Эх, если б не сестры, родители, может, и не уговаривали бы так – согласиться… Первый год был ужасен, потом ничего. А сейчас ее обожает целая крепость.
Река здесь делала резкий изгиб, журча среди камней, а берег слегка поднимался. Сайэнн заслушалась, как поет клест, выпустила поводья – и зря. Что-то испугало ее скакуна, он встал на дыбы, выбросив девушку из седла, та прокатилась по мокрому глинистому склону и оказалась в воде.
Было больно, а камни, ледяные и скользкие, не давали подняться, а еще тяжелая намокшая одежда мешала. Барахталась, и обида была сильнее боли и холода – и досада, что так нелепо упала и глупо выглядит. Видела бы ее сейчас жена командира! Вот бы посмеялась, сказала – так и надо этой разряженной глупой кукле.
Послышался оклик – Сайэнн вскинула голову и увидела силуэт всадника неподалеку, и человек и лошадь показались ей черными, будто против солнца. Или у нее в глазах уже все темнело и переливалось?
Человек соскочил с коня, устремился к ней прямо по камням, не тратя времени на обход по берегу. Не добежал, скорее, долетел: ухитрялся выбирать только глыбы, торчащие из воды, и ни разу не поскользнулся.
Вот он уже и рядом.
- Вставайте!
Девушка ухватилась за протянутые руки, он ее поддержал.
- Осторожней! Наступайте сюда, - вскоре они были на сухом месте. Сайэнн, хотя все тело ломило от холода, узнала нежданного помощника:
- Это вы…
- Потом, - перебил ее. – Вы не пострадали?
- Кажется, нет… ушиблась, но это пройдет.
Бросила взгляд на камни, между которыми только что барахталась. Ей показалось, что в струйках, огибающих гладкие бока валунов, промелькнуло тело рыбы. Вот кому хорошо…
– Вы одна? Где ваша лошадь?
- Убежала. Не знаю, где она.
Плечи девушки окутала теплая куртка, это было лучшее, что случилось в ее жизни.
- Идемте. Я отвезу вас домой.
Вскоре он уже подсаживал ее в седло своего скакуна. Сайэнн, хотя чувствовала себя промерзшей и избитой, поразилась: лошадь словно спала, порой вздрагивая от плохих снов.
- Может быть, лучше будет добраться до заставы? – робко спросила Сайэнн, пытаясь сесть поудобней, чтоб не ныли ушибы. - Там обо мне позаботятся и переправят в крепость…
Молодой человек взял повод, собираясь вести животное.
- Нет. Ваши служанки в селении, а на заставе могут позаботиться о лошади, не о девушке.
- Но до села далеко…
- Нет, - глядя на нее снизу вверх снова ответил он, на сей раз с улыбкой, совсем мальчишеской. – Не беспокойтесь, тут есть тропа…
Потянул повод, и конь послушно направился прямо в заросли сухого болиголова. Шагов через десять они действительно оказались на звериной тропе, совершенно невидимой с дороги. Порой приходилось резко сворачивать, иногда спускаться со склона, довольно крутого для коня. И от ветвей надо было уклоняться, ладно хоть лошадь шла шагом. Без проводника девушка никуда бы не добралась, осталась умирать в зарослях, но молодой человек будто родился и вырос в этих местах. Сайэнн решила расспросить его – но после, пока у нее зуб на зуб не попадал, хотя без куртки совсем бы пропала. Жаль, что он не поднялся в седло сам, она бы позволила… а было б теплее.
Хотя, если б увидел кто… не надо лишних расспросов. Но ведь никого нет…
До селения добрались действительно быстро.
Вот и дом – и даже Минору не караулит у входа. Совсем бы некстати было.
Спаситель Сайэнн помог ей спуститься, ударил молоточком в медную пластину, висевшую у ворот.
- Отогревайтесь, - сказал с лаской в голосе, будто давно относился к девушке с большой приязнью. Так посмотрел… тепло стало.
- Вы не зайдете?
- Сейчас они должны думать только о вас.
- Я… так благодарна вам.
- Ерунда. Ну вот, за вами идут, - заметив, что открываются ворота, пристально посмотрел на нее – уже с седла, и тронул повод; лошадь сразу побежала быстрой рысью, исчезнув за поворотом.
Только тут спохватилась Сайэнн – куртка осталась у нее. И имени не спросила.
За стенкой ругались слуги из местных. Совсем распустились, поняв, что приставлены уже не к почетному гостю, но почти пленнику. В глаза ничего поперек не говорили, веления исполняли, хоть и с видимой неохотой, но стоило им шагнуть за дверь, начинали вести себя, как хозяева. С личными прислужниками Камарена все чаще не могли поделить какие-то мелочи. Спасибо, речь у Детей Солнечной Птицы довольно-таки мелодичная, если отрешиться от слов, звучание не раздражает.
Правда, все равно хоть волком вой – толком некуда выйти, только ждать день за днем, вспомнят ли о нем сородичи в Столице, договорятся о возвращении на родину или к ним, снова в золотые чужие сады – но в большую безопасность.
Все чаще снился дом, но как следует разглядеть лица близких что-то мешало, они являлись перед внутренним взором как бы полустертыми или подернутыми туманом.
- Что, подруга, найдешь дорогу, если я тебя выпущу? – спросил он соколицу, которая мрачно смотрела на него с вершины клетки. Почтовые птицы находят дорогу, но Гуэйя никогда не улетала далеко. Хотя охотилась там, на далекой родине, среди лугов и озер…
- Если будет все плохо, придется тебя выпустить, - с легким вздохом сказал северянин. – Хотя здесь тебя бы ценили, да…
Топот бегущих ног в коридоре, испуганные быстрые реплики – слуги кидали их друг другу, как риэстийские дети тряпичный мяч в игре. Еще од того, как слуга с известием возник на пороге, Камарен уже понял, кто пожаловал в гости.
Обрадовался, и будто вдохнул свежего воздуха: всяко лучше, чем ожидание едва ли не взаперти. Поспешил во входной двери, но не успел.
Кэраи Таэна появился в коридоре сразу за слугой, хотя вроде не спешил, а весть о его приходе прозвучала только что. Ах ты, ящерица зеленая, восхитился посол. Давно знал, что вся ваша предписанная неторопливость такая же настоящая, как герои в театре.
- Рад приветствовать, чем обязан такому приятному визиту? – спросил посол, приглашая гостя в лучшую комнату. Распорядился принести вино и закуску. Понял: мог и вовсе ничего не сказать, и без того бы все принесли.
Со слуг – местных уроженцев - будто шквальным порывом ветра смело всю небрежную самоуверенность. Жутковато стало от зрелища, как в один миг живые, хоть и довольно нахальные люди превратились в домашнюю утварь вроде подсвечников или столиков. Господин Тэна-младший так на них и смотрел. Но уж лучше так, чем взгляд, который достался послу.
Впервые в жизни брат хозяина Хинаи выглядел живым человеком, а не воплощением правил этикета, впервые лицо его выражало что-то, помимо сдержанной вежливости – и по этой причине посол понял, что ему самому, простонародно выражаясь, крышка.
Прошелся по комнате, в которой ни разу не был, разглядывал вещицы, привезенные с родины посла, остановился возле клетки с соколицей. Она смотрела на гостя вполне благосклонно, не то что на Энори.
- Красивая птица. Соколами ваш край тоже славится, не только оленями?
Ты прекрасно знаешь все о моем край, подумал Камарен. Вслух, разумеется, не сказал.
- Шпионами тоже славится?
- Не понимаю вас.
- Да, верно… шпионы, слух о которых идет повсюду, непригодны к своему делу. Как и заговорщики. И если первых я потерпел бы – все мы пользуемся чужими ушами, то заговорщиков мне хватает своих.
- О чем…
Гость опустился на стул, стоящий возле окна, указал Камарену на другой, стоявший напротив.
- Сразу было понятно, что все, что вы сделаете здесь, будет с ведома нашей Столицы и, вероятно, Благословенного. Мне было интересно, что именно. Сейчас я хочу знать.
- Это не слишком похоже на предложение побеседовать, - ответил посол, чувствуя, как по телу разливается холодок пугающе-азартного предвкушения..
- Я не имею права вам угрожать… за вами поддержка не только Аталина, но и моей страны, которой очень хочется объединить земли под одним крылом. Но есть одна малость – здесь моя родина. И для нас игры кончились. Поэтому либо вы сейчас выкладываете все, что известно, либо не сходите с этого места.
- Прямолинейно, - поразмыслив, сказал Камарен. – Но могу я хотя бы узнать, что случилось?
- Нет. Не собираюсь помогать вам улизнуть.
Он на грани, подумал посол. Если уж так заговорил, отбросив в сторону все привычные их иносказания…
Упираться было бы глупо. Война развязана, Риэста получит золото, он исполнил свое поручение. Здесь сказали бы – долг. Перед кем, непонятно; перед судьбой, разве что?
Так что почему бы и не рассказать все как есть. Напоследок еще раз побывать игроком, а не фишкой.
Говорил не торопясь, особо ничего не скрывая, но фразы привычно обдумывал. Чувствовал себя весьма неуютно под взглядом неожиданно посветлевших глаз. Это не был свет доброты и понимания – скорее, выпавший снег, окончательно закрывающий дверь за летом.
- И для Нэйта, и для Аэмара я был обещанием помощи Риэсты и снисходительности Столицы, - закончил посол. – Оба семейства старались ради войны, но потом власть должны были получить Жаворонки, а не Тритоны.
- Почему?
- Тори был слишком умен и готов двигаться сколько угодно, лишь бы сохранить богатство. А положение – он не сомневался – сумел бы потом вернуть, пусть руками сына или внука. Но Тори умер, и все стало еще проще.
Подумав - в душе все протестовало - он назвал и женщину, чьи послания так и не передал; такая маленькая тайна, и увы, запоздавшая. Ее все равно вот-вот отыщут, она прячется лишь чтобы посильнее разжечь пожар и сама в нем сгореть.
Только про Энори не сказал. Собственно, его помощь уже не имела значения, но природное чутье вопило в голос – упомянешь о нем, и в самом деле не встанешь с этого стула. Господин Таэна-младший пришибет тебя собственноручно. А откуда-то из самых глубин рассудка пробивалось еще более странное – подспудный ужас, словно подошел к самому краю и вот-вот сорвешься. Прямая угроза Кэраи казалась рядом с этим почти ерундой.
А тот поднялся, бросил взгляд на клетку с соколицей. Произнес задумчиво, почти доброжелательно:
- Если бы вдруг вам удалось вернуться на родину, вас бы считали героем? Или убили – ведь Аталин не собирался ссориться с нашей страной, и человек, способный все рассказать, опасен?
- Понятия не имею, - честно сказал Камарен. – А не все равно ли? Я служу своей стране, вы – не знаю.
Гость ушел, ничего не сказав напоследок, оставив полную неясность, пронеслась гроза над головой или ее еще не было. Терять все равно уже было нечего, и Камарен велел приготовить любимое домашнее блюдо из оленины – такое, как не пробовал уже много месяцев. Старался проникнуться здешней едой, как и прочим.
Подумал, что, пожалуй, если возникнет нужда, выпускать соколицу опасно: она доверчива, может попасть незнамо в чьи руки. Завещать ее Кэраи, пусть заботится – не худшие руки. Если, конечно, он сам на своей жердочке усидит – а это вызывает сомнения.
Оленина удалась отменная, даже все нужные травы нашлись; глаза закрыть – и прямо как жена приготовила.
Истэ снова была в его доме. Молчаливая, безразличная ко всему - да с ней и не пытались говорить. Она сидела, сложив руки, в маленькой комнате под замком, и почти никто не знал, кто эта женщина - а он, изменив всей выучке, метался по своим покоям, Ариму следовал за ним, как тень.
- Она мать, в конце концов! Она не должна была возвращаться… Пускай хотела мести, но не такой же, не так! Пускай бы успела устроить смуту, но неужто не волнует жизнь дочерей? Может, она повредилась в уме? Лезть в клетку с хассой... - сказал, мимоходом вспомнив девочку-вышивальщицу из уже такого далекого лета. -
- Может, Истэ искала смерти? – предположил Ариму.
- Искала бы, нашла бы раньше… Но теперь у меня выбора нет, придется сделать так, чтобы никто больше о ней не услышал.
- А ее дочери?
- Позаботься о хорошей семье для них.
- А может, все-таки… - нерешительно начал Ариму, и замолчал.
- Родным их нельзя отдавать, это означало бы наше признание. А сами девочки еще слишком малы и родились не здесь, они не знают о прошлом матери.
- Вы сможете... отдать приказ о ее смерти? Брат ваш не смог даже в ярости. Дважды...
- Я, увы, не в ярости, совсем даже наоборот. Когда велел ей уехать, еще был зол на Истэ, сейчас уже нет.
- Ради Тайрену… - нерешительно начал Ариму.
- Не проси, ты же знаешь – это последнее, что мне сейчас хотелось бы делать. Я пытался дать ей шанс. Она им не воспользовалась.
Здесь, на севере, родственные связи - не нитки, а толстые корни, просто так не перерубить. Даже не кровная родня, даже, можно сказать, бывшая... все равно не так просто.
Может, зря он вернулся. Надо было умирать в Мелен. И пошло оно всё в выгребную яму.
…Был в роду Таэна один клятвопреступник, затесался среди достойных людей. С ним бы поговорить любопытно – у него, наверное, тоже оправдания для себя находились.
Сбежал, не мог находиться с ней под одной крышей. Бесцельно бродил по дому, в котором прошли его детство и юность, не мог сосредоточиться ни на одной мысли - ворохи докладов и прошений, принесенных по его приказу в библиотеку, так и лежали впустую.
За весь день даже не заглянул в бумаги - и мимо библиотеки прошел только раз. Там неподалеку был коридор; оказавшись в нем, ощутил пряный, тревожащий запах погребальных курений. Но в доме все были живы... и все-таки словно невидимый дымок струился из-под закрытой двери, за которой полгода назад пролилась кровь, много крови...
Больше не заглядывал в то крыло, а под вечер пришел Ариму.
Он враз почернел и ссохся.
- Вернемся завтра, - сказал Кэраи.
Теперь в обоих домах не будет покоя.
Не обращался к Ариму с поручениями два дня, вообще не заговаривал, словно и не замечал, но и не отсылал от себя.
Затем - был поздний вечер, и Ариму зажигал лампы в комнате и одну свечу на столе - все же спросил:
- Она что-то сказала?
- Нет, ничего.
- Хватит врать, - такая тишина наступила, что, кажется, было слышно, как потрескивают горящие фитили.
- Она сказала, господин, что слухи все равно поползли, их уже не удастся сдержать. Что когда мертвые возвращаются, это не сулит живым ничего хорошего. И что ваш Дом теперь всегда будет отмечен убийством - жены одного и родственницы другого.
- Ей позволили все это сказать?
- Я не решился...
- Понимаю, ты помнишь, кем она была.
Прикрыл глаза, но пламя свечи все равно плясало перед ними.
"Когда мертвые возвращаются..."
Когда Рииши в третий раз навестил дом Аэмара, ему впервые после встречи на кладбище довелось поговорить с Майэрин наедине. Этого не полагалось, но госпожа Аэмара, спохватившись о чем-то своем, поспешила в дом из убранной для гостей беседки, и служанку с собой прихватила.
В таких беседках принимали посетителей, которые предпочитали больше времени провести в саду, чем под крышей. А в стены этого роскошного дома он сам не стремился.
Майэрин была тише обычного, и еще более сосредоточенная. Лицо стало едва ли не прозрачным, а глаза совсем огромными.
Как только хозяйка покинула беседку, Рииши и Майэрин вышли тоже. Не хватало еще, чтоб потом начали плодиться какие-то слухи.
Брели по сырой аллее; искусно тут все было устроено, даже сейчас, когда все выглядело темно-промокшим, а остатки снега стали серыми, сад радовал глаз.
Им всегда было, о чем поговорить – о прочитанных книгах, о войне, о делах человеческих. Личное далеко обходили стороной. Обычно, но не теперь – смысл тянуть?
Река здесь делала резкий изгиб, журча среди камней, а берег слегка поднимался. Сайэнн заслушалась, как поет клест, выпустила поводья – и зря. Что-то испугало ее скакуна, он встал на дыбы, выбросив девушку из седла, та прокатилась по мокрому глинистому склону и оказалась в воде.
Было больно, а камни, ледяные и скользкие, не давали подняться, а еще тяжелая намокшая одежда мешала. Барахталась, и обида была сильнее боли и холода – и досада, что так нелепо упала и глупо выглядит. Видела бы ее сейчас жена командира! Вот бы посмеялась, сказала – так и надо этой разряженной глупой кукле.
Послышался оклик – Сайэнн вскинула голову и увидела силуэт всадника неподалеку, и человек и лошадь показались ей черными, будто против солнца. Или у нее в глазах уже все темнело и переливалось?
Человек соскочил с коня, устремился к ней прямо по камням, не тратя времени на обход по берегу. Не добежал, скорее, долетел: ухитрялся выбирать только глыбы, торчащие из воды, и ни разу не поскользнулся.
Вот он уже и рядом.
- Вставайте!
Девушка ухватилась за протянутые руки, он ее поддержал.
- Осторожней! Наступайте сюда, - вскоре они были на сухом месте. Сайэнн, хотя все тело ломило от холода, узнала нежданного помощника:
- Это вы…
- Потом, - перебил ее. – Вы не пострадали?
- Кажется, нет… ушиблась, но это пройдет.
Бросила взгляд на камни, между которыми только что барахталась. Ей показалось, что в струйках, огибающих гладкие бока валунов, промелькнуло тело рыбы. Вот кому хорошо…
– Вы одна? Где ваша лошадь?
- Убежала. Не знаю, где она.
Плечи девушки окутала теплая куртка, это было лучшее, что случилось в ее жизни.
- Идемте. Я отвезу вас домой.
Вскоре он уже подсаживал ее в седло своего скакуна. Сайэнн, хотя чувствовала себя промерзшей и избитой, поразилась: лошадь словно спала, порой вздрагивая от плохих снов.
- Может быть, лучше будет добраться до заставы? – робко спросила Сайэнн, пытаясь сесть поудобней, чтоб не ныли ушибы. - Там обо мне позаботятся и переправят в крепость…
Молодой человек взял повод, собираясь вести животное.
- Нет. Ваши служанки в селении, а на заставе могут позаботиться о лошади, не о девушке.
- Но до села далеко…
- Нет, - глядя на нее снизу вверх снова ответил он, на сей раз с улыбкой, совсем мальчишеской. – Не беспокойтесь, тут есть тропа…
Потянул повод, и конь послушно направился прямо в заросли сухого болиголова. Шагов через десять они действительно оказались на звериной тропе, совершенно невидимой с дороги. Порой приходилось резко сворачивать, иногда спускаться со склона, довольно крутого для коня. И от ветвей надо было уклоняться, ладно хоть лошадь шла шагом. Без проводника девушка никуда бы не добралась, осталась умирать в зарослях, но молодой человек будто родился и вырос в этих местах. Сайэнн решила расспросить его – но после, пока у нее зуб на зуб не попадал, хотя без куртки совсем бы пропала. Жаль, что он не поднялся в седло сам, она бы позволила… а было б теплее.
Хотя, если б увидел кто… не надо лишних расспросов. Но ведь никого нет…
До селения добрались действительно быстро.
Вот и дом – и даже Минору не караулит у входа. Совсем бы некстати было.
Спаситель Сайэнн помог ей спуститься, ударил молоточком в медную пластину, висевшую у ворот.
- Отогревайтесь, - сказал с лаской в голосе, будто давно относился к девушке с большой приязнью. Так посмотрел… тепло стало.
- Вы не зайдете?
- Сейчас они должны думать только о вас.
- Я… так благодарна вам.
- Ерунда. Ну вот, за вами идут, - заметив, что открываются ворота, пристально посмотрел на нее – уже с седла, и тронул повод; лошадь сразу побежала быстрой рысью, исчезнув за поворотом.
Только тут спохватилась Сайэнн – куртка осталась у нее. И имени не спросила.
***
За стенкой ругались слуги из местных. Совсем распустились, поняв, что приставлены уже не к почетному гостю, но почти пленнику. В глаза ничего поперек не говорили, веления исполняли, хоть и с видимой неохотой, но стоило им шагнуть за дверь, начинали вести себя, как хозяева. С личными прислужниками Камарена все чаще не могли поделить какие-то мелочи. Спасибо, речь у Детей Солнечной Птицы довольно-таки мелодичная, если отрешиться от слов, звучание не раздражает.
Правда, все равно хоть волком вой – толком некуда выйти, только ждать день за днем, вспомнят ли о нем сородичи в Столице, договорятся о возвращении на родину или к ним, снова в золотые чужие сады – но в большую безопасность.
Все чаще снился дом, но как следует разглядеть лица близких что-то мешало, они являлись перед внутренним взором как бы полустертыми или подернутыми туманом.
- Что, подруга, найдешь дорогу, если я тебя выпущу? – спросил он соколицу, которая мрачно смотрела на него с вершины клетки. Почтовые птицы находят дорогу, но Гуэйя никогда не улетала далеко. Хотя охотилась там, на далекой родине, среди лугов и озер…
- Если будет все плохо, придется тебя выпустить, - с легким вздохом сказал северянин. – Хотя здесь тебя бы ценили, да…
Топот бегущих ног в коридоре, испуганные быстрые реплики – слуги кидали их друг другу, как риэстийские дети тряпичный мяч в игре. Еще од того, как слуга с известием возник на пороге, Камарен уже понял, кто пожаловал в гости.
Обрадовался, и будто вдохнул свежего воздуха: всяко лучше, чем ожидание едва ли не взаперти. Поспешил во входной двери, но не успел.
Кэраи Таэна появился в коридоре сразу за слугой, хотя вроде не спешил, а весть о его приходе прозвучала только что. Ах ты, ящерица зеленая, восхитился посол. Давно знал, что вся ваша предписанная неторопливость такая же настоящая, как герои в театре.
- Рад приветствовать, чем обязан такому приятному визиту? – спросил посол, приглашая гостя в лучшую комнату. Распорядился принести вино и закуску. Понял: мог и вовсе ничего не сказать, и без того бы все принесли.
Со слуг – местных уроженцев - будто шквальным порывом ветра смело всю небрежную самоуверенность. Жутковато стало от зрелища, как в один миг живые, хоть и довольно нахальные люди превратились в домашнюю утварь вроде подсвечников или столиков. Господин Тэна-младший так на них и смотрел. Но уж лучше так, чем взгляд, который достался послу.
Впервые в жизни брат хозяина Хинаи выглядел живым человеком, а не воплощением правил этикета, впервые лицо его выражало что-то, помимо сдержанной вежливости – и по этой причине посол понял, что ему самому, простонародно выражаясь, крышка.
Прошелся по комнате, в которой ни разу не был, разглядывал вещицы, привезенные с родины посла, остановился возле клетки с соколицей. Она смотрела на гостя вполне благосклонно, не то что на Энори.
- Красивая птица. Соколами ваш край тоже славится, не только оленями?
Ты прекрасно знаешь все о моем край, подумал Камарен. Вслух, разумеется, не сказал.
- Шпионами тоже славится?
- Не понимаю вас.
- Да, верно… шпионы, слух о которых идет повсюду, непригодны к своему делу. Как и заговорщики. И если первых я потерпел бы – все мы пользуемся чужими ушами, то заговорщиков мне хватает своих.
- О чем…
Гость опустился на стул, стоящий возле окна, указал Камарену на другой, стоявший напротив.
- Сразу было понятно, что все, что вы сделаете здесь, будет с ведома нашей Столицы и, вероятно, Благословенного. Мне было интересно, что именно. Сейчас я хочу знать.
- Это не слишком похоже на предложение побеседовать, - ответил посол, чувствуя, как по телу разливается холодок пугающе-азартного предвкушения..
- Я не имею права вам угрожать… за вами поддержка не только Аталина, но и моей страны, которой очень хочется объединить земли под одним крылом. Но есть одна малость – здесь моя родина. И для нас игры кончились. Поэтому либо вы сейчас выкладываете все, что известно, либо не сходите с этого места.
- Прямолинейно, - поразмыслив, сказал Камарен. – Но могу я хотя бы узнать, что случилось?
- Нет. Не собираюсь помогать вам улизнуть.
Он на грани, подумал посол. Если уж так заговорил, отбросив в сторону все привычные их иносказания…
Упираться было бы глупо. Война развязана, Риэста получит золото, он исполнил свое поручение. Здесь сказали бы – долг. Перед кем, непонятно; перед судьбой, разве что?
Так что почему бы и не рассказать все как есть. Напоследок еще раз побывать игроком, а не фишкой.
Говорил не торопясь, особо ничего не скрывая, но фразы привычно обдумывал. Чувствовал себя весьма неуютно под взглядом неожиданно посветлевших глаз. Это не был свет доброты и понимания – скорее, выпавший снег, окончательно закрывающий дверь за летом.
- И для Нэйта, и для Аэмара я был обещанием помощи Риэсты и снисходительности Столицы, - закончил посол. – Оба семейства старались ради войны, но потом власть должны были получить Жаворонки, а не Тритоны.
- Почему?
- Тори был слишком умен и готов двигаться сколько угодно, лишь бы сохранить богатство. А положение – он не сомневался – сумел бы потом вернуть, пусть руками сына или внука. Но Тори умер, и все стало еще проще.
Подумав - в душе все протестовало - он назвал и женщину, чьи послания так и не передал; такая маленькая тайна, и увы, запоздавшая. Ее все равно вот-вот отыщут, она прячется лишь чтобы посильнее разжечь пожар и сама в нем сгореть.
Только про Энори не сказал. Собственно, его помощь уже не имела значения, но природное чутье вопило в голос – упомянешь о нем, и в самом деле не встанешь с этого стула. Господин Таэна-младший пришибет тебя собственноручно. А откуда-то из самых глубин рассудка пробивалось еще более странное – подспудный ужас, словно подошел к самому краю и вот-вот сорвешься. Прямая угроза Кэраи казалась рядом с этим почти ерундой.
А тот поднялся, бросил взгляд на клетку с соколицей. Произнес задумчиво, почти доброжелательно:
- Если бы вдруг вам удалось вернуться на родину, вас бы считали героем? Или убили – ведь Аталин не собирался ссориться с нашей страной, и человек, способный все рассказать, опасен?
- Понятия не имею, - честно сказал Камарен. – А не все равно ли? Я служу своей стране, вы – не знаю.
Гость ушел, ничего не сказав напоследок, оставив полную неясность, пронеслась гроза над головой или ее еще не было. Терять все равно уже было нечего, и Камарен велел приготовить любимое домашнее блюдо из оленины – такое, как не пробовал уже много месяцев. Старался проникнуться здешней едой, как и прочим.
Подумал, что, пожалуй, если возникнет нужда, выпускать соколицу опасно: она доверчива, может попасть незнамо в чьи руки. Завещать ее Кэраи, пусть заботится – не худшие руки. Если, конечно, он сам на своей жердочке усидит – а это вызывает сомнения.
Оленина удалась отменная, даже все нужные травы нашлись; глаза закрыть – и прямо как жена приготовила.
***
Истэ снова была в его доме. Молчаливая, безразличная ко всему - да с ней и не пытались говорить. Она сидела, сложив руки, в маленькой комнате под замком, и почти никто не знал, кто эта женщина - а он, изменив всей выучке, метался по своим покоям, Ариму следовал за ним, как тень.
- Она мать, в конце концов! Она не должна была возвращаться… Пускай хотела мести, но не такой же, не так! Пускай бы успела устроить смуту, но неужто не волнует жизнь дочерей? Может, она повредилась в уме? Лезть в клетку с хассой... - сказал, мимоходом вспомнив девочку-вышивальщицу из уже такого далекого лета. -
- Может, Истэ искала смерти? – предположил Ариму.
- Искала бы, нашла бы раньше… Но теперь у меня выбора нет, придется сделать так, чтобы никто больше о ней не услышал.
- А ее дочери?
- Позаботься о хорошей семье для них.
- А может, все-таки… - нерешительно начал Ариму, и замолчал.
- Родным их нельзя отдавать, это означало бы наше признание. А сами девочки еще слишком малы и родились не здесь, они не знают о прошлом матери.
- Вы сможете... отдать приказ о ее смерти? Брат ваш не смог даже в ярости. Дважды...
- Я, увы, не в ярости, совсем даже наоборот. Когда велел ей уехать, еще был зол на Истэ, сейчас уже нет.
- Ради Тайрену… - нерешительно начал Ариму.
- Не проси, ты же знаешь – это последнее, что мне сейчас хотелось бы делать. Я пытался дать ей шанс. Она им не воспользовалась.
Здесь, на севере, родственные связи - не нитки, а толстые корни, просто так не перерубить. Даже не кровная родня, даже, можно сказать, бывшая... все равно не так просто.
Может, зря он вернулся. Надо было умирать в Мелен. И пошло оно всё в выгребную яму.
…Был в роду Таэна один клятвопреступник, затесался среди достойных людей. С ним бы поговорить любопытно – у него, наверное, тоже оправдания для себя находились.
Сбежал, не мог находиться с ней под одной крышей. Бесцельно бродил по дому, в котором прошли его детство и юность, не мог сосредоточиться ни на одной мысли - ворохи докладов и прошений, принесенных по его приказу в библиотеку, так и лежали впустую.
За весь день даже не заглянул в бумаги - и мимо библиотеки прошел только раз. Там неподалеку был коридор; оказавшись в нем, ощутил пряный, тревожащий запах погребальных курений. Но в доме все были живы... и все-таки словно невидимый дымок струился из-под закрытой двери, за которой полгода назад пролилась кровь, много крови...
Больше не заглядывал в то крыло, а под вечер пришел Ариму.
Он враз почернел и ссохся.
- Вернемся завтра, - сказал Кэраи.
Теперь в обоих домах не будет покоя.
Не обращался к Ариму с поручениями два дня, вообще не заговаривал, словно и не замечал, но и не отсылал от себя.
Затем - был поздний вечер, и Ариму зажигал лампы в комнате и одну свечу на столе - все же спросил:
- Она что-то сказала?
- Нет, ничего.
- Хватит врать, - такая тишина наступила, что, кажется, было слышно, как потрескивают горящие фитили.
- Она сказала, господин, что слухи все равно поползли, их уже не удастся сдержать. Что когда мертвые возвращаются, это не сулит живым ничего хорошего. И что ваш Дом теперь всегда будет отмечен убийством - жены одного и родственницы другого.
- Ей позволили все это сказать?
- Я не решился...
- Понимаю, ты помнишь, кем она была.
Прикрыл глаза, но пламя свечи все равно плясало перед ними.
"Когда мертвые возвращаются..."
Глава 20
Когда Рииши в третий раз навестил дом Аэмара, ему впервые после встречи на кладбище довелось поговорить с Майэрин наедине. Этого не полагалось, но госпожа Аэмара, спохватившись о чем-то своем, поспешила в дом из убранной для гостей беседки, и служанку с собой прихватила.
В таких беседках принимали посетителей, которые предпочитали больше времени провести в саду, чем под крышей. А в стены этого роскошного дома он сам не стремился.
Майэрин была тише обычного, и еще более сосредоточенная. Лицо стало едва ли не прозрачным, а глаза совсем огромными.
Как только хозяйка покинула беседку, Рииши и Майэрин вышли тоже. Не хватало еще, чтоб потом начали плодиться какие-то слухи.
Брели по сырой аллее; искусно тут все было устроено, даже сейчас, когда все выглядело темно-промокшим, а остатки снега стали серыми, сад радовал глаз.
Им всегда было, о чем поговорить – о прочитанных книгах, о войне, о делах человеческих. Личное далеко обходили стороной. Обычно, но не теперь – смысл тянуть?
