Довольный шмель жужжит –
Весь клевер нынче сладкий,
И поле бесконечно,
И лету нет конца…
Приснился голос матери, напевающей эту песенку дня середины лета. Проснулся с улыбкой; а снаружи было уже совсем светло, и ему достался кусочек неба. Долго смотрел, удивляясь, какой глубокий богатый цвет.
Там, за стенами, в городе вовсю готовились к празднику. Запасали подарки, понемногу украшали дома, девушки решали, как нарядиться.
А у него дома сейчас… как?
Оставалось четыре дня, всего ничего. Но осознать это не получалось. Решил и не пытаться – лучше так, чем задыхаться от страха. Не был в себе уверен, может, последние часы пройдут вовсе не так спокойно, а уж когда выйдет во двор…
Все равно добрым словом его не вспомнят, разве что десятка своя, так хоть трусом себя не показать. А пока не думать об этом.
Вдалеке стукнула дверь. Лиани знал – это к нему, еду приносят к полудню, а воду утром.
А сейчас шел весельчак Яри, по шагам его узнавал – тот будто слегка подпрыгивал. На сей раз румяное лицо стражника было очень мрачным, как подменили парня.
- Что, опять кого-то загрызли? – спросил Лиани, подходя к решетке.
- Да нет… У командира нашего, господина Нара, умер братишка. Еще ребенок совсем…
- Вот как…
- У всех свое горе, - вздохнул Яри, протягивая заключенному кружку с водой с водой.
Постоял немного, ожидая ответа.
- Молчишь? Ну, я понимаю. Пойду, загляну еще вечером.
Вскоре затихли прыгающие шаги.
Лиани опустился на пол, прислонился спиной к стене. Никогда не видел Рииши Нара, но слышал только хорошее. За что такое ему и всему их семейству? Вот уж кому не до праздника…
…К вечеру все в Осорэи – даже бедняки – говорили о девушке, которая умерла из-за любви. Она закрылась ото всех, а утром ее нашли мертвой, с сиреневым цветком-звездочкой в руке и счастливым лицом. Ни петли, ни яда, ни ножа – говорили, душа ее сама покинула тело.
В домик-бутон, который Лайэнэ числила едва ли не своим, настолько в нем часто бывала, молодая женщина пришла среди ночи – нынче сон так и не явился, и ашринэ долго смотрела на звезды, а потом будто голос почудился. Захотелось покинуть стены собственного жилища, идти под этим необъятным, расшитым серебром небом...
Лайэнэ кликнула служанку, и ноги словно сами понесли женщину к «бутону».
- Опасно так - ночью одним, - беспокоилась девочка-спутница, но Лайэнэ не обращала внимания на ее страхи. Ночь говорила – все хорошо будет! А от дома Лайэнэ до рощи, где «бутоны» располагались – сущие пустяки. И, в отличие от многих ашриин, Лайэнэ любила ходить пешком. Ночной воздух, казалось, крылья ей подарил; но уже у самого входа радость полета прошла.
Поняла, кого увидит внутри – хоть не было огня, и лишь луна освещала комнату.
Он казался очень юным и очень грустным. Положив руку на столик, смотрел на тушечницу – бронзовую черепаху. Будто долго собирался написать кому-то родному и далекому, без которого не может жить, и решился, но письма не получилось. Если бы молодая женщина не знала его другим, вывернулась бы наизнанку, чтобы вернуть свет в эти глаза.
«Он воплощение самого прекрасного и самого отвратительного. Весь ужас в том, что отвратительное в его исполнении выглядит прекрасным», - подумала ашринэ. Взялась за створку – уйти.
- Останься, - молвил он, не оборачиваясь.
- Не с тобой.
- С этим – останешься? – он кивнул в сторону ахи, лежащего на брошенном на дорогую циновку шелковом покрывале. – Ничего мне от тебя не нужно… Нет. Хотя бы играй…
Женщина посомневалась – но вошла в комнату, потянулась к инструменту.
- Зажги светильник.
Лампа стояла перед ним – Лайэнэ пришлось подойти вплотную к сидящему. Сам при ней отчего-то не зажигал огонь никогда, хотя обычно всегда находилось, кому.
Он протянул руку к пламени, пальцы проходили сквозь оранжевые язычки.
Должно быть, совсем ледяные у него руки сейчас, раз не чувствует жара, подумала молодая женщина. Ну как он может столько времени держать в пламени пальцы?!
- Прекрати! – ашринэ схватила его за руку, едва не перевернув лампу.
Только сейчас он, казалось, очнулся. Ладонь теплой была, и не обожженной.
Молодая женщина играла довольно долго, и старалась не смотреть туда, где находился гость. Он ушел неожиданно, перед самым рассветом – стоило ей отвлечься, подтягивая струны, как стукнула дверь.
Почему-то сил не было, и руки дрожали, будто после приступа лихорадки. Не хотелось подходить к тому месту, где он сидел только что – там будто кусочек осенней промозглой ночи повис. И огонь эту ночь не рассеивал, напротив, становился жалким и блеклым.
По мере того, как снижалось и уходило на запад солнце, часть крыш загоралась ненадолго, а часть темнела. Нестерпимо сияли медные и бронзовые украшения на их коньках и по краям, порой за кронами деревьев не было видно самого дома, но этот блеск пробивался и сквозь листву.
- Нигде не встречал более спокойных закатов, - сказал Кэраи, глядя на город с плоской части крыши. – В Срединных землях крупные города никогда не спят, а здесь даже Квартал развлечений стихает по сравнению со столичным.
Не видя, ощущал за плечом присутствие брата – не стена, к которой можно прислониться, вероятней, скала, с вершины которой вот-вот сорвется валун.
- Как ты посмел делать такие вещи без моего дозволения? Я узнаю последним о ваших делах с главой оружейников! Жаль, разговор с Аори Нара сейчас будет неуместен из-за траура, поэтому…
- Поэтому ты раздражен вдвойне.
- Ты был обязан предупредить меня о выдаче денег!
- Не обязан, речь не идет о вооружении провинции, лишь о личных поисках.
- В моих оружейнях!
- В них вложено и много средств Дома Нара, к тому же ты никогда не препятствовал этим поискам, а деньги я выделил не казенные, а свои, - он повертел в руке маленький серый брусок, пронизанный темными, в синеву и зелень, прожилками: - Но скажи, почему ты так бесишься? Нам очень нужна эта сталь. Не веришь, что он способен добиться успеха?
- Я бы хотел в это верить.
- Тогда в чем дело?
Брат угрюмо отмалчивался, что было странно и Кэраи даже растерялся – уж на оружейном поприще не думал встретить непонимание.
Кэраи был бы рад возможности сесть и поговорить по душам, не прятать больше истинные свои цели, но разговор прервался бы в самом начале, после чего солдаты препроводили бы его до той самой пристани, где он сошел на берег, и без возможности вернуться. Осталось, как и прежде, упирать на семейные узы, благо, в их роду они были крепкими, не то что в некоторых, где братская любовь употребляется лишь в ироническом смысле. Но и сам понимал – он не слишком хорошо умеет взывать к человеческим душам, утешало одно – Тагари не различает полутонов, пока он верит – он верит.
Не знал, какое сейчас на его собственном лице выражение – наверное, если бы мог, как брат, вспылить, дать волю раздражению, они бы скорее нашли общий язык. Но никогда не умел столь ярко проявлять свои чувства, а за долгие годы вдали от дома и вовсе разучился. Тагари же верит тому, что видит, а не тому, что слышит. А видит он… скорее всего, самоуверенность и равнодушие.
Из-за этого разговора генерал уехал раньше, чем собирался, уже по темноте со спутниками покинул город, единственный человек, для которого ворота открывали в любое время. Останься он в городе, даже Кэраи понадобился бы знак-разрешение. Хотя, как подозревал, лишь на словах, а на деле препятствий не было бы.
После сообразил: Тагари уважал старшего Нара, но отношения их были скорее формальными. Кэраи же сумел через Рииши найти путь и к Аори, что не осталось незамеченным этим тритоном, Тори Аэмара.
Так и слышал его голос, сочный, богатый оттенками, намекающий – «брат ваш стал очень дружен с главой с оружейников, и деньгами снабжает их, не иначе, переманивает на свою сторону».
А раньше Тагари уже высказывал недовольство – отделяешь нас от верных семей. Забрать понемногу всё в свои руки, и с поклоном передать Золотому трону…
…В прежние времена мелкие кланы хозяйничали здесь, каждый держал немного земли; защитой им была непролазная чаща, и горы помогали тому. Понемногу власть сосредоточилась в руках дома Таэна, где-то войной, где-то переговорами, Дом этот, и без того один из сильнейших, подчинил себе все земли меж горами Юсен и Эннэ, земли, которые теперь звались провинцией Хинаи.
Когда Солнечная Птица простерла крыла над срединными землями, тень ее упала на горы Юсен и Эннэ.
- Естественно. Вот и посмотрим, как он это преподнесет, как вывернется. Вернуть подарок – оскорбление, да и тигра он не отдаст, - рассмеялся аталинец.
- А все же он может и помешать, - стоял на своем Пулан. - Эх... только если сейчас - спугнем ведь. Не генерала, братца его.
- Вот с него бы начать, - сказал Камарен задумчиво. - Без брата Тагари не слишком опасен. А если я хоть что-то понимаю в людях, этот милый мальчик, Энори Сэнна, нам может и спасибо сказать, если Кэраи отправится в заоблачную страну или куда там по их вере уходят.
***
- А голосок такой… нездешний, неприятный такой, холодный, - договорила служанка, сжимая в руках пучок трав, отводящих беду. – Я ему – с кем, мол, говорите-то вы, а он меня гонит. Ну в комнату я заглянула, а там и нет никого…
- Это ко-йоши, - сказал садовник. – Теперь ясно, что тянуло силы из мальчика… Ко-йоши. Духи убитых маленьких зверят или уничтоженных игрушек, любимых ребенком. Здоровому человеку не слишком опасны – наваждения насылают, вызывают слабость, болезнь – но не смертельное все, и даже не слишком тяжелое.
А вот такому, как Тэни…
- Что же не любимца не защищает? – буркнула нянька. Новость не особо ее испугала – ко-йоши легко прогнать, и теперь хоть понятно, что в доме творилось… Разве что загадку решить осталось, как привести в дом монаха-заклинателя: без ведома господина ох и опасно, а он ведь отправит к этому своему... только с Энори связываться больно уж не хотелось.
Прочие домочадцы радовались: хоть какую причину нашли. Верно, неверно, а все объяснение.
- Я возьму это на себя, - выслушав, заверил управляющий домом. Ему поручили вести все, что происходит в этих стенах, а значит, и нечисть мелкую выгонять – его ответственность. А ребенок... когда маленькая тварь перестанет жизнь из него вытягивать, господин рад будет. И всем в доме удастся вздохнуть спокойно.
***
Сэйку принесли в дом родни в предместьях после полудня – а нашли крестьяне среди скальных выходов, привлеченные ржанием коня. Выловили из воды – одежда подростка была изодрана, голова в крови. Похоже, со скалы он упал в глубокий ручей, бежавший между камней; чудом не захлебнулся, но двинуться с места не было сил. Пролежав долго в ледяной воде, теперь едва мог дышать. Но сумел назвать свое имя.
Он сильно разбился, а после очень замерз, сказали врачи – лучшие здесь. Он не выживет.
До Осорэи мальчика не было смысла везти. Мать все рвалась побыть рядом с сыном, но ее не пускали – причитания женщины лишь беспокоили бы Сэйку. Тогда она заперлась в своих покоях. Отец приехал; он, казалось, в одночасье постарел лет на двадцать, и даже военная выправка подевалась куда-то, и хромать стал вдвое больше прежнего.
Рииши, вихрем прискакавший туда, пытался говорить с братом – тот был в сознании – но подросток с трудом мог произносить слова. Просил только об одном.
Зачем наследник Нара вновь уезжает, расспрашивать не решились. Что до отца, он сейчас видел только младшего. Дорога показалось длиннее, чем когда-либо в жизни, и Рииши сам не знал, чего хочет больше – застать или не застать того, к кому направлялся.
И вот массивные городские ворота остались позади, и появился дом, похожий на угловатую подкову.
- Энори здесь? – спросил Рииши подоспевших слуг, бросил поводья и направился в комнаты, туда, где приятель занимался своими цветами.
Подумалось – а ведь ждал. По крайней мере, не удивился. И еще хуже стало от этого – неужто кто-то поставил его над простыми смертными, над их горем и радостью?
- Мой брат… просит, чтобы ты пришел.
- И ты разрешишь?
Вроде спокойно спросил, без издевки, а захотелось ударить, так, чтобы отлетел к противоположной стене.
- Я тоже прошу. Забудь все, что я говорил…
- Это вряд ли смогу… ты был убедителен.
Рииши не дал ему сделать ни шага. Сжал его плечо, резко развернул к себе былого приятеля, смотрел, словно слепой:
- Я знаю, почему он отправился в горы. Он зовет… я не в силах отказать в этой просьбе. Но помоги же ему! Ты выхаживал мальчика генерала, ты можешь…
- Я сделаю то, что умею. Обещаю тебе.
И, не сделав попытки освободиться, обронил:
- Отпусти же… я скоро буду.
Рииши направился к себе домой, ненадолго, передать весточку матери. Почему-то не об умирающем брате думал сейчас, а о другом, тоже младшем, но умершем давным-давно. Казалось – тень скользнула мимо тополей, словно пробежал ребенок. Смех почудился...
Пока по улице ехал, за Рииши будто следовал маленький призрак, беззлобный, не желающий напугать, а так – будто один брат бежит за другим, играет, знает, что старший защитит, если что. До самых ворот проводила едва заметная тень, у створок воротных помедлила – и скользнула вглубь сада, по песчаной дорожке. Рииши невольно напряг зрение – увидеть следы. Ничего... Разве что вода озерца всколыхнулась, и ручной селезень крякнул недовольно, будто потревоженный кем-то.
***
В комнате Сэйку было довольно темно – свет, казалось, его беспокоил, и окно занавесили плотной шелковой шторой. Только маленький светильник рассеивал полумрак. В противоположном от кровати углу курилась лампа, прозрачный дымок отпугивал злых духов. Мало ли кто последовал за подростком из горных ущелий?
У кровати в низком сосуде стоял цветок – смятый, полузавядший, с бледно-сиреневыми лепестками. Цветок горной ветреницы.
Старший Нара безропотно согласился оставить сына с гостем, и велел уйти лекарям. Рииши помедлил, на пороге оглянулся. Но все-таки вышел, ничего не сказав.
Энори погасил и светильник, и лампу.
- Я неудачник, - шепот едва-едва приподнимался над подушкой. – Я… так…
Он тихо охнул, закрыл глаза.
- Посмотри на меня, - Энори взял его руку. – Трудно тебе… Говори, ты сейчас можешь.
– Я так хотел, чтобы мы были вместе… - голос Сэйку стал чуть-чуть тверже, словно боль отступила. – Орэйин… Она теперь станет женой чужого ей человека... Почему я не сумел? Я думал... этот цветок...
- Ты нашел то, что искал.
- Но тогда почему... - он растерянно глянул, и, кажется, силы на миг вернулись к нему.
- Бывает и так, Сэйку. Не вини себя.
- Я умираю… Ты можешь помочь – не мне, ей?
- В чем, мальчик?
- Я хочу, чтобы она была счастлива…
- Этого не сумею. У всех свое счастье.
- Для меня – одно… только быть с ней… Она говорила, тоже…
Он больше не мог совладать с голосом, будто глубже провалился в подушку, закрыл глаза.
- Подари ей… цветок… - прошелестело едва слышно. - Ты его выходишь. Ты же умеешь...
- Обещаю. И вы будете вместе.
Провел кончиками пальцев по щеке умирающего. Наклонился к нему.
Бесшумно отворилась дверь, на пороге возник Рииши с масляной лампой в руке – заметил, что пропала полоска света в дверной щели.
- Твой брат умер, - Энори поднял глаза на вошедшего. – Только что.
Глава 8
Довольный шмель жужжит –
Весь клевер нынче сладкий,
И поле бесконечно,
И лету нет конца…
Приснился голос матери, напевающей эту песенку дня середины лета. Проснулся с улыбкой; а снаружи было уже совсем светло, и ему достался кусочек неба. Долго смотрел, удивляясь, какой глубокий богатый цвет.
Там, за стенами, в городе вовсю готовились к празднику. Запасали подарки, понемногу украшали дома, девушки решали, как нарядиться.
А у него дома сейчас… как?
Оставалось четыре дня, всего ничего. Но осознать это не получалось. Решил и не пытаться – лучше так, чем задыхаться от страха. Не был в себе уверен, может, последние часы пройдут вовсе не так спокойно, а уж когда выйдет во двор…
Все равно добрым словом его не вспомнят, разве что десятка своя, так хоть трусом себя не показать. А пока не думать об этом.
Вдалеке стукнула дверь. Лиани знал – это к нему, еду приносят к полудню, а воду утром.
А сейчас шел весельчак Яри, по шагам его узнавал – тот будто слегка подпрыгивал. На сей раз румяное лицо стражника было очень мрачным, как подменили парня.
- Что, опять кого-то загрызли? – спросил Лиани, подходя к решетке.
- Да нет… У командира нашего, господина Нара, умер братишка. Еще ребенок совсем…
- Вот как…
- У всех свое горе, - вздохнул Яри, протягивая заключенному кружку с водой с водой.
Постоял немного, ожидая ответа.
- Молчишь? Ну, я понимаю. Пойду, загляну еще вечером.
Вскоре затихли прыгающие шаги.
Лиани опустился на пол, прислонился спиной к стене. Никогда не видел Рииши Нара, но слышал только хорошее. За что такое ему и всему их семейству? Вот уж кому не до праздника…
…К вечеру все в Осорэи – даже бедняки – говорили о девушке, которая умерла из-за любви. Она закрылась ото всех, а утром ее нашли мертвой, с сиреневым цветком-звездочкой в руке и счастливым лицом. Ни петли, ни яда, ни ножа – говорили, душа ее сама покинула тело.
***
В домик-бутон, который Лайэнэ числила едва ли не своим, настолько в нем часто бывала, молодая женщина пришла среди ночи – нынче сон так и не явился, и ашринэ долго смотрела на звезды, а потом будто голос почудился. Захотелось покинуть стены собственного жилища, идти под этим необъятным, расшитым серебром небом...
Лайэнэ кликнула служанку, и ноги словно сами понесли женщину к «бутону».
- Опасно так - ночью одним, - беспокоилась девочка-спутница, но Лайэнэ не обращала внимания на ее страхи. Ночь говорила – все хорошо будет! А от дома Лайэнэ до рощи, где «бутоны» располагались – сущие пустяки. И, в отличие от многих ашриин, Лайэнэ любила ходить пешком. Ночной воздух, казалось, крылья ей подарил; но уже у самого входа радость полета прошла.
Поняла, кого увидит внутри – хоть не было огня, и лишь луна освещала комнату.
Он казался очень юным и очень грустным. Положив руку на столик, смотрел на тушечницу – бронзовую черепаху. Будто долго собирался написать кому-то родному и далекому, без которого не может жить, и решился, но письма не получилось. Если бы молодая женщина не знала его другим, вывернулась бы наизнанку, чтобы вернуть свет в эти глаза.
«Он воплощение самого прекрасного и самого отвратительного. Весь ужас в том, что отвратительное в его исполнении выглядит прекрасным», - подумала ашринэ. Взялась за створку – уйти.
- Останься, - молвил он, не оборачиваясь.
- Не с тобой.
- С этим – останешься? – он кивнул в сторону ахи, лежащего на брошенном на дорогую циновку шелковом покрывале. – Ничего мне от тебя не нужно… Нет. Хотя бы играй…
Женщина посомневалась – но вошла в комнату, потянулась к инструменту.
- Зажги светильник.
Лампа стояла перед ним – Лайэнэ пришлось подойти вплотную к сидящему. Сам при ней отчего-то не зажигал огонь никогда, хотя обычно всегда находилось, кому.
Он протянул руку к пламени, пальцы проходили сквозь оранжевые язычки.
Должно быть, совсем ледяные у него руки сейчас, раз не чувствует жара, подумала молодая женщина. Ну как он может столько времени держать в пламени пальцы?!
- Прекрати! – ашринэ схватила его за руку, едва не перевернув лампу.
Только сейчас он, казалось, очнулся. Ладонь теплой была, и не обожженной.
Молодая женщина играла довольно долго, и старалась не смотреть туда, где находился гость. Он ушел неожиданно, перед самым рассветом – стоило ей отвлечься, подтягивая струны, как стукнула дверь.
Почему-то сил не было, и руки дрожали, будто после приступа лихорадки. Не хотелось подходить к тому месту, где он сидел только что – там будто кусочек осенней промозглой ночи повис. И огонь эту ночь не рассеивал, напротив, становился жалким и блеклым.
***
По мере того, как снижалось и уходило на запад солнце, часть крыш загоралась ненадолго, а часть темнела. Нестерпимо сияли медные и бронзовые украшения на их коньках и по краям, порой за кронами деревьев не было видно самого дома, но этот блеск пробивался и сквозь листву.
- Нигде не встречал более спокойных закатов, - сказал Кэраи, глядя на город с плоской части крыши. – В Срединных землях крупные города никогда не спят, а здесь даже Квартал развлечений стихает по сравнению со столичным.
Не видя, ощущал за плечом присутствие брата – не стена, к которой можно прислониться, вероятней, скала, с вершины которой вот-вот сорвется валун.
- Как ты посмел делать такие вещи без моего дозволения? Я узнаю последним о ваших делах с главой оружейников! Жаль, разговор с Аори Нара сейчас будет неуместен из-за траура, поэтому…
- Поэтому ты раздражен вдвойне.
- Ты был обязан предупредить меня о выдаче денег!
- Не обязан, речь не идет о вооружении провинции, лишь о личных поисках.
- В моих оружейнях!
- В них вложено и много средств Дома Нара, к тому же ты никогда не препятствовал этим поискам, а деньги я выделил не казенные, а свои, - он повертел в руке маленький серый брусок, пронизанный темными, в синеву и зелень, прожилками: - Но скажи, почему ты так бесишься? Нам очень нужна эта сталь. Не веришь, что он способен добиться успеха?
- Я бы хотел в это верить.
- Тогда в чем дело?
Брат угрюмо отмалчивался, что было странно и Кэраи даже растерялся – уж на оружейном поприще не думал встретить непонимание.
Кэраи был бы рад возможности сесть и поговорить по душам, не прятать больше истинные свои цели, но разговор прервался бы в самом начале, после чего солдаты препроводили бы его до той самой пристани, где он сошел на берег, и без возможности вернуться. Осталось, как и прежде, упирать на семейные узы, благо, в их роду они были крепкими, не то что в некоторых, где братская любовь употребляется лишь в ироническом смысле. Но и сам понимал – он не слишком хорошо умеет взывать к человеческим душам, утешало одно – Тагари не различает полутонов, пока он верит – он верит.
Не знал, какое сейчас на его собственном лице выражение – наверное, если бы мог, как брат, вспылить, дать волю раздражению, они бы скорее нашли общий язык. Но никогда не умел столь ярко проявлять свои чувства, а за долгие годы вдали от дома и вовсе разучился. Тагари же верит тому, что видит, а не тому, что слышит. А видит он… скорее всего, самоуверенность и равнодушие.
Из-за этого разговора генерал уехал раньше, чем собирался, уже по темноте со спутниками покинул город, единственный человек, для которого ворота открывали в любое время. Останься он в городе, даже Кэраи понадобился бы знак-разрешение. Хотя, как подозревал, лишь на словах, а на деле препятствий не было бы.
После сообразил: Тагари уважал старшего Нара, но отношения их были скорее формальными. Кэраи же сумел через Рииши найти путь и к Аори, что не осталось незамеченным этим тритоном, Тори Аэмара.
Так и слышал его голос, сочный, богатый оттенками, намекающий – «брат ваш стал очень дружен с главой с оружейников, и деньгами снабжает их, не иначе, переманивает на свою сторону».
А раньше Тагари уже высказывал недовольство – отделяешь нас от верных семей. Забрать понемногу всё в свои руки, и с поклоном передать Золотому трону…
…В прежние времена мелкие кланы хозяйничали здесь, каждый держал немного земли; защитой им была непролазная чаща, и горы помогали тому. Понемногу власть сосредоточилась в руках дома Таэна, где-то войной, где-то переговорами, Дом этот, и без того один из сильнейших, подчинил себе все земли меж горами Юсен и Эннэ, земли, которые теперь звались провинцией Хинаи.
Когда Солнечная Птица простерла крыла над срединными землями, тень ее упала на горы Юсен и Эннэ.
