Согласно древним манускриптам, в расщелинах плато А-куок находились тропы, ведущие в несколько параллельных миров. Путь во второй мир был благополучно найден отцом Фару.
По своей настойчивости Фару-гхан превосходил родителя, поэтому, несколько месяцев упрямо исследовал наравне с подданными пещеры и расщелины А-куок.
Время шло, люди начали роптать. Сколько можно ползать по камням, обыскивая плато вдоль и поперёк? Слишком долго они были оторваны от родных и близких. Красоты священных гор Батумве приелись, хотелось уюта и комфорта осёдлой жизни.
Дабы сохранить в экспедиции дух солидарности, гхан распорядился сделать многодневный привал с празднованием наступающего года. По такому случаю распечатали бочонки с вином. Два дня люди ели, пили и горланили песни в честь великого гхана, палили из ружей в воздух, соревновались в данушийской национальной борьбе.
– Как называется твой народ? – осведомляюсь я и виновато чешу затылок. – Прости, перебил.
– Дануши, – Саид-баба с укором взирает на меня, качая головой. – Я продолжу?
Ранним утром третьего дня в шатёр Фару-гхана заглянула девица невиданной красы, повергнув владыку в немалое замешательство. Юное создание, появившееся неведомо откуда, пеняло гхану на излишне шумное поведение его подданных.
Очарование естественной красоты и мелодичный голос дивной пери покорили гхана и, в то же мгновение, великий исследователь предложил девушке быть хозяйкой его дворца и владычицей его сердца.
Девица оказалась волшебницей из древнего магического рода, охранявшего переход в третий мир. Хабибти, так назвалась Фару-гхану красавица, показала путь экспедиции, сняв с перехода чары невидимости. Гхан нанёс визит будущим родственникам, был радушно принят и обласкан.
Вскоре экспедиция вернулась домой, гружёная подарками и скарбом будущей пятой жены Фару-гхана. То что Хабибти – пятая по счёту супруга, девушка узнала после скоропалительного бракосочетания, когда старшие жёны подошли поздравлять молодых.
Гнев волшебницы был ужасен. Поговаривали, в зале для торжеств занялся пожар, а на головы немногочисленных гостей сыпались пауки и лягушки. Фару-гхан напомнил девушке, что она теперь его законная супруга и должна смириться с неизбежным.
Хабибти, казалось, согласилась с супругом. Пожар потушили, живность прогнали, свадебные гуляния продолжились с новой силой.
Фару-гхану не терпелось уединиться с юной супругой. Еле дождавшись назначенного времени, владыка увёл её под белы руки. Вслед молодожёнам неслись ободряющие тосты, приправленные вольными шутками, хвалебные песни и заздравные оды.
Напрасно ночь напролёт заливалась зурна, напрасно гости плясали, не жалея ног. Утром следующего дня старшая жена Фару-гхана нашла своего поседевшего за одну ночь супруга в полном смятении чувств, сидящим напротив огромного старинного зеркала.
С тех пор у Фару-гхана угас интерес к окружающему миру. Владыка искал в зыбком мареве отражения милую его сердцу Хабибти, а когда видел призрачную девушку, старался коснуться её, но неизменно обжигал пальцы.
Тяжёлые времена настали для данушей, пока великий гхан терял последний разум в поисках нежного призрака. Коварный визирь захватил власть и обложил непомерными налогами гханский народ.
Визирь надеялся на скорую кончину обезумевшего. Тогда бы он стал полноправным хозяином двух континентов, а его умные, обученные на государственные деньги, ненаглядные сыновья, заняли бы самые почётные должности при нём.
Одна маленькая деталь не давала визирю спать по ночам. В планы вероломного чиновника не вписывались полоумный гхан и его единственный сын, рождённый ещё до появления злосчастной Хабибти.
Несколько раз ассасины пробирались в покои Фару-гхана. Несколько раз над белоснежной головой властителя сверкал нож убийцы и непонятным образом возвращался в ножны.
Визирю докладывали, волшебное зеркало последней жены Фару-гхана охраняет владельца, отводя глаза наёмникам. Прихвостни визиря безуспешно пытались разбить или вынести зеркало. Оно словно вросло в пол, к тому же, дотронуться до него, даже защищённой рукою, было невозможно, не получив ожог.
Начали поговаривать, что над великим семейством нависло проклятие бездетности, насланное несчастной Хбибти. Гханский гарем пришёл в запустение. Женщины чахли без внимания обожаемого владыки. Лишь у старшей гханской жены беззаботно подрастал малец, неустанно оберегаемый и днём, и ночью.
Фару-гхан в расцвете лет тихо угас, даже на смертном одре превознося ум и красоту самой младшей и такой обожаемой супруги. Несовершеннолетний сын Фару-гхана взошёл на престол. Визирь, конечно же, «направлял» несмышлёныша, рассказывал мальчишке о хитростях правления, попутно устраивая юнцу всяческие козни. Но, парень, чудом, дожил до женитьбы и гханский род продолжился.
Саид переводит дух:
– Уф, конец сказке. Дальше начинается быль. Лекари династии гханов бьются над составом любовного снадобья уже больше ста лет, с тех самых пор, замечу, как во дворце появилось волшебное зеркало. Беда в том, что сыновей наши гханы за последнюю сотню лет зачинают лишь благодаря специальным зельям, без них рождаются одни девчонки. Я должен свести на нет возможность побочного действия напитка, дающего возможность появиться на свет гханскому ребёнку мужеского пола.
Н-да, грустная история. Не повезло волшебнице, могла бы долго прожить, принося кому-то счастье, а попалась царственному придурку.
– Ах ты, бедолага, – жалею я незнамо кого.
И думается мне, может, дело было прозаичней: не последнюю роль сыграла мать наследника. Волшебницу укокошила, мужа опоила и он сбрендил. Подозреваю, убийц даже близко не было. И опаньки, она в шоколаде! Муж постепенно загибается, а виновато заколдованное зеркальце. И, небось, хитро-мудрая тётка ещё с визирём шуры-муры водила.
Мне чудно от мысли про чародейку, превратившуюся в зеркало-стража. С трудом верится, будто в предмете интерьера кто-то живёт, пусть даже в призрачной форме. Помню, когда мы ездили с Машей в Крым, местные гиды тоже кормили нас байками о привидениях. Получается, у нас – свои легенды, у них – свои.
Подхожу к Хабибти и вглядываюсь в таинственное зазеркалье. Поверхность амальгамы в некоторых местах потускнела от времени, покрылась пятнами и многоцветными разводами.
За спиной Тими-гхана, тьфу ты, за моей спиной словно сгущается серая тень. Лёгкое головокружение заставляет прикрыть глаза, но я успеваю заметить мелькнувшую полупрозрачную фигуру в нарядном убранстве невесты. Второй раз за утро по спине пробегает неприятный холодок. Резко оборачиваюсь, никого.
Лекарь скалится в хитрой усмешке:
– А ты думал, я тебя сказочками развлекаю?
– Какие тут сказки, – вздыхаю, рассматривая своё новое отражение, с которым уже немного пообвыкся. – Что ж, подведём итог всей этой котовасии с душевным переселением, налицо – «несчастный случай на производстве». Ну, ничего, бог не выдаст, начальник СМУ [1]
Образ Тими-гхана быстро нашёлся на просторах инета. Герой очень похож на турецкого актёра Бурака Озчивита
https://vk.com/wall167102090_5053
День никак не закончится. Саид геройски отражает нападки Пальмитатши, рвущейся увлечь меня в водоворот дворцовых будней. Сумасбродная тётка трамбует эскулапа похлеще копера [2]
Пока Саид-баба держит оборону, я штудирую новейшие летописи, заучивая имена жён, детей и других ближайших к Тими-гхану личностей. Обложившись книгами, стараюсь изучить местные порядки.
Бесчинства Палимат-ханим можно классифицировать, как действия, согласующиеся с государственными интересами. Гханские женщины, оказывается, не такие уж и угнетённые. Любая обитательница гарема в праве потребовать от повелителя свободы плюс денежную компенсацию, если недовольна жизнью в качестве супруги или наложницы. Но, прецедентов не было, за исключением мутной истории с Хабибти.
Лекарь появляется с очередной охапкой более древней фамильной литературы и смотрит на меня с искренним сочувствием. Мне делается тошно от предстоящей рутины.
– Саид, может, перерывчик, а? Когда у вас тут обед? Сие познавательное чтиво навевает тоску и зверский аппетит, – захлопываю фолиант и громогласно чихаю.
Саид-баба дёргает золочёный шнур со словами:
– Ты – владыка, тебе решать, когда принимать пищу и развлекаться.
– Неее, Саид, мне только пожрать.
Немного помолчав, добавляю:
– Ну, я был бы не против пообедать с Лялькой. Она прикольная, я бы пообщался…
Лекарь понимающе улыбается:
– И то верно, что она может оказаться твоей настоящей супругой.
Влекомый сигналом невидимого колокольчика, в комнату влетает Кибальчиш, не забыв стукнуть кулаком в уже открытую дверь. Он излучает готовность «сложить голову за царя и Отечество». Выслушав распоряжение, мальчишка исчезает, только мы его и видели. Не проходит получаса, шустрый малый возвращается с полным блюдом хавчика и с отказом Лунноликой отобедать со мной.
Видите ли, она занята. Пфф, больно надо. Нет, это не моя Маша. Моя пришла бы просто из любопытства. В новом облике очень уж я похож, а после остригания лохм и подавно, на её кино-кумира.
Саид удаляется, оставляя меня в гордом одиночестве. Буйство запахов и красок на блюде заставляют, поначалу, торопиться с поглощением вкусностей. Ныряю серебряной загогулиной, напоминающей вилку, в салатничек: лечо. В меру остро, душисто, кисло-сладкий вкус идеально сочетается с мясом. Эх, рецептик бы для Маняши умыкнуть…
Где-то между пловом и лагманом в комнату вплывает Палимат-ханим, за ней выстроились три девахи гренадерского роста. Опта-ёпта, нарисовались, не сотрёшь. Чуть не ляпнул: «Чо надо?». Вижу, по снайперскому прищуру глаз, ханим не нравится работа парикмахера-ассасина. Однако, недовольство остаётся невысказанным.
– Сын мой, – вкрадчивым голосом начинает Пальмитатша, – я услыхала случайно, Лэйла не соизволила прийти на твой зов. Не гневайся на неё. Лучше насладись танцами своих наложниц.
– Не пришла и ладно. Дайте поесть спокойно, – пробую митинговать, торопливо доедая кусочек нежнейшей баранины.
Палимат одаривает царственной улыбкой и исчезает за дверью, делая вид, будто не слышит моего чавкающего протеста.
Одна из великанш усаживается, скрестив ноги. Из многослойного одеяния извлекается зурна и под бодрые звуки сего замечательного инструмента две другие мамзели начинают представление.
Я уже говорил, все гаремные обитательницы, за исключением, пожалуй, Тсумы, обладают выдающимися формами? Так вот, ансамбль песни и свистопляски имени Палимат-ханим устраивает мне форменный стриптиз.
Пока наложницы кружатся в танце, я помалкиваю, смакуя душистую пастрому, представляю третью гханскую жену, выделывающую крутыми бёдрами восточные па… Поди ж ты, занята она. Подпортила мне настроение девчонка, да уж. Любимица-то с характером. А я тоже не тюфяк, между прочим…
Весь в мыслях о шкодной Ляльке, я пропускаю начало стрипа. Танцовщицы, оставшись лишь в тоненьких шароварах, синхронно и энергично двигают плечами, сотрясая крошечную вселенную гханской опочивальни. И моё нутро, заодно.
Эй, стоп! Кто ж так делает?
Полуобглоданное куриное крылышко выскальзывает из моих пальцев. Шипучий напиток, что-то среднее между пивом и квасом, встаёт поперёк горла, предательски пузырится из носа. Я захожусь в натужном кашле.
Танцовщицы принимаются хлопать своего дражайшего гхана между лопаток. Смуглые налитые грудки колышутся в нескольких секундах от грехопадения Миши Полупанова. Остановите землю…
– Х-кх-хватит! – Мой истошный вопль идёт не из глубины души, а из места чуток ниже пупка.
Увесистые шлепки тотчас прекращаются и следует робкое предложение:
– Твоё желание – закон. Может, Солнцеподобному хочется…
– Не хочется, – огрызаюсь, прерывая любые поползновения в свою сторону. – Я занят! И вообще, всем спасибо и до свидания. И пригласите Саида-бабу.
Зарывшись в подушки, слышу приглушённую возню. Дамочки одеваются и, наконец-то, убираются восвояси. Тело моё горит, а сердце, кажется, бьётся повсюду. Переворачиваюсь на живот. Нет, ни хрена не легче. Плетусь в бассейн. О да, это то, что надо… Премию тому, кто придумал водопровод и всё, что с ним связано. Водичка – лучшее средство от неутолённого возбуждения.
И вроде бы всё хорошо, но почему так тоскливо стало? Хоть волком вой. Да потому что я хочу домой. Хочу домашних пельменей с горчицей, борща со сметаной. Хочу Маху свою ворчливую, а не весь этот сумасшедший курятник во главе с Пальмитатшей. Окружённый сказочной роскошью, я скучаю по своей уютной двухкомнатной квартирке, где каждый гвоздь забит вот этими вот рученьками… Хм, а шкрябы-то не мои… ёж твою мышь.
– Прячешься? – Голос Саида прекращает мои мысленные стенания.
– Угу.
– Позвать Тсуму?
– Нет.
– Тебе не избежать… некоторых гханских дел.
– Нет!
– К сожалению, ты не сможешь весь месяц прятаться в спальне. Я недооценил настойчивость ханим.
– Тогда, я сделаю то, что хотел твой повелитель: отправлюсь на несколько недель в путешествие. Возьму с собой только Ляльку. Я к ней, малость, привык. Но, больше никаких жён и наложниц.
Саид-баба удивлённо хмыкает:
– Возможно, ты прав. Гханский отряд готов хоть завтра выступить в поход. Надо лишь об этом известить визиря, а также ханим с Лэйлой.
Ой, нехорошо мне. То ли это от избытка жирной пищи, то ли от одной мысли о матушке Солнцеподобного.
– А нельзя удрать потихоньку? С визирем я бы разобрался, но ханим…
Мохнатые Саидовы брови удивлённо ползут вверх, собирая в гармошку высокий лоб:
– Нет, Миша, здесь так не принято. Визирю ты можешь отправить записку-указание. А вот ханим лучше задобрить. Хорошо бы пригласить её на ужин. Объявишь о поездке сразу и Палимат-ханим, и Лэйле. Ханим в присутствии провинившейся невестки, скорее всего, будет немногословна.
– У нас это называется, убить двух зайцев, – невесело ухмыляюсь, гоняя по воде розовые лепестки. – Кстати, что между дамами произошло?
– Во время трапезы и спросишь, – подмигивает Саид и покидает меня, пообещав передать приглашение на ужин Пальмитатше.
Сумел-таки старый хитрец заинтриговать. Ну, посмотрим.
Остаток дня прихожу в себя после стрип-шоу, валяясь на прохладных простынях и вспоминая зажигательное выступление ансамбля… бля…
Немного помудрив над посланием для визиря, отбрасываю листок, забрызганный чернилами, в сторону. Ну, не умею я писать гусиными перьями. Потом отдам Саиду, он придумает что-нибудь.
В преддверии назначенного часа начинаю мандражировать. Чтобы хоть немного отвлечься, забираюсь в гардеробную. Наверное, по царским меркам комната маловата, а по мне – в ней можно жить.
Мать моя женщина, сколько тут барахла и обувки! И как разобраться в этом? Что выбрать? В одной руке у меня – плечики с одёжкой европейского вида. Да, уважаемые дамы и господа, в этом мире есть Европа. По-моему, я разглядываю смокинг. В другой руке – обычный национальный костюм: рубаха с разрезами по бокам, шаровары и кушак.
По своей настойчивости Фару-гхан превосходил родителя, поэтому, несколько месяцев упрямо исследовал наравне с подданными пещеры и расщелины А-куок.
Время шло, люди начали роптать. Сколько можно ползать по камням, обыскивая плато вдоль и поперёк? Слишком долго они были оторваны от родных и близких. Красоты священных гор Батумве приелись, хотелось уюта и комфорта осёдлой жизни.
Дабы сохранить в экспедиции дух солидарности, гхан распорядился сделать многодневный привал с празднованием наступающего года. По такому случаю распечатали бочонки с вином. Два дня люди ели, пили и горланили песни в честь великого гхана, палили из ружей в воздух, соревновались в данушийской национальной борьбе.
– Как называется твой народ? – осведомляюсь я и виновато чешу затылок. – Прости, перебил.
– Дануши, – Саид-баба с укором взирает на меня, качая головой. – Я продолжу?
Ранним утром третьего дня в шатёр Фару-гхана заглянула девица невиданной красы, повергнув владыку в немалое замешательство. Юное создание, появившееся неведомо откуда, пеняло гхану на излишне шумное поведение его подданных.
Очарование естественной красоты и мелодичный голос дивной пери покорили гхана и, в то же мгновение, великий исследователь предложил девушке быть хозяйкой его дворца и владычицей его сердца.
Девица оказалась волшебницей из древнего магического рода, охранявшего переход в третий мир. Хабибти, так назвалась Фару-гхану красавица, показала путь экспедиции, сняв с перехода чары невидимости. Гхан нанёс визит будущим родственникам, был радушно принят и обласкан.
Вскоре экспедиция вернулась домой, гружёная подарками и скарбом будущей пятой жены Фару-гхана. То что Хабибти – пятая по счёту супруга, девушка узнала после скоропалительного бракосочетания, когда старшие жёны подошли поздравлять молодых.
Гнев волшебницы был ужасен. Поговаривали, в зале для торжеств занялся пожар, а на головы немногочисленных гостей сыпались пауки и лягушки. Фару-гхан напомнил девушке, что она теперь его законная супруга и должна смириться с неизбежным.
Хабибти, казалось, согласилась с супругом. Пожар потушили, живность прогнали, свадебные гуляния продолжились с новой силой.
Фару-гхану не терпелось уединиться с юной супругой. Еле дождавшись назначенного времени, владыка увёл её под белы руки. Вслед молодожёнам неслись ободряющие тосты, приправленные вольными шутками, хвалебные песни и заздравные оды.
Напрасно ночь напролёт заливалась зурна, напрасно гости плясали, не жалея ног. Утром следующего дня старшая жена Фару-гхана нашла своего поседевшего за одну ночь супруга в полном смятении чувств, сидящим напротив огромного старинного зеркала.
С тех пор у Фару-гхана угас интерес к окружающему миру. Владыка искал в зыбком мареве отражения милую его сердцу Хабибти, а когда видел призрачную девушку, старался коснуться её, но неизменно обжигал пальцы.
Тяжёлые времена настали для данушей, пока великий гхан терял последний разум в поисках нежного призрака. Коварный визирь захватил власть и обложил непомерными налогами гханский народ.
Визирь надеялся на скорую кончину обезумевшего. Тогда бы он стал полноправным хозяином двух континентов, а его умные, обученные на государственные деньги, ненаглядные сыновья, заняли бы самые почётные должности при нём.
Одна маленькая деталь не давала визирю спать по ночам. В планы вероломного чиновника не вписывались полоумный гхан и его единственный сын, рождённый ещё до появления злосчастной Хабибти.
Несколько раз ассасины пробирались в покои Фару-гхана. Несколько раз над белоснежной головой властителя сверкал нож убийцы и непонятным образом возвращался в ножны.
Визирю докладывали, волшебное зеркало последней жены Фару-гхана охраняет владельца, отводя глаза наёмникам. Прихвостни визиря безуспешно пытались разбить или вынести зеркало. Оно словно вросло в пол, к тому же, дотронуться до него, даже защищённой рукою, было невозможно, не получив ожог.
Начали поговаривать, что над великим семейством нависло проклятие бездетности, насланное несчастной Хбибти. Гханский гарем пришёл в запустение. Женщины чахли без внимания обожаемого владыки. Лишь у старшей гханской жены беззаботно подрастал малец, неустанно оберегаемый и днём, и ночью.
Фару-гхан в расцвете лет тихо угас, даже на смертном одре превознося ум и красоту самой младшей и такой обожаемой супруги. Несовершеннолетний сын Фару-гхана взошёл на престол. Визирь, конечно же, «направлял» несмышлёныша, рассказывал мальчишке о хитростях правления, попутно устраивая юнцу всяческие козни. Но, парень, чудом, дожил до женитьбы и гханский род продолжился.
Саид переводит дух:
– Уф, конец сказке. Дальше начинается быль. Лекари династии гханов бьются над составом любовного снадобья уже больше ста лет, с тех самых пор, замечу, как во дворце появилось волшебное зеркало. Беда в том, что сыновей наши гханы за последнюю сотню лет зачинают лишь благодаря специальным зельям, без них рождаются одни девчонки. Я должен свести на нет возможность побочного действия напитка, дающего возможность появиться на свет гханскому ребёнку мужеского пола.
Н-да, грустная история. Не повезло волшебнице, могла бы долго прожить, принося кому-то счастье, а попалась царственному придурку.
– Ах ты, бедолага, – жалею я незнамо кого.
И думается мне, может, дело было прозаичней: не последнюю роль сыграла мать наследника. Волшебницу укокошила, мужа опоила и он сбрендил. Подозреваю, убийц даже близко не было. И опаньки, она в шоколаде! Муж постепенно загибается, а виновато заколдованное зеркальце. И, небось, хитро-мудрая тётка ещё с визирём шуры-муры водила.
Мне чудно от мысли про чародейку, превратившуюся в зеркало-стража. С трудом верится, будто в предмете интерьера кто-то живёт, пусть даже в призрачной форме. Помню, когда мы ездили с Машей в Крым, местные гиды тоже кормили нас байками о привидениях. Получается, у нас – свои легенды, у них – свои.
Подхожу к Хабибти и вглядываюсь в таинственное зазеркалье. Поверхность амальгамы в некоторых местах потускнела от времени, покрылась пятнами и многоцветными разводами.
За спиной Тими-гхана, тьфу ты, за моей спиной словно сгущается серая тень. Лёгкое головокружение заставляет прикрыть глаза, но я успеваю заметить мелькнувшую полупрозрачную фигуру в нарядном убранстве невесты. Второй раз за утро по спине пробегает неприятный холодок. Резко оборачиваюсь, никого.
Лекарь скалится в хитрой усмешке:
– А ты думал, я тебя сказочками развлекаю?
– Какие тут сказки, – вздыхаю, рассматривая своё новое отражение, с которым уже немного пообвыкся. – Что ж, подведём итог всей этой котовасии с душевным переселением, налицо – «несчастный случай на производстве». Ну, ничего, бог не выдаст, начальник СМУ [1]
Закрыть
не съест.строительно-монтажное управление
Образ Тими-гхана быстро нашёлся на просторах инета. Герой очень похож на турецкого актёра Бурака Озчивита
https://vk.com/wall167102090_5053
Прода от 06.11.2022, 12:35
Глава 5.
День никак не закончится. Саид геройски отражает нападки Пальмитатши, рвущейся увлечь меня в водоворот дворцовых будней. Сумасбродная тётка трамбует эскулапа похлеще копера [2]
Закрыть
, но дед стоит насмерть, уверяя её, что Солнцеподобный ещё слишком слаб для государственных дел. Максимум, на что нынче способен правитель, так это прогуляться по дворцу, подышать свежим воздухом в саду, и то недолго, в сопровождении верного лекаря. Мужик! Уважаю таких.сваебойный молот
Пока Саид-баба держит оборону, я штудирую новейшие летописи, заучивая имена жён, детей и других ближайших к Тими-гхану личностей. Обложившись книгами, стараюсь изучить местные порядки.
Бесчинства Палимат-ханим можно классифицировать, как действия, согласующиеся с государственными интересами. Гханские женщины, оказывается, не такие уж и угнетённые. Любая обитательница гарема в праве потребовать от повелителя свободы плюс денежную компенсацию, если недовольна жизнью в качестве супруги или наложницы. Но, прецедентов не было, за исключением мутной истории с Хабибти.
Лекарь появляется с очередной охапкой более древней фамильной литературы и смотрит на меня с искренним сочувствием. Мне делается тошно от предстоящей рутины.
– Саид, может, перерывчик, а? Когда у вас тут обед? Сие познавательное чтиво навевает тоску и зверский аппетит, – захлопываю фолиант и громогласно чихаю.
Саид-баба дёргает золочёный шнур со словами:
– Ты – владыка, тебе решать, когда принимать пищу и развлекаться.
– Неее, Саид, мне только пожрать.
Немного помолчав, добавляю:
– Ну, я был бы не против пообедать с Лялькой. Она прикольная, я бы пообщался…
Лекарь понимающе улыбается:
– И то верно, что она может оказаться твоей настоящей супругой.
Влекомый сигналом невидимого колокольчика, в комнату влетает Кибальчиш, не забыв стукнуть кулаком в уже открытую дверь. Он излучает готовность «сложить голову за царя и Отечество». Выслушав распоряжение, мальчишка исчезает, только мы его и видели. Не проходит получаса, шустрый малый возвращается с полным блюдом хавчика и с отказом Лунноликой отобедать со мной.
Видите ли, она занята. Пфф, больно надо. Нет, это не моя Маша. Моя пришла бы просто из любопытства. В новом облике очень уж я похож, а после остригания лохм и подавно, на её кино-кумира.
Саид удаляется, оставляя меня в гордом одиночестве. Буйство запахов и красок на блюде заставляют, поначалу, торопиться с поглощением вкусностей. Ныряю серебряной загогулиной, напоминающей вилку, в салатничек: лечо. В меру остро, душисто, кисло-сладкий вкус идеально сочетается с мясом. Эх, рецептик бы для Маняши умыкнуть…
Где-то между пловом и лагманом в комнату вплывает Палимат-ханим, за ней выстроились три девахи гренадерского роста. Опта-ёпта, нарисовались, не сотрёшь. Чуть не ляпнул: «Чо надо?». Вижу, по снайперскому прищуру глаз, ханим не нравится работа парикмахера-ассасина. Однако, недовольство остаётся невысказанным.
– Сын мой, – вкрадчивым голосом начинает Пальмитатша, – я услыхала случайно, Лэйла не соизволила прийти на твой зов. Не гневайся на неё. Лучше насладись танцами своих наложниц.
– Не пришла и ладно. Дайте поесть спокойно, – пробую митинговать, торопливо доедая кусочек нежнейшей баранины.
Палимат одаривает царственной улыбкой и исчезает за дверью, делая вид, будто не слышит моего чавкающего протеста.
Одна из великанш усаживается, скрестив ноги. Из многослойного одеяния извлекается зурна и под бодрые звуки сего замечательного инструмента две другие мамзели начинают представление.
Я уже говорил, все гаремные обитательницы, за исключением, пожалуй, Тсумы, обладают выдающимися формами? Так вот, ансамбль песни и свистопляски имени Палимат-ханим устраивает мне форменный стриптиз.
Пока наложницы кружатся в танце, я помалкиваю, смакуя душистую пастрому, представляю третью гханскую жену, выделывающую крутыми бёдрами восточные па… Поди ж ты, занята она. Подпортила мне настроение девчонка, да уж. Любимица-то с характером. А я тоже не тюфяк, между прочим…
Весь в мыслях о шкодной Ляльке, я пропускаю начало стрипа. Танцовщицы, оставшись лишь в тоненьких шароварах, синхронно и энергично двигают плечами, сотрясая крошечную вселенную гханской опочивальни. И моё нутро, заодно.
Эй, стоп! Кто ж так делает?
Полуобглоданное куриное крылышко выскальзывает из моих пальцев. Шипучий напиток, что-то среднее между пивом и квасом, встаёт поперёк горла, предательски пузырится из носа. Я захожусь в натужном кашле.
Танцовщицы принимаются хлопать своего дражайшего гхана между лопаток. Смуглые налитые грудки колышутся в нескольких секундах от грехопадения Миши Полупанова. Остановите землю…
– Х-кх-хватит! – Мой истошный вопль идёт не из глубины души, а из места чуток ниже пупка.
Увесистые шлепки тотчас прекращаются и следует робкое предложение:
– Твоё желание – закон. Может, Солнцеподобному хочется…
– Не хочется, – огрызаюсь, прерывая любые поползновения в свою сторону. – Я занят! И вообще, всем спасибо и до свидания. И пригласите Саида-бабу.
Зарывшись в подушки, слышу приглушённую возню. Дамочки одеваются и, наконец-то, убираются восвояси. Тело моё горит, а сердце, кажется, бьётся повсюду. Переворачиваюсь на живот. Нет, ни хрена не легче. Плетусь в бассейн. О да, это то, что надо… Премию тому, кто придумал водопровод и всё, что с ним связано. Водичка – лучшее средство от неутолённого возбуждения.
И вроде бы всё хорошо, но почему так тоскливо стало? Хоть волком вой. Да потому что я хочу домой. Хочу домашних пельменей с горчицей, борща со сметаной. Хочу Маху свою ворчливую, а не весь этот сумасшедший курятник во главе с Пальмитатшей. Окружённый сказочной роскошью, я скучаю по своей уютной двухкомнатной квартирке, где каждый гвоздь забит вот этими вот рученьками… Хм, а шкрябы-то не мои… ёж твою мышь.
– Прячешься? – Голос Саида прекращает мои мысленные стенания.
– Угу.
– Позвать Тсуму?
– Нет.
– Тебе не избежать… некоторых гханских дел.
– Нет!
– К сожалению, ты не сможешь весь месяц прятаться в спальне. Я недооценил настойчивость ханим.
– Тогда, я сделаю то, что хотел твой повелитель: отправлюсь на несколько недель в путешествие. Возьму с собой только Ляльку. Я к ней, малость, привык. Но, больше никаких жён и наложниц.
Саид-баба удивлённо хмыкает:
– Возможно, ты прав. Гханский отряд готов хоть завтра выступить в поход. Надо лишь об этом известить визиря, а также ханим с Лэйлой.
Ой, нехорошо мне. То ли это от избытка жирной пищи, то ли от одной мысли о матушке Солнцеподобного.
– А нельзя удрать потихоньку? С визирем я бы разобрался, но ханим…
Мохнатые Саидовы брови удивлённо ползут вверх, собирая в гармошку высокий лоб:
– Нет, Миша, здесь так не принято. Визирю ты можешь отправить записку-указание. А вот ханим лучше задобрить. Хорошо бы пригласить её на ужин. Объявишь о поездке сразу и Палимат-ханим, и Лэйле. Ханим в присутствии провинившейся невестки, скорее всего, будет немногословна.
– У нас это называется, убить двух зайцев, – невесело ухмыляюсь, гоняя по воде розовые лепестки. – Кстати, что между дамами произошло?
– Во время трапезы и спросишь, – подмигивает Саид и покидает меня, пообещав передать приглашение на ужин Пальмитатше.
Сумел-таки старый хитрец заинтриговать. Ну, посмотрим.
Остаток дня прихожу в себя после стрип-шоу, валяясь на прохладных простынях и вспоминая зажигательное выступление ансамбля… бля…
Немного помудрив над посланием для визиря, отбрасываю листок, забрызганный чернилами, в сторону. Ну, не умею я писать гусиными перьями. Потом отдам Саиду, он придумает что-нибудь.
В преддверии назначенного часа начинаю мандражировать. Чтобы хоть немного отвлечься, забираюсь в гардеробную. Наверное, по царским меркам комната маловата, а по мне – в ней можно жить.
Мать моя женщина, сколько тут барахла и обувки! И как разобраться в этом? Что выбрать? В одной руке у меня – плечики с одёжкой европейского вида. Да, уважаемые дамы и господа, в этом мире есть Европа. По-моему, я разглядываю смокинг. В другой руке – обычный национальный костюм: рубаха с разрезами по бокам, шаровары и кушак.
