Пролог
Мишель
Повертела в руках купальник, в котором выглядела особенно сексуальной, так мне намекали, и с сожалением отложила в сторону. В Ницце сейчас холодно, сезон отдыха откроется только в мае. Но в доме Эжена может быть бассейн. Надо было расспросить Элен, а я затупила, переживая за другое. Посомневавшись еще минуту, сунула пестренькую тряпицу, не занявшую много места, в недра небольшой сумки. Вспомнила свой любимый желтый чемодан, мой верный спутник во всех путешествиях, и обстоятельства, при которых его потеряла. Рвано выдохнула и передернула плечами, радуясь, что избежала тогда самого страшного.
- Мишель, - мама как всегда незаметно вошла в комнату. Она осмотрела разбросанные вещи и открытую «пасть» сумки. – Собираешься… - она помялась, как всегда перед разговором, где меня придется переубеждать. Элен сдуру ляпнула, что в Ниццу мы едем с тем самым Себастьяном. – Ты же совсем не знаешь их. Мне плевать на Элен. У этой сумасбродки есть своя мать, чтобы беспокоиться. Я переживаю за тебя. Ты же была такой осмотрительной и осторожной. Что теперь заставляет тебя ехать с незнакомцем к незнакомым людям?
- Мам, а как еще люди знакомятся? – глянула на нее с упреком. Меня тоже раздражала мамина опека. Но я сдерживалась, старалась ее понять. Заметно было, что ей самой неловко и меньше всего хочется вмешиваться в мою жизнь. Но Андре и она были мне дороже всего, и я молчала. Тем более я знала цену замене - поездка не стоила ссоры с мамой. Ницца разочарует дождливой погодой. А Эжен окажется туповатым мажором или занудой. Он, кажется, коллекционировал что-то. – Если не поеду, то и не узнаю... Мам, - бросив шмотку к остальным приглянувшимся, я присела рядом, - не накручивай себя. Это же твоя любимая Ницца. И Эжен Ламбер, француз из хорошей семьи… Все как вы с Андре хотели. И никаких… сибиряков.
- Какая разница из Сибири он или из Ниццы! – не очень натурально возмутилась мама. – Да, пожалуй, Ницца ближе, и мне спокойнее. И все же я переживаю, дочка. Снова мужчина и снова ты не знакомишь нас… меня с ним.
- Я сама с ним не знакома. Он из компании жениха Элен.
- Ох, он друг Себастьяна, а это плохая рекомендация. – Она сморщила трагически брови, нервно затеребив завязки на брошенной на кровати кофте. – Я почитала о его семье, все что нашла… У них свои виноградники на юге, отели на побережье… Там какая-то темная история с наследством. Ты будь осторожнее.
- Мам! – уже не выдержала я. Резко поднялась и отошла к столу. На нервах переставила с места на место статуэтку сфинкса из Египта, комнатный термометр в виде Спасской башни, привезенный мамой из России, и выровняла сопку книг на русском языке, которые читала перед сном. – Нельзя же так! Ты так и будешь верить желтой прессе, привыкнув, что на твоей родине писали только правду. Газетчики из ерунды раздули сенсацию, а ты веришь этой ерунде… Еще и меня заставляешь.
- Ты рисковала жизнью из-за неправильного мужчины, Мишель. И лишь по счастливой случайности осталась жива, - не унималась, возражая, мама. Голос звучал глухо, как надтреснутый хрусталь. Она не возмущалась. Ровно выдавала фразы, как учитель, которому до смерти надоела и работа, и дети, но приходится. Мне стало стыдно. Я то и дело заставляла мать волноваться, но сама не особо тревожилась за нее, уверенная как все дети в любом возрасте, что их родители непотопляемы. – Я просто хочу, чтобы ты была осмотрительнее. Не переживай, что пока не встретила своего мужчину. Всему свое время. Есть подснежники, а есть поздние астры. И бросаться на всех подряд не стоит. Даже если не встретишь его, лучше остаться одной.
Бросаться на мужчин! Вот как ы видишь мою поездку к морю!
Закусив губу в обиде, резче, чем хотелось, одернула штору и зажмурилась. За окном яркий весенний день: щедрое на лучи полуденное солнце, умытый дождем асфальт, бликующие солнечными зайчиками проезжающие автомобили, неугомонные, одуревшие от весны громко чирикающие воробьи - все это резко контрастировало с моим настроением, испорченным мамой вконец.
- Да, да, мама, я знаю. У меня есть любимое дело. Я в нем совершенствуюсь. Тебе не кажется, что этот разговор запоздал. Я немножко выросла для нравоучений, - я сдерживалась, но и моя выдержка сдавала.
Ей хорошо рассуждать, у нее есть Андре. А мне и Элен так не повезло. Сама знаю, что отношения – это работа. Но со мной эта фраза как-то не работает. Макс старается и только еще больше все портит. Давно от него нет вестей. Хорошо, что все понял и отстал... наконец -то.
- А что Максим? – точно подслушав мои мысли, поинтересовалась Жанна. – Он пишет тебе, звонит?
- С Максимом все ушло в слова и выяснение сути.
Я повернулась к ней лицом, опершись ладонями о подоконник.
- Сути чего?
- Я ему не верю. А он не знает, как еще доказать, что изменился.
- Изменился, он изменился. Но ты права, что не веришь. У него же дочка. Ее мать очень больна. Воспитывать дочь придется ему. Он не хочет перевозить ребенка в Сибирск. Менять гражданство девочке на русское, - как всегда зрела в корень прагматичная мама. – Ты подходишь идеально. С нужным гражданством, своей квартирой, не конфликтная, не требовательная и ответственная.
- Мам, ты думаешь, он ищет во мне только выгоду: прописку и няньку?
Стало обидно. По ее словам выходило, я какой-то ничего нестоящий завалящий довесок к Парижской квартире.
- Не для себя выгоду. Не похоже, что он спит и видит, как переехать сюда. Ему и там неплохо. Но он хороший отец и переживает за дочь. Ему важнее она, ее будущее. Мне ли не знать…
- И где здесь про любовь ко мне? – я поджала губы, сверля взглядом сжавшуюся на краю кровати мать. – Или нет этой любви, и вы с Андре притворяетесь?
- Про любовь, про тебя, про нас с Андре… Будет тебе про любовь. Я родилась в Сибирске, в пригороде. Частный дом. Жила с отцом и бабушкой. Мать рано ушла. А рядом с нами жила соседка Елена. Одинокая мать с сыном. Нелюдимая, потому маму мне не заменила. Отец увлекался женщинами попроще. Ее сына Илью я знала. Мы в сад вместе, потом в школу в один класс. Отец их с матерью бросил, когда Илья пошел в первый класс, в столицу подался, да и женился там. И забыл про семью. Она ничего. Сильная женщина - все выдержала. Бабы везде одинаковые: кто смеялся за спиной, кто жалел. А она всю нерастраченную любовь отдала сыну – копии папаши. Тряслась над ним, ни в чем не отказывала. Дом играми и игрушками был забит. Все боялась плохих компаний, что сынок свяжется не с теми и сядет «по малолетке» как мой дядька. Слышала я и не раз как сынок ругался с матерью. Винил во всем, что не так. За отца ей больше всего доставалось. Что гордая мать не пыталась его вернуть. Мой отец говорил – не подпускала к себе Елена никого – сама-то может и не против была. Дом сельский мужских рук требует. Но такое было у сына условие. Не хотел в дом чужого мужика – отца-гуляку ждал. Сплетни впереди тебя летят – село ведь. Она и на стороне, для здоровья тоже ни с кем не встречалась. Так и похоронила себя красавица в двадцать шесть лет. Сына избаловала. Сама тянулась, себе во всем отказывала, ему все лучшее. По санаториям морским и курортам с ним. Я-то ненавидела свою гуляку-мать, завидовала Илье страшно. Когда он ломал, рвал не жалея дорогие и редкие тогда импортные игрушки и одежки - плакала и злилась, что этому дураку все, а не мне. После армии характер Ильи не особо изменился – он все так же скандалил с матерью, обвиняя во всем. Со скандалом поступил в универ, проплаченный Еленой. Другой сын сказал бы спасибо, а этот нашел новый повод ее винить - заставила учиться. А ему этот диплом нафиг не нужен. Машину купила - разбил, потом другую купила - не смягчило сердце сына. Елена терпела, даже по-соседски бабке моей не жаловалась, только о хорошем рассказывала, мечтами делилась. Хотела, чтобы сын не пил, в столицу уехал и в начальники вышел. Он и не пил. И не курил. Спортом занимался – красивый был, как с картинки. И зарабатывал, шоферя, тоже ничего. Он всегда мне нравился. Первая любовь. Как-то услышала я, что он приехал к матери…Подошла под окошко послушать – поговаривали, что он себе в Красноярске невесту нашел, начальника дочку. Переживала, да… - Жанна печально усмехнулась, - заботы материнской хоть чужой послушать, если своей нет. Завидовала дураку-соседу тогда черной завистью. Мама его часто повторяла: «племянник мой двоюродный потерял кисть руки на заводе, тыкался-мыкался никуда не берут. А семью кормить надо. На инвалидные не проживешь. Вот осваивает компьютер. А тяжело – к сорока уже. Голова не та. Ильюшка, учись, мало ли что… Умная голова всегда прокормит, если рук ног не будет…». А он ее хорошо не матом. Не лезь в мою жизнь, сам справлюсь. Деньгами лучше помоги... А деньги, сколько ему не давай, все как в черную дыру проваливались... Она тогда посоветовала мне уехать в Париж, где настоящая любовь и все мужчины "д'артаньяны "... И я послушалась чужую тетку... не сразу, но послушалась.
***
Тридцать пять лет назад, Сибирск.
От лица Жанны
Вечно недовольная бабушка хлопнула дверцей холодильника и ногой отпихнула нагло лезущую внутрь Мурку.
- Брысь, нечисть! Жанк, отнеси отцу поесть. Пасха сегодня. Праздник. – Бабушка Феня сунула мне в руки клеенчатую сумку с кастрюльками. – Укутайся лучше. Чай не май еще – застудишься. – Отодвинув ногой Мурку, вынула еще баночку соленых огурцов и ощутимо добавила весу. - Эх, пьет, сынок. Тамара Макаровна видела вчера, как пару чекушек брал… Все мать твоя беспутная. Сына мне сгноила кукушка-вертихвостка. – Она ожгла осуждающим взглядом, перенеся на меня обиду на невестку.
Следом начнутся упреки матери, мне, моей бабушке по матери и всей ее родне. Не дожидаясь перечисления всех этих «колен Израилевых» я выскочила на улицу. Махнув рукой, зовущим поболтать подружкам, рванула к отчему дому. Отец не спал, шарился на грязной кухне по захламленным полкам шкафчиков в поисках выпивки-заначки. Я поставила сумку на табурет и прошла к окну. Подошвы кроссовок трещали, с трудом отлипая от грязного залитого чем-то сладким пола.
«А ведь мыла и стирала все в чистый четверг».
Смела пепел, рассыпанный мимо утонувшей под горой окурков пепельницы, и распахнула створы окна, впуская свежий воздух.
- А, явилась гулена, - отец прищурился, разглядывая меня и не узнавая. Опираясь на заваленный грязной посудой стол, крепко сжимал в руках полупустую бутылку самогонки. – Жанка, ты что ль?! – удивился, точно принял меня за другую. - В школе была? Че там, двоек-то много? Смотри, учись мне или ремнем… - пригрозил он, махнув для острастки кулаком, выискивая глазами среди рассыпанных окурков и грязи стакан. Вытряхнул из окурки прямо на пол. Забулькало и остро запахло, раздражая нос и глаза. Я отвернулась, сдерживая рвотный спазм. Взгляд наткнулся на криво висящую на стене рамку с отцовыми детскими фото, где он смешной лопоухий мальчишка на коленях у еще живого отца, рядом с матерью; или вернувшийся из армии широкоплечий кудрявый красавец с улыбкой и ямочками на щеках; или счастливый молодой отец, осторожно держащий в руках сверток, перевязанный огромным бантом. Неровная дыра осталась от свадебного фото, где еще можно было разглядеть его, глупо улыбающегося от счастья, и часть лица мамы. - Вот мамка твоя, эта шалава-лава написала письмо. С праздником поздравила, - Трясущимися пальцами вынул из-за рамки с коллажем фотографий, подаренный ему бабулей, помятый в жирных пятнах конверт. – И о тебе спрашивает. Ты бы… это… ответила ей, Оксанке, что ли…
- Опять пишет. Не хочу я ничего отвечать. Пошла она! – Сдвинув в сторону объедки и грязную посуду, быстро вынимала на стол из сумки разносолы, приготовленные бабушкой для непутевого сына. Письмо это мать прислала еще два года назад, но отец то ли уже свихнулся, то ли врал себе, выдавая его за присланное недавно. Не глядя на грязного застывшего с мятым конвертом в кулаке родителя, сгребла в сумку судочки с кусками недоедков покрытых плесенью, стараясь не вдыхать вонь. Рванула на себя дверь, обиженно глянув на него: – Я к бабушке. Не жди.
- Вишь, пишет, поздравляет, - отец выскочил следом в пыльные сени, потрясая письмом, - любит, значит. Вернуться хочет. Если бы ты была хорошей дочкой, – орал в след уже с крыльца отец, - помирила бы нас с матерью. Писала бы ей хорошее за меня, и она бы вернулась... Ты, Жанка, ты виновата...
В ушах звенели упреки отца. Бежала со всех ног в сторону бабулиного дома, размазывая злые слезы по щекам. У соседей стояла иномарка Ильи, в доме снова ругались. Невольно затормозила у калитки, прислушиваясь. Мама Ильи глуховато, точно преодолевая себя, крикнула:
- Да сколько можно, Илья! Повзрослей уже...!
- Повзрослей, мля… Заладила… Ты только требуешь и требуешь, а понять меня не хочешь. Мне деньги нужны на бизнес. Срочно. Понимаешь? Сегодня, завтра уже поздно будет. Я жить хочу красиво, а не как ты - грязь тут месить! Отец от этой грязи, от тебя сбежал! И я уйду!
- Так у отца своего распрекрасного и попроси денег, - зло выдохнула Елена. – Сам выбрался, пусть и тебе поможет.
- По больному бьешь, да! У тебя отец виноват, что жизни нормальной захотел. И я виноват, что не такой, как тебе хочется. Тебе сраного дома - развалины этой жалко, - взвился Илья. – Вам никому до меня дела нет! Как гордиться, так Ильюша мой то, Ильюша мой се…. А на деле - все сам! Хрен помочь! Как сирота, млять, при живых-то родителях!
Хлопнула дверь. Жалобно звякнули плохо укрепленные стекла веранды. Неожиданно передо мной вырос высокий статный сосед. Дохнул густо табаком и сладкой туалетной водой, зыркнул злым оком:
- Что шпионишь под чужими окнами? Все вынюхиваешь, сплетница? Идите вы все на… - он грязно выругался, махнул рукой и, задев меня плечом, рванул к машине.
Пыль взвилась из-под взвизгнувших колес. Внедорожник рванул с места. Я прилипла к забору, растерянно глядя ему вслед.
- Что, все еще мать винишь? – сиплым, сорванным в крике голосом зло произнесла Елена, глядящая с болью вслед машине, поднявшей пыльную куряву. Стоя за калиткой она нервно ковыряла облупившуюся краску на ручке. – Я тоже ее осуждала по первой. Отец твой пьет. А она ему и бабке дочку оставила и сбежала. А теперь вот думаю, может и права Оксанка, что убежала за счастьем. Видишь, какие деточки от большой материнской любви вырастают. Я у него во всем виноватая. Все отдай, а теперь – дом продай, а сама на улицу… Такие благодарности за все хорошее… Ты не злись на мать, - уже тише произнесла она.- Мы с ней были две, - она невесело хмыкнула, - красавицы первые. Подругами были. Все вместе. Одевались похоже. Нас за сестер принимали. Замуж вышли в один год. А, вишь, как жизнь по-разному сложилась. Мать твоя живет хорошо. Видели ее люди. Красавица как и была. И семья у нее. Мужик новый любит, пылинки сдувает. А я… - она тяжко выдохнула. - Мне сорок пять через три года будет… А выгляжу…
- Я другая. Я не стала бы как Илья на вас… - осеклась, проглотив «орать».
- Конечно другая. Отец у тебя пьет. Ему до тебя дела нет. А бабка крутая, любила руки распускать. Спуску тебе не давала, не баловала. Конфетины не выпросишь в праздник. Вот ты и не такая. А балуй тебя мать, то похлеще Ильюхи моего концерты закатывала бы… Вот и думай, прежде чем обиду на нее держать.
