Пришёл ответ из Компании «Норн». Главнокомандующий Жерард Пареда обещал поддержать их как золотом, так и оружием, и даже людьми. Норикийцы обязались стянуть как можно больше сил к границе. В самом Заречье повстанцев собралось несколько тысяч. Люди потягивались ещё и ещё со всей Веломовии.
Лето выдалось погожим, урожайным. Да и предыдущие не подкачали – много чего удалось запасти. Видно, сами Повелители стихий благоволили к ним и жаждали низвергнуть предателей.
Повстанцы придумали сложные пароли, собственную систему знаков и слов, даже дату выступления и ту объявили в последний момент –боялись предательств. Мыслечтецов среди них не было – их гнали взашей, даже если они трижды клялись в верности Сумеречникам и Кыму.
Уже и войско Компании показалось у границы. Пришла пора выступать.
Тут заупрямилась Майя:
– С тобой поеду. Буду самым доверенным помощником, во всём, что ни попросишь. Только в себе, в своей стойкости и верности уверена, а на других – надежды никакой.
Всем селом её отговаривали – не получилось, даже малютка Финист её не остановил. Пришлось согласиться и Кыму.
Оставляя сына у своих родителей, Кым просил:
– Расскажите ему о нас. Расскажите лучше, чем мы были. Позаботьтесь о нём, как заботились обо мне, сохраните, как самое дорогое сокровище. Потому что если… если мы не вернёмся, то он – единственная надежда не только для Сумеречников или даже зареченцев, но и для всего мира. Научите его быть сильным и смелым. Скажите, что мы гордились им и ждали от него великих подвигов. Скажите, мы верили, что однажды он станет равным среди вершителей судеб и героев древних баллад. Что он поведёт за собой людей к освобождению и очищению. Ибо он и есть – солнце, сосредоточие спасения и жизни.
Кым говорил это перед самым отъездом на лобном месте. Слушали его все повстанцы, кто согласился идти за ним. Кым поднял ребёнка над головой, показывая золотисто-огненные вихры на его макушке. Раздались хлопки в поддержку, крики:
– Мы вернёмся, мы обязательно вернёмся!
Только родители смотрели с усталой укоризной.
Время выгадали хорошее. Основные силы Лучезарных рассеялись по Мунгарду, выкорчёвывая ростки старой веры. Архимагистр Веломри пропадал на Авалоре, предпочитая упрочивать свою власть в священной цитадели Безликого, а не на собственной, хоть и не такой знаменитой и важной, родине.
Вначале повстанцы выгоняли проповедников и жгли храмы, оборачивали людей в старую веру в Повелителей стихий. После первых побед, набравшись опыта и ощутив силу, они атаковали захолустные заставы. В конце концов зареченцы дотянулись и до крупных крепостей. Сумеречники знали их как свои пять пальцев, включая тайные ходы, ведь раньше сами же их и рыли.
Народ охотно поддерживал их. Повстанцы казались себе неуязвимыми. Они мечтали о том, как захватят всё Заречье, вместе с крупными городами и двинутся на север в Белоземье, а уж оттуда, с поддержкой соседей и с помощью войска Компании «Норн» войдут в Стольный.
Только норикийцы никак не решались переступить границу, кормя обещаниями, что договорятся с королём Орленом XI и официально объявят войну Лучезарным.
Запасы истощились. Воины уже думали возвращаться домой, к земле. Два года, говорили, прошло тяжкой походной жизни. Хватит того, что отвоевали. Мы не жадные, пускай остальное единоверцы себе оставят. Наши земли к себе богатая староверческая Норикия присоединит. Они же обещали! Вот пускай и выполняют.
Но истинный враг – Лучезарные, ради уничтожения которых все это затевалось, побеждён не был. Не убеждали людей уже речи Кыма о Мраке, поглотившем мир.
Его послушали, только когда хвост армии Голубых Капюшонов показался на северной границе. Говорили, весть о восстании добралась до Авалора, до Архимагистра, занятого придворными интригами. Он приказал разбить бунтовщиков во что бы то ни стало, казнить тех, кто не погибнет в боях, только зачинщиков привести для суда в Стольный.
Из одиночных, плохо укреплённых застав маленькие отряды повстанцев легко выбивали. В деревнях тоже прятаться от быстрой и хорошо вооружённой конницы не стоило. Дремучих и удобных для засад лесов, как в соседнем Белоземье, в Заречье не росло.
Кым собирал всех в одной из самых крупных крепостей – Каменце. Стены высокие, толстые, неприступные – выгодная позиция для обороны. Смолы и стрел хватило бы надолго, провианта, правда, осталось не так много, как хотелось. До границы с Норикией всего неделя пути. Компания должна помочь. Майя постоянно отправляла им послания с почтовыми голубями. Норикийцы уверяли в своей поддержке. Вроде. Вроде…
Первые атаки повстанцы отразили, посрамив Лучезарное войско. Огнежары спалили осадные башни. Зверолорды внесли сумятицу в стан противника, призвав на помощь зверей и птиц. Горящая смола отогнала тех, кто карабкался по стенам. Морочи тайно прорывались сквозь блокаду и привозили припасы. Но осада всё длилась и длилась.
Наступило засушливое лето. В Заречье начался голод, селяне отказывались поддерживать бунтовщиков, сдавали их Лучезарным, чтобы спасти свои шкуры. Повстанцы выдохлись и роптали. Мол, безнадёжная затея, нужно отступить в норикийское убежище и дождаться более подходящего момента. Но Кым упорно надеялся, даже когда от надежды оставался лишь дым.
– Они придут, – повторяла Майя, стараясь его поддержать. – Пару дней, и на горизонте покажется бело-зелёное войско. Тогда тварям в голубых капюшонах не поздоровится!
В то утро на рассвете она увидела их первой со смотровой башни. Легко, словно лань, Майя соскочила по лестнице и побежала по крепости, громко оповещая:
– Они идут! Подкрепления идут! Бело-зелёное воинство на западе!
Повстанцы подскакивали с мест, стряхивая сон, и бежали к западной стене. Отовсюду слышались возгласы ликования. Только у Кыма внутри всё сжималось от недоброго предчувствия.
– Открыть ворота? – обратился к нему один из помощников.
Кым мотнул головой:
– Подождём-посмотрим. Они не подавали знак.
– Да что с тобой? Власть потерять боишься? – плюнул ему в лицо один из старых Сумеречников.
– Мы будем ждать! – отделяя каждое слово, ответил Кым и, расталкивая зевак, направился к западной стене.
Войско норикийцев оставило крепость по левую руку и двинулось к лагерю Лучезарных. В нём уже поднялась суматоха, страх перед численно превосходящим врагом витал в воздухе. Не ожидали, расслабились. Только сшиблись и сразу бросились наутёк, трусы несчастные! Норикийцы гнали их, пока супостаты не скрылись за холмами.
Крепость загудела ликованием. Повстанцы обнимались, поздравляли, доставали из загашников вино. Откуда только взялось?
Один Кым стоял, как пришибленный. Рука никак не хотела отпускать эфес меча.
Норикийцы поворачивали коней и скакали к крепости.
– Открывать ворота? – снова спросили у него.
– Нет. Нет! – Кым и сам не знал почему. Просто…
Все смотрели на него с удивлением, неодобрением, негодованием, словно забыли, что до этого чествовали его как героя и назначили предводителем.
– Если ты не отдашь приказ, мы опустим мост сами!
– Да! Да!
– Я слетаю на разведку. Если всё хорошо, подам знак, – Кым аккуратно сложил одежду и оружие, оставшись в одном исподнем.
– Они сочтут это непочтительным! Мы и так с голоду пухли слишком долго!
– Обождите. Это не займёт много времени.
Майя подбежала к нему, чтобы обнять и сказать слова напутствия, но он выпорхнул из её рук соколом и помчался к воинству.
Норикийцы замерли у ворот, мирно, обманчиво спокойно. Кым заложил над ними один круг, спустился ниже на второй, третий проделал у самых их голов. Ничего необычного, но припоминался тот злосчастный день в Будескайске. Чутьё заходилось в удушливой панике, спорило с разумом и даже с окружающими. Шептало – не верь. Ни надежде, ни собственным глазам, ничему!
Ещё один последний круг – его заметили. Норикийцы наблюдали, не двигаясь, словно боялись спугнуть. Кым подобрался к предводителю – высокому господину, за чьей спиной вился белый с золотом плащ. Лицо скрывал глубокий капюшон.
Растянулись в ухмылке жёсткие губы. Она завораживала чем-то знакомым и жутким одновременно, манила, как в кошмарном сне, когда ты понимаешь, что впереди опасность, но не можешь не лететь на неё безвольно.
Мгновение, и плотные тенёта спеленали Кыма. Он упал на землю. Кым рванулся, но сеть оказалась слишком плотной. Он издал пронзительные соколиный клич – сигнал к тревоге. Воздух окутало непроницаемым пологом. Услышали ли сигнал в крепости?
Предводитель приближался широкими шагами. Вокруг него пепельной дымкой разрасталась удушливая аура. Ужас сковал тело. Кым узнал его ещё до того, как он снял капюшон тем самым жестом, что и шесть лет назад. Этот жест разделил жизнь Кыма на до и после. Яркие нечеловечьи глаза заворожили – один голубой, другой зелёный. Лощёное лицо, благородное в каждой своей черте, а душа чёрная, как уголь.
– Долетался, соколик? – басовито ухнул знакомый голос.
Полыхнула голубая аура врага, зрачок затопил всю радужку, глаза сузились до тонких щёлок. Мыслечтение сдавило голову Кыма тисками из сгущённого воздуха. Он ввинчивался в уши, затапливая болью и лишая сил сопротивляться. Облазили перья, маленькое птичье тело судорожно вытягивалось. Его обращали обратно в человека насильно. Пару мгновений, показавшихся агонизирующей вечностью, и отпустило.
Кым едва не лишился чувств, а когда очнулся, уже человеком лежал, уткнувшись лицом в землю. В поле зрения возникли начищенные сапоги. Сейчас будут месить его по голове и животу до смерти.
В мыслях проносилось: «Почему не отступил в Норикию, когда ещё был шанс?» Потому что неправильно это, трусливо и подло – прятаться, когда враг родную землю топчет. Не смог бы он жить на чужбине, в неволе, оставить гибель Лайсве неотомщённой. Молчать, зная, что внутри тех, кто зовёт себя светом – живёт беспроглядный Мрак.
Как жаль, что ничего не вышло. Жаль, что предчувствие не подвело. Это единственное, о чём Кым жалел.
Его не ударили, наоборот, рывком подняли за плечи и поставили на ноги. Нагое тело со всех сторон жалили взглядами. По хребту бежал озноб несмотря на полуденный зной. Кым обхватил плечи руками, закрываясь, но всё же заставил себя смотреть в лицо Палача.
– Подашь знак своим, чтобы открыли ворота? – без тени эмоции спросил Архимагистр Веломри.
– Никогда! – процедил Кым сквозь зубы.
– Я же говорил, – усмехнулся Микаш кому-то из своих подручных и снова обернулся к Кыму: – Хочешь пару уроков от твоего старого маршала? Не самой удачной идеей было укрываться в крепости Сумеречников, мы тоже хорошо с ней знакомы. Наши основные силы зайдут без приглашения через потайной ход. Договариваться о союзе с вероломными норикийцами – ещё большая глупость. Они рванули в убежище, как только узнали, что я еду сюда. Своя шкура для них ближе к телу. Кто был готов сражаться до последней капли крови, давно уже развеяны пеплом по ветру.
– Не нужны мне советы от предателя вроде тебя! – бросил ему в лицо Кым. – Мы ещё поборемся, если не мы, то наши дети отомстят уж точно!
Набрав грудь побольше воздуха, Кым снова попытался перекинуться в птицу. Микаш подскочил к нему и дёрнул за руку. Хрустнуло в плече, боль вспыхнула и пронзила тело, ноги подкосились.
Кым рухнул на землю, судорожно глотая ртом воздух, цеплялся за сужающееся пятно света. Его закрыло грозное лицо Архимагистра. Мрак сомкнулся беспамятством.
Он очнулся, когда на него вылили ведро ледяной воды. На Кыма нацепили бело-зелёный костюм, в каких Лучезарные изображали норикийцев. Рука висела безвольной плетью. Теперь и в сокола перекидываться бесполезно. Со сломанным крылом никуда он не улетит. Архимагистр знал, что делал, подлец!
Кыма снова подняли и в спину подтолкнули сквозь толпу. В окружении Лучезарных, переодетых в небесно-голубые плащи, в шеренге стояли его командиры и доверенные люди, бывшие Сумеречники. Сильно помятые, едва живые, их лица заплыли, рубашки и штаны заляпали кровавые потёки.
Кым замер, встретившись взглядом с Майей, такой же потрёпанной. Она улыбнулась, с теплотой смотря ему в лицо. Щёки опалило стыдом, но нужно было держаться, не показывать слабость, как учили Сумеречники. Ибо он предводитель хоть и погибшего воинства.
Его снова грубо подтолкнули вперёд. Архимагистр в белом плаще стоял к нему спиной со сцепленными сзади руками. Он повернул голову, заслышав шум. Резко очерченный рот покривился в ухмылке:
– А вот и виновник торжества. Прежде чем вас заберут для суда в Стольный, я хочу, чтобы ты увидел, какова плата за твоё геройство.
Трещали факелы в руках Лучезарных, много-много, как будто был не ясный знойный день, а тёмная ночь. У Архимагистра тоже горел факел, самый большой. Пахло так странно: серой, смолой и чем-то резким.
Микаш опустился на корточки и поджёг иссушенную зноем, политую вязкой тёмной жидкостью траву. Огонь помчался вперёд, к горизонту. Дорожка расширялась, поджигали землю и другие Лучезарные.
Пламя гудело, вставало стеной выше человеческого роста. Поднявшийся вдруг восточный ветер нёс огонь прочь с чудовищной скоростью, словно Архимагистр управлял им. Всего мгновение, и пламя заполонило всё вокруг. В нос набивалась гарь, глаза слезились, но взгляд невозможно было оторвать от пылающего жарче солнца горизонта.
– Наши люди подожгут стернь и сухую траву и в других местах, – повернувшись к нему, заговорил Микаш. – Всё Заречье сегодня охватит очищающее пламя, оно сметёт бунтовщический сор. Если ваши дети и выживут, то останутся без крыши над головой и будут голодать. Никто не даст им крова, их будут презирать и проклинать за то, что сотворили их отцы. За твой бунт, Кым.
Пленные испуганно закричали, задёргались, будто только очнулись, только поняли.
– Чудовище! Ты чудовище! – летели проклятья в спину Архимагистра, но он продолжал улыбаться холодно и бесстрастно.
Кым никак не мог оторвать взгляда от умирающей в огне земли. Выживешь ли ты, мой сын? Встанешь ли когда-нибудь на крыло? Сможешь ли простить?
– Но ведь это же и твоя родина! – вырвалось у Кыма непроизвольно.
– Была когда-то, но больше – нет, – ответил Палач бесчувственно.
1551 г. от заселения Мунгарда, Веломовия, Стольный град
Воспоминания отпустили. Кым встряхнул головой, отгоняя видения гибнущей в огне Ясеньки, жуткие ожоги на измождённых телах родителей, предсмертный хрип сына. Вряд ли Финист помнил даже лицо Кыма.
Ничего, уже скоро он встретит родных на Тихом берегу вместе с Майей. Утром очистительное пламя сотрёт следы пыток, истязаний и горя.
Но прежде Кым выскажет, что накипело на душе.
Подняться пришлось за несколько часов до рассвета, чтобы парикмахеры и слуги привели его в парадный вид. Суд над бунтовщиками длился уже третью декаду. А перед этим была полугодовая гонка в Заречье, несколько месяцев тайной подготовки к штурму и огненной каре. Хорошо хоть думать и составлять планы получалось одновременно с бесконечной беготнёй. Впрочем, жаловаться Микаш не привык, а просить о передышках его отучил Утренний всадник, когда тот ещё оставался другом и наставником.
«Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам», – повторял маршал Гэвин Комри, когда кто-то из его подчинённых проваливал миссию. Он скакал в авангарде, вёл войско в атаку, за всем следил. Невероятным образом у него спорилось любое дело, люди слушались беспрекословно, демоны с ликованием кидались в расставленные на них ловушки, никто даже не пытался сопротивляться его стальной воле.
Лето выдалось погожим, урожайным. Да и предыдущие не подкачали – много чего удалось запасти. Видно, сами Повелители стихий благоволили к ним и жаждали низвергнуть предателей.
Повстанцы придумали сложные пароли, собственную систему знаков и слов, даже дату выступления и ту объявили в последний момент –боялись предательств. Мыслечтецов среди них не было – их гнали взашей, даже если они трижды клялись в верности Сумеречникам и Кыму.
Уже и войско Компании показалось у границы. Пришла пора выступать.
Тут заупрямилась Майя:
– С тобой поеду. Буду самым доверенным помощником, во всём, что ни попросишь. Только в себе, в своей стойкости и верности уверена, а на других – надежды никакой.
Всем селом её отговаривали – не получилось, даже малютка Финист её не остановил. Пришлось согласиться и Кыму.
Оставляя сына у своих родителей, Кым просил:
– Расскажите ему о нас. Расскажите лучше, чем мы были. Позаботьтесь о нём, как заботились обо мне, сохраните, как самое дорогое сокровище. Потому что если… если мы не вернёмся, то он – единственная надежда не только для Сумеречников или даже зареченцев, но и для всего мира. Научите его быть сильным и смелым. Скажите, что мы гордились им и ждали от него великих подвигов. Скажите, мы верили, что однажды он станет равным среди вершителей судеб и героев древних баллад. Что он поведёт за собой людей к освобождению и очищению. Ибо он и есть – солнце, сосредоточие спасения и жизни.
Кым говорил это перед самым отъездом на лобном месте. Слушали его все повстанцы, кто согласился идти за ним. Кым поднял ребёнка над головой, показывая золотисто-огненные вихры на его макушке. Раздались хлопки в поддержку, крики:
– Мы вернёмся, мы обязательно вернёмся!
Только родители смотрели с усталой укоризной.
Время выгадали хорошее. Основные силы Лучезарных рассеялись по Мунгарду, выкорчёвывая ростки старой веры. Архимагистр Веломри пропадал на Авалоре, предпочитая упрочивать свою власть в священной цитадели Безликого, а не на собственной, хоть и не такой знаменитой и важной, родине.
Вначале повстанцы выгоняли проповедников и жгли храмы, оборачивали людей в старую веру в Повелителей стихий. После первых побед, набравшись опыта и ощутив силу, они атаковали захолустные заставы. В конце концов зареченцы дотянулись и до крупных крепостей. Сумеречники знали их как свои пять пальцев, включая тайные ходы, ведь раньше сами же их и рыли.
Народ охотно поддерживал их. Повстанцы казались себе неуязвимыми. Они мечтали о том, как захватят всё Заречье, вместе с крупными городами и двинутся на север в Белоземье, а уж оттуда, с поддержкой соседей и с помощью войска Компании «Норн» войдут в Стольный.
Только норикийцы никак не решались переступить границу, кормя обещаниями, что договорятся с королём Орленом XI и официально объявят войну Лучезарным.
Запасы истощились. Воины уже думали возвращаться домой, к земле. Два года, говорили, прошло тяжкой походной жизни. Хватит того, что отвоевали. Мы не жадные, пускай остальное единоверцы себе оставят. Наши земли к себе богатая староверческая Норикия присоединит. Они же обещали! Вот пускай и выполняют.
Но истинный враг – Лучезарные, ради уничтожения которых все это затевалось, побеждён не был. Не убеждали людей уже речи Кыма о Мраке, поглотившем мир.
Его послушали, только когда хвост армии Голубых Капюшонов показался на северной границе. Говорили, весть о восстании добралась до Авалора, до Архимагистра, занятого придворными интригами. Он приказал разбить бунтовщиков во что бы то ни стало, казнить тех, кто не погибнет в боях, только зачинщиков привести для суда в Стольный.
Из одиночных, плохо укреплённых застав маленькие отряды повстанцев легко выбивали. В деревнях тоже прятаться от быстрой и хорошо вооружённой конницы не стоило. Дремучих и удобных для засад лесов, как в соседнем Белоземье, в Заречье не росло.
Кым собирал всех в одной из самых крупных крепостей – Каменце. Стены высокие, толстые, неприступные – выгодная позиция для обороны. Смолы и стрел хватило бы надолго, провианта, правда, осталось не так много, как хотелось. До границы с Норикией всего неделя пути. Компания должна помочь. Майя постоянно отправляла им послания с почтовыми голубями. Норикийцы уверяли в своей поддержке. Вроде. Вроде…
Первые атаки повстанцы отразили, посрамив Лучезарное войско. Огнежары спалили осадные башни. Зверолорды внесли сумятицу в стан противника, призвав на помощь зверей и птиц. Горящая смола отогнала тех, кто карабкался по стенам. Морочи тайно прорывались сквозь блокаду и привозили припасы. Но осада всё длилась и длилась.
Наступило засушливое лето. В Заречье начался голод, селяне отказывались поддерживать бунтовщиков, сдавали их Лучезарным, чтобы спасти свои шкуры. Повстанцы выдохлись и роптали. Мол, безнадёжная затея, нужно отступить в норикийское убежище и дождаться более подходящего момента. Но Кым упорно надеялся, даже когда от надежды оставался лишь дым.
– Они придут, – повторяла Майя, стараясь его поддержать. – Пару дней, и на горизонте покажется бело-зелёное войско. Тогда тварям в голубых капюшонах не поздоровится!
В то утро на рассвете она увидела их первой со смотровой башни. Легко, словно лань, Майя соскочила по лестнице и побежала по крепости, громко оповещая:
– Они идут! Подкрепления идут! Бело-зелёное воинство на западе!
Повстанцы подскакивали с мест, стряхивая сон, и бежали к западной стене. Отовсюду слышались возгласы ликования. Только у Кыма внутри всё сжималось от недоброго предчувствия.
– Открыть ворота? – обратился к нему один из помощников.
Кым мотнул головой:
– Подождём-посмотрим. Они не подавали знак.
– Да что с тобой? Власть потерять боишься? – плюнул ему в лицо один из старых Сумеречников.
– Мы будем ждать! – отделяя каждое слово, ответил Кым и, расталкивая зевак, направился к западной стене.
Войско норикийцев оставило крепость по левую руку и двинулось к лагерю Лучезарных. В нём уже поднялась суматоха, страх перед численно превосходящим врагом витал в воздухе. Не ожидали, расслабились. Только сшиблись и сразу бросились наутёк, трусы несчастные! Норикийцы гнали их, пока супостаты не скрылись за холмами.
Крепость загудела ликованием. Повстанцы обнимались, поздравляли, доставали из загашников вино. Откуда только взялось?
Один Кым стоял, как пришибленный. Рука никак не хотела отпускать эфес меча.
Норикийцы поворачивали коней и скакали к крепости.
– Открывать ворота? – снова спросили у него.
– Нет. Нет! – Кым и сам не знал почему. Просто…
Все смотрели на него с удивлением, неодобрением, негодованием, словно забыли, что до этого чествовали его как героя и назначили предводителем.
– Если ты не отдашь приказ, мы опустим мост сами!
– Да! Да!
– Я слетаю на разведку. Если всё хорошо, подам знак, – Кым аккуратно сложил одежду и оружие, оставшись в одном исподнем.
– Они сочтут это непочтительным! Мы и так с голоду пухли слишком долго!
– Обождите. Это не займёт много времени.
Майя подбежала к нему, чтобы обнять и сказать слова напутствия, но он выпорхнул из её рук соколом и помчался к воинству.
Норикийцы замерли у ворот, мирно, обманчиво спокойно. Кым заложил над ними один круг, спустился ниже на второй, третий проделал у самых их голов. Ничего необычного, но припоминался тот злосчастный день в Будескайске. Чутьё заходилось в удушливой панике, спорило с разумом и даже с окружающими. Шептало – не верь. Ни надежде, ни собственным глазам, ничему!
Ещё один последний круг – его заметили. Норикийцы наблюдали, не двигаясь, словно боялись спугнуть. Кым подобрался к предводителю – высокому господину, за чьей спиной вился белый с золотом плащ. Лицо скрывал глубокий капюшон.
Растянулись в ухмылке жёсткие губы. Она завораживала чем-то знакомым и жутким одновременно, манила, как в кошмарном сне, когда ты понимаешь, что впереди опасность, но не можешь не лететь на неё безвольно.
Мгновение, и плотные тенёта спеленали Кыма. Он упал на землю. Кым рванулся, но сеть оказалась слишком плотной. Он издал пронзительные соколиный клич – сигнал к тревоге. Воздух окутало непроницаемым пологом. Услышали ли сигнал в крепости?
Предводитель приближался широкими шагами. Вокруг него пепельной дымкой разрасталась удушливая аура. Ужас сковал тело. Кым узнал его ещё до того, как он снял капюшон тем самым жестом, что и шесть лет назад. Этот жест разделил жизнь Кыма на до и после. Яркие нечеловечьи глаза заворожили – один голубой, другой зелёный. Лощёное лицо, благородное в каждой своей черте, а душа чёрная, как уголь.
– Долетался, соколик? – басовито ухнул знакомый голос.
Полыхнула голубая аура врага, зрачок затопил всю радужку, глаза сузились до тонких щёлок. Мыслечтение сдавило голову Кыма тисками из сгущённого воздуха. Он ввинчивался в уши, затапливая болью и лишая сил сопротивляться. Облазили перья, маленькое птичье тело судорожно вытягивалось. Его обращали обратно в человека насильно. Пару мгновений, показавшихся агонизирующей вечностью, и отпустило.
Кым едва не лишился чувств, а когда очнулся, уже человеком лежал, уткнувшись лицом в землю. В поле зрения возникли начищенные сапоги. Сейчас будут месить его по голове и животу до смерти.
В мыслях проносилось: «Почему не отступил в Норикию, когда ещё был шанс?» Потому что неправильно это, трусливо и подло – прятаться, когда враг родную землю топчет. Не смог бы он жить на чужбине, в неволе, оставить гибель Лайсве неотомщённой. Молчать, зная, что внутри тех, кто зовёт себя светом – живёт беспроглядный Мрак.
Как жаль, что ничего не вышло. Жаль, что предчувствие не подвело. Это единственное, о чём Кым жалел.
Его не ударили, наоборот, рывком подняли за плечи и поставили на ноги. Нагое тело со всех сторон жалили взглядами. По хребту бежал озноб несмотря на полуденный зной. Кым обхватил плечи руками, закрываясь, но всё же заставил себя смотреть в лицо Палача.
– Подашь знак своим, чтобы открыли ворота? – без тени эмоции спросил Архимагистр Веломри.
– Никогда! – процедил Кым сквозь зубы.
– Я же говорил, – усмехнулся Микаш кому-то из своих подручных и снова обернулся к Кыму: – Хочешь пару уроков от твоего старого маршала? Не самой удачной идеей было укрываться в крепости Сумеречников, мы тоже хорошо с ней знакомы. Наши основные силы зайдут без приглашения через потайной ход. Договариваться о союзе с вероломными норикийцами – ещё большая глупость. Они рванули в убежище, как только узнали, что я еду сюда. Своя шкура для них ближе к телу. Кто был готов сражаться до последней капли крови, давно уже развеяны пеплом по ветру.
– Не нужны мне советы от предателя вроде тебя! – бросил ему в лицо Кым. – Мы ещё поборемся, если не мы, то наши дети отомстят уж точно!
Набрав грудь побольше воздуха, Кым снова попытался перекинуться в птицу. Микаш подскочил к нему и дёрнул за руку. Хрустнуло в плече, боль вспыхнула и пронзила тело, ноги подкосились.
Кым рухнул на землю, судорожно глотая ртом воздух, цеплялся за сужающееся пятно света. Его закрыло грозное лицо Архимагистра. Мрак сомкнулся беспамятством.
Он очнулся, когда на него вылили ведро ледяной воды. На Кыма нацепили бело-зелёный костюм, в каких Лучезарные изображали норикийцев. Рука висела безвольной плетью. Теперь и в сокола перекидываться бесполезно. Со сломанным крылом никуда он не улетит. Архимагистр знал, что делал, подлец!
Кыма снова подняли и в спину подтолкнули сквозь толпу. В окружении Лучезарных, переодетых в небесно-голубые плащи, в шеренге стояли его командиры и доверенные люди, бывшие Сумеречники. Сильно помятые, едва живые, их лица заплыли, рубашки и штаны заляпали кровавые потёки.
Кым замер, встретившись взглядом с Майей, такой же потрёпанной. Она улыбнулась, с теплотой смотря ему в лицо. Щёки опалило стыдом, но нужно было держаться, не показывать слабость, как учили Сумеречники. Ибо он предводитель хоть и погибшего воинства.
Его снова грубо подтолкнули вперёд. Архимагистр в белом плаще стоял к нему спиной со сцепленными сзади руками. Он повернул голову, заслышав шум. Резко очерченный рот покривился в ухмылке:
– А вот и виновник торжества. Прежде чем вас заберут для суда в Стольный, я хочу, чтобы ты увидел, какова плата за твоё геройство.
Трещали факелы в руках Лучезарных, много-много, как будто был не ясный знойный день, а тёмная ночь. У Архимагистра тоже горел факел, самый большой. Пахло так странно: серой, смолой и чем-то резким.
Микаш опустился на корточки и поджёг иссушенную зноем, политую вязкой тёмной жидкостью траву. Огонь помчался вперёд, к горизонту. Дорожка расширялась, поджигали землю и другие Лучезарные.
Пламя гудело, вставало стеной выше человеческого роста. Поднявшийся вдруг восточный ветер нёс огонь прочь с чудовищной скоростью, словно Архимагистр управлял им. Всего мгновение, и пламя заполонило всё вокруг. В нос набивалась гарь, глаза слезились, но взгляд невозможно было оторвать от пылающего жарче солнца горизонта.
– Наши люди подожгут стернь и сухую траву и в других местах, – повернувшись к нему, заговорил Микаш. – Всё Заречье сегодня охватит очищающее пламя, оно сметёт бунтовщический сор. Если ваши дети и выживут, то останутся без крыши над головой и будут голодать. Никто не даст им крова, их будут презирать и проклинать за то, что сотворили их отцы. За твой бунт, Кым.
Пленные испуганно закричали, задёргались, будто только очнулись, только поняли.
– Чудовище! Ты чудовище! – летели проклятья в спину Архимагистра, но он продолжал улыбаться холодно и бесстрастно.
Кым никак не мог оторвать взгляда от умирающей в огне земли. Выживешь ли ты, мой сын? Встанешь ли когда-нибудь на крыло? Сможешь ли простить?
– Но ведь это же и твоя родина! – вырвалось у Кыма непроизвольно.
– Была когда-то, но больше – нет, – ответил Палач бесчувственно.
1551 г. от заселения Мунгарда, Веломовия, Стольный град
Воспоминания отпустили. Кым встряхнул головой, отгоняя видения гибнущей в огне Ясеньки, жуткие ожоги на измождённых телах родителей, предсмертный хрип сына. Вряд ли Финист помнил даже лицо Кыма.
Ничего, уже скоро он встретит родных на Тихом берегу вместе с Майей. Утром очистительное пламя сотрёт следы пыток, истязаний и горя.
Но прежде Кым выскажет, что накипело на душе.
***
Подняться пришлось за несколько часов до рассвета, чтобы парикмахеры и слуги привели его в парадный вид. Суд над бунтовщиками длился уже третью декаду. А перед этим была полугодовая гонка в Заречье, несколько месяцев тайной подготовки к штурму и огненной каре. Хорошо хоть думать и составлять планы получалось одновременно с бесконечной беготнёй. Впрочем, жаловаться Микаш не привык, а просить о передышках его отучил Утренний всадник, когда тот ещё оставался другом и наставником.
«Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам», – повторял маршал Гэвин Комри, когда кто-то из его подчинённых проваливал миссию. Он скакал в авангарде, вёл войско в атаку, за всем следил. Невероятным образом у него спорилось любое дело, люди слушались беспрекословно, демоны с ликованием кидались в расставленные на них ловушки, никто даже не пытался сопротивляться его стальной воле.
