И не удержался, притянул к себе ближе. Ощутил, как она вздрогнула, подалась навстречу, будто давно этого хотела, раскрылась, как под солнцем бутон. Промелькнула в мыслях тень сожаления – как жаль, что это лишь видимость, выучка… поэтому и никогда не пытался упрочить связь с такими красавицами.
А, ладно, это потом.
Губы соприкоснулись; аромат меда наполнил комнату.
- Могу ли я надеяться на большее? – спросил тихо, опасаясь спугнуть явление медового луга.
- Более чем, - прошептала она, и последняя преграда пропала, а может, ее и не было.
Однако он впервые ощутил сожаление – ему нечего предложить этой великолепной женщине. Ничего, что не выглядело бы, не являлось… торговой сделкой.
Но эта мысль была мимолетной – не до того.
Не теряйте контроля, учила наставница. Главное, о чем должны помнить всегда. Вы должны понимать, что нужно собеседнику вашему, прежде чем он сам это поймет. И должны понимать, что сами намерены делать.
Если бы узнала она, как опозорилась лучшая ученица… не смогла бы жить дальше, наверное.
А ведь и то, что Лайэнэ сейчас едет домой, как ни в чем не бывало, воля случая, или Небес, у которых хорошее настроение.
Знала ведь, давно знала, каково ему сейчас, а вместо признания вины – сорвалась. Проникнуть в клетку хассы Макори и отобрать у нее кусок мяса из пасти и то было бы разумней.
…Так удивился, насколько нагло вела себя девица из Квартала… но ведь не мог догадаться, что за гость наведался к ней накануне; и весть из Лощины, непонятная, но угрожающая – и после этого жесткий разнос, и строгий запрет. Неудивительно, что Лайэнэ совсем потеряла рассудок. Повела себя с ним, будто с… да ни с кем себе такого не позволяла!
Не это ли неожиданно вызвало отклик? Он ведь тоже живой, только сам об этом не помнит. А она и не пыталась никогда прорваться через каменные доспехи, зачем бы?
И вот вся наука к демонам покатилась. Остались мужчина и женщина, как Сущим задумано. И она спокойно едет домой, и возможно, он даже не лишит ее своего доверия… если не поймет, что и его потеря контроля для Лайэнэ как на ладони. А ведь может понять.
Или ему все равно – ну кто она, в самом деле?
Неловко повернулась, а тут качнулись носилки – молодая женщина чуть вскрикнула, стукнувшись локтем о стенку. Нет, наставница точно сгорела бы со стыда, глядя, как ученица места себе не находит. А ведь когда расставались, еще полчаса назад, была веселой. И вот заметалась в носилках, будто рыбу из пруда выловили и в корзине несут на рынок.
Опозорилась – так давай, наверстывай. Будь отныне такой, как положено, и ошибок не повторяй, слишком много их у тебя, ошибок – за два года накопилось столько, сколько у доброй половины женщин за всю жизнь не наберется. Будь чуткой, внимательной, умной, беззаботной… какой там еще? Разберешься, не в первый раз.
…Но он все-таки запретил ей слежку. А продолжать надо, визит Энори очень дурной знак… и бессвязное его поведение, и глаза, то пустые, то шальные, то жестокие.
Нельзя пойти поперек запрета – и нельзя сложить руки и ждать. И главная беда в том, что ей отчаянно хочется соблюсти оба этих условия.
Уже повернули на дорогу, прямо ведущую к дому Лайэнэ. Та, не глядя, нашарила спрятанный в рукаве листок.
Все-таки не совсем забылась, когда потянулся к ней, успела увидеть выброшенное в ящик для бумаг скомканное письмо–распоряжение. Уже заверил написанное, но так и не отослал. Передумал, похоже. Или нужда отпала. Такие вещи уничтожают сразу или поручают это доверенным слугам, он хозяин дома, кажется, не успел до ее прихода, а потом забыл о письме.
Места на листе еще оставалось достаточно, а у Лайэнэ было довольно ловкости. Пока еще оставались в его кабинете, листок незаметно похитила.
Вряд ли он хватится.
Когда Нээле очнулась, рядом никого не было, но на полу дымились какие-то смоляные курения, а на скамье стояла наполовину пустая чашка с теплым отваром. Девушке очень хотелось пить, и она опустошила чашку, кем-то, видно, ненадолго оставленную.
Почти сразу открылась дверь, и появилась одна из монастырских женщин, всплеснула руками.
- Очнулась наша красавица!
Как девушке рассказали, ее не могли разбудить три дня, а настоятель сказал, что она беседует с духами.
- Ничего не помню, - пробормотала Нээле, растирая виски. Ей было совестно – заставила всех волноваться. Но, кажется, на нее не были сердиты; поглядывали с уважением и некой опаской, будто она и впрямь слетала на небеса.
Настоятель велел ей явиться, но не сейчас – пока он был занят молитвой, длящейся сутки.
Жизнь эти три дня шла своим чередом, новость была только одна, но плохая для Нээле – Муха сбежал. Нашел попутчиков од села близ Сосновой…
«Я помню, он заходил… верно, хотел попрощаться, но я тогда мало что поняла…»
Тревога добавилась к угрызениям совести – могла же остановить. Возможно, мальчик дойдет до Сосновой, но от крепости его прогонят наверняка. Какой бы он ни был шустрый, там он не нужен.
А вот она, кажется, стала нужна монахам... отец-настоятель некий знак получил, и теперь к Нээле присматриваются особенно пристально.
А Муха эти три дня был счастлив, шагая меж сосновых склонов. Увидел как-то с обрыва: они высились причудливо, словно бросили наземь зеленое мохнатое одеяло, и складки легли как попало. Влажный и серый от тумана воздух был насыщен запахами хвои. Все радовало мальчишку, выросшего в куда более сухих и открытых местах. Попутчиками его стали двое – крестьянин с сыном-подростком. Они немного знали эти края, но шли не к самой крепости, вскоре собрались сворачивать к востоку, к холмистым низинам.
Муха сказал, что пойдет дальше один.
Ему говорили – а одиночку сгинешь в здешних горах! Не люди, так волки, не волки, так нечисть, оголодавшая после зимы. Но мальчишка уперся, как стадо волов.
Волки боятся огня, от нечисти есть амулет с благословением самого настоятеля.
- Мне говорили – дорога одна. Вон та зеленоватая звезда стоит над Сосновой, значит, я знаю, куда идти. Через неделю уже буду там.
Да, пожалуй, через неделю… по прямой было бы вдвое меньше, но тропа петляет по горам, присаживается отдохнуть возле каждого склона.
Мужчина с сыном переглянулись, отдали Мухе холщовую сумку-мешок с провизией. Второй оставили себе.
- Мы-то не пропадем, и деревни встретим быстрее, чем ты.
В сумке – немного лепешек, сушеных кореньев, и кусок вяленой рыбы. На неделю негусто, но хватит. Не в первый раз голодать.
Волки начали часто выть возле Сосновой.
- Зимой, когда гон, их почти не слышно, и в конце весны тоже притихнут – будут щенков выводить, - говорил Лиани старожилы.
В земельных ему редко доводилось встречать в пути многоголосные заунывные волчьи песни. Серые стражи леса нечасто заходили в срединные округа Хинаи. А тут с каждым днем все ближе подбирались к стенам, вой мешался с промозглым туманом.
Как ни странно, юноше нравилось слышать эти тоскливые переливы – в них была своя жизнь, своя история. Он мало что знал о волках, но уважал их, и они были понятны – такие же обитатели гор, как и люди. Куда понятней, чем горные духи. Тех в крепости не боялись, но порой, находясь в дозоре, Лиани замечал то подвешенную на ветку тесьму, то иной мелкий дар.
Это все было обычным делом и началось задолго не до его прибытия в Сосновую даже – а до его рождения. Хуже оказались новые, упорные слухи, вызванные войной: о нечисти, которая помогает рухэй, разрывая на части солдат Хинаи. Она появлялась не каждую ночь, и жертв было куда меньше, чем в сражении, но страху – много больше.
Часто говорили и о неведомой горной твари на стороне противника, той, которая помогла людям У-Шена перейти вдоль хребта Эннэ. Одним колдунам такое не под силу, недаром они столько лет сидели тихо. А ей подвластны тепло и холод, вода и камни... многие верили в это.
- Просто их шпионы хорошо знали горы, тихо сидели, а между тем разведали, - предположил один из давних обитателей крепости.
- А кто их отряды в Долине связывает меж собой и направляет, когда вот-вот и ловушка должна бы захлопнуться? Для того, чтобы всюду успеть, крылья нужны, или чары какие. Нет, пленные говорили - это та горная тварь.
Могло ли такое быть? Сам Лиани давно решил, что поверит, если увидит невероятное своими глазами. Знал уже, что бывает по-всякому: и вздорная вроде бы выдумка оказывается правдой, и наоборот.
К этим разговорам привык; тренировал новобранцев, которые уже понемногу начинали походить на солдат, проводил время с веселой Кэйу и своим начальником Амая, который видел в юноше скорее товарища, чем подчиненого.
Но все чаще звучали другие речи, расползавшиеся, как туман по ущелью. Толковали о том, что отряд чужаков вроде бы видели в северной части Юсен. Но пока это были смутные слухи: то вроде бы кто-то из беженцев заметил чужого солдата, а то крестьянин наткнулся на невесть чей след.
Но перепуганные люди ничего толком сказать были не в состоянии, да и те, кто добрался до Сосновой или ее окрестностей, передавали все с чужих слов.
Тем не менее слухи и в крепости множились. Лиани старался их пресечь, но не мог. И старшие командиры не могли: от них таились, с виду выражая покорность. И не очень ясно было, кого наказывать всерьез, а Лиани выдавать никого не хотел.
Офицер Амая как-то учинил ему полушутливый допрос, понимая, что старожилы и новобранцы вряд ли стихают при появлении юноши, уже показавшего, что сердце у него доброе; но что ему были те расспросы! Молодой командир уж никак не Макори, он, даже рассерженный, не выглядел грозным.
Особенно часто говорил на запретную тему один из солдат – лет около тридцати, проворный и крепкий, он прихрамывал; службе в крепости это не мешало, но на войну его не отправили. И больше всего он боялся, что война теперь сама к нему явится.
- Это было бы умно, закрепиться в Юсен, - соглашались с ним товарищи. И возражали тут же:
- Но одно дело в начале хребта – а вглубь горной цепи идти по незнакомым тропам, опасаясь половодья и оползней? Зачем? Разорить еще пару деревушек, запастись провиантом? Нет, они сидят где-то недалеко от Трех Дочерей, выжидают момент – зайти нашим войскам в тыл… -
- Мне снятся вещие сны, - не сдавался хромой, и волосы его на солнце отсвечивали рыжим – видно, текла в нем кровь восточных соседей. – Снилось, что напали на нас… что эти стены горят, то, что в них есть деревянного.
- Пить меньше надо, - пробурчал кто-то.
- Кто-нибудь ждал, что они зимой попрут? То-то. А они, сволочи, напали в самые мерзкие дни, когда в горы соваться опасно. Хотя ведь тоже не козы, скакать по обледенелым и шатким камням.
- А теперь талые воды, сель... И провианта негде добыть, наши солдаты само все деревни обобрали для севера.
- Если и впрямь вызвали себе нелюдского помощника, пройдут там, где и намека на тропу отродясь не бывало, а начнут отступать, догонять бесполезно - дорога будет отрезана.
Эту речь слышал Лиани, как и ранее – ей подобные; но сам задумался о том, чьей помощью моги заручиться враги, и прервать не успел. Заместитель командиры Таниеры уже шагал в сопровождении четырех солдат, его худое лицо было как зимняя туча; схватили всех участников беседы, и Лиани заодно, за то, что стоял рядом.
Его отпустили вскоре, строжайше выговорив за снисходительность. Остальных ждало наказание, а рыжеватого сновидца – смерть за попытку подорвать боевой дух.
Лиани вместе с Амая наблюдал за тем, как он умер – и, хоть на сердце лежал здоровенный камень, с приговором был согласен. Еще полгода назад выступил бы в защиту… только успел понять, как подобные речи влияют и на без того испуганных, не желающих сражаться людей. Покажи им какой-нибудь зловещий силуэт в тумане – разбегутся ведь, и сдержать будет некому.
- Попомните еще мое слово, - сказал сновидец перед тем, как навсегда замолчать. Если хотел напоследок посеять побольше страха, своего добился.
- Он не последний, - сумрачно сказал Амая, когда расходились. – Помяни мое слово, скоро еще найдутся, и никакими казнями их не проймешь.
В ту же ночь не вернулись разведчики – должны были придти на заставу к северу от Сосновой, доложить обстановку. Тогда отправились на поиски пропавших. Небольшой отряд из крепости зашел довольно далеко, отыскивая следы их или вражеские; полил дождь, несколько человек едва не попали под оползень, пытаясь разведать дикую тропу – но безрезультатно, ничего отыскать не сумели.
Сайэнн послышалось: кто-то кашлянул в коридоре; гость ее кивком подтвердил – не одни. Стены и двери здесь, в Сосновой, сделаны были на совесть, даже в подсобных помещениях говорить можно было спокойно, не опасаясь, что подслушают. Получше, чем в иных богатых домах. Но Сайэнн оставила чуть приоткрытой дверь. Считала это безумием, но Энори настаивал, а идти поперек его воли оказалось совсем невозможно, как против наступающего рассвета: улыбается, а ты уже исполняешь сказанное.
Вот и услышала. Подскочила, набросила на плечи домашнее шерстяное платье; всего несколько шагов – и она уже в коридоре. Шагах в пяти от двери замерла служанка – в напряженной позе, немного согнувшись, она, видно, прислушивалась, а то и подкрадывалась, и не ожидала такой прыти от молодой госпожи. Заметив хозяйку, низко склонилась. В юбке и кофте цветов серого камня и мха – так одевались здешние слуги - женщина показалась Сайэнн ожившим духом здешних гор. Мелким, но недобрым духом.
Этой служанке – пронырливой, с хитрым лицом – она никогда не доверяла. Никогда не брала ее с собой в селение, да та и не стремилась – тут обхаживала какого-то солдата. Помимо нее, в Сосновой неотлучно жила еще одна женщина, которую наняли прислуживать Сайэнн, и разумно им было оставаться здесь, всегда поддерживать порядок и уют к ее приезду. Чтобы не кидаться сразу же стряхивать пыль и проветривать покрывала.
- Что ты здесь делаешь? – недобро спросила девушка, и голос прозвучал почти грубо из-за старания не выдать свой страх.
- Госпожа, - служанка склонилась, едва не коснувшись пола широкими рукавами верхней кофты, - Мне послышалось, вы говорите с кем-то.
- С кем я, по-твоему, могу тут разговаривать, если рядом нет никого?
- Я подумала…
- Это была бабочка, дура. Просто ночной мотылек прилетел на мое окно, привлеченный светом! А ты почему здесь? Я не звала.
К радости Сайэнн, отведенные ей покои были устроены так, что служанка за стенкой зова все равно не услышала бы. Приходилось в коридоре ударять в подвешенную медную пластину. Многих бы сердила такая необходимость, а Сайэн видела в этом еще кусочек свободы.
- Пошла прочь, - сказала она, прикусывая губу, - Иначе пожалуюсь, что ты шпионишь за мной.
Женщина, пятясь, дошла до лестницы, и только тут отважилась немного развернуться, стала спускаться боком. Сайэнн дождалась, пока она скроется, и тень ее, большая, черная, исчезнет со стены. Вернулась в комнату, нырнула меж протянутых рук.
- Если она вернется…
- Не вернется, - его слова всегда успокаивали, хотя как бы проведал, что собирается сделать служанка?
- Но вдруг она слышала…
- Вряд ли что-то успела понять, слишком далеко стояла.
- Я так испугалась… если бы она попыталась войти, или привела стражу…
- Не успела бы, - ответил Энори так спокойно, словно находился в собственном доме, в полной безопасности.
А, ладно, это потом.
Губы соприкоснулись; аромат меда наполнил комнату.
- Могу ли я надеяться на большее? – спросил тихо, опасаясь спугнуть явление медового луга.
- Более чем, - прошептала она, и последняя преграда пропала, а может, ее и не было.
Однако он впервые ощутил сожаление – ему нечего предложить этой великолепной женщине. Ничего, что не выглядело бы, не являлось… торговой сделкой.
Но эта мысль была мимолетной – не до того.
***
Не теряйте контроля, учила наставница. Главное, о чем должны помнить всегда. Вы должны понимать, что нужно собеседнику вашему, прежде чем он сам это поймет. И должны понимать, что сами намерены делать.
Если бы узнала она, как опозорилась лучшая ученица… не смогла бы жить дальше, наверное.
А ведь и то, что Лайэнэ сейчас едет домой, как ни в чем не бывало, воля случая, или Небес, у которых хорошее настроение.
Знала ведь, давно знала, каково ему сейчас, а вместо признания вины – сорвалась. Проникнуть в клетку хассы Макори и отобрать у нее кусок мяса из пасти и то было бы разумней.
…Так удивился, насколько нагло вела себя девица из Квартала… но ведь не мог догадаться, что за гость наведался к ней накануне; и весть из Лощины, непонятная, но угрожающая – и после этого жесткий разнос, и строгий запрет. Неудивительно, что Лайэнэ совсем потеряла рассудок. Повела себя с ним, будто с… да ни с кем себе такого не позволяла!
Не это ли неожиданно вызвало отклик? Он ведь тоже живой, только сам об этом не помнит. А она и не пыталась никогда прорваться через каменные доспехи, зачем бы?
И вот вся наука к демонам покатилась. Остались мужчина и женщина, как Сущим задумано. И она спокойно едет домой, и возможно, он даже не лишит ее своего доверия… если не поймет, что и его потеря контроля для Лайэнэ как на ладони. А ведь может понять.
Или ему все равно – ну кто она, в самом деле?
Неловко повернулась, а тут качнулись носилки – молодая женщина чуть вскрикнула, стукнувшись локтем о стенку. Нет, наставница точно сгорела бы со стыда, глядя, как ученица места себе не находит. А ведь когда расставались, еще полчаса назад, была веселой. И вот заметалась в носилках, будто рыбу из пруда выловили и в корзине несут на рынок.
Опозорилась – так давай, наверстывай. Будь отныне такой, как положено, и ошибок не повторяй, слишком много их у тебя, ошибок – за два года накопилось столько, сколько у доброй половины женщин за всю жизнь не наберется. Будь чуткой, внимательной, умной, беззаботной… какой там еще? Разберешься, не в первый раз.
…Но он все-таки запретил ей слежку. А продолжать надо, визит Энори очень дурной знак… и бессвязное его поведение, и глаза, то пустые, то шальные, то жестокие.
Нельзя пойти поперек запрета – и нельзя сложить руки и ждать. И главная беда в том, что ей отчаянно хочется соблюсти оба этих условия.
Уже повернули на дорогу, прямо ведущую к дому Лайэнэ. Та, не глядя, нашарила спрятанный в рукаве листок.
Все-таки не совсем забылась, когда потянулся к ней, успела увидеть выброшенное в ящик для бумаг скомканное письмо–распоряжение. Уже заверил написанное, но так и не отослал. Передумал, похоже. Или нужда отпала. Такие вещи уничтожают сразу или поручают это доверенным слугам, он хозяин дома, кажется, не успел до ее прихода, а потом забыл о письме.
Места на листе еще оставалось достаточно, а у Лайэнэ было довольно ловкости. Пока еще оставались в его кабинете, листок незаметно похитила.
Вряд ли он хватится.
Глава 24
Когда Нээле очнулась, рядом никого не было, но на полу дымились какие-то смоляные курения, а на скамье стояла наполовину пустая чашка с теплым отваром. Девушке очень хотелось пить, и она опустошила чашку, кем-то, видно, ненадолго оставленную.
Почти сразу открылась дверь, и появилась одна из монастырских женщин, всплеснула руками.
- Очнулась наша красавица!
Как девушке рассказали, ее не могли разбудить три дня, а настоятель сказал, что она беседует с духами.
- Ничего не помню, - пробормотала Нээле, растирая виски. Ей было совестно – заставила всех волноваться. Но, кажется, на нее не были сердиты; поглядывали с уважением и некой опаской, будто она и впрямь слетала на небеса.
Настоятель велел ей явиться, но не сейчас – пока он был занят молитвой, длящейся сутки.
Жизнь эти три дня шла своим чередом, новость была только одна, но плохая для Нээле – Муха сбежал. Нашел попутчиков од села близ Сосновой…
«Я помню, он заходил… верно, хотел попрощаться, но я тогда мало что поняла…»
Тревога добавилась к угрызениям совести – могла же остановить. Возможно, мальчик дойдет до Сосновой, но от крепости его прогонят наверняка. Какой бы он ни был шустрый, там он не нужен.
А вот она, кажется, стала нужна монахам... отец-настоятель некий знак получил, и теперь к Нээле присматриваются особенно пристально.
А Муха эти три дня был счастлив, шагая меж сосновых склонов. Увидел как-то с обрыва: они высились причудливо, словно бросили наземь зеленое мохнатое одеяло, и складки легли как попало. Влажный и серый от тумана воздух был насыщен запахами хвои. Все радовало мальчишку, выросшего в куда более сухих и открытых местах. Попутчиками его стали двое – крестьянин с сыном-подростком. Они немного знали эти края, но шли не к самой крепости, вскоре собрались сворачивать к востоку, к холмистым низинам.
Муха сказал, что пойдет дальше один.
Ему говорили – а одиночку сгинешь в здешних горах! Не люди, так волки, не волки, так нечисть, оголодавшая после зимы. Но мальчишка уперся, как стадо волов.
Волки боятся огня, от нечисти есть амулет с благословением самого настоятеля.
- Мне говорили – дорога одна. Вон та зеленоватая звезда стоит над Сосновой, значит, я знаю, куда идти. Через неделю уже буду там.
Да, пожалуй, через неделю… по прямой было бы вдвое меньше, но тропа петляет по горам, присаживается отдохнуть возле каждого склона.
Мужчина с сыном переглянулись, отдали Мухе холщовую сумку-мешок с провизией. Второй оставили себе.
- Мы-то не пропадем, и деревни встретим быстрее, чем ты.
В сумке – немного лепешек, сушеных кореньев, и кусок вяленой рыбы. На неделю негусто, но хватит. Не в первый раз голодать.
***
Волки начали часто выть возле Сосновой.
- Зимой, когда гон, их почти не слышно, и в конце весны тоже притихнут – будут щенков выводить, - говорил Лиани старожилы.
В земельных ему редко доводилось встречать в пути многоголосные заунывные волчьи песни. Серые стражи леса нечасто заходили в срединные округа Хинаи. А тут с каждым днем все ближе подбирались к стенам, вой мешался с промозглым туманом.
Как ни странно, юноше нравилось слышать эти тоскливые переливы – в них была своя жизнь, своя история. Он мало что знал о волках, но уважал их, и они были понятны – такие же обитатели гор, как и люди. Куда понятней, чем горные духи. Тех в крепости не боялись, но порой, находясь в дозоре, Лиани замечал то подвешенную на ветку тесьму, то иной мелкий дар.
Это все было обычным делом и началось задолго не до его прибытия в Сосновую даже – а до его рождения. Хуже оказались новые, упорные слухи, вызванные войной: о нечисти, которая помогает рухэй, разрывая на части солдат Хинаи. Она появлялась не каждую ночь, и жертв было куда меньше, чем в сражении, но страху – много больше.
Часто говорили и о неведомой горной твари на стороне противника, той, которая помогла людям У-Шена перейти вдоль хребта Эннэ. Одним колдунам такое не под силу, недаром они столько лет сидели тихо. А ей подвластны тепло и холод, вода и камни... многие верили в это.
- Просто их шпионы хорошо знали горы, тихо сидели, а между тем разведали, - предположил один из давних обитателей крепости.
- А кто их отряды в Долине связывает меж собой и направляет, когда вот-вот и ловушка должна бы захлопнуться? Для того, чтобы всюду успеть, крылья нужны, или чары какие. Нет, пленные говорили - это та горная тварь.
Могло ли такое быть? Сам Лиани давно решил, что поверит, если увидит невероятное своими глазами. Знал уже, что бывает по-всякому: и вздорная вроде бы выдумка оказывается правдой, и наоборот.
К этим разговорам привык; тренировал новобранцев, которые уже понемногу начинали походить на солдат, проводил время с веселой Кэйу и своим начальником Амая, который видел в юноше скорее товарища, чем подчиненого.
Но все чаще звучали другие речи, расползавшиеся, как туман по ущелью. Толковали о том, что отряд чужаков вроде бы видели в северной части Юсен. Но пока это были смутные слухи: то вроде бы кто-то из беженцев заметил чужого солдата, а то крестьянин наткнулся на невесть чей след.
Но перепуганные люди ничего толком сказать были не в состоянии, да и те, кто добрался до Сосновой или ее окрестностей, передавали все с чужих слов.
Тем не менее слухи и в крепости множились. Лиани старался их пресечь, но не мог. И старшие командиры не могли: от них таились, с виду выражая покорность. И не очень ясно было, кого наказывать всерьез, а Лиани выдавать никого не хотел.
Офицер Амая как-то учинил ему полушутливый допрос, понимая, что старожилы и новобранцы вряд ли стихают при появлении юноши, уже показавшего, что сердце у него доброе; но что ему были те расспросы! Молодой командир уж никак не Макори, он, даже рассерженный, не выглядел грозным.
Особенно часто говорил на запретную тему один из солдат – лет около тридцати, проворный и крепкий, он прихрамывал; службе в крепости это не мешало, но на войну его не отправили. И больше всего он боялся, что война теперь сама к нему явится.
- Это было бы умно, закрепиться в Юсен, - соглашались с ним товарищи. И возражали тут же:
- Но одно дело в начале хребта – а вглубь горной цепи идти по незнакомым тропам, опасаясь половодья и оползней? Зачем? Разорить еще пару деревушек, запастись провиантом? Нет, они сидят где-то недалеко от Трех Дочерей, выжидают момент – зайти нашим войскам в тыл… -
- Мне снятся вещие сны, - не сдавался хромой, и волосы его на солнце отсвечивали рыжим – видно, текла в нем кровь восточных соседей. – Снилось, что напали на нас… что эти стены горят, то, что в них есть деревянного.
- Пить меньше надо, - пробурчал кто-то.
- Кто-нибудь ждал, что они зимой попрут? То-то. А они, сволочи, напали в самые мерзкие дни, когда в горы соваться опасно. Хотя ведь тоже не козы, скакать по обледенелым и шатким камням.
- А теперь талые воды, сель... И провианта негде добыть, наши солдаты само все деревни обобрали для севера.
- Если и впрямь вызвали себе нелюдского помощника, пройдут там, где и намека на тропу отродясь не бывало, а начнут отступать, догонять бесполезно - дорога будет отрезана.
Эту речь слышал Лиани, как и ранее – ей подобные; но сам задумался о том, чьей помощью моги заручиться враги, и прервать не успел. Заместитель командиры Таниеры уже шагал в сопровождении четырех солдат, его худое лицо было как зимняя туча; схватили всех участников беседы, и Лиани заодно, за то, что стоял рядом.
Его отпустили вскоре, строжайше выговорив за снисходительность. Остальных ждало наказание, а рыжеватого сновидца – смерть за попытку подорвать боевой дух.
Лиани вместе с Амая наблюдал за тем, как он умер – и, хоть на сердце лежал здоровенный камень, с приговором был согласен. Еще полгода назад выступил бы в защиту… только успел понять, как подобные речи влияют и на без того испуганных, не желающих сражаться людей. Покажи им какой-нибудь зловещий силуэт в тумане – разбегутся ведь, и сдержать будет некому.
- Попомните еще мое слово, - сказал сновидец перед тем, как навсегда замолчать. Если хотел напоследок посеять побольше страха, своего добился.
- Он не последний, - сумрачно сказал Амая, когда расходились. – Помяни мое слово, скоро еще найдутся, и никакими казнями их не проймешь.
В ту же ночь не вернулись разведчики – должны были придти на заставу к северу от Сосновой, доложить обстановку. Тогда отправились на поиски пропавших. Небольшой отряд из крепости зашел довольно далеко, отыскивая следы их или вражеские; полил дождь, несколько человек едва не попали под оползень, пытаясь разведать дикую тропу – но безрезультатно, ничего отыскать не сумели.
***
Сайэнн послышалось: кто-то кашлянул в коридоре; гость ее кивком подтвердил – не одни. Стены и двери здесь, в Сосновой, сделаны были на совесть, даже в подсобных помещениях говорить можно было спокойно, не опасаясь, что подслушают. Получше, чем в иных богатых домах. Но Сайэнн оставила чуть приоткрытой дверь. Считала это безумием, но Энори настаивал, а идти поперек его воли оказалось совсем невозможно, как против наступающего рассвета: улыбается, а ты уже исполняешь сказанное.
Вот и услышала. Подскочила, набросила на плечи домашнее шерстяное платье; всего несколько шагов – и она уже в коридоре. Шагах в пяти от двери замерла служанка – в напряженной позе, немного согнувшись, она, видно, прислушивалась, а то и подкрадывалась, и не ожидала такой прыти от молодой госпожи. Заметив хозяйку, низко склонилась. В юбке и кофте цветов серого камня и мха – так одевались здешние слуги - женщина показалась Сайэнн ожившим духом здешних гор. Мелким, но недобрым духом.
Этой служанке – пронырливой, с хитрым лицом – она никогда не доверяла. Никогда не брала ее с собой в селение, да та и не стремилась – тут обхаживала какого-то солдата. Помимо нее, в Сосновой неотлучно жила еще одна женщина, которую наняли прислуживать Сайэнн, и разумно им было оставаться здесь, всегда поддерживать порядок и уют к ее приезду. Чтобы не кидаться сразу же стряхивать пыль и проветривать покрывала.
- Что ты здесь делаешь? – недобро спросила девушка, и голос прозвучал почти грубо из-за старания не выдать свой страх.
- Госпожа, - служанка склонилась, едва не коснувшись пола широкими рукавами верхней кофты, - Мне послышалось, вы говорите с кем-то.
- С кем я, по-твоему, могу тут разговаривать, если рядом нет никого?
- Я подумала…
- Это была бабочка, дура. Просто ночной мотылек прилетел на мое окно, привлеченный светом! А ты почему здесь? Я не звала.
К радости Сайэнн, отведенные ей покои были устроены так, что служанка за стенкой зова все равно не услышала бы. Приходилось в коридоре ударять в подвешенную медную пластину. Многих бы сердила такая необходимость, а Сайэн видела в этом еще кусочек свободы.
- Пошла прочь, - сказала она, прикусывая губу, - Иначе пожалуюсь, что ты шпионишь за мной.
Женщина, пятясь, дошла до лестницы, и только тут отважилась немного развернуться, стала спускаться боком. Сайэнн дождалась, пока она скроется, и тень ее, большая, черная, исчезнет со стены. Вернулась в комнату, нырнула меж протянутых рук.
- Если она вернется…
- Не вернется, - его слова всегда успокаивали, хотя как бы проведал, что собирается сделать служанка?
- Но вдруг она слышала…
- Вряд ли что-то успела понять, слишком далеко стояла.
- Я так испугалась… если бы она попыталась войти, или привела стражу…
- Не успела бы, - ответил Энори так спокойно, словно находился в собственном доме, в полной безопасности.
