И… ничего. Потом осознал, что его тела вовсе не разглядел, не помнил. Глаза, лицо – да. И стены купальни, плиты на полу… брызги воды… всё.
А случайно не подойти к нему.
И Кирэ погибла – распускавшая странные сплетни. Отчего она умерла, так и не поняли…
***
Болела каждая косточка, особенно ребра – с трудом удавалось дышать. А по голове словно молотками стучали.
Потом осознала, что лежит на мягкой постели, укрытая чем-то невесомым. Резкий запах – не то хвои, не то морской соли – запах лекарства.
- Где я? – прошептала Нээле.
- В безопасности, девочка, - к ней склонился мужчина средних лет, тощий, круглолицый и смуглый, в головной повязке и одежде врача. - Пока тебе не стоит говорить, отдохни…
Ей дали выпить пряный бульон, и потом чашечку чего-то еще, остро пахнущего сеном и лесом. Тут же потянуло в сон. Тут же привиделся Энори, точно такой, как был в подвальной каморке. И его присутствие беспокоило, и Нээле, кажется, плакала.
Спала; когда открыла глаза, он был рядом. На окне сидел, пальцы теребили цветок – белый пион.
- Ну наконец-то. Как ты себя чувствуешь?
Значит, все же не сон, и вправду было – он пришел, словно в сказке, и спас ее, и после врач ей помог…
- Что произошло? – голос с трудом подчинялся, и отвечать вопросом на вопрос было невежливо, но не могла не спросить. Слушая рассказ, ощущала, как все холодеет внутри.
- С ним… с господином ведь все в порядке теперь?
- В полном. За него можешь не волноваться.
- Клянусь, это не я…
- Не верил бы, ты осталась бы в доме.
- Скажите, Айсу, она…
- С ней пока сложно. Но, думаю, ее я сумею вытащить, - Энори улыбнулся. – Только не спрашивай, кто виновен и почему, в этом долго еще не разберутся.
- Почему вы помогаете нам?
- Почему бы и нет, - он отвлекся на цветок, разглядывал лепестки на просвет, будто впервые видел такое чудо природы. Добавил мимолетно:
- Твое письмо я получил.
- Сколько я проспала? – спросила немеющими губами. А ведь забыла совсем…
- Почти сутки. Не бойся, он жив. Держи! - бросил цветок ей на подушку. Нээле вздрогнула. - Если праздник запрещает проливать кровь, странно, что он не велит отпускать людей на свободу…
Серебряная заколка без единого камня - в волосах, и одет в белое, и никакого узора - только безрукавка-тэлета украшена узкой серебряной вышивкой. А волосы чернее угля, но пронизаны лунным блеском. Несмотря на белизну одежд - воплощенная ночь.
Она так хотела его видеть, а теперь почему-то боится.
А он уже был подле нее, помог приподняться, подложил под спину подушку, усаживая.
- Пей, - протянул что-то в маленькой серебряной чашечке, Нээле и в руках-то таких не держала. Выпила, показалась – родниковая вода с легким привкусом мяты. Почти сразу ощутила, что возвращаются силы.
Почему Небеса или люди не дали ей пробыть без сознания этот срок? Тогда знала бы, что больше нет смысла пытаться. А может, именно для этого ее и вернули… только ни сил нет, ни мыслей.
- Два дня осталось, - тихо сказала. – Вы… как же мне быть?
- Устроить вам встречу?
- Я надеялась, вы можете большее. Простите…
- Пойти и открыть дверь?
- Нет, - глухо сказала девушка. Смотрела на красивые циновки, брошенные на пол одна на другую. Сама себя ощущала сродни им.
- Он успел тебе стать настолько дорог?
- Не знаю…
- Ты, кажется, забыла, что это он – причина половины твоих бедствий? Не понимаешь? Но именно он задержал тебя. Мог бы и отпустить. Так что он лишь исправил – хоть и не в полной мере – свою оплошность.
Девушка помотала головой, безуспешно пытаясь остановить слезы. Было безумно стыдно, но ничего с собой поделать она не могла. Будто речка нашла проход в плотине. Почему именно тут, при нем?
А он ничего не делал, не говорил, даже не шевелился, просто смотрел.
Слезы наконец кончились, оставляя за собой иссушенное русло.
- Еще рано, - сказал он, вставая. Приблизился к ней, чуть по птичьи наклонил голову, глядя немного искоса. Глаза юноши были ласковыми и безмятежными, как озерная гладь; и такими зелеными были они, как листья ивы, что склоняется над озером.
- Вы поможете мне?
Он молча кивнул. Девушка моргнула пару раз - в комнате его уже не было.
Нээле вновь захотелось заплакать – она крепко зажмурилась.
***
Младшему из главной ветви Аэмара идея породниться с Энори запала в душу всерьез. Настолько, что он лишь через пару дней после предложения отдать сестру вспомнил - решающее слово принадлежит отцу. А еще есть господин Таэна-старший, который, конечно, не родственник Энори, но сказать «нет» может вполне – и не возразишь.
Кайто запоздало сообразил, что отцу может совсем не понравиться мысль отдать Майэрин, но готов был доказывать преимущества такого союза – все, что придет в голову. Собрав все свое упрямство, явился к отцу и выпалил соображения единым духом. Неожиданно Тори Аэмара хитро глянул на своего наследника и согласно кивнул:
- Неплохо придумано. Старинные дома теряют влияние, тут ничего не поделать, на смену им приходят выскочки... Нет смысла так уж держаться за старое. Он - может быть нам полезен. Если и впрямь почуял, что под хозяином его закачалась земля... Его слушают многие, а уж простонародье… Да, он может быть нам полезен.
- И... что ты думаешь? Ты согласен? - на всякий случай переспросил Кайто.
- Если я правильно понял, он хочет выслушивать предложения, а выбирать сам. А я поступлю наоборот... Пусть сначала докажет свою лояльность... почему бы не дать намек, что мы вовсе не против. А если и впрямь пригодится, можно и отдать ему Майэрин. Второпях не делается ничего.
- Тянуть тоже нельзя, - сказал Кайто. Он все-таки опасался, что отец передумает. В каком виде сам он тогда предстанет перед приятелем?
Тори Аэмара покачал головой, не одобряя порывов юности:
- Поглядим... Выведай его планы получше - если он и в самом деле согласен стать нашим сторонником, пусть приходит поговорить со мной.
Когда сын не скрыл своей радости, коротко поклонился отцу и едва ли не выбежал из комнаты, Тори едва слышно вздохнул, поглядев ему вслед.
Стоило Кайто Аэмара переступить порог дома генерала, он ощутил - воздух тут похож на предгрозовой. Слуги выглядели пришибленными, передвигались по дому чересчур шустро и старались быть неприметными. Энори, приветствуя приятеля, казался рассеянным и не слишком довольным - Кайто подумал, что неуместным может быть предложение. Тем паче Энори так и не сказал, чего желает на самом деле. Не бегать же по пятам, предлагая сестру тому, кому подобная честь не нужна вовсе! Но поздно было сворачивать – иначе пустым болтуном окажется в отцовских глазах.
- Отец приглашает тебя поговорить насчет Майэрин, - проговорил Кайто, устраиваясь на мягком сиденьи и напуская на себя небрежно-ленивый вид.
- Неужто? Так и сказал? - в глазах приятеля заплясали веселые искры.
Кайто ощутил мгновенное замешательство - кажется, он где-то сморозил глупость; но продолжил с привычным высокомерием:
- Я подумал над твоими словами, и повторяю свое предложение. Надеюсь, ты мою дружбу оценишь. Об остальном тебе скажет отец. Он ждет тебя сегодня перед вечерней зарей, если своим господам ты не понадобишься для чего-то другого.
Энори в задумчивости подошел к окну и стоял так довольно долго - Кайто начал терять терпение, хотя слуги поставили перед ним закуски и прохладительные напитки, среди которых была любимая сливовая наливка. Но он понимал - отец велел бы наблюдать и не торопить. Наблюдать получалось плохо: что можно вынести из того, что Энори стоит и молчит?
- Я приду, - сказал он наконец, когда Кайто совсем потерял терпение.
Жена Тори, женщина кроткая и молчаливая, своего мужа знала, и оброненную им реплику случайной не сочла. Так, вроде бы вскользь, он доносил до ее сведения, что знать ей о возможной свадьбе все-таки надо. А значит, она в самом деле возможна.
Женщина долго думала, говорить ли дочери. Родители имели полное право назвать только день, когда та войдет в чужой дом, и вопрос был решен. Но она любила Майэрин, свою старшую, и не хотела устраивать ей подобных сюрпризов.
Девушка, завернувшись в домашнюю накидку из синего льна, читала стихи древнего поэта, когда мать вошла к ней. Доверчиво улыбнувшись, подняла глаза и вслух зачитала особо понравившиеся строки. Но, видя, что мать осталась равнодушной к поэзии, замолчала в ожидании.
- Тебе уже шестнадцать, - начала женщина, и в глазах дочери увидела полное понимание.
- Я давно жду, что вы решите, - в голосе слышалась грусть и некоторое опасение. Майэрин любила родителей, и, хоть испытывала порой страх перед будущим, в душе верила - отец сделает выбор, который будет хорош для нее.
- Только разговоры, дочка. Только разговоры... сестры не должны узнать ничего.
Майэрин, услыхав имя, потемнела лицом и отложила свиток со стихами.
- Это серьезно?
- Я не знаю, что будет в конце концов, но отец раздумывает над этим. Значит, может и решить...
- Я готова была стать хорошей женой, но теперь лучше буду молиться с утра до вечера Заступнице, может, она пожалеет меня.
- Неужели тебе так значимо происхождение?
- Матушка! Я бы за лесоруба вышла замуж, если так надо, отец знает, что нужно Дому, но…
- Чем тогда он плох тебе? Что волшебная сила, то к лучшему: защитником будет надежным, - сказала женщина, и опаска звучала в голосе ее.
- Нет, - Майэрин покачала головой, плотнее кутаясь в накидку, несмотря на теплый вечер. – Его сила тут ни при чем…
- Сердце молчит? По пальцам одной руки можно пересчитать выходивших замуж по любви… ничего, живут хорошо. Даже если забыть про дар, он куда лучше многих, да и по годам подходит тебе.
- Я готова была… но не за него!
- Человек, которого вся провинция любит, тебе неугоден? Обычные страхи, дочка. Если бы другого кого назвали, тоже бы причины нашлись… Майэрин возразить не посмела, но в эту ночь не спала долго. Служанка сказала, что Энори посетил их дом, и мать не пришла утешить – мол, все эти планы в прошлом. Решение зрело, но требовалось все мужество, дабы его осуществить. Тихая, робкая, она прежде и помыслить о таком не могла – но сейчас решила противиться до последнего.
Облегчение Нээле ощутила быстро – синяки почти не болели, помогли травяные примочки. Только вот голова… Но спала довольно спокойно. Когда проснулась, отважилась спросить, который день и час. Еще не поздно, сказал ей рассудок затем.
Посмотрела на песочные часы, поставленные рядом с ее ложем. Такую заморскую диковинку как-то видела на родине, в Озерном – крохотные, не то что солнечные или водяные, они позволяли отсчитать полчаса. Сейчас песок в них был неподвижен; девушка робко перевернула колбу, и желтая струйка устремилась вниз, зазмеилась по дну, приковывая взгляд, затягивая в себя.
Нээле обхватила колени руками, не обращая внимание на занывшие синяки. Уставилась на песок, будто и впрямь проваливалась в него.
Какая необычная вещица… и страшная.
Девушке принесли поесть, но она отпила лишь пару глотков воды, и то с трудом. Раз заглянул врач, так и не сумевший уговорить ее съесть хоть что-то, какая-то полная женщина, видно, одна из служанок, принесла ей питье на молоке, сладкое и душистое, но девушку замутило даже от запаха, а первый глоток стал единственным. Потом появился ее спаситель, уселся рядом с ней на кровать, не интересуясь, прилично ли это, и велел есть.
Ему она отказывать не решилась, понимая, что пища в ней все равно не задержится и будет совсем ужасно; однако ничего не случилось.
- Ты хотела моей помощи, - сказал он затем. С кровати так и не поднялся, их разделяло сейчас расстояние в пару ладоней.
- Может быть, вы позволите, поможете мне… хотя бы увидеть его?
- Только увидеть?
- Я бы хотела… сказать…
- Ты и Кэраи просила об этом?
- Там я не решилась…
- Посмотри на меня.
Подняла глаза, с надеждой, он так по-доброму говорил…
- Нет. И зачем? Думаешь, ему есть до тебя дело сейчас?
- Но я…
- Хочешь высказать, как тебе жаль? Вряд ли ему нужны твои извинения. Возможно, он десять раз уже пожалел о содеянном, и ты хочешь снова напомнить? Сделать легче себе?
Голос был мягким, а слова жалили, как дикие пчелы – слышала, их укус особо жестокий.
Она снова заплакала, беззвучно, сама не поняв, почему лицо стало мокрым. Ощутила теплое прикосновение, кольцо рук, в которых было надежно, почти спокойно. Никуда и не надо, остаться тут навсегда, или насколько он сам позволит. Если бы… так и не удавалось смириться с тем, что будет всего через день.
- Посмотри, - Энори коснулся ее подбородка, развернул голову к песочным часам. - Чувствуешь, как движется время? Пока не следишь за ним, кажется, ничего не изменилось, но если следить за струйкой, все понимаешь…
Выпустил девушку, отстранился, сразу холодно стало.
- У тебя есть дар, - негромкий голос казался шелестом песчинок, только в другой, огромной колбе, где находились и она, и Энори. – Ты можешь увидеть то, что было или будет…
- Как ты? – спросила она безучастно.
- Не стоит сравнивать. Но не зря ведь лесная хозяйка пыталась оставить тебя помощницей? Да, мне рассказали об этом.
- Я не знаю…
- Зато я знаю.
Снова коснулся ее волос, едва ощутимо: так пытаются приручить к руке испуганного зверька, лишенного возможности вырваться.
- Глянь – правда, песок словно тянет смотреть и смотреть? Не было ничего, а каждая песчинка мала, но вот уже насыпалась горка… - он говорил теперь совсем тихо, и она не очень уже понимала, ушами ли слышит голос или он звучит у нее в мыслях.
- Попробуй увидеть пути к спасению. Увидеть, а не придумать. Потом расскажешь мне.
- Я не смогу, - умоляюще вскинула глаза, но он лишь коснулся ее плеча и велел смотреть.
- Ты же хочешь помочь? От тебя все зависит. Смотри.
И выскользнул из комнаты.
Солнце по небу ползло. Чуть ли не с отвращением обозревало горы, заросшие соснами, поля и человечьи поселения – тяжко совершать один и тот же круг за годом год. Недолго отдохнуть в заоблачном доме, среди сестер, сияющих красотой – и снова пускаться в путь...
Серебристый свет за окном сменился оранжевым. Все это время Нээле то замирала, то поднималась, испытывая потребность куда-то бежать, но добиралась лишь до окна – ажурные, невесомые решетки были закрыты.
За дверь попыталась выглянуть, но вышивальщицу охраняли, и учтиво попросили пока оставаться на месте. Да и не было сил идти, себя-то зачем обманывать. Оставалось только следить за песчаной струйкой и переворачивать часы. Непонятно, что было страшнее: перевернуть и подчиниться бегу времени или, дождавшись, пока все осыплется, оставить как есть. Может, тогда ее наказала бы Опора-Время, вечная Черепаха…
Наконец стемнело, и песка почти не было видно. Служанка пришла, зажгла лампу. Нээле тут же перенесла стеклянную колбу поближе к ней; тронуть лампу боялась, она принадлежала этому дому, а песок принадлежал ей самой, составлял одно целое с девушкой. Села рядом, и больше не шевелилась, только пыталась взглядом замедлить падение песчинок. Когда уже начала различать каждую, когда они стали размером сперва с просяное зерно, затем с горошину, ощутила, что в комнате кто-то находится.
Энори развернул ее в сторону, разрывая связь с песчаной струйкой, и Нээле испугалась – она же не сможет вернуться обратно! Взял ее ладони в свои; девушка едва могла шевельнуться, и руки были словно онемевшие, но тут почувствовала холод, будто в ручей их окунула.
А случайно не подойти к нему.
И Кирэ погибла – распускавшая странные сплетни. Отчего она умерла, так и не поняли…
***
Болела каждая косточка, особенно ребра – с трудом удавалось дышать. А по голове словно молотками стучали.
Потом осознала, что лежит на мягкой постели, укрытая чем-то невесомым. Резкий запах – не то хвои, не то морской соли – запах лекарства.
- Где я? – прошептала Нээле.
- В безопасности, девочка, - к ней склонился мужчина средних лет, тощий, круглолицый и смуглый, в головной повязке и одежде врача. - Пока тебе не стоит говорить, отдохни…
Ей дали выпить пряный бульон, и потом чашечку чего-то еще, остро пахнущего сеном и лесом. Тут же потянуло в сон. Тут же привиделся Энори, точно такой, как был в подвальной каморке. И его присутствие беспокоило, и Нээле, кажется, плакала.
Спала; когда открыла глаза, он был рядом. На окне сидел, пальцы теребили цветок – белый пион.
- Ну наконец-то. Как ты себя чувствуешь?
Значит, все же не сон, и вправду было – он пришел, словно в сказке, и спас ее, и после врач ей помог…
- Что произошло? – голос с трудом подчинялся, и отвечать вопросом на вопрос было невежливо, но не могла не спросить. Слушая рассказ, ощущала, как все холодеет внутри.
- С ним… с господином ведь все в порядке теперь?
- В полном. За него можешь не волноваться.
- Клянусь, это не я…
- Не верил бы, ты осталась бы в доме.
- Скажите, Айсу, она…
- С ней пока сложно. Но, думаю, ее я сумею вытащить, - Энори улыбнулся. – Только не спрашивай, кто виновен и почему, в этом долго еще не разберутся.
- Почему вы помогаете нам?
- Почему бы и нет, - он отвлекся на цветок, разглядывал лепестки на просвет, будто впервые видел такое чудо природы. Добавил мимолетно:
- Твое письмо я получил.
- Сколько я проспала? – спросила немеющими губами. А ведь забыла совсем…
- Почти сутки. Не бойся, он жив. Держи! - бросил цветок ей на подушку. Нээле вздрогнула. - Если праздник запрещает проливать кровь, странно, что он не велит отпускать людей на свободу…
Серебряная заколка без единого камня - в волосах, и одет в белое, и никакого узора - только безрукавка-тэлета украшена узкой серебряной вышивкой. А волосы чернее угля, но пронизаны лунным блеском. Несмотря на белизну одежд - воплощенная ночь.
Она так хотела его видеть, а теперь почему-то боится.
А он уже был подле нее, помог приподняться, подложил под спину подушку, усаживая.
- Пей, - протянул что-то в маленькой серебряной чашечке, Нээле и в руках-то таких не держала. Выпила, показалась – родниковая вода с легким привкусом мяты. Почти сразу ощутила, что возвращаются силы.
Почему Небеса или люди не дали ей пробыть без сознания этот срок? Тогда знала бы, что больше нет смысла пытаться. А может, именно для этого ее и вернули… только ни сил нет, ни мыслей.
- Два дня осталось, - тихо сказала. – Вы… как же мне быть?
- Устроить вам встречу?
- Я надеялась, вы можете большее. Простите…
- Пойти и открыть дверь?
- Нет, - глухо сказала девушка. Смотрела на красивые циновки, брошенные на пол одна на другую. Сама себя ощущала сродни им.
- Он успел тебе стать настолько дорог?
- Не знаю…
- Ты, кажется, забыла, что это он – причина половины твоих бедствий? Не понимаешь? Но именно он задержал тебя. Мог бы и отпустить. Так что он лишь исправил – хоть и не в полной мере – свою оплошность.
Девушка помотала головой, безуспешно пытаясь остановить слезы. Было безумно стыдно, но ничего с собой поделать она не могла. Будто речка нашла проход в плотине. Почему именно тут, при нем?
А он ничего не делал, не говорил, даже не шевелился, просто смотрел.
Слезы наконец кончились, оставляя за собой иссушенное русло.
- Еще рано, - сказал он, вставая. Приблизился к ней, чуть по птичьи наклонил голову, глядя немного искоса. Глаза юноши были ласковыми и безмятежными, как озерная гладь; и такими зелеными были они, как листья ивы, что склоняется над озером.
- Вы поможете мне?
Он молча кивнул. Девушка моргнула пару раз - в комнате его уже не было.
Нээле вновь захотелось заплакать – она крепко зажмурилась.
***
Младшему из главной ветви Аэмара идея породниться с Энори запала в душу всерьез. Настолько, что он лишь через пару дней после предложения отдать сестру вспомнил - решающее слово принадлежит отцу. А еще есть господин Таэна-старший, который, конечно, не родственник Энори, но сказать «нет» может вполне – и не возразишь.
Кайто запоздало сообразил, что отцу может совсем не понравиться мысль отдать Майэрин, но готов был доказывать преимущества такого союза – все, что придет в голову. Собрав все свое упрямство, явился к отцу и выпалил соображения единым духом. Неожиданно Тори Аэмара хитро глянул на своего наследника и согласно кивнул:
- Неплохо придумано. Старинные дома теряют влияние, тут ничего не поделать, на смену им приходят выскочки... Нет смысла так уж держаться за старое. Он - может быть нам полезен. Если и впрямь почуял, что под хозяином его закачалась земля... Его слушают многие, а уж простонародье… Да, он может быть нам полезен.
- И... что ты думаешь? Ты согласен? - на всякий случай переспросил Кайто.
- Если я правильно понял, он хочет выслушивать предложения, а выбирать сам. А я поступлю наоборот... Пусть сначала докажет свою лояльность... почему бы не дать намек, что мы вовсе не против. А если и впрямь пригодится, можно и отдать ему Майэрин. Второпях не делается ничего.
- Тянуть тоже нельзя, - сказал Кайто. Он все-таки опасался, что отец передумает. В каком виде сам он тогда предстанет перед приятелем?
Тори Аэмара покачал головой, не одобряя порывов юности:
- Поглядим... Выведай его планы получше - если он и в самом деле согласен стать нашим сторонником, пусть приходит поговорить со мной.
Когда сын не скрыл своей радости, коротко поклонился отцу и едва ли не выбежал из комнаты, Тори едва слышно вздохнул, поглядев ему вслед.
Стоило Кайто Аэмара переступить порог дома генерала, он ощутил - воздух тут похож на предгрозовой. Слуги выглядели пришибленными, передвигались по дому чересчур шустро и старались быть неприметными. Энори, приветствуя приятеля, казался рассеянным и не слишком довольным - Кайто подумал, что неуместным может быть предложение. Тем паче Энори так и не сказал, чего желает на самом деле. Не бегать же по пятам, предлагая сестру тому, кому подобная честь не нужна вовсе! Но поздно было сворачивать – иначе пустым болтуном окажется в отцовских глазах.
- Отец приглашает тебя поговорить насчет Майэрин, - проговорил Кайто, устраиваясь на мягком сиденьи и напуская на себя небрежно-ленивый вид.
- Неужто? Так и сказал? - в глазах приятеля заплясали веселые искры.
Кайто ощутил мгновенное замешательство - кажется, он где-то сморозил глупость; но продолжил с привычным высокомерием:
- Я подумал над твоими словами, и повторяю свое предложение. Надеюсь, ты мою дружбу оценишь. Об остальном тебе скажет отец. Он ждет тебя сегодня перед вечерней зарей, если своим господам ты не понадобишься для чего-то другого.
Энори в задумчивости подошел к окну и стоял так довольно долго - Кайто начал терять терпение, хотя слуги поставили перед ним закуски и прохладительные напитки, среди которых была любимая сливовая наливка. Но он понимал - отец велел бы наблюдать и не торопить. Наблюдать получалось плохо: что можно вынести из того, что Энори стоит и молчит?
- Я приду, - сказал он наконец, когда Кайто совсем потерял терпение.
Жена Тори, женщина кроткая и молчаливая, своего мужа знала, и оброненную им реплику случайной не сочла. Так, вроде бы вскользь, он доносил до ее сведения, что знать ей о возможной свадьбе все-таки надо. А значит, она в самом деле возможна.
Женщина долго думала, говорить ли дочери. Родители имели полное право назвать только день, когда та войдет в чужой дом, и вопрос был решен. Но она любила Майэрин, свою старшую, и не хотела устраивать ей подобных сюрпризов.
Девушка, завернувшись в домашнюю накидку из синего льна, читала стихи древнего поэта, когда мать вошла к ней. Доверчиво улыбнувшись, подняла глаза и вслух зачитала особо понравившиеся строки. Но, видя, что мать осталась равнодушной к поэзии, замолчала в ожидании.
- Тебе уже шестнадцать, - начала женщина, и в глазах дочери увидела полное понимание.
- Я давно жду, что вы решите, - в голосе слышалась грусть и некоторое опасение. Майэрин любила родителей, и, хоть испытывала порой страх перед будущим, в душе верила - отец сделает выбор, который будет хорош для нее.
- Только разговоры, дочка. Только разговоры... сестры не должны узнать ничего.
Майэрин, услыхав имя, потемнела лицом и отложила свиток со стихами.
- Это серьезно?
- Я не знаю, что будет в конце концов, но отец раздумывает над этим. Значит, может и решить...
- Я готова была стать хорошей женой, но теперь лучше буду молиться с утра до вечера Заступнице, может, она пожалеет меня.
- Неужели тебе так значимо происхождение?
- Матушка! Я бы за лесоруба вышла замуж, если так надо, отец знает, что нужно Дому, но…
- Чем тогда он плох тебе? Что волшебная сила, то к лучшему: защитником будет надежным, - сказала женщина, и опаска звучала в голосе ее.
- Нет, - Майэрин покачала головой, плотнее кутаясь в накидку, несмотря на теплый вечер. – Его сила тут ни при чем…
- Сердце молчит? По пальцам одной руки можно пересчитать выходивших замуж по любви… ничего, живут хорошо. Даже если забыть про дар, он куда лучше многих, да и по годам подходит тебе.
- Я готова была… но не за него!
- Человек, которого вся провинция любит, тебе неугоден? Обычные страхи, дочка. Если бы другого кого назвали, тоже бы причины нашлись… Майэрин возразить не посмела, но в эту ночь не спала долго. Служанка сказала, что Энори посетил их дом, и мать не пришла утешить – мол, все эти планы в прошлом. Решение зрело, но требовалось все мужество, дабы его осуществить. Тихая, робкая, она прежде и помыслить о таком не могла – но сейчас решила противиться до последнего.
***
Облегчение Нээле ощутила быстро – синяки почти не болели, помогли травяные примочки. Только вот голова… Но спала довольно спокойно. Когда проснулась, отважилась спросить, который день и час. Еще не поздно, сказал ей рассудок затем.
Посмотрела на песочные часы, поставленные рядом с ее ложем. Такую заморскую диковинку как-то видела на родине, в Озерном – крохотные, не то что солнечные или водяные, они позволяли отсчитать полчаса. Сейчас песок в них был неподвижен; девушка робко перевернула колбу, и желтая струйка устремилась вниз, зазмеилась по дну, приковывая взгляд, затягивая в себя.
Нээле обхватила колени руками, не обращая внимание на занывшие синяки. Уставилась на песок, будто и впрямь проваливалась в него.
Какая необычная вещица… и страшная.
Девушке принесли поесть, но она отпила лишь пару глотков воды, и то с трудом. Раз заглянул врач, так и не сумевший уговорить ее съесть хоть что-то, какая-то полная женщина, видно, одна из служанок, принесла ей питье на молоке, сладкое и душистое, но девушку замутило даже от запаха, а первый глоток стал единственным. Потом появился ее спаситель, уселся рядом с ней на кровать, не интересуясь, прилично ли это, и велел есть.
Ему она отказывать не решилась, понимая, что пища в ней все равно не задержится и будет совсем ужасно; однако ничего не случилось.
- Ты хотела моей помощи, - сказал он затем. С кровати так и не поднялся, их разделяло сейчас расстояние в пару ладоней.
- Может быть, вы позволите, поможете мне… хотя бы увидеть его?
- Только увидеть?
- Я бы хотела… сказать…
- Ты и Кэраи просила об этом?
- Там я не решилась…
- Посмотри на меня.
Подняла глаза, с надеждой, он так по-доброму говорил…
- Нет. И зачем? Думаешь, ему есть до тебя дело сейчас?
- Но я…
- Хочешь высказать, как тебе жаль? Вряд ли ему нужны твои извинения. Возможно, он десять раз уже пожалел о содеянном, и ты хочешь снова напомнить? Сделать легче себе?
Голос был мягким, а слова жалили, как дикие пчелы – слышала, их укус особо жестокий.
Она снова заплакала, беззвучно, сама не поняв, почему лицо стало мокрым. Ощутила теплое прикосновение, кольцо рук, в которых было надежно, почти спокойно. Никуда и не надо, остаться тут навсегда, или насколько он сам позволит. Если бы… так и не удавалось смириться с тем, что будет всего через день.
- Посмотри, - Энори коснулся ее подбородка, развернул голову к песочным часам. - Чувствуешь, как движется время? Пока не следишь за ним, кажется, ничего не изменилось, но если следить за струйкой, все понимаешь…
Выпустил девушку, отстранился, сразу холодно стало.
- У тебя есть дар, - негромкий голос казался шелестом песчинок, только в другой, огромной колбе, где находились и она, и Энори. – Ты можешь увидеть то, что было или будет…
- Как ты? – спросила она безучастно.
- Не стоит сравнивать. Но не зря ведь лесная хозяйка пыталась оставить тебя помощницей? Да, мне рассказали об этом.
- Я не знаю…
- Зато я знаю.
Снова коснулся ее волос, едва ощутимо: так пытаются приручить к руке испуганного зверька, лишенного возможности вырваться.
- Глянь – правда, песок словно тянет смотреть и смотреть? Не было ничего, а каждая песчинка мала, но вот уже насыпалась горка… - он говорил теперь совсем тихо, и она не очень уже понимала, ушами ли слышит голос или он звучит у нее в мыслях.
- Попробуй увидеть пути к спасению. Увидеть, а не придумать. Потом расскажешь мне.
- Я не смогу, - умоляюще вскинула глаза, но он лишь коснулся ее плеча и велел смотреть.
- Ты же хочешь помочь? От тебя все зависит. Смотри.
И выскользнул из комнаты.
Солнце по небу ползло. Чуть ли не с отвращением обозревало горы, заросшие соснами, поля и человечьи поселения – тяжко совершать один и тот же круг за годом год. Недолго отдохнуть в заоблачном доме, среди сестер, сияющих красотой – и снова пускаться в путь...
Серебристый свет за окном сменился оранжевым. Все это время Нээле то замирала, то поднималась, испытывая потребность куда-то бежать, но добиралась лишь до окна – ажурные, невесомые решетки были закрыты.
За дверь попыталась выглянуть, но вышивальщицу охраняли, и учтиво попросили пока оставаться на месте. Да и не было сил идти, себя-то зачем обманывать. Оставалось только следить за песчаной струйкой и переворачивать часы. Непонятно, что было страшнее: перевернуть и подчиниться бегу времени или, дождавшись, пока все осыплется, оставить как есть. Может, тогда ее наказала бы Опора-Время, вечная Черепаха…
Наконец стемнело, и песка почти не было видно. Служанка пришла, зажгла лампу. Нээле тут же перенесла стеклянную колбу поближе к ней; тронуть лампу боялась, она принадлежала этому дому, а песок принадлежал ей самой, составлял одно целое с девушкой. Села рядом, и больше не шевелилась, только пыталась взглядом замедлить падение песчинок. Когда уже начала различать каждую, когда они стали размером сперва с просяное зерно, затем с горошину, ощутила, что в комнате кто-то находится.
Энори развернул ее в сторону, разрывая связь с песчаной струйкой, и Нээле испугалась – она же не сможет вернуться обратно! Взял ее ладони в свои; девушка едва могла шевельнуться, и руки были словно онемевшие, но тут почувствовала холод, будто в ручей их окунула.
