Но много миновало времени, Хинаи успела побыть завоеванной, и вновь отходила, и присоединялась сама, но всегда сохраняла независимость, хоть теперь и условную.
По всему северу местные властители пришли поклониться Птице. Большинство явилось добровольно, кто почуяв, что иначе их просто сметут или задушат в кольце осады, кто решив, что так перепадет милости и богатства. Золотому дому недосуг было возиться с дальними северными кланами, сажать там своего человека, и Столица оказывала помощь издалека – тем, кого сочла верными.
Что до Хинаи… особого смысла не было соваться туда. Воевать с жителями гор и лесистых холмов – себе дороже. А местным правителям выгодна была поддержка Столицы, все-таки защита от набегов. Предки Тагари Таэны давно уже верно служили Солнечному престолу; не было случая, чтобы вызвали они серьезный гнев Золотого дома. Нынешний правитель страны, как и его отец, поначалу мало интересовался далеким севером – хватало других проблем. Но все изменилось, когда начал разгораться костер на западе. Возвращение клановых междоусобиц уничтожит страну, и лучше десятки смертей, суровые меры сейчас, чем десятки тысяч погибших и разруха потом.
Из-за хромоты вынужденный покинуть армию, Аори всю душу отдал другой затее: изготовить клинок, разрезающий железо, как масло, который при том сгибается чуть не в кольцо, не тупится и не ржавеет.
Такую сталь он не придумал, секретом изготовления подобных клинков владели далеко за морем – и, как говорили, лучших мастеров уже не осталось, почти полтора века смуты в дальней стране уничтожили и людей, и знания. Но оставались еще что-то слышавшие ученики, и сами клинки, ценившиеся выше золота.
Аори много лет мечтал сделать такое оружие, но пока безуспешно.
Если бы удалось этого добиться!
Столице пришлось бы считаться с ними.
На душе Кэраи было муторно – у людей горе, а он думает о собственной выгоде. Но что делать, он не способен только сочувствовать, хотя в настоящий миг Аори Нара заперся в кузне не из-за былой увлеченности. Может, раскаленный, много раз расплющенный молотом металл способен хоть немного забрать его боль. И если бы только потеря сына – уже толкуют на улицах, что причиной смерти двоих влюбленных подростков стала жестокость родителей, не давших им соединиться. Другие, напротив, полны самодовольства – вот к чему приводит позволение мальчику дружить с девочкой!
И тревожное чувство не оставляет, что это еще не конец. Сперва расстроенная свадьба, теперь гибель Сэйку. Еще пара таких событий, и поползут слухи, что семья эта кем-то проклята. А как тогда себя поведет Аори Нара, будет поддержкой или наоборот, неизвестно. И вряд ли сумеет исполнить свою мечту о чудо-клинке.
Закричал козодой за окном, и Кэраи, вздрогнув, сообразил, что на дворе глубокая ночь, а сам он уже невесть сколько времени держит в руке чашку с травяным питьем и смотрит в нее, будто рассчитывая найти на дне какую-нибудь мудрость. Кажется, всё на сегодня. Но что-то еще не давало покоя.
Ах, вот что…
У напитка был странным не то привкус, не то запах. Приятный вроде бы, напоминавший о каких-то цветах, но, живя при дворе, такие вещи привыкаешь отмечать. Слишком соблазнительно-легкий способ избавиться от неугодного человека.
Хотя вряд ли, вернее всего, просто забыл здешние травы. Но допивать на всякий случай не стал.
А теперь спать наконец.
От комнаты Ариму до покоев господина было всего ничего, но для мелких поручений существовали слуги рангом пониже. Ночью все вроде было спокойно, Ариму спал как убитый, что нечасто бывало, но сны выдались прескверные. Когда открыл глаза, вполне уже рассвело, а от ночных видений осталось лишь смутное воспоминание.
Одевшись, выглянул в коридор.
Никого, а нерадивый коридорный слуга вместо того, чтоб честно нести дежурство, пристроился на полу подле двери в господские покои и дрыхнет. Ариму направился к нему, отвесить хорошего пинка, и насторожился: дверь приоткрыта, самую малость, но никогда не бывало такого. Переступив через спавшего, постучал по створке - знак, от прочих его отличающий. Спальня не прямо за этой дверью, но сон господина чуток.
Еще раз постучал, уже громче.
Ничего.
Тогда отодвинул створку двери – ничего, ему-то простится, - и замер.
Нээле не то шла по лугу, не то летела над ним, пытаясь понять, чудится ей далекий зов или нет. Кажется, голос был знакомым…
Ее сон прервался неожиданно. Девушку вместе с покрывалом сдернули с кровати; не успела понять, что происходит и где она, только моргала.
В комнате были люди, много; кое-кого она видела раньше - пару женщин-служанок, еще знакомые лица - жители дома собрались тут, и в коридоре толпились, судя по голосам.
- Ах ты тварь приблудная, - сказала осанистая женщина, седая уже, старшая над служанками.
- Что случилось? - девушка невольно поджала ноги, собираясь в комочек. Она только сейчас проснулась по-настоящему - и сомневалась, не спит ли.
- Не понимает она! Ведьма! - женщина замахнулась было, ударить, но не решилась.
- Не ты? Скажи еще, что не ты!
- Погоди, Рин, - появившийся в комнате пожилой мужчина, управляющий домом, отстранил служанку, глянул на вышивальщицу. На его темном лице не было ни капли сочувствия к девушке, но желания немедленно ее разорвать на куски вроде не было тоже. - Погоди. Надо ее хоть спросить...
- Что эту тварь спрашивать? - ощетинилась женщина. - Я бы ее сейчас...
Домоправитель посомневался одно мгновение, и вновь повернулся к Нээле, которая вдруг осознала, что одета всего-то в длинную ночную сорочку.
- Это твое?
Все стихло вокруг - люди слушали. В первый миг не поняла, что за палочка. Потом сообразила: темная, лаковая, с красным отливом и маленьким цветком увенчанная:
- Это моя шпилька.
Рука сама пошла к волосам, хоть на ночь заплетала их в косу, а шпильки оставляла подле кровати на ящичке.
- Ты вчера выходила из этого крыла? В сад, или на кухню? Днем… или ночью?
- Нет, а на кухню меня не пустили бы, - неприязнь людей была густой, как масло, заполняла комнату, и Нээле невольно подалась назад, словно подушка за спиной могла помочь.
- Все она врет! - крикнула какая-то женщина из коридора.
- А я говорю - видел ее ночью в саду! - упрямо заявил один из слуг, девушка его знала – помощник садовника.
- Но я всю ночь была здесь, у себя, это могут подтвердить две соседки, - совсем растерялась девушка.
- Да мы как убитые спали! – выкрикнула одна из соседок через головы собравшихся, - Ты, верно, и нас опоила чем!
- Кто-то был ночью в покоях господина, перевернул все вверх дном, видно, в поисках, а сам он никак не может проснуться. И это, - вновь показал ее шпильку, словно указ со смертным приговором, - найдено там на полу в кабинете. А он говорит - видел тебя в саду возле окон, - домоправитель кивнул на хлипкого человечка. - Мошу не врет никогда, и зачем бы?
Слуги снова загомонили, уже не слушая Нээле, и домоправитель о чем-то бурно спорил со старшей служанкой, от оправданий девушки отмахнувшись. С ней больше не церемонились – стащили с кровати так, что Нээле сильно ударилась, грубо выволокли в коридор, протащили через все крыло дома, в какой-то каморке закрыли.
Когда стукнула дверь и осталась одна, подняла руку, коснулась лица – кровь. Видно, рассекла бровь обо что-то. Все текла и текла, мешая смотреть, скоро и весь рукав был испачкан в ней.
Нээле не сразу смогла придти в себя. Все казалось – сейчас проснется. Такой жизни, какая выпала на долю в последние недели, попросту не бывает. Потом встала, хоть кружилась голова, и болело все. Прислонилась к стене. Думала.
Шпилька эта злосчастная. Но не подсыпала она никому ничего. Как не убивала Тайлин и камень не крала. Даже от шарика этого отказалась…
И кому-то, верно, пришелся не по вкусу этот ее отказ.
О шарике знала Айсу. Как бы спросить, с ней-то что? Но, даже если и ответят, спрашивать страшно – вдруг навлечет подозрения на невинную.
А ей самой ничего уже не поделать.
Женскую фигуру - видели. Шпильку в покоях нашли. И других чужаков в доме нет.
Чего ж тут гадать?
То ли печать пыталась стащить, то ли бумагу какую, а что опоила и господина, и слуг, так на то и ведьма.
Что с ним случилось? Яд, или сонное зелье? Говорят, и оно бывает смертельным, если дать слишком много. Но выживет, должен – только об этом она и может молиться.
Не о своем друге уже. И не о себе. Здесь потеряно всё.
Праздник солнцестояния скоро. Вот и умрут в один день.
Заметила, что несколько старых циновок скатаны, задвинуты в угол, к ним и придвинулась, расправила одну, прилегла: все лучше, чем на полу. Солома под боком кололась, и Нээле бездумно выдернула стебелек, почти наощупь попыталась проделать в нем дырку, вставить другую щепу, гладкостью напоминавшую атласную нить.
«Кому нужна моя вышивка?» - подумала девушка. – «Нитки, игла… больше я ни на что не способна».
Холодно было, несмотря на начало лета. Холодно здесь, на севере... Нээле не подозревала, что плачет, просто время от времени смахивала с глаз что-то мокрое и мешающее смотреть. Правда, и смотреть было не на что. Потом подступила дремота, и показалось - это всего лишь дурной сон, сейчас нужно заснуть как следует, и проснуться, и все будет хорошо. Может быть, и вовсе окажется в мастерской госпожи Каритэ, а других никого и не было. Или на пристани в родном городе – и передумает уезжать.
С чего-то приснился юноша, некогда встреченный в доме господина Таэна. Он прикрывал лицо рукой, а вокруг мелькали черные птицы и росли такие же ирисы. Затем вспомнилась Тайлин. Но не так, как было на самом деле - будто она сидит на краю повозки и улыбается, не по-доброму, и не понять, то ли самой вышивальщице, то ли кому-то за ее спиной. Потянуло оглянуться - но и во сне боль помешала.
Сквозь сон и подумалось: умершие уходят на небеса или в Нижний дом, кроме тех, кто стал призраком или нежитью… а жертвы этой нежити? Неужто и впрямь душа Тайлин будет с плачем бродить в холмах долгие годы, века?
Проснулась. И не было здесь никого. Здесь-то не было точно, и не мерещилось ничего, не то что много-много дней назад, когда в подвале сидела. Там горячка была и бред. А здесь только мертвая спутница улыбается из темного угла, будто говоря - ну ты и дуреха... Такой парень был - все глазами прохлопала, теперь он голову из-за тебя сложит. А может, умрет и человек, тебя приютивший. Молодец, ничего не скажешь! А все прибеднялась – мол, серая мышка, совсем безобидная! Нээле расхохоталась, и смеялась, невзирая на вонзившиеся в тело невидимые когти, громко смеялась - голоса послышались из-за двери, но войти к ней не решились. Наверное, жутко звучал смех ведьмы.
Пока господин генерал в очередной раз был в отлучке, домочадцы старались – амулеты от ко-йоши разве что под ногами не валялись, монах приходил читать заклинания…
Понять, исчез маленький дух или нет, так и не смогли. Монах из тех, что собирают милостыню на городских улицах, пробормотал нечто туманное о силе, которая держит нечисть в этом доме, и посоветовал прибегнуть к более сильным средствам, вызвать помощников из Храмовой Долины.
Слуги домашние засомневались – Тагари Таэна уехал всего лишь в Срединную, мог вернуться в любой миг, и вряд ли одобрит, если в доме невесть что творится. Монаха-то управляющий пригласил, готовый ответить за самоуправство, но замахиваться на большее не хотел. А брату генерала и вовсе не до того было, да и не любил он монахов.
Так что пока все усилия слуг привели только к тому, что Энори исчез из дома и пропадал невесть где, но явно был в городе, время от времени передавая письменные указания. К концу третьего дня он все же явился, обосновался в саду и велел привести ребенка туда.
Тэни кинулся к нему, словно к спасительной лодке посреди бурной реки.
- Ты здесь! Они все с ума сошли! Вели им прекратить, я больше так не могу! - мальчик держал Энори за рукав, просительно глядя в глаза. Но ответа ему не суждено было дождаться – от ворот прибежал слуга, Энори передал, что его дожидается вестник из дома Кэраи. И тот, высвободившись из рук Тэни, мигом покинул мальчика, оставив того в состоянии недоумения и жгучей обиды.
-Догадаться было бы трудно, но в заварке остались бутоны. Один так называемый «двухсердечник», его изредка можно встретить в садах, но не в этом доме. У него слабый аромат, но красивый густо-розовый цвет у отвара. Второй - «змеиный цветок», он растет ближе к северу, напоминает запахом сразу мяту и розу. Возможно, растения, заваренные вместе, вызвали такие последствия… но нельзя сказать, что это было сделано с умыслом. Простите, - судейский врач поклонился. – Это не яд, по отдельности растения довольно безобидны – их нет смысла подмешивать. По совести сказать, даже я не знал о таком свойстве их сочетания.
- И не может убить?
- Разве что человек очень болен или очень слаб, тогда есть опасность.
- То есть, это могло быть ошибкой, желанием придать питью аромат?
- Могло.
- И умыслом тоже?
- Верно. Но я слышал также, что змеиный цветок используют как приворотное зелье, а про двухсердечник в таком же качестве знают все. В этом деле обвиняют двух юных девушек… каковы их познания в травах?
- У Айсу никаких, - сразу ответил управляющий. – Это здешняя служанка, ей просто негде было научиться. О второй ничего не известно. Но она не имела доступа на кухню, и не смогла бы достать цветы, раз в доме их нет. Правда, эти девушки вроде бы успели сдружиться…
- Эта служанка стала бы рисковать жизнью ради подруги?
- Вряд ли. Айсу очень себе на уме.
- Она могла подложить цветок, не зная, каких он дел натворит, - сказал Ариму, его сюда никто не звал, но он почти силой прорвался. – Хотя могла всего лишь провести вторую, не зная, что та задумала.
- Это уж не моя забота, - врач пожал худыми плечами, одеяние колыхнулось складками. – Сами решайте, что с ними делать. Повторю еще раз – само по себе это не яд.
- Вы хотите, чтобы генерал, как голубиная почта, носился туда и сюда? – сердито спросил Энори.
Судейский следователь уже покинул дом, последствия остался расхлебывать управляющий, бледный в синеву и зелень одновременно. Воистину, словно злые силы ополчились на всю семью!
- Ничего нет опасного. Он уже просыпается, завтра будет в сознании полностью, а еще через пару суток не останется и следа от слабости, - молодого советника, похоже, эта ситуация вовсе не беспокоила, хотя он, в свою очередь, с интересом изучил остатки питья.
- От нас останется мокрое место, когда господин генерал вернется и узнает, что мы его не уведомили!
- Ничего от вас не останется… хм… я лишь хотел сказать, что все уже не будет иметь значения, и господин Кэраи первый за вас заступится и скажет, что я был прав.
- Я все-таки напишу, - управляющий поклонился, поглядывая на столик с бумагой и тушечницей. Страх пересилил в нем доверие.
- Я сам, - Энори протянул руку перед его грудью, словно управляющий мог прямо в этот миг кинуться к столику и начать писать. – Раз вы не можете внять моему совету, хотя бы признайте: я лучше знаю, что нужно сказать.
- Конечно, - управляющий выдохнул так, словно у него с плеч свалилась целая телега с камнями. Он и не думал препятствовать, напротив, был счастлив, что не придется самому подбирать слова.
По всему северу местные властители пришли поклониться Птице. Большинство явилось добровольно, кто почуяв, что иначе их просто сметут или задушат в кольце осады, кто решив, что так перепадет милости и богатства. Золотому дому недосуг было возиться с дальними северными кланами, сажать там своего человека, и Столица оказывала помощь издалека – тем, кого сочла верными.
Что до Хинаи… особого смысла не было соваться туда. Воевать с жителями гор и лесистых холмов – себе дороже. А местным правителям выгодна была поддержка Столицы, все-таки защита от набегов. Предки Тагари Таэны давно уже верно служили Солнечному престолу; не было случая, чтобы вызвали они серьезный гнев Золотого дома. Нынешний правитель страны, как и его отец, поначалу мало интересовался далеким севером – хватало других проблем. Но все изменилось, когда начал разгораться костер на западе. Возвращение клановых междоусобиц уничтожит страну, и лучше десятки смертей, суровые меры сейчас, чем десятки тысяч погибших и разруха потом.
Из-за хромоты вынужденный покинуть армию, Аори всю душу отдал другой затее: изготовить клинок, разрезающий железо, как масло, который при том сгибается чуть не в кольцо, не тупится и не ржавеет.
Такую сталь он не придумал, секретом изготовления подобных клинков владели далеко за морем – и, как говорили, лучших мастеров уже не осталось, почти полтора века смуты в дальней стране уничтожили и людей, и знания. Но оставались еще что-то слышавшие ученики, и сами клинки, ценившиеся выше золота.
Аори много лет мечтал сделать такое оружие, но пока безуспешно.
Если бы удалось этого добиться!
Столице пришлось бы считаться с ними.
На душе Кэраи было муторно – у людей горе, а он думает о собственной выгоде. Но что делать, он не способен только сочувствовать, хотя в настоящий миг Аори Нара заперся в кузне не из-за былой увлеченности. Может, раскаленный, много раз расплющенный молотом металл способен хоть немного забрать его боль. И если бы только потеря сына – уже толкуют на улицах, что причиной смерти двоих влюбленных подростков стала жестокость родителей, не давших им соединиться. Другие, напротив, полны самодовольства – вот к чему приводит позволение мальчику дружить с девочкой!
И тревожное чувство не оставляет, что это еще не конец. Сперва расстроенная свадьба, теперь гибель Сэйку. Еще пара таких событий, и поползут слухи, что семья эта кем-то проклята. А как тогда себя поведет Аори Нара, будет поддержкой или наоборот, неизвестно. И вряд ли сумеет исполнить свою мечту о чудо-клинке.
Закричал козодой за окном, и Кэраи, вздрогнув, сообразил, что на дворе глубокая ночь, а сам он уже невесть сколько времени держит в руке чашку с травяным питьем и смотрит в нее, будто рассчитывая найти на дне какую-нибудь мудрость. Кажется, всё на сегодня. Но что-то еще не давало покоя.
Ах, вот что…
У напитка был странным не то привкус, не то запах. Приятный вроде бы, напоминавший о каких-то цветах, но, живя при дворе, такие вещи привыкаешь отмечать. Слишком соблазнительно-легкий способ избавиться от неугодного человека.
Хотя вряд ли, вернее всего, просто забыл здешние травы. Но допивать на всякий случай не стал.
А теперь спать наконец.
***
От комнаты Ариму до покоев господина было всего ничего, но для мелких поручений существовали слуги рангом пониже. Ночью все вроде было спокойно, Ариму спал как убитый, что нечасто бывало, но сны выдались прескверные. Когда открыл глаза, вполне уже рассвело, а от ночных видений осталось лишь смутное воспоминание.
Одевшись, выглянул в коридор.
Никого, а нерадивый коридорный слуга вместо того, чтоб честно нести дежурство, пристроился на полу подле двери в господские покои и дрыхнет. Ариму направился к нему, отвесить хорошего пинка, и насторожился: дверь приоткрыта, самую малость, но никогда не бывало такого. Переступив через спавшего, постучал по створке - знак, от прочих его отличающий. Спальня не прямо за этой дверью, но сон господина чуток.
Еще раз постучал, уже громче.
Ничего.
Тогда отодвинул створку двери – ничего, ему-то простится, - и замер.
***
Нээле не то шла по лугу, не то летела над ним, пытаясь понять, чудится ей далекий зов или нет. Кажется, голос был знакомым…
Ее сон прервался неожиданно. Девушку вместе с покрывалом сдернули с кровати; не успела понять, что происходит и где она, только моргала.
В комнате были люди, много; кое-кого она видела раньше - пару женщин-служанок, еще знакомые лица - жители дома собрались тут, и в коридоре толпились, судя по голосам.
- Ах ты тварь приблудная, - сказала осанистая женщина, седая уже, старшая над служанками.
- Что случилось? - девушка невольно поджала ноги, собираясь в комочек. Она только сейчас проснулась по-настоящему - и сомневалась, не спит ли.
- Не понимает она! Ведьма! - женщина замахнулась было, ударить, но не решилась.
- Не ты? Скажи еще, что не ты!
- Погоди, Рин, - появившийся в комнате пожилой мужчина, управляющий домом, отстранил служанку, глянул на вышивальщицу. На его темном лице не было ни капли сочувствия к девушке, но желания немедленно ее разорвать на куски вроде не было тоже. - Погоди. Надо ее хоть спросить...
- Что эту тварь спрашивать? - ощетинилась женщина. - Я бы ее сейчас...
Домоправитель посомневался одно мгновение, и вновь повернулся к Нээле, которая вдруг осознала, что одета всего-то в длинную ночную сорочку.
- Это твое?
Все стихло вокруг - люди слушали. В первый миг не поняла, что за палочка. Потом сообразила: темная, лаковая, с красным отливом и маленьким цветком увенчанная:
- Это моя шпилька.
Рука сама пошла к волосам, хоть на ночь заплетала их в косу, а шпильки оставляла подле кровати на ящичке.
- Ты вчера выходила из этого крыла? В сад, или на кухню? Днем… или ночью?
- Нет, а на кухню меня не пустили бы, - неприязнь людей была густой, как масло, заполняла комнату, и Нээле невольно подалась назад, словно подушка за спиной могла помочь.
- Все она врет! - крикнула какая-то женщина из коридора.
- А я говорю - видел ее ночью в саду! - упрямо заявил один из слуг, девушка его знала – помощник садовника.
- Но я всю ночь была здесь, у себя, это могут подтвердить две соседки, - совсем растерялась девушка.
- Да мы как убитые спали! – выкрикнула одна из соседок через головы собравшихся, - Ты, верно, и нас опоила чем!
- Кто-то был ночью в покоях господина, перевернул все вверх дном, видно, в поисках, а сам он никак не может проснуться. И это, - вновь показал ее шпильку, словно указ со смертным приговором, - найдено там на полу в кабинете. А он говорит - видел тебя в саду возле окон, - домоправитель кивнул на хлипкого человечка. - Мошу не врет никогда, и зачем бы?
Слуги снова загомонили, уже не слушая Нээле, и домоправитель о чем-то бурно спорил со старшей служанкой, от оправданий девушки отмахнувшись. С ней больше не церемонились – стащили с кровати так, что Нээле сильно ударилась, грубо выволокли в коридор, протащили через все крыло дома, в какой-то каморке закрыли.
Когда стукнула дверь и осталась одна, подняла руку, коснулась лица – кровь. Видно, рассекла бровь обо что-то. Все текла и текла, мешая смотреть, скоро и весь рукав был испачкан в ней.
Нээле не сразу смогла придти в себя. Все казалось – сейчас проснется. Такой жизни, какая выпала на долю в последние недели, попросту не бывает. Потом встала, хоть кружилась голова, и болело все. Прислонилась к стене. Думала.
Шпилька эта злосчастная. Но не подсыпала она никому ничего. Как не убивала Тайлин и камень не крала. Даже от шарика этого отказалась…
И кому-то, верно, пришелся не по вкусу этот ее отказ.
О шарике знала Айсу. Как бы спросить, с ней-то что? Но, даже если и ответят, спрашивать страшно – вдруг навлечет подозрения на невинную.
А ей самой ничего уже не поделать.
Женскую фигуру - видели. Шпильку в покоях нашли. И других чужаков в доме нет.
Чего ж тут гадать?
То ли печать пыталась стащить, то ли бумагу какую, а что опоила и господина, и слуг, так на то и ведьма.
Что с ним случилось? Яд, или сонное зелье? Говорят, и оно бывает смертельным, если дать слишком много. Но выживет, должен – только об этом она и может молиться.
Не о своем друге уже. И не о себе. Здесь потеряно всё.
Праздник солнцестояния скоро. Вот и умрут в один день.
Заметила, что несколько старых циновок скатаны, задвинуты в угол, к ним и придвинулась, расправила одну, прилегла: все лучше, чем на полу. Солома под боком кололась, и Нээле бездумно выдернула стебелек, почти наощупь попыталась проделать в нем дырку, вставить другую щепу, гладкостью напоминавшую атласную нить.
«Кому нужна моя вышивка?» - подумала девушка. – «Нитки, игла… больше я ни на что не способна».
Холодно было, несмотря на начало лета. Холодно здесь, на севере... Нээле не подозревала, что плачет, просто время от времени смахивала с глаз что-то мокрое и мешающее смотреть. Правда, и смотреть было не на что. Потом подступила дремота, и показалось - это всего лишь дурной сон, сейчас нужно заснуть как следует, и проснуться, и все будет хорошо. Может быть, и вовсе окажется в мастерской госпожи Каритэ, а других никого и не было. Или на пристани в родном городе – и передумает уезжать.
С чего-то приснился юноша, некогда встреченный в доме господина Таэна. Он прикрывал лицо рукой, а вокруг мелькали черные птицы и росли такие же ирисы. Затем вспомнилась Тайлин. Но не так, как было на самом деле - будто она сидит на краю повозки и улыбается, не по-доброму, и не понять, то ли самой вышивальщице, то ли кому-то за ее спиной. Потянуло оглянуться - но и во сне боль помешала.
Сквозь сон и подумалось: умершие уходят на небеса или в Нижний дом, кроме тех, кто стал призраком или нежитью… а жертвы этой нежити? Неужто и впрямь душа Тайлин будет с плачем бродить в холмах долгие годы, века?
Проснулась. И не было здесь никого. Здесь-то не было точно, и не мерещилось ничего, не то что много-много дней назад, когда в подвале сидела. Там горячка была и бред. А здесь только мертвая спутница улыбается из темного угла, будто говоря - ну ты и дуреха... Такой парень был - все глазами прохлопала, теперь он голову из-за тебя сложит. А может, умрет и человек, тебя приютивший. Молодец, ничего не скажешь! А все прибеднялась – мол, серая мышка, совсем безобидная! Нээле расхохоталась, и смеялась, невзирая на вонзившиеся в тело невидимые когти, громко смеялась - голоса послышались из-за двери, но войти к ней не решились. Наверное, жутко звучал смех ведьмы.
Глава 9
Пока господин генерал в очередной раз был в отлучке, домочадцы старались – амулеты от ко-йоши разве что под ногами не валялись, монах приходил читать заклинания…
Понять, исчез маленький дух или нет, так и не смогли. Монах из тех, что собирают милостыню на городских улицах, пробормотал нечто туманное о силе, которая держит нечисть в этом доме, и посоветовал прибегнуть к более сильным средствам, вызвать помощников из Храмовой Долины.
Слуги домашние засомневались – Тагари Таэна уехал всего лишь в Срединную, мог вернуться в любой миг, и вряд ли одобрит, если в доме невесть что творится. Монаха-то управляющий пригласил, готовый ответить за самоуправство, но замахиваться на большее не хотел. А брату генерала и вовсе не до того было, да и не любил он монахов.
Так что пока все усилия слуг привели только к тому, что Энори исчез из дома и пропадал невесть где, но явно был в городе, время от времени передавая письменные указания. К концу третьего дня он все же явился, обосновался в саду и велел привести ребенка туда.
Тэни кинулся к нему, словно к спасительной лодке посреди бурной реки.
- Ты здесь! Они все с ума сошли! Вели им прекратить, я больше так не могу! - мальчик держал Энори за рукав, просительно глядя в глаза. Но ответа ему не суждено было дождаться – от ворот прибежал слуга, Энори передал, что его дожидается вестник из дома Кэраи. И тот, высвободившись из рук Тэни, мигом покинул мальчика, оставив того в состоянии недоумения и жгучей обиды.
***
-Догадаться было бы трудно, но в заварке остались бутоны. Один так называемый «двухсердечник», его изредка можно встретить в садах, но не в этом доме. У него слабый аромат, но красивый густо-розовый цвет у отвара. Второй - «змеиный цветок», он растет ближе к северу, напоминает запахом сразу мяту и розу. Возможно, растения, заваренные вместе, вызвали такие последствия… но нельзя сказать, что это было сделано с умыслом. Простите, - судейский врач поклонился. – Это не яд, по отдельности растения довольно безобидны – их нет смысла подмешивать. По совести сказать, даже я не знал о таком свойстве их сочетания.
- И не может убить?
- Разве что человек очень болен или очень слаб, тогда есть опасность.
- То есть, это могло быть ошибкой, желанием придать питью аромат?
- Могло.
- И умыслом тоже?
- Верно. Но я слышал также, что змеиный цветок используют как приворотное зелье, а про двухсердечник в таком же качестве знают все. В этом деле обвиняют двух юных девушек… каковы их познания в травах?
- У Айсу никаких, - сразу ответил управляющий. – Это здешняя служанка, ей просто негде было научиться. О второй ничего не известно. Но она не имела доступа на кухню, и не смогла бы достать цветы, раз в доме их нет. Правда, эти девушки вроде бы успели сдружиться…
- Эта служанка стала бы рисковать жизнью ради подруги?
- Вряд ли. Айсу очень себе на уме.
- Она могла подложить цветок, не зная, каких он дел натворит, - сказал Ариму, его сюда никто не звал, но он почти силой прорвался. – Хотя могла всего лишь провести вторую, не зная, что та задумала.
- Это уж не моя забота, - врач пожал худыми плечами, одеяние колыхнулось складками. – Сами решайте, что с ними делать. Повторю еще раз – само по себе это не яд.
***
- Вы хотите, чтобы генерал, как голубиная почта, носился туда и сюда? – сердито спросил Энори.
Судейский следователь уже покинул дом, последствия остался расхлебывать управляющий, бледный в синеву и зелень одновременно. Воистину, словно злые силы ополчились на всю семью!
- Ничего нет опасного. Он уже просыпается, завтра будет в сознании полностью, а еще через пару суток не останется и следа от слабости, - молодого советника, похоже, эта ситуация вовсе не беспокоила, хотя он, в свою очередь, с интересом изучил остатки питья.
- От нас останется мокрое место, когда господин генерал вернется и узнает, что мы его не уведомили!
- Ничего от вас не останется… хм… я лишь хотел сказать, что все уже не будет иметь значения, и господин Кэраи первый за вас заступится и скажет, что я был прав.
- Я все-таки напишу, - управляющий поклонился, поглядывая на столик с бумагой и тушечницей. Страх пересилил в нем доверие.
- Я сам, - Энори протянул руку перед его грудью, словно управляющий мог прямо в этот миг кинуться к столику и начать писать. – Раз вы не можете внять моему совету, хотя бы признайте: я лучше знаю, что нужно сказать.
- Конечно, - управляющий выдохнул так, словно у него с плеч свалилась целая телега с камнями. Он и не думал препятствовать, напротив, был счастлив, что не придется самому подбирать слова.
