Прильнув к нему, поцеловала в щёку, в шею. Вслед за тем дорожка поцелуев опускалась всё ниже и ниже. Поначалу Тима смотрел на её голову с разметавшимися волосами, нежно скользившими по его телу. Но когда голова опустилась до нижней точки своего путешествия, и он почувствовал, насколько действительно холодны её губы, влажен рот и жарок шершавый, как у собаки, язык, он откинулся на подушках и уставился в белоснежный потолок, разукрашенный причудливыми тенями абажуров. В животе, наконец, похолодело. Перед глазами, поверх теней, закружился калейдоскоп.
Тут же всё и закончилось…
- Это нормально, - успокаивала Натали, видя, что смущение накрыло его пуще прежнего. – Но об этом надо предупреждать. А так – это дополнительная услуга за дополнительную плату.
Успокоила так успокоила, что и говорить. Тима смутился ещё сильнее. Настолько сильно, что сам для себя открыл новые границы своих возможностей.
- Да, конечно, - начал было раскаиваться он, но Натали не дала ему договорить.
- Ладно, проехали. В другой раз расплатишься. Чёрт тебя возьми! Откуда ты только взялся такой милый, такой забавный? Только не отвечай. Я уж думала, что в наше время таких уже не бывает.
- К сожалению, бывают, - вздохнул Тима.
- К счастью, - нежно протянула Натали и погладила его по голове, - к счастью. Выпить не хочешь?
- Шампанского разве что.
- Да ты ещё и аристократ к тому же. Но нашим баром предусмотрены только виски и «Мартини». Давай-ка я всё же плесну тебе пару глоточков. Так, чисто для куражу, а то ты слишком зажат.
- Плесни, - нехотя согласился Тима. Пояснять, что от вискаря без закуси у него случается изжога, он не стал.
В голове у него было чисто и звонко, как на Пасху возле колокольни, когда беснуется в экстазе звонарь. Тело охватила приятная лёгкость, но было подозрение, что всё дело лишь в излишне мягком матрасе. Одна лишь душа томилась под тяжестью содеянного. Этого было уже не переменить, не переиграть. От прошлого не откажешься, оно догонит. Будущее тоже подёрнулось пеленой розового тумана.
Тима лежал, накинув на себя покрывало, и играл пальцами ног. Посмотрев, как слезала с кровати Натали, он подивился тонкости её лодыжек. Это был его тайный фетиш. К слову, такой фетиш встречается у многих мужчин, но Тима о нём не распространялся, так как справедливо полагал ступни самой уродливой частью человеческого тела.
Девушка прошлёпала босыми ногами в дальний угол, к непрезентабельной старой тумбочке служившей здесь баром. Присев на корточки, она открыла дверцу и пошарила рукой внутри. Звякнуло стекло. На свет она достала бутылку «белой лошади» и два широких низких стакана. «Дешёвая паскудина, - подумал он». Относилось это исключительно к выпивке. О цене женщин он догадывался лишь приблизительно.
Перевалившись через него, Натали села на кровати как йог, поставив стаканы прямо на одеяло к своим ногам, чтобы не упали. Ловким движением свинтила крышку, уверенно плеснула в обе стекляшки. Водворив крышку на место, небрежно бросила бутылку рядом. Жидкость цвета слабого чая напополам разбавленного мочой, даже в полумраке комнаты выглядела не очень аппетитно, и аромат источала соответствующий. Протянув один стакан ему, Натали таинственно спросила:
- Ну, за что выпьем?
- Если б у меня были усы, мы бы пили за любовь, - ответил Тима, но ему показалось, что шутка осталась непонятой, и он поспешил исправиться. – А так, давай за тебя.
- Отличный тост! – хихикнула Натали, и стукнула своим стаканом по его. – А что ты мне пожелаешь?
- Чтобы твои точёные щиколотки никогда не стали такими же толстыми, как ножки этой ублюдской тумбочки.
- И чтобы сиськи выросли! – опять хихикнула она.
«А вот это – лишнее! - подумал Тима, но вслух сказал другое»:
- Как пожелаете, сударыня, - взмахнул стаканом и добавил: - вздрогнули!
Залпом осушив свою порцию, он поморщился. Как-то не пошло. Бывает. Натали же пригубила лишь чуть-чуть. Надо было что-то сказать, но она не знала, что именно. Этот парень был не похож не только на типичного посетителя, но и ни на кого вообще. Выпив, он стал серьёзен и задумчив, чем немного пугал и ещё больше смущал. Она гнала от себя мысль, что он ей просто-напросто нравится, причём не как мужчина, а как маленький мальчик, но мальчик способный трахнуть. Согнув в локте руку со стаканом, она прилегла рядом.
Та же проблема была и у Тимы, при этом он ещё пытался сдержать вызываемую проглоченным пойлом отрыжку. Чтобы отвлечься, он мысленно сравнивал близкую Натали с далёкой Викой, и чем больше он думал, тем сильнее удивлялся тому, что при одном типаже и общей схожести Вика проигрывает это сравнение вчистую. Мысль была поганая. Он хмурил брови и тщетно старался её прогнать, но получалось плохо. К счастью, Натали нашлась первой, задав один из глупейших женских вопросов.
- О чём ты сейчас думаешь?
- А что?
- Ничего, просто у тебя ужасно умный вид.
- Это плохо?
- Не знаю. Обычно в постели с женщиной думают о другом или не думают вовсе.
- О чём - о другом? – удивился Тима. – Ты же не знаешь, о чём я думаю.
- Чтобы думать о том, что и как сделать с женщиной, быть умным и морщинистым не надо. Ты же занят чем-то иным.
Натали говорила, смотря ему в глаза. При этом свободной от стакана рукой она гладила ему живот и чуть пониже. Тима не выдержал и принялся разглагольствовать о первом пришедшем на ум.
- Да так, философские мыслишки полезли, знаешь ли.
- Например? – спросила Натали. Тиме показалось, что вполне заинтересованно.
- Например, о юности. Вот ты, например, очевидно старше меня. Голая, лежишь рядом, а я воспринимаю тебя, как совсем юную девушку. А ведь на самом-то деле никакой юности и нет вовсе. Есть только старость, и все мы пребываем в ней. Если задуматься, то мы всегда стареем, от момента зачатия и до самого конца. И нет детей, и нет взрослых, и окончательно старых тоже нет - есть только разной степени старики. Вот ты только представь себе картину: колонной подвое шагают в школу седые первоклассники…
Такое завершение тирады показалось ей действительно смешным. Натали прерывисто зафыркала. Затем, будто устыдившись своего смеха вперемежку с налетевшим чувством, она ещё раз обмакнула губы, навалилась на Тиму и поставила стакан на тумбочку. Никогда прежде она ещё не испытывала острого желания к своему клиенту, но этот мальчик её покорил. Она-то давно считала себя умудрённой и низко использованной, а теперь почти гордилась желанием маленького мальчика, и вдруг его слова про юную девушку подкосили её, выбили из колеи. Она возбудилась.
То, что и как происходило дальше, напоминало Тиме сон ужасов. Будто он стоял, а на него надвигалась тысяча лысых кошек. И он понимал, что вот уже сейчас они будут скрести его острыми кривыми когтями и до смерти залижут шершавостью своих языков. И отступать ему уже некуда – позади стена. И он в этом сне почему-то голый. И всё что могло сжаться от ужаса – сжалось. А кошки всё приближались, и их хохочущие глаза были немы, но смеялись над размерами сжавшегося. А потом…
- Душно, может, окно откроем? – ища спасения, только и успел спросить он.
- После, - не то прошептала, не то по-кошачьи прошипела Натали, - всё после…
- Ну ты как, в порядке? – спросил Димон садящимся с каждой произнесённой буквой голосом. Затем он гмыкнул, прочищая голосовые связки, и, не дожидаясь ответа, повлёк Тиму в ту сторону, куда два часа назад уехало такси. – Прогуляемся.
- В порядке, даже кажется, что лучше уже не будет. Сколько я тебе должен?
- Нисколько. Это ж я тебя в это втянул. Честно сказать, одному было просто страшно. Но выглядишь ты всё же хреново, будто это тебя трахнули, - вяло усмехнулся Димон и достал сигареты.
- В сущности, так оно и было, - ответил Тима, и ему вдруг тоже стало весело.
- Тоже неплохо, - заключил Димон, но улыбка покинула его раскрасневшееся лицо. – Она хоть была хороша?
- Вполне. Но чего-то не хватало. Я думаю, это оттого что без любви.
- Да не, это от нервов. Эмоциональное перенапряжение. Ты просто выдохся. У меня в первый раз тоже так было.
- И чем кончилось?
- Любовью кончилось, в том смысле, что закончилась любовь.
- Это мы заканчиваемся, а любовь – никогда.
- Уф, какой пиетет, сколько пафоса. Ты хоть ей там эту дичь не втирал?
- Нет. Она и без этого предложила встретиться ещё.
- А ты что?
- Ничего, - чуть замялся Тима. – Не мог же я ей сказать, что думаю о другой девушке.
- Мог. Шлюхе можно сказать всё, что угодно. Она – просто мясо, а ты – купюра. Вот и вся разница.
- Я так не думаю. И вообще, что ты ко мне пристал? Сам-то как?
- Ну, я-то сюда ещё вернусь, - заверил Димон. – А ты, кстати, о ком это там думаешь? Уж не о Вике ли?
- Ты адрес жопы знаешь? Вот туда и иди.
- Только вместе. Вместе, Тима, прямо сейчас туда и пойдём, - снова повеселел Димон.
Обнявшись за плечи, в свете красноватых фонарей, смеясь и попыхивая сигаретами, друзья развальным шагом удалялись в ночь.
Каждый оставил позади то, что теряют в жизни лишь дважды…
Летом 2010-го учёба завершилась. Димон говорил – кончилась. Тима смеялся над его безграмотностью: кончают, мол, в постели и других не предназначенных для этого местах. Димону нравились пошлые шутки.
Дипломированным инженеру и историку предстояло решить непростую задачу: что делать дальше? Инженерам в этом плане проще. Они везде и всегда нужны. Жизнь их, правда, скучна и однобока, зато предсказуема. У гуманитария же судьба колючая. Большие планы, высокие идеалы, дутые мечты и, как следствие, неудачи, падения, крах и вечный поиск выхода из сложившейся ситуации. Короче говоря, Димон на работу устроился сразу, а Тиме пришлось помучиться.
Аспирантуру он отмёл сразу, хоть его туда и зазывали. Козлобородый господин в овальных очках, профессор Петровский, называл вещи своими именами: «Это же Клондайк, - говорил он, - ты же понимаешь, сколько неспособных студенток желают хороших отметок, и на что они готовы пойти ради этого – ты тоже представь!». Но старый козёл с потными морщинистыми ладошками его не убедил. Гладких (и то не всегда!) девичьих ляжек Тиме было мало, чтобы побороть нежелание учиться дальше, которого было много. И он отправился в свободное плаванье.
Умственная ограниченность, животная злоба и продажность этого мира дали знать о себе сразу. Работодатели хотели видеть кандидатов исключительно высокообразованных, с опытом работы от 3-х лет, стрессоустойчивых, командных игроков, инициативных, владеющих английским языком, способных работать в режиме многозадачности и за копейки. Какая возмутительная наглость! Всюду требовались разнокалиберные торгаши. Мразота! Грязные работяги, курьеры, официанты, подсобники и прочие неинтеллигентные личности… Куда податься?!
Но дело решил его величество случай.
Бесцельно и отупело бродя среди туристических полчищ, жарким июльским днём Тима с удивлением открыл для себя «Музей военной истории г. Пушкин». Прочтя эту нехитрую вывеску он, не задумываясь, нырнул в подвальчик старого дома. Оступился на крутых каменных ступенях. Матюгнулся. Жадно втянул носом прелый аромат затхлости, коим разит лишь в провинциальных библиотеках и лавках старьёвщиков на Удельном рынке – аромат эпохи. Поздоровался с… кто она? Билетёрша, вахтёрша, контролёрша, надзирательница? Не важно. Рука сама потянулась в карман, извлекла оттуда пятьдесят рублей (именно такая сумма была указана на стоящей на столе табличке) и протянула их этой самой женщине.
Помещение музея было скромным, а если не кривить душой и говорить прямо – до убожества ничтожным. При царе, наверное, здесь жил конюх. Экспонаты плотно уставили пол и облепили стены подвальной комнатушки. Правда, даже при столь концентрированном нагромождении представленные артефакты воображение не поражали. Советская каска, немецкая каска (простреленная), пустая пулемётная лента, россыпь гильз, штык от трёхлинейки, противогаз, хвост от мины… одним словом – ерунда. Но для туристов, особенно китайских, с выпученными глазами разглядывавших всё подряд (может от этого их глаза и выпучиваются?) сойдёт. Для людей с интеллектом выше среднего были вещи и поинтереснее: например, монеты и газеты, в том числе немецкие и дореволюционные, а также информационные листовки для жителей оккупированного города. Тиму же заинтересовал главный экспонат выставки, тем более что он вспомнил его название – смотрительница!
Женщине было немного за сорок; по крайней мере, так казалось от входа, куда еле-еле, но проникал живительный дневной свет. Или без малого пятьдесят, что, впрочем, более соответствовало мрачному антуражу исторической трухи. Её короткие высветленные волосы были привлекательно расчёсаны на манер Голливуда восьмидесятых, а хищно подведённые глаза подчёркивали морщинки и выдавали тоску одиночества.
Чем привлекла его эта женщина, Тима понять не успел, как не успел понять и того, зачем с ней заговорил.
- У вас замечательный музей, - подойдя вплотную к её столику, вдруг сказал он.
Он, конечно, лукавил, причём абсолютно нагло и беззастенчиво. Более чем на подвальную экспозицию частной коллекции всё представленное не тянуло – так, ярмарка тщеславия. Тима и догадываться не мог, насколько верны его невысказанные умозаключения.
Женщина посмотрела на него внимательно. На мгновение она немного прищурилась, как близорукая, отчего её взгляд показался недружелюбным, но секунду спустя деликатно улыбнулась.
- А что вам особенно понравилось? – спросила она.
- Вот эти ящики, - снова соврал он, кивнув в угол, где стопкой друг на друге стояли три одинаковых ящика он немецких «колотух».
- Странно, - заметила женщина, и взгляд её действительно был удивлённый, - обычно на них и внимания никто не обращает, а я вообще выкинуть хотела, но оставила из-за надписей и использую для хранения всякой непотребной мелочи.
- Ну-у-у, - делано протянул Тима, - выкидывать такие вещи – верх расточительства. Стоят они не много, но за ними уйма охотников.
- А вы разбираетесь в этом?
- Немного.
- И сколько можно выручить за эти дрова?
- Зависит от жадности продавца, но по среднерыночной стоимости я бы их отдавать не стал, а по завышенной придётся долго ждать, и поэтому лучше всего их обменять на что-нибудь более зрелищное. Кстати, откуда всё это? – тут Тима развёл руками в стороны, стараясь подобным жестом выразить своё почтение и показать, насколько он впечатлён.
- Всё это собирал мой муж. Он был известным краеведом. Боровский его фамилия, может, слышали?
Тиме эта фамилия ни о чём не говорила. Его слух цепануло слово «был», и он, находясь в лёгком, несмотря на жару, расположении духа, решил сострить:
- Бывших краеведов не бывает.
- Он умер, - бесстрастно заметила женщина, и на её лице эти слова никак не отразились.
- Простите, я… - замямлил осаженный Тима, но женщина поспешила ему на выручку.
- Ничего, это было давно. Можно сказать – в прошлой жизни. Вы мне лучше поведайте, чего же такого более зрелищного здесь не хватает? Вот на ваш лично вкус.
- Как по мне, так недостаёт немецкой мишуры, атрибутики всякой, в том числе – испанской, испанцы ведь тоже здесь были, но такие вещи редки и не дёшевы.
Тут же всё и закончилось…
- Это нормально, - успокаивала Натали, видя, что смущение накрыло его пуще прежнего. – Но об этом надо предупреждать. А так – это дополнительная услуга за дополнительную плату.
Успокоила так успокоила, что и говорить. Тима смутился ещё сильнее. Настолько сильно, что сам для себя открыл новые границы своих возможностей.
- Да, конечно, - начал было раскаиваться он, но Натали не дала ему договорить.
- Ладно, проехали. В другой раз расплатишься. Чёрт тебя возьми! Откуда ты только взялся такой милый, такой забавный? Только не отвечай. Я уж думала, что в наше время таких уже не бывает.
- К сожалению, бывают, - вздохнул Тима.
- К счастью, - нежно протянула Натали и погладила его по голове, - к счастью. Выпить не хочешь?
- Шампанского разве что.
- Да ты ещё и аристократ к тому же. Но нашим баром предусмотрены только виски и «Мартини». Давай-ка я всё же плесну тебе пару глоточков. Так, чисто для куражу, а то ты слишком зажат.
- Плесни, - нехотя согласился Тима. Пояснять, что от вискаря без закуси у него случается изжога, он не стал.
В голове у него было чисто и звонко, как на Пасху возле колокольни, когда беснуется в экстазе звонарь. Тело охватила приятная лёгкость, но было подозрение, что всё дело лишь в излишне мягком матрасе. Одна лишь душа томилась под тяжестью содеянного. Этого было уже не переменить, не переиграть. От прошлого не откажешься, оно догонит. Будущее тоже подёрнулось пеленой розового тумана.
Тима лежал, накинув на себя покрывало, и играл пальцами ног. Посмотрев, как слезала с кровати Натали, он подивился тонкости её лодыжек. Это был его тайный фетиш. К слову, такой фетиш встречается у многих мужчин, но Тима о нём не распространялся, так как справедливо полагал ступни самой уродливой частью человеческого тела.
Девушка прошлёпала босыми ногами в дальний угол, к непрезентабельной старой тумбочке служившей здесь баром. Присев на корточки, она открыла дверцу и пошарила рукой внутри. Звякнуло стекло. На свет она достала бутылку «белой лошади» и два широких низких стакана. «Дешёвая паскудина, - подумал он». Относилось это исключительно к выпивке. О цене женщин он догадывался лишь приблизительно.
Перевалившись через него, Натали села на кровати как йог, поставив стаканы прямо на одеяло к своим ногам, чтобы не упали. Ловким движением свинтила крышку, уверенно плеснула в обе стекляшки. Водворив крышку на место, небрежно бросила бутылку рядом. Жидкость цвета слабого чая напополам разбавленного мочой, даже в полумраке комнаты выглядела не очень аппетитно, и аромат источала соответствующий. Протянув один стакан ему, Натали таинственно спросила:
- Ну, за что выпьем?
- Если б у меня были усы, мы бы пили за любовь, - ответил Тима, но ему показалось, что шутка осталась непонятой, и он поспешил исправиться. – А так, давай за тебя.
- Отличный тост! – хихикнула Натали, и стукнула своим стаканом по его. – А что ты мне пожелаешь?
- Чтобы твои точёные щиколотки никогда не стали такими же толстыми, как ножки этой ублюдской тумбочки.
- И чтобы сиськи выросли! – опять хихикнула она.
«А вот это – лишнее! - подумал Тима, но вслух сказал другое»:
- Как пожелаете, сударыня, - взмахнул стаканом и добавил: - вздрогнули!
Залпом осушив свою порцию, он поморщился. Как-то не пошло. Бывает. Натали же пригубила лишь чуть-чуть. Надо было что-то сказать, но она не знала, что именно. Этот парень был не похож не только на типичного посетителя, но и ни на кого вообще. Выпив, он стал серьёзен и задумчив, чем немного пугал и ещё больше смущал. Она гнала от себя мысль, что он ей просто-напросто нравится, причём не как мужчина, а как маленький мальчик, но мальчик способный трахнуть. Согнув в локте руку со стаканом, она прилегла рядом.
Та же проблема была и у Тимы, при этом он ещё пытался сдержать вызываемую проглоченным пойлом отрыжку. Чтобы отвлечься, он мысленно сравнивал близкую Натали с далёкой Викой, и чем больше он думал, тем сильнее удивлялся тому, что при одном типаже и общей схожести Вика проигрывает это сравнение вчистую. Мысль была поганая. Он хмурил брови и тщетно старался её прогнать, но получалось плохо. К счастью, Натали нашлась первой, задав один из глупейших женских вопросов.
- О чём ты сейчас думаешь?
- А что?
- Ничего, просто у тебя ужасно умный вид.
- Это плохо?
- Не знаю. Обычно в постели с женщиной думают о другом или не думают вовсе.
- О чём - о другом? – удивился Тима. – Ты же не знаешь, о чём я думаю.
- Чтобы думать о том, что и как сделать с женщиной, быть умным и морщинистым не надо. Ты же занят чем-то иным.
Натали говорила, смотря ему в глаза. При этом свободной от стакана рукой она гладила ему живот и чуть пониже. Тима не выдержал и принялся разглагольствовать о первом пришедшем на ум.
- Да так, философские мыслишки полезли, знаешь ли.
- Например? – спросила Натали. Тиме показалось, что вполне заинтересованно.
- Например, о юности. Вот ты, например, очевидно старше меня. Голая, лежишь рядом, а я воспринимаю тебя, как совсем юную девушку. А ведь на самом-то деле никакой юности и нет вовсе. Есть только старость, и все мы пребываем в ней. Если задуматься, то мы всегда стареем, от момента зачатия и до самого конца. И нет детей, и нет взрослых, и окончательно старых тоже нет - есть только разной степени старики. Вот ты только представь себе картину: колонной подвое шагают в школу седые первоклассники…
Такое завершение тирады показалось ей действительно смешным. Натали прерывисто зафыркала. Затем, будто устыдившись своего смеха вперемежку с налетевшим чувством, она ещё раз обмакнула губы, навалилась на Тиму и поставила стакан на тумбочку. Никогда прежде она ещё не испытывала острого желания к своему клиенту, но этот мальчик её покорил. Она-то давно считала себя умудрённой и низко использованной, а теперь почти гордилась желанием маленького мальчика, и вдруг его слова про юную девушку подкосили её, выбили из колеи. Она возбудилась.
То, что и как происходило дальше, напоминало Тиме сон ужасов. Будто он стоял, а на него надвигалась тысяча лысых кошек. И он понимал, что вот уже сейчас они будут скрести его острыми кривыми когтями и до смерти залижут шершавостью своих языков. И отступать ему уже некуда – позади стена. И он в этом сне почему-то голый. И всё что могло сжаться от ужаса – сжалось. А кошки всё приближались, и их хохочущие глаза были немы, но смеялись над размерами сжавшегося. А потом…
- Душно, может, окно откроем? – ища спасения, только и успел спросить он.
- После, - не то прошептала, не то по-кошачьи прошипела Натали, - всё после…
- Ну ты как, в порядке? – спросил Димон садящимся с каждой произнесённой буквой голосом. Затем он гмыкнул, прочищая голосовые связки, и, не дожидаясь ответа, повлёк Тиму в ту сторону, куда два часа назад уехало такси. – Прогуляемся.
- В порядке, даже кажется, что лучше уже не будет. Сколько я тебе должен?
- Нисколько. Это ж я тебя в это втянул. Честно сказать, одному было просто страшно. Но выглядишь ты всё же хреново, будто это тебя трахнули, - вяло усмехнулся Димон и достал сигареты.
- В сущности, так оно и было, - ответил Тима, и ему вдруг тоже стало весело.
- Тоже неплохо, - заключил Димон, но улыбка покинула его раскрасневшееся лицо. – Она хоть была хороша?
- Вполне. Но чего-то не хватало. Я думаю, это оттого что без любви.
- Да не, это от нервов. Эмоциональное перенапряжение. Ты просто выдохся. У меня в первый раз тоже так было.
- И чем кончилось?
- Любовью кончилось, в том смысле, что закончилась любовь.
- Это мы заканчиваемся, а любовь – никогда.
- Уф, какой пиетет, сколько пафоса. Ты хоть ей там эту дичь не втирал?
- Нет. Она и без этого предложила встретиться ещё.
- А ты что?
- Ничего, - чуть замялся Тима. – Не мог же я ей сказать, что думаю о другой девушке.
- Мог. Шлюхе можно сказать всё, что угодно. Она – просто мясо, а ты – купюра. Вот и вся разница.
- Я так не думаю. И вообще, что ты ко мне пристал? Сам-то как?
- Ну, я-то сюда ещё вернусь, - заверил Димон. – А ты, кстати, о ком это там думаешь? Уж не о Вике ли?
- Ты адрес жопы знаешь? Вот туда и иди.
- Только вместе. Вместе, Тима, прямо сейчас туда и пойдём, - снова повеселел Димон.
Обнявшись за плечи, в свете красноватых фонарей, смеясь и попыхивая сигаретами, друзья развальным шагом удалялись в ночь.
Каждый оставил позади то, что теряют в жизни лишь дважды…
***
Летом 2010-го учёба завершилась. Димон говорил – кончилась. Тима смеялся над его безграмотностью: кончают, мол, в постели и других не предназначенных для этого местах. Димону нравились пошлые шутки.
Дипломированным инженеру и историку предстояло решить непростую задачу: что делать дальше? Инженерам в этом плане проще. Они везде и всегда нужны. Жизнь их, правда, скучна и однобока, зато предсказуема. У гуманитария же судьба колючая. Большие планы, высокие идеалы, дутые мечты и, как следствие, неудачи, падения, крах и вечный поиск выхода из сложившейся ситуации. Короче говоря, Димон на работу устроился сразу, а Тиме пришлось помучиться.
Аспирантуру он отмёл сразу, хоть его туда и зазывали. Козлобородый господин в овальных очках, профессор Петровский, называл вещи своими именами: «Это же Клондайк, - говорил он, - ты же понимаешь, сколько неспособных студенток желают хороших отметок, и на что они готовы пойти ради этого – ты тоже представь!». Но старый козёл с потными морщинистыми ладошками его не убедил. Гладких (и то не всегда!) девичьих ляжек Тиме было мало, чтобы побороть нежелание учиться дальше, которого было много. И он отправился в свободное плаванье.
Умственная ограниченность, животная злоба и продажность этого мира дали знать о себе сразу. Работодатели хотели видеть кандидатов исключительно высокообразованных, с опытом работы от 3-х лет, стрессоустойчивых, командных игроков, инициативных, владеющих английским языком, способных работать в режиме многозадачности и за копейки. Какая возмутительная наглость! Всюду требовались разнокалиберные торгаши. Мразота! Грязные работяги, курьеры, официанты, подсобники и прочие неинтеллигентные личности… Куда податься?!
Но дело решил его величество случай.
Бесцельно и отупело бродя среди туристических полчищ, жарким июльским днём Тима с удивлением открыл для себя «Музей военной истории г. Пушкин». Прочтя эту нехитрую вывеску он, не задумываясь, нырнул в подвальчик старого дома. Оступился на крутых каменных ступенях. Матюгнулся. Жадно втянул носом прелый аромат затхлости, коим разит лишь в провинциальных библиотеках и лавках старьёвщиков на Удельном рынке – аромат эпохи. Поздоровался с… кто она? Билетёрша, вахтёрша, контролёрша, надзирательница? Не важно. Рука сама потянулась в карман, извлекла оттуда пятьдесят рублей (именно такая сумма была указана на стоящей на столе табличке) и протянула их этой самой женщине.
Помещение музея было скромным, а если не кривить душой и говорить прямо – до убожества ничтожным. При царе, наверное, здесь жил конюх. Экспонаты плотно уставили пол и облепили стены подвальной комнатушки. Правда, даже при столь концентрированном нагромождении представленные артефакты воображение не поражали. Советская каска, немецкая каска (простреленная), пустая пулемётная лента, россыпь гильз, штык от трёхлинейки, противогаз, хвост от мины… одним словом – ерунда. Но для туристов, особенно китайских, с выпученными глазами разглядывавших всё подряд (может от этого их глаза и выпучиваются?) сойдёт. Для людей с интеллектом выше среднего были вещи и поинтереснее: например, монеты и газеты, в том числе немецкие и дореволюционные, а также информационные листовки для жителей оккупированного города. Тиму же заинтересовал главный экспонат выставки, тем более что он вспомнил его название – смотрительница!
Женщине было немного за сорок; по крайней мере, так казалось от входа, куда еле-еле, но проникал живительный дневной свет. Или без малого пятьдесят, что, впрочем, более соответствовало мрачному антуражу исторической трухи. Её короткие высветленные волосы были привлекательно расчёсаны на манер Голливуда восьмидесятых, а хищно подведённые глаза подчёркивали морщинки и выдавали тоску одиночества.
Чем привлекла его эта женщина, Тима понять не успел, как не успел понять и того, зачем с ней заговорил.
- У вас замечательный музей, - подойдя вплотную к её столику, вдруг сказал он.
Он, конечно, лукавил, причём абсолютно нагло и беззастенчиво. Более чем на подвальную экспозицию частной коллекции всё представленное не тянуло – так, ярмарка тщеславия. Тима и догадываться не мог, насколько верны его невысказанные умозаключения.
Женщина посмотрела на него внимательно. На мгновение она немного прищурилась, как близорукая, отчего её взгляд показался недружелюбным, но секунду спустя деликатно улыбнулась.
- А что вам особенно понравилось? – спросила она.
- Вот эти ящики, - снова соврал он, кивнув в угол, где стопкой друг на друге стояли три одинаковых ящика он немецких «колотух».
- Странно, - заметила женщина, и взгляд её действительно был удивлённый, - обычно на них и внимания никто не обращает, а я вообще выкинуть хотела, но оставила из-за надписей и использую для хранения всякой непотребной мелочи.
- Ну-у-у, - делано протянул Тима, - выкидывать такие вещи – верх расточительства. Стоят они не много, но за ними уйма охотников.
- А вы разбираетесь в этом?
- Немного.
- И сколько можно выручить за эти дрова?
- Зависит от жадности продавца, но по среднерыночной стоимости я бы их отдавать не стал, а по завышенной придётся долго ждать, и поэтому лучше всего их обменять на что-нибудь более зрелищное. Кстати, откуда всё это? – тут Тима развёл руками в стороны, стараясь подобным жестом выразить своё почтение и показать, насколько он впечатлён.
- Всё это собирал мой муж. Он был известным краеведом. Боровский его фамилия, может, слышали?
Тиме эта фамилия ни о чём не говорила. Его слух цепануло слово «был», и он, находясь в лёгком, несмотря на жару, расположении духа, решил сострить:
- Бывших краеведов не бывает.
- Он умер, - бесстрастно заметила женщина, и на её лице эти слова никак не отразились.
- Простите, я… - замямлил осаженный Тима, но женщина поспешила ему на выручку.
- Ничего, это было давно. Можно сказать – в прошлой жизни. Вы мне лучше поведайте, чего же такого более зрелищного здесь не хватает? Вот на ваш лично вкус.
- Как по мне, так недостаёт немецкой мишуры, атрибутики всякой, в том числе – испанской, испанцы ведь тоже здесь были, но такие вещи редки и не дёшевы.
