Я заозиралась. Набережная была пустынна. Вдали виднелись какие-то гуляющие, но здесь, да самого домика почты, никого не было. Юркнуть в кусты кот не мог, до кустов аршинов пять отвесной стены.
— Гавр, — позвала я. — Кис-кис-кис… Может его чайка унесла?
— Ну хоть кто-то его носить захотел, — нянька запахнула на груди шаль. — Да найдется он, чего ты растревожилась. Может он уже домой потрусил, да там в нумере нас дожидается. А может, это нам с тобою знак такой, тоже в отель возвращаться.
В знаки Маняша верила истово, в приметы также. Я никогда с нею не спорила, лишь иногда указывая на различную сих знаков трактовку. Вот и сейчас кивнула:
— Истинно знак. У меня питомец пропал. Такая пропажа требует немедленного полицейского вмешательства.
И я решительно зашагала к почте. Теперь можно было не дожидаться господина Зорина, а прервать его беседу с околоточным. Повод был расчудесным.
Городовые видно уже отправились патрулировать округу, поэтому остановить нас было некому. Я быстро пересекла коридор, предостерегающе подняла руку, чтоб Маняша пыхтела потише, и приникла к двери полицейского кабинета.
— Ле скандаль, — пробормотала спутница, затем толкнула створку. — Не позорься, нет там никого.
Кабинет оказался пуст.
Куда все подевались?
Маняша вразвалочку прошлась по комнате, заложив руки за спину, с видом скучающим и пресыщенным рассмотрела карты и прочие стенные украшения, улыбнулась портрету государя над письменным столом, затем, решив, видимо, что довольно меня помучала, кивнула куда-то за конторку.
— Тайный ход?
— Тебе тут замок рыцарский что ли? Подпол там.
— Зачем?
— А я знаю? Только все трое туда спустились: и Иван Иванович, и двое служивых с ним.
— Ты их почуяла? — Я уже обогнула стеллажи и рассматривала крашенные деревянные ступени, спускающиеся в темноту.
— Я тебе собака охотничья что ли? Почуяла! Да куда им еще деться? Никто из участка не выходил, пока мы прогуливались, стало быть там они.
— Твой тон, любезная…
— Куда? — Маняша схватила меня за рукав. — Приличнее будет здесь обождать.
Я фыркнула, выдергивая руку:
— У меня наиважнейшее дело, промедление, может, смерти подобно.
Как только подошвы моих туфелек коснулись последней ступеньки, на потолке зажегся желтоватый огонек магического светильника. Коридор уводил в толщу скалы, светильники, расположенные в нескольких шагах друг от друга, зажигались при нашем приближении и беззвучно гасли за спиной.
— Добротно так все обустроено, — прошептала Маняша, — не по-нашенски.
Я сей непатриотичный пассаж оставила без ответа. Становилось все холоднее, дыхание застывало облачками перед лицом.
— Запахнись! — Велела нянька.
— Тише! — я прижала к губам палец, замерла и пошла дальше на цыпочках.
Из-за плавного коридорного изгиба до нас донесся густой бас господина Зорина.
— Я, в свою очередь, могу вас заверить, что никаких препон вам чиниться не будет…
— Ваше высокородие!
— Йосиф Хаанович, мы же договорились с вами без чинов…
Тон у Зорина был в этот момент мне непривычен. Куда подевалась его простецкая жизнерадостность? Я выглянула из-за угла, уткнулась в мундир городового и отшатнулась обратно.
— Мое задание исполнено, — продолжал Зорин, — во многом благодаря четкости ваших, Йосиф Хаанович, действий. По возращении в столицу, я подготовлю приказ о вашем награждении. Прочие действия оставляю на ваше усмотрение.
Я ловила каждое слово, прижавшись спиной к холодной стене, а плечом к теплому маняшиному боку. Мне было так любопытно, что, я даже дышала через раз. Зорин полицейский? Иначе как он собирается околоточного награждать? А за что? Говорите, ваше высокородие. Не стесняйтесь!
— Это что это тут? — Городовой, видно привлеченный мельтешением магических светильников, вышел из-за поворота.
— Ля скандаль, — ахнула Маняша.
— Помогите! — Эхо моего вопля вернулось к нам многократно. — Ограбили! Имущества лишили! Ваше благородие! Питомец пропал!
Городовой был сметен моим напором еще на «ограбили!», а я ринулась в бой.
— Йосиф Хаанович!
Коридор заканчивался большой залой с беспорядочно стоящими в ней диковинными столами. У ближайшего стояли околоточный с Зориным.
— Барышня Абызова?
А я замерла, не в силах продолжать представление. На столе лежал покойник. Женщина, прикрытая до подбородка белой простыней.
— Как можно, — гнум заступил мне путь, я легко обогнула его.
Каштановые длинные волосы, высокие скулы, длинные ресницы отбрасывают тень на восковую кожу, брови густые, собольи.
— Мяу, — всхлипнула я. — Вот мы и встретились, страдалица. Бедная ты, бедная…
Нянька заглянула через мое плечо, затем обняла, утешая.
— Вы утверждаете, госпожа Абызова, — скрипуче спросил околоточный, — что именно эту женщину нашли сегодня утром?
— Утверждаю.
Я распрямилась, взяв Маняшу за руку.
Гнум покачал головою:
— Уверяю вас, что сие никак не возможно.
— Отчего же?
— От того, что тело обнаружено ночным дозором третьего дня. Или вы, барышня, мертвых…
Он запнулся, затем дернул простыню. Нянька зашептала молитву, я уголком глаза заметила, что господин столичный чиновник смотрит на меня не отрываясь.
Господин Фальк наклонился над столом. Покойница была без одежды, околоточный внимательно, вершок за вершком, исследовал ее. Как барышня приличная, я должна была бы сей же миг упасть в проникновенный обморок, но я, как завороженная, смотрела.
— Задачка решена! — Наконец провозгласил гнум и ткнул пальцем к красноватое пятнышко у щиколотки. — Покойная девица Зигг была ведьмой, а всем известно, что порода сия и после смерти способна некоторое время существовать в виде неких эфирных эманаций.
Он посмотрел на Зорина, ожидая восхищения, тот кивнул, видимо принадлежал к сонму этих «всех, которые знают».
— А Серафима Карповна, — Фальк поклонился в мою сторону, — являясь барышней современной, следовательно нервической и мечтательной, эту эманацию уловила.
Маняша сильно сжала мою руку.
— Девица Зигг? — переспросила я.
— Гертруда Зигг, прибывшая на Руян первого жовтеня, как следует из учетных книг.
Зорин многозначительно кашлянул, видно намекая гнуму, что красоваться, делясь со штатскими барышнями служебными секретами, несколько неуместно. Околоточный намек понял, засуетился, накрыл покойницу простыней, широким жестом указал к выходу:
— Прошу, дамы и господа, пройдемте в кабинет. Барышня Абызова, не будут ли вы любезны мне протокольчик подписать? Наш лекарь-то, оказывается, при осмотре напортачил, метку просмотрел. Так мы его к ответу…
Я обернулась к накрытому телу, прошептала:
— Покойся с миром, сестра.
Коридор замельтешил потолочными огоньками.
— Позвольте полюбопытствовать, — Зорин шел чуть позади, — почему вы назвали ее сестрой? Вы тоже ведьма?
— Я тоже женщина, — отрезала гордо, — и все мы сестры.
— Где-то я это уже слышал. Вы суфражистка?
— Это допрос, господин полицейский?
— Я пока не получил ни одного ответа.
— Нет, я не ведьма, и, боже упаси, не какая-нибудь эмансипе! А вы?
Резко развернувшись, я ткнула пальцем ему в грудь.
— Я тоже! — Он приподнял руки, будто сдаваясь на милость победителя.
— Что тоже? Не эмансипе? Не ведьма? Кто вы, господин Зорин?
— Ваше высркородие! — Фальк взывал из кабинета.
Я вдруг поняла, что все уже поднялись, оставив меня наедине с этим, как оказалось, незнакомцем.
— Мы будем через минуту, — ответил Зорин громко, рассматривая со вниманием мой указательный палец, затем поднял лукавый взгляд. — Я, драгоценнейшая Серафима Карповна, персона для вас прискорбно неинтересная, приказной чиновник не самого высокого полета.
«Это высокородие-то? — саркастично подумала я. — Ну да. У самой земли, господин статский советник, летаете».
Мне вдруг почудилось, что от его груди на мою руку перекинулась маленькая злая искорка, кожу кольнуло. Я отдернула ладонь и спрятала ее за спину. Зорин покачал головой, будто удивляясь дамской порывистости. Ну и ладно, сошка так сошка. В одном эта сошка права, неинтересна она мне, прискорбно неинтересна.
Я кивнула, закнчивая беседу и, развернувшись, поднялась по ступеням.
Пока господин Фальк составлял протокол, я скучала в кресле для посетителей, а Маняша развлекалась беседой с Иваном Ивановичем в противоположном конце кабинета. Говорили они негромко, но увлеченно. Я зевнула украдкой, отметила сумрак, сгущающийся за окошком, затем спросила:
— Ваше благородие, а что дальше с этой госпожой Зигг будет?
— С покойницей-то? Полагается до семи дней родственников либо опекунов дожидаться. Если не дождемся, сами земле предадим, тоже как положено.
Он опять заскрипел пером по бумаге.
Надеюсь, в награду, которую ему Зорин посулил, самописец войдет, потому что с чистописанием у гнума ладилось не особо.
— Погодите, — на кончике пера повисла чернильная капелька, — Йосиф Хаанович, вы же только что определили, что убиенная являлась ведьмой.
— Земля всех стерпит.
Капля сорвалась, оставив на бумаге кляксу. Околоточный ругнулся, я решила более с разговорами не мешаться. Наконец мне вручили протокол, который я прочла со вниманием, хоть и присутствовала при рождении каждой его буковки.
— А причина смерти вами уже установлена? — спросила я, выводя вензеля личной подписи.
— Сие, барышня Абызова, есть тайна следствия. — Строго отвечал Фальк, но, умилившись от моей просительной гримаски, кивнул. — Утопла она.
— Сама, или помог кто?
— Следов на теле никаких нет, чтоб на драку, либо удушение показывали. Думается… Но позвольте, Серафима Карповна, возможно ли столь юной особе про эдакие кошмары слушать?!
Я вздохнула. Скорее бы уже стать почтенной матроной. Затем, сложив перед грудью руки, закатила глаза:
— Ах, ваше благородие, надеюсь, в вашем лице я имею удовольствие видеть гнума самых передовых взглядов. Не разбивайте моих надежд. Поделитесь своими размышлениями и…
В этот раз кокетство опять сработало.
— Вы же ее видели, покойницу? Пловчиха она была, судя по мускулатуре, отменная. Сразу по приезду отправилась саженками море мерять, да сил не рассчитала. В холодной воде осторожнее быть надо. Вот и все, барышня Абызова, что я по этому поводу сподобился измыслить.
Я кивнула с благодарностью и протянула подписанный протокол:
— Надеюсь, за семь дней родственники отыщутся.
Фальк сложил документ в папку и принялся прощаться.
«Бедняжка Гертруда Зигг, — думала я, возвращаясь в отель. — Ты же ведьмой была при жизни. Значит и на тот свет тебе положено по ведьменским обрядам отправляться. Ведь чем ведьмы от обычных чародеев отличаются? Тем, что их волшба от древних богинь идет. За то чародеи их и не любят, потому что сами в природных первоэлементах силы черпают».
Из школьных уроков истории я помнила, что в смутные времена на ведьм целые охоты устраивали. Чародеев тогда тоже особо не жаловали, но им все же полегче жилось. Думаю, по причине самой простой. Чародеи в подавляющем большинстве были мужчинами, а ведьмы — наоборот. Ну и, в отличие от ведьм, чародеев можно было к военному делу приспособить. Тоже вполне мужская причина, если рассудить.
Ну да не время сейчас мне на всемирную несправедливость сетовать. Знала бы как этой Гертруде помочь, помогла бы, но не знаю. Ведьмы настолько от прочих таятся, что никого в свои обычаи не посвящают. Потому и обладаем мы лишь самыми общими о них сведениями. О ведьминской метке, к примеру. Это потому что пресловутую эту отметину просто увидеть можно, яркое родимое пятно, формой одну из рун повторяющую.
Я обернулась к Маняше, та следовала за мною в компании галантного Болвана Ивановича. Их заинтересованность друг в друге меня почему-то раздосадовала.
— Мария Анисьевна, — строго позвала я, — у меня ножки устали, поди сюда, я тебя под руку возьму.
— Да вон уже нашу «Чайку» видно, — сахарно ответила нянька и подхватила мой локоть. — А Иван Иванович с рассветом с Руяна отбывает.
— Ну так давайте прощаться! Маняша, я спать хочу.
— И, представь себе, чадушко, Иван Иванович в чародейском приказе службу нелегкую несет.
Я взглянула на его высокородие:
— Чародей? Что ж вы, господин чародей, поганую ведьму сразу не спалили?
— Преследование ведьм в нашей империи, драгоценная Серафима Карповна, законами запрещено, — напевно пробасил Зорин.
— А отчего вы же тогда следствие по всей форме не проводите, слуга закона?
— Оттого, что оное в компетенции дражайшего господина Фалька, а я, — он похлопал себя по нагрудному карману, — не уполномочен.
Значит, прибыл сюда сыскарь чародейский именно по гертрудину душеньку, то есть за некоей вещью, которую она при себе имела. Вещь он с гнума стребовал, задание исполнил.
Я кивнула в ответ на приветствие, коим удостоилась от тучной госпожи Шароклякиной, с коей мы обычно встречались за обеденным столом.
— Трапезу изволите пропускать, Серафимочка, —погрозила матрона пальчиком, а глазки ее стрельнули в Зорина восторженным залпом.
Почему-то пухлые дамы именно такой типаж мужчин предпочитают, видимо, в тщетной надежде выглядеть крошкой на фоне плечистого здоровяка.
Иван Иванович с поклоном представился, Шароклякина произвела контрольный выстрел.
«Если бы полномочия Болвана Ивановича простирались чуть дальше, он собрал бы на Руяне неплохую коллекцию поклонниц», — подумала я зло.
— А вас, Серафимочка, кузина разыскивает, — не глядя на меня, сообщила собеседница и продолжила моцион, переваливаясь как очень упитанная лань.
Я потащила Маняшу в отель, пока та не принялась отвешивать Зорину поясные поклоны и целоваться троекратно по-берендийскому обычаю на прощание. Ненавижу прощания.
Иван Иванович, оставшись в одиночестве, сначала попытался испытать удовлетворение от того, что работа его здесь окончена, не преуспел и предпринял неторопливую прогулку вдоль берега моря. Аффирмация, запечатленная на берестяном лоскуте, похрустывала в нагрудном кармане. Что-то его, Зорина, тревожит, что-то неявное, упущенное. Он размышлял в такт шагам, позволив мыслям течь свободно и бессистемно. Итак, труп злосчастной танцовщицы в покойницкой местного приказа. Сие прискорбно, но сам факт смерти подозрений не вызывает. Околоточный осмотру тела не препятствовал, и Иван Иванович провел его по всем правилам. Гертруда была ведьмой? Дело обычное. Много их обретается в пределах Берендийской империи, можно сказать, без счета. В любой деревеньке некая бабка что-то там ведает, или девица, привораживая суженного, вдруг ощущает зов одной из древних богинь. Больших ковенов Иван Иванович не знал, но они, скорее всего, тоже существовали. Дамочки обожают в кружки собираться, тем более, ведьмы. В своих скитаниях по каменистым холмам Руяна Зорин заметил пару-тройку мест, где явно проводились обряды. И это тоже не удивительно. Древний остров, полный, если не силы, то отголосков оной, должен к себе эту ведовскую породу манить. Слетаются, небось, как мотыльки на огонь, чтоб танцы при полной луне устраивать, да в ночной воде резвятся.
Представления об обрядах ведьм у Ивана Ивановича были самыми что ни а есть общими и несколько фривольными. Ибо в профессиональном смысле этот вид магии его не интересовал, по общему мнению, могли ведьмы чуть больше, чем ничего.
Но князь Кошкин вручил свою аффирмацию ведьме. Зачем? Как знак любви?
Зорин наблюдал ухаживания сиятельного Анатоля, они убедительно свидетельствовали о невозможности глубоких чувств в груди этого фанфарона.
— Гавр, — позвала я. — Кис-кис-кис… Может его чайка унесла?
— Ну хоть кто-то его носить захотел, — нянька запахнула на груди шаль. — Да найдется он, чего ты растревожилась. Может он уже домой потрусил, да там в нумере нас дожидается. А может, это нам с тобою знак такой, тоже в отель возвращаться.
В знаки Маняша верила истово, в приметы также. Я никогда с нею не спорила, лишь иногда указывая на различную сих знаков трактовку. Вот и сейчас кивнула:
— Истинно знак. У меня питомец пропал. Такая пропажа требует немедленного полицейского вмешательства.
И я решительно зашагала к почте. Теперь можно было не дожидаться господина Зорина, а прервать его беседу с околоточным. Повод был расчудесным.
Городовые видно уже отправились патрулировать округу, поэтому остановить нас было некому. Я быстро пересекла коридор, предостерегающе подняла руку, чтоб Маняша пыхтела потише, и приникла к двери полицейского кабинета.
— Ле скандаль, — пробормотала спутница, затем толкнула створку. — Не позорься, нет там никого.
Кабинет оказался пуст.
Куда все подевались?
Маняша вразвалочку прошлась по комнате, заложив руки за спину, с видом скучающим и пресыщенным рассмотрела карты и прочие стенные украшения, улыбнулась портрету государя над письменным столом, затем, решив, видимо, что довольно меня помучала, кивнула куда-то за конторку.
— Тайный ход?
— Тебе тут замок рыцарский что ли? Подпол там.
— Зачем?
— А я знаю? Только все трое туда спустились: и Иван Иванович, и двое служивых с ним.
— Ты их почуяла? — Я уже обогнула стеллажи и рассматривала крашенные деревянные ступени, спускающиеся в темноту.
— Я тебе собака охотничья что ли? Почуяла! Да куда им еще деться? Никто из участка не выходил, пока мы прогуливались, стало быть там они.
— Твой тон, любезная…
— Куда? — Маняша схватила меня за рукав. — Приличнее будет здесь обождать.
Я фыркнула, выдергивая руку:
— У меня наиважнейшее дело, промедление, может, смерти подобно.
Как только подошвы моих туфелек коснулись последней ступеньки, на потолке зажегся желтоватый огонек магического светильника. Коридор уводил в толщу скалы, светильники, расположенные в нескольких шагах друг от друга, зажигались при нашем приближении и беззвучно гасли за спиной.
— Добротно так все обустроено, — прошептала Маняша, — не по-нашенски.
Я сей непатриотичный пассаж оставила без ответа. Становилось все холоднее, дыхание застывало облачками перед лицом.
— Запахнись! — Велела нянька.
— Тише! — я прижала к губам палец, замерла и пошла дальше на цыпочках.
Из-за плавного коридорного изгиба до нас донесся густой бас господина Зорина.
— Я, в свою очередь, могу вас заверить, что никаких препон вам чиниться не будет…
— Ваше высокородие!
— Йосиф Хаанович, мы же договорились с вами без чинов…
Тон у Зорина был в этот момент мне непривычен. Куда подевалась его простецкая жизнерадостность? Я выглянула из-за угла, уткнулась в мундир городового и отшатнулась обратно.
— Мое задание исполнено, — продолжал Зорин, — во многом благодаря четкости ваших, Йосиф Хаанович, действий. По возращении в столицу, я подготовлю приказ о вашем награждении. Прочие действия оставляю на ваше усмотрение.
Я ловила каждое слово, прижавшись спиной к холодной стене, а плечом к теплому маняшиному боку. Мне было так любопытно, что, я даже дышала через раз. Зорин полицейский? Иначе как он собирается околоточного награждать? А за что? Говорите, ваше высокородие. Не стесняйтесь!
— Это что это тут? — Городовой, видно привлеченный мельтешением магических светильников, вышел из-за поворота.
— Ля скандаль, — ахнула Маняша.
— Помогите! — Эхо моего вопля вернулось к нам многократно. — Ограбили! Имущества лишили! Ваше благородие! Питомец пропал!
Городовой был сметен моим напором еще на «ограбили!», а я ринулась в бой.
— Йосиф Хаанович!
Коридор заканчивался большой залой с беспорядочно стоящими в ней диковинными столами. У ближайшего стояли околоточный с Зориным.
— Барышня Абызова?
А я замерла, не в силах продолжать представление. На столе лежал покойник. Женщина, прикрытая до подбородка белой простыней.
— Как можно, — гнум заступил мне путь, я легко обогнула его.
Каштановые длинные волосы, высокие скулы, длинные ресницы отбрасывают тень на восковую кожу, брови густые, собольи.
— Мяу, — всхлипнула я. — Вот мы и встретились, страдалица. Бедная ты, бедная…
Нянька заглянула через мое плечо, затем обняла, утешая.
— Вы утверждаете, госпожа Абызова, — скрипуче спросил околоточный, — что именно эту женщину нашли сегодня утром?
— Утверждаю.
Я распрямилась, взяв Маняшу за руку.
Гнум покачал головою:
— Уверяю вас, что сие никак не возможно.
— Отчего же?
— От того, что тело обнаружено ночным дозором третьего дня. Или вы, барышня, мертвых…
Он запнулся, затем дернул простыню. Нянька зашептала молитву, я уголком глаза заметила, что господин столичный чиновник смотрит на меня не отрываясь.
Господин Фальк наклонился над столом. Покойница была без одежды, околоточный внимательно, вершок за вершком, исследовал ее. Как барышня приличная, я должна была бы сей же миг упасть в проникновенный обморок, но я, как завороженная, смотрела.
— Задачка решена! — Наконец провозгласил гнум и ткнул пальцем к красноватое пятнышко у щиколотки. — Покойная девица Зигг была ведьмой, а всем известно, что порода сия и после смерти способна некоторое время существовать в виде неких эфирных эманаций.
Он посмотрел на Зорина, ожидая восхищения, тот кивнул, видимо принадлежал к сонму этих «всех, которые знают».
— А Серафима Карповна, — Фальк поклонился в мою сторону, — являясь барышней современной, следовательно нервической и мечтательной, эту эманацию уловила.
Маняша сильно сжала мою руку.
— Девица Зигг? — переспросила я.
— Гертруда Зигг, прибывшая на Руян первого жовтеня, как следует из учетных книг.
Зорин многозначительно кашлянул, видно намекая гнуму, что красоваться, делясь со штатскими барышнями служебными секретами, несколько неуместно. Околоточный намек понял, засуетился, накрыл покойницу простыней, широким жестом указал к выходу:
— Прошу, дамы и господа, пройдемте в кабинет. Барышня Абызова, не будут ли вы любезны мне протокольчик подписать? Наш лекарь-то, оказывается, при осмотре напортачил, метку просмотрел. Так мы его к ответу…
Я обернулась к накрытому телу, прошептала:
— Покойся с миром, сестра.
Коридор замельтешил потолочными огоньками.
— Позвольте полюбопытствовать, — Зорин шел чуть позади, — почему вы назвали ее сестрой? Вы тоже ведьма?
— Я тоже женщина, — отрезала гордо, — и все мы сестры.
— Где-то я это уже слышал. Вы суфражистка?
— Это допрос, господин полицейский?
— Я пока не получил ни одного ответа.
— Нет, я не ведьма, и, боже упаси, не какая-нибудь эмансипе! А вы?
Резко развернувшись, я ткнула пальцем ему в грудь.
— Я тоже! — Он приподнял руки, будто сдаваясь на милость победителя.
— Что тоже? Не эмансипе? Не ведьма? Кто вы, господин Зорин?
— Ваше высркородие! — Фальк взывал из кабинета.
Я вдруг поняла, что все уже поднялись, оставив меня наедине с этим, как оказалось, незнакомцем.
— Мы будем через минуту, — ответил Зорин громко, рассматривая со вниманием мой указательный палец, затем поднял лукавый взгляд. — Я, драгоценнейшая Серафима Карповна, персона для вас прискорбно неинтересная, приказной чиновник не самого высокого полета.
«Это высокородие-то? — саркастично подумала я. — Ну да. У самой земли, господин статский советник, летаете».
Мне вдруг почудилось, что от его груди на мою руку перекинулась маленькая злая искорка, кожу кольнуло. Я отдернула ладонь и спрятала ее за спину. Зорин покачал головой, будто удивляясь дамской порывистости. Ну и ладно, сошка так сошка. В одном эта сошка права, неинтересна она мне, прискорбно неинтересна.
Я кивнула, закнчивая беседу и, развернувшись, поднялась по ступеням.
Пока господин Фальк составлял протокол, я скучала в кресле для посетителей, а Маняша развлекалась беседой с Иваном Ивановичем в противоположном конце кабинета. Говорили они негромко, но увлеченно. Я зевнула украдкой, отметила сумрак, сгущающийся за окошком, затем спросила:
— Ваше благородие, а что дальше с этой госпожой Зигг будет?
— С покойницей-то? Полагается до семи дней родственников либо опекунов дожидаться. Если не дождемся, сами земле предадим, тоже как положено.
Он опять заскрипел пером по бумаге.
Надеюсь, в награду, которую ему Зорин посулил, самописец войдет, потому что с чистописанием у гнума ладилось не особо.
— Погодите, — на кончике пера повисла чернильная капелька, — Йосиф Хаанович, вы же только что определили, что убиенная являлась ведьмой.
— Земля всех стерпит.
Капля сорвалась, оставив на бумаге кляксу. Околоточный ругнулся, я решила более с разговорами не мешаться. Наконец мне вручили протокол, который я прочла со вниманием, хоть и присутствовала при рождении каждой его буковки.
— А причина смерти вами уже установлена? — спросила я, выводя вензеля личной подписи.
— Сие, барышня Абызова, есть тайна следствия. — Строго отвечал Фальк, но, умилившись от моей просительной гримаски, кивнул. — Утопла она.
— Сама, или помог кто?
— Следов на теле никаких нет, чтоб на драку, либо удушение показывали. Думается… Но позвольте, Серафима Карповна, возможно ли столь юной особе про эдакие кошмары слушать?!
Я вздохнула. Скорее бы уже стать почтенной матроной. Затем, сложив перед грудью руки, закатила глаза:
— Ах, ваше благородие, надеюсь, в вашем лице я имею удовольствие видеть гнума самых передовых взглядов. Не разбивайте моих надежд. Поделитесь своими размышлениями и…
В этот раз кокетство опять сработало.
— Вы же ее видели, покойницу? Пловчиха она была, судя по мускулатуре, отменная. Сразу по приезду отправилась саженками море мерять, да сил не рассчитала. В холодной воде осторожнее быть надо. Вот и все, барышня Абызова, что я по этому поводу сподобился измыслить.
Я кивнула с благодарностью и протянула подписанный протокол:
— Надеюсь, за семь дней родственники отыщутся.
Фальк сложил документ в папку и принялся прощаться.
«Бедняжка Гертруда Зигг, — думала я, возвращаясь в отель. — Ты же ведьмой была при жизни. Значит и на тот свет тебе положено по ведьменским обрядам отправляться. Ведь чем ведьмы от обычных чародеев отличаются? Тем, что их волшба от древних богинь идет. За то чародеи их и не любят, потому что сами в природных первоэлементах силы черпают».
Из школьных уроков истории я помнила, что в смутные времена на ведьм целые охоты устраивали. Чародеев тогда тоже особо не жаловали, но им все же полегче жилось. Думаю, по причине самой простой. Чародеи в подавляющем большинстве были мужчинами, а ведьмы — наоборот. Ну и, в отличие от ведьм, чародеев можно было к военному делу приспособить. Тоже вполне мужская причина, если рассудить.
Ну да не время сейчас мне на всемирную несправедливость сетовать. Знала бы как этой Гертруде помочь, помогла бы, но не знаю. Ведьмы настолько от прочих таятся, что никого в свои обычаи не посвящают. Потому и обладаем мы лишь самыми общими о них сведениями. О ведьминской метке, к примеру. Это потому что пресловутую эту отметину просто увидеть можно, яркое родимое пятно, формой одну из рун повторяющую.
Я обернулась к Маняше, та следовала за мною в компании галантного Болвана Ивановича. Их заинтересованность друг в друге меня почему-то раздосадовала.
— Мария Анисьевна, — строго позвала я, — у меня ножки устали, поди сюда, я тебя под руку возьму.
— Да вон уже нашу «Чайку» видно, — сахарно ответила нянька и подхватила мой локоть. — А Иван Иванович с рассветом с Руяна отбывает.
— Ну так давайте прощаться! Маняша, я спать хочу.
— И, представь себе, чадушко, Иван Иванович в чародейском приказе службу нелегкую несет.
Я взглянула на его высокородие:
— Чародей? Что ж вы, господин чародей, поганую ведьму сразу не спалили?
— Преследование ведьм в нашей империи, драгоценная Серафима Карповна, законами запрещено, — напевно пробасил Зорин.
— А отчего вы же тогда следствие по всей форме не проводите, слуга закона?
— Оттого, что оное в компетенции дражайшего господина Фалька, а я, — он похлопал себя по нагрудному карману, — не уполномочен.
Значит, прибыл сюда сыскарь чародейский именно по гертрудину душеньку, то есть за некоей вещью, которую она при себе имела. Вещь он с гнума стребовал, задание исполнил.
Я кивнула в ответ на приветствие, коим удостоилась от тучной госпожи Шароклякиной, с коей мы обычно встречались за обеденным столом.
— Трапезу изволите пропускать, Серафимочка, —погрозила матрона пальчиком, а глазки ее стрельнули в Зорина восторженным залпом.
Почему-то пухлые дамы именно такой типаж мужчин предпочитают, видимо, в тщетной надежде выглядеть крошкой на фоне плечистого здоровяка.
Иван Иванович с поклоном представился, Шароклякина произвела контрольный выстрел.
«Если бы полномочия Болвана Ивановича простирались чуть дальше, он собрал бы на Руяне неплохую коллекцию поклонниц», — подумала я зло.
— А вас, Серафимочка, кузина разыскивает, — не глядя на меня, сообщила собеседница и продолжила моцион, переваливаясь как очень упитанная лань.
Я потащила Маняшу в отель, пока та не принялась отвешивать Зорину поясные поклоны и целоваться троекратно по-берендийскому обычаю на прощание. Ненавижу прощания.
Иван Иванович, оставшись в одиночестве, сначала попытался испытать удовлетворение от того, что работа его здесь окончена, не преуспел и предпринял неторопливую прогулку вдоль берега моря. Аффирмация, запечатленная на берестяном лоскуте, похрустывала в нагрудном кармане. Что-то его, Зорина, тревожит, что-то неявное, упущенное. Он размышлял в такт шагам, позволив мыслям течь свободно и бессистемно. Итак, труп злосчастной танцовщицы в покойницкой местного приказа. Сие прискорбно, но сам факт смерти подозрений не вызывает. Околоточный осмотру тела не препятствовал, и Иван Иванович провел его по всем правилам. Гертруда была ведьмой? Дело обычное. Много их обретается в пределах Берендийской империи, можно сказать, без счета. В любой деревеньке некая бабка что-то там ведает, или девица, привораживая суженного, вдруг ощущает зов одной из древних богинь. Больших ковенов Иван Иванович не знал, но они, скорее всего, тоже существовали. Дамочки обожают в кружки собираться, тем более, ведьмы. В своих скитаниях по каменистым холмам Руяна Зорин заметил пару-тройку мест, где явно проводились обряды. И это тоже не удивительно. Древний остров, полный, если не силы, то отголосков оной, должен к себе эту ведовскую породу манить. Слетаются, небось, как мотыльки на огонь, чтоб танцы при полной луне устраивать, да в ночной воде резвятся.
Представления об обрядах ведьм у Ивана Ивановича были самыми что ни а есть общими и несколько фривольными. Ибо в профессиональном смысле этот вид магии его не интересовал, по общему мнению, могли ведьмы чуть больше, чем ничего.
Но князь Кошкин вручил свою аффирмацию ведьме. Зачем? Как знак любви?
Зорин наблюдал ухаживания сиятельного Анатоля, они убедительно свидетельствовали о невозможности глубоких чувств в груди этого фанфарона.
