— Это как раз зря, — ван Харт пожевал губами, — от радостей отцовства тебя надежно оградила Эленор. Она, знаешь ли, не зря якшалась с феями…
Канцлеры синхронно покачали головами.
— Я прощаю ей это, — сказал наконец ван Хорн.
— Так что же изменилось сейчас?
— Креспен мне признался, — опальный канцлер криво улыбнулся, став очень похожим на своего потерянного наследника Гэбриела. — Мы напились как-то вдвоем. В Домании, знаешь ли, скука смертная, и если бы не прекрасное доманское вино, она была бы совсем нестерпимой… Он был пьян просто в стельку и стал лепетать о своем безграничном уважении, даже о любви, которую испытывает ко мне. Любви высокой, сыновней… О том, как страдал всю жизнь мои небрежением… Я подумывал уже проломить его тупую башку, но тут он пустился в воспоминания о том, как смотрел на Эленор, когда ее, когда она… Просто сидел в кустах и смотрел, как убивают его леди…
Ван Хорн шмыгнул носом абсолютно не аристократично.
— И тут ты его убил?
— Я был не трезвее этого болвана, — канцлер смущенно покраснел. — Удивительно, что я сам не умер от какого-нибудь удара после таких откровений. Знаешь, оказывается, шрам на щеке нашего мальчика — это его рук дело.
— Креспена?
— Именно! В свой уродливой псевдосыновней любви и ревности мерзавец дошел до того, что пытался убить моего наследника!
— Слава Спящему, ему этого не удалось!
— Слава Спящему…
Ван Диормод отметил про себя тот момент беседы, когда юный Гэбриел из бывшего сына превратился в «нашего мальчика». Зря он списал со счетов опального канцлера. Тот тоже виртуозно вел игру.
— Где она? — ван Харт слегка захмелел, он цедил свое вино крошечными глотками, но ему и того хватило. — Где голова злокозненного Креспена? Я хочу пинать ее! Я хочу помочиться на нее! Я хочу…
Секретарь, встрепенувшийся было на слово «помочиться», быстро ретировался на свое место у стены, фраза была фигуральной.
— Его мерзкая голова при нем, — мазнул рукой ван Хорн, — сначала у меня не было сил, а потом…
— Он бежал?
— Да, к моему вящему стыду. А я, — тут ван Хорн повторил фигуру с коленопреклонением, — поспешил к тебе, дорогой шурин, чтоб попытаться, если не исправить, это, наверное, не возможно, то искупить… Ты простишь меня?
— Прощу, — старик хихикнул, — кажется, жизнь тебя достаточно наказала. Хотя момент с искуплением мне хотелось бы обсудить подробнее. Чего ты хочешь, Гэбриел?
— Мое единственное желание, чтоб Гэбриел ван Харт, наш мальчик, занял достойное его место.
— У трона?
— На троне.
— Ван Диормод, — абсолютно трезвым голосом сказал ван Харт, — подите за дверь.
Секретарь подчинился.
В коридоре скучали стражники. В некотором отдалении от них молодой человек заметил закутанную в темный плащ женскую фигуру. Дама кивнула секретарю, тот поклонился в ответ. Леди Сорента — фрейлина ее величества, видимо, один из козырей, заранее подготовленный опальным канцлером.
Из-за двери не доносилось ни звука. Ван Диормод мог только догадываться, что происходит в покоях. Прошло около получаса. Приближающийся топот подкованных сапог возвестил смену караула.
Секретарь шикнул на вновь прибывших и жестами указал им, где именно предписано им остановиться.
— Колокольчик, — негромко сказала леди Сорента, — ваш хозяин зовет вас, мой лорд.
Слух придворной дамы был отточен годами службы. Когда секретарь заглянул в покои, ван Харт поманил его к себе.
— И пригласи к нам нашу таинственную гостью.
Фрейлина впорхнула в покои, оттолкнув нерасторопного юношу, и присела перед канцлерами в церемониальном поклоне.
— Подайте кресло, Диормод. А вы, милая, оставьте придворные ужимки. Присаживайтесь…
Если достойные лорды надеялись, что секретарь оставит их с дамой наедине, они глубоко заблуждались, хотя, скорее всего, ни на что они не надеялись, начисто забыв о его существовании.
— Повторите то, о чем рассказали мне, — велел Соренте ван Хорн.
— Мы ждем конца, — фрейлина закатила глаза. — Ее величество бредит, зовет то лорда-шута, то ныне покойного возлюбленного…
Канцлеры переглянулись, ван Хорн одними губами произнес какое-то имя.
— А лорд-шут? — спросил ван Харт. — От него нет вестей?
— Никаких! Я подозреваю, что он попросту бежал. Ведь всем известно, что бывает с шутами, когда их господа уходят в чертоги Спящего.
Только крайняя воспитанность не позволила ван Диормоду недоверчиво хмыкнуть. В чем чем, а в трусости лорда Мармадюка не мог упрекнуть никто.
— В пользу моих подозрений говорит и то, что из опочивальни ее величеств апропали некоторые предметы. И хотя глупые служанки лепечут что-то о крысах…
— Что за предметы?
— Они принадлежали некогда пропавшему, как принято говорить, но мы-то с вами знаем, что здесь как нельзя более подойдет эпитет «покойному», графу Шерези. Адамантовая подвеска покойного графа, какой-то артефакт в виде стрелы, небольшая картина. Всем известно, что лорд-шут питал к Цветочку Шерези нечто вроде противоестественной привязанности. Видимо, он и захватил эти предметы на память. Какие крысы, помилуйте?
— Леди Сорента, — строго перебил ее ван Хорн, — вы рассказывали мне отнюдь не про крыс. Вернитесь к той части рассказа, где ее величество осматривал королевский лекарь.
Фрейлина смешалась, пристыжено опустила глаза:
— Два месяца. Он не хотел признаваться, но у меня есть некоторые таланты…
— Ну вот, дражайший родич, о чем я тебе и говорил, — ван Хорн удовлетворенно кивнул. — Через два месяца трон опустеет по естественным причинам. И что начнется?
— Смута, затем война… Наследника нет, разве только… — Вах Харт картинно всхлипнул, — любезная леди Сорента согласиться нам помочь.
— Ради блага Ардеры я согласна на все!
— Какой чудесный новый министр финансов будет в прекрасной новой Ардере! — ван Харт широко улыбнулся, а ван Диормод предупредительно отлип от стены, чтоб стереть платком со щеки канцлера дорожку слюны.
— Мы отправляемся в путешествие, лорды и леди, — провозгласил канцлер. — Ван Хорн, велите двум дюжинам своих личных гвардейцев оцепить зал королевского совета. Пока эти недоумки сообразят, что их удерживают там насильно, пройдет несколько часов. Диормод, возьмите десяток дювалийцев, из верных только нам, и отправляйтесь с леди Сорентой. Ее величество Аврора отбывает в замок Блюр с тем, чтоб как можно скорее, воссоединиться с супругом. В путешествии королеву сопровождают оба ее канцлера.
Секретарь подумал, что ставки «нашего мальчика» подскочили до невероятных высот, а затем ужаснулся. В государственном заговоре ему раньше участия принимать не приходилось.
Караколь разбудил меня на рассвете. По крайней мере, по ощущениям это был именно он, рассвет. Я чувствовала себя отдохнувшей, а лоб мой под волосами чувствовал присутствие Болтуна.
— Не бойся, я все успел, — сообщил мне артефакт, пока я умывалась за ширмой и переодевалась в свое давешнее рубище. — Знаю я гораздо больше, чем раньше, так что, надеюсь тебя отсюда вытащить.
Караколю был чем-то встревожен. Может, его безумная корова загоняла его, а, может, мельтешение линий на картине, в которую он пялился.
— Как ты чувствуешь себя, болтушка?
Я покачала головой. Не знаю, что именно отзеркалилось в мыслях, но фахан ласково провел пальцами по моему шраму:
— Ты такая красавица, милая…
Отражение в зеркале недвусмысленно намекало на обратное, но я улыбнулась. Красавица, так красавица. Если бы мне пришлось выбирать между Ригель-Моник и девой со шрамом, я бы тоже выбрала не безумную королеву. Так что, если кому-то этот выбор нужно подтверждать красотой объекта, пусть.
На кухне повторилась вчерашняя пантомима, с молчаливым баханьем на колени и с моим величественным проходом к помойному ведру.
Караколь удалился. Ярка подбежала ко мне, ткнулась носом в плечо.
— Ты ведь не собираешься строить карьеру в крысиной стае? — Фыркнул Болтун. — Не отвечай, вопрос был риторическим. Быстро сообрази, как отсюда выйти.
Я погладила юную крыску за ушком. Усындра что-то пропищала.
— Ведро бери, — перевел мне артефакт, — вот он — повод покинуть кухню.
Сегодня, к моему удивлению, никто не стал меня сопровождать.
— Шевелись, Басти! — в коридоре артефакт будто сорвался с цепи, он даже пытался сдавить мне виски. — У нас буквально четверть часа.
В какую именно сторону шевелиться? Тупица стебельчатая! Объяснил бы хоть! Да и почему я должна его слушать? Вреда от него было пока больше, чем пользы.
— Ты хочешь вернуть свой голос?
Да! Хочу! Но мое желание не отменяет твоей тупости. Где мой пояс? Куда мне идти?
— Нам нужно вернуться в спальню принца!
Я перехватила тяжелое ведро другой рукой. Дорога в покои Караколя помнилась смутно, но, кажется… Кольнуло левый висок, я повернула направо.
— Правильно. И ведро пока не бросай. Если мы встретим сейчас кого-нибудь, будет шанс притвориться, что ты просто заблудилась.
Помойная жижа колыхалась, грозясь выплеснуться на пол. Может, мне стоило сначала вылить ее, и «делать вид» уже с пустым ведром?
Но висок опять кольнуло и я засеменила по лестнице.
Стражи у покоев не было, приоткрытая дверь будто приглашала войти.
— Стоять! — скомандовал Болтун. — Наш принц внутри, я ошибся в расчетах.
Я замерла. Делать-то теперь что?
У ног прошмыгнула крыса, не в человеческом виде, а самая настоящая. Грохот, с которым я опустила на пол ведро, разнесся под сводами.
— Тише, дура! Лезь за тумбу! И ведро туда тащи.
Тумба стояла в проеме заложенного камнем окна и служила подставкой вычурному кованому светильнику, сейчас потушенному.
— Спокойно, не сопи…. Голову пригни, я сам…
Волосы на затылке шевельнулись, Болтун вытягивал верх свои стебельки.
— Крысиное высочество! Нижние чародеи лучше управляют роями. Ты же знаешь, что крысиная стая тоже в сущности рой? Сиди! Там ничего не происходит. Просто визит серых тварей к своему повелителю.
Я прикрыла глаза, вид тумбы сбоку не доставлял никого удовольствия.
— О, так это не визит вежливости, — удивленно сказал артефакт, — они что-то тащат.
Что?
Я выглянула, стараясь не возвышаться над светильником.
Крысы, десятка три, или четыре, шли по коридору плотной группой, на их спинах колыхался неопрятный тючок, содержимое которого не просматривалось.
— Интересно, что там такое?
Не знаю, что было внутри, но ткань я опознала. Это был шлафор, шелковый лиловый шлафор ее величества Авроры. Его я бы никогда не перепутала ни с каким другим. Лиловый редко используют в одежде, а уж ткань, расшитую разноцветными гербами дворянских домов Ардеры, почти никогда. Кроме тех случаев, когда портновским собраниям хочется потрафить правящему дому, чтоб чуточку скостить налоги, например.
Крысы скрылись за дверью. Я выбралась из-за тумбы.
— Куда? — уколол меня Болтун.
Я угрожающе наклонилась в сторону ведра. Если он, тупица стебельчатый, думает, что я побрезгую утопить его в помоях, он ошибается.
— Все, все, — испуганно сказал он и даже погладил мои брови колокольчиками, —я совсем смирный. У тебя есть какой-то план? Ты что-то увидела? Ты догадалась, что именно делает твой принц?
Я кивнула. У меня был какой-то план и я что-то увидела.
— Ты собираешься вернуться на кухню, чтобы выиграть время и прийти сюда в более благоприятный момент?
Я опять кивнула.
— Хорошо, Басти. Прости мое недоверие….
Извинялся он уже на ходу. Я тащила помойное ведро ко рву.
Благоприятный момент настал ближе к обеду. Слуги-птицы удалились с подносами, нагруженными неаппетитной снедью, крысы-повара и поварята расселись в уголке, чтоб отдохнуть и перекусить тем, что на эти подносы не попало, а я, спокойно и демонстрируя уверенность в собственных действиях, вышла из кухни.
Спокойно. Уверенно. Уверенно. Спокойно.
Подавальщики удалились по коридору налево, я свернула вправо.
Дверь в покои Караколя была закрыта, но не заперта. В чем я с удовольствием убедилась, повернув кованую ручку.
— Что ты будешь делать, если фахан оставил чародейскую метку от нежелательных визитеров?
Я съем свой единственный артефакт, если это так. Тебя съем, между прочим. Наш нежный Каракольчик сейчас настолько занят тем, чтоб обвести вокруг пальца свое безумное величество, что на чародейские метки у него ни сил, ни времени нет. Это ведь процесс не из тех, которые движутся, стоит лишь расставить костяшки и сбить первую, чтоб остальные посыпались следом. Тут ему постоянно лавировать приходится, честно отвечать на заданные вопросы и стараться, чтоб неудобных вопросов попросту не прозвучало.
Монолога моего Болтун не слышал, поэтому никак на мой сарказм не среагировал.
Я вошла в покои, прикрыла дверь и осмотрелась.
На аккуратно застеленной постели лежал алый шлафор. Видимо, некто очень хитрый и крылатый собирается сегодня повторить совместную ночевку.
Другой халат, лиловый королевский, был спрятан. Не в том смысле, чтоб никто и никогда его не обнаружил, а убран за ненадобностью в один из сундуков около пустой сейчас ванны за ширмой. Мне и искать особо не пришлось, только откинуть крышку ближайшего. То, что было завернуто в лиловый шелк, лежало в том же сундуке, но глубже, на самом дне.
— А без шрама ты выглядела гораздо миловиднее, — решил Болтун, когда рассмотрел развернутую картину. — А в футлярах что?
В одном была стрела Этельбора — последний довод, артефакт, который спас мою жизнь при покушении, а в другом — бриллиант, адамантовая звезда, которую Ригель сорвала с меня. И то и другое должно было остаться в подземельях ардерского замка, неподалеку от раненного мною же, дурой безмозглой, Патрика.
— Изящное решение, — сказал Болтун про стрелу Этельбора. — Тонкая работа, простая и явная цель, которая пока не была достигнута. Эта вещица завязана на тебе, Басти. Ты знаешь об этом?
Я кивнула. Да, я связана со стрелой своей кровью. А вот то, что «последний довод» не достиг цели, стало новостью.
Погодите. Как это не достиг? А де Краон ныне покойный? Разве не он этой целью был? Он ведь на меня покушался, и именно его шею пронзил «последний довод».
Болтун продолжал болтать и болтал не переставая, мне даже пришлось хлопнуть по нему ладонью, чтоб не мешал думать.
За размышлениями я закрыла оба футляра, свернула трубочкой холст и сложила все на место.
Попытаемся дернуть за ниточку с другой стороны. Или нет, не так. Будем дергать сразу из середины. Стрела не закончила начатое…
Я захлопнула сундук, задумчиво пробрела креслу, умостилась в нем.
Клубок загадок разматываться не желал.
Я смотрела перед собой остановившимся взглядом, на стене мельтешили линии странной картины. Забавный визуальный эффект. Я правда никогда раньше такого не видела. То есть, понятно, что шевелиться сами по себе эти штрихи не могут, значит искусство неизвестного художника заставляет человеческий ум додумывать движение. Если чуть прищурится, можно вообразить, что за тонкой прозрачной перегородкой в огромном замковом зале двигаются крошечные человеческие фигурки. Мужчины, да, я представляю себе мужчин, они сидят за огромным столом у камина, их дорожные плащи сушатся на шесте у огня. Я почти вижу облако пара, которым исходит влажная ткань. Мужчины мне смутно знакомы. Ну ведь это и понятно, ведь видения порождает именно мой разум.
— Послушай! — боль была такой резкой, что в глазах потемнело. — Это важно!
Все! Надоел! Я размозжу его о стену, и плевать, если в результате отойду в чертоги Спящего! Я хотя бы отправлюсь туда с высоко поднятой…
Канцлеры синхронно покачали головами.
— Я прощаю ей это, — сказал наконец ван Хорн.
— Так что же изменилось сейчас?
— Креспен мне признался, — опальный канцлер криво улыбнулся, став очень похожим на своего потерянного наследника Гэбриела. — Мы напились как-то вдвоем. В Домании, знаешь ли, скука смертная, и если бы не прекрасное доманское вино, она была бы совсем нестерпимой… Он был пьян просто в стельку и стал лепетать о своем безграничном уважении, даже о любви, которую испытывает ко мне. Любви высокой, сыновней… О том, как страдал всю жизнь мои небрежением… Я подумывал уже проломить его тупую башку, но тут он пустился в воспоминания о том, как смотрел на Эленор, когда ее, когда она… Просто сидел в кустах и смотрел, как убивают его леди…
Ван Хорн шмыгнул носом абсолютно не аристократично.
— И тут ты его убил?
— Я был не трезвее этого болвана, — канцлер смущенно покраснел. — Удивительно, что я сам не умер от какого-нибудь удара после таких откровений. Знаешь, оказывается, шрам на щеке нашего мальчика — это его рук дело.
— Креспена?
— Именно! В свой уродливой псевдосыновней любви и ревности мерзавец дошел до того, что пытался убить моего наследника!
— Слава Спящему, ему этого не удалось!
— Слава Спящему…
Ван Диормод отметил про себя тот момент беседы, когда юный Гэбриел из бывшего сына превратился в «нашего мальчика». Зря он списал со счетов опального канцлера. Тот тоже виртуозно вел игру.
— Где она? — ван Харт слегка захмелел, он цедил свое вино крошечными глотками, но ему и того хватило. — Где голова злокозненного Креспена? Я хочу пинать ее! Я хочу помочиться на нее! Я хочу…
Секретарь, встрепенувшийся было на слово «помочиться», быстро ретировался на свое место у стены, фраза была фигуральной.
— Его мерзкая голова при нем, — мазнул рукой ван Хорн, — сначала у меня не было сил, а потом…
— Он бежал?
— Да, к моему вящему стыду. А я, — тут ван Хорн повторил фигуру с коленопреклонением, — поспешил к тебе, дорогой шурин, чтоб попытаться, если не исправить, это, наверное, не возможно, то искупить… Ты простишь меня?
— Прощу, — старик хихикнул, — кажется, жизнь тебя достаточно наказала. Хотя момент с искуплением мне хотелось бы обсудить подробнее. Чего ты хочешь, Гэбриел?
— Мое единственное желание, чтоб Гэбриел ван Харт, наш мальчик, занял достойное его место.
— У трона?
— На троне.
— Ван Диормод, — абсолютно трезвым голосом сказал ван Харт, — подите за дверь.
Секретарь подчинился.
В коридоре скучали стражники. В некотором отдалении от них молодой человек заметил закутанную в темный плащ женскую фигуру. Дама кивнула секретарю, тот поклонился в ответ. Леди Сорента — фрейлина ее величества, видимо, один из козырей, заранее подготовленный опальным канцлером.
Из-за двери не доносилось ни звука. Ван Диормод мог только догадываться, что происходит в покоях. Прошло около получаса. Приближающийся топот подкованных сапог возвестил смену караула.
Секретарь шикнул на вновь прибывших и жестами указал им, где именно предписано им остановиться.
— Колокольчик, — негромко сказала леди Сорента, — ваш хозяин зовет вас, мой лорд.
Слух придворной дамы был отточен годами службы. Когда секретарь заглянул в покои, ван Харт поманил его к себе.
— И пригласи к нам нашу таинственную гостью.
Фрейлина впорхнула в покои, оттолкнув нерасторопного юношу, и присела перед канцлерами в церемониальном поклоне.
— Подайте кресло, Диормод. А вы, милая, оставьте придворные ужимки. Присаживайтесь…
Если достойные лорды надеялись, что секретарь оставит их с дамой наедине, они глубоко заблуждались, хотя, скорее всего, ни на что они не надеялись, начисто забыв о его существовании.
— Повторите то, о чем рассказали мне, — велел Соренте ван Хорн.
— Мы ждем конца, — фрейлина закатила глаза. — Ее величество бредит, зовет то лорда-шута, то ныне покойного возлюбленного…
Канцлеры переглянулись, ван Хорн одними губами произнес какое-то имя.
— А лорд-шут? — спросил ван Харт. — От него нет вестей?
— Никаких! Я подозреваю, что он попросту бежал. Ведь всем известно, что бывает с шутами, когда их господа уходят в чертоги Спящего.
Только крайняя воспитанность не позволила ван Диормоду недоверчиво хмыкнуть. В чем чем, а в трусости лорда Мармадюка не мог упрекнуть никто.
— В пользу моих подозрений говорит и то, что из опочивальни ее величеств апропали некоторые предметы. И хотя глупые служанки лепечут что-то о крысах…
— Что за предметы?
— Они принадлежали некогда пропавшему, как принято говорить, но мы-то с вами знаем, что здесь как нельзя более подойдет эпитет «покойному», графу Шерези. Адамантовая подвеска покойного графа, какой-то артефакт в виде стрелы, небольшая картина. Всем известно, что лорд-шут питал к Цветочку Шерези нечто вроде противоестественной привязанности. Видимо, он и захватил эти предметы на память. Какие крысы, помилуйте?
— Леди Сорента, — строго перебил ее ван Хорн, — вы рассказывали мне отнюдь не про крыс. Вернитесь к той части рассказа, где ее величество осматривал королевский лекарь.
Фрейлина смешалась, пристыжено опустила глаза:
— Два месяца. Он не хотел признаваться, но у меня есть некоторые таланты…
— Ну вот, дражайший родич, о чем я тебе и говорил, — ван Хорн удовлетворенно кивнул. — Через два месяца трон опустеет по естественным причинам. И что начнется?
— Смута, затем война… Наследника нет, разве только… — Вах Харт картинно всхлипнул, — любезная леди Сорента согласиться нам помочь.
— Ради блага Ардеры я согласна на все!
— Какой чудесный новый министр финансов будет в прекрасной новой Ардере! — ван Харт широко улыбнулся, а ван Диормод предупредительно отлип от стены, чтоб стереть платком со щеки канцлера дорожку слюны.
— Мы отправляемся в путешествие, лорды и леди, — провозгласил канцлер. — Ван Хорн, велите двум дюжинам своих личных гвардейцев оцепить зал королевского совета. Пока эти недоумки сообразят, что их удерживают там насильно, пройдет несколько часов. Диормод, возьмите десяток дювалийцев, из верных только нам, и отправляйтесь с леди Сорентой. Ее величество Аврора отбывает в замок Блюр с тем, чтоб как можно скорее, воссоединиться с супругом. В путешествии королеву сопровождают оба ее канцлера.
Секретарь подумал, что ставки «нашего мальчика» подскочили до невероятных высот, а затем ужаснулся. В государственном заговоре ему раньше участия принимать не приходилось.
Караколь разбудил меня на рассвете. По крайней мере, по ощущениям это был именно он, рассвет. Я чувствовала себя отдохнувшей, а лоб мой под волосами чувствовал присутствие Болтуна.
— Не бойся, я все успел, — сообщил мне артефакт, пока я умывалась за ширмой и переодевалась в свое давешнее рубище. — Знаю я гораздо больше, чем раньше, так что, надеюсь тебя отсюда вытащить.
Караколю был чем-то встревожен. Может, его безумная корова загоняла его, а, может, мельтешение линий на картине, в которую он пялился.
— Как ты чувствуешь себя, болтушка?
Я покачала головой. Не знаю, что именно отзеркалилось в мыслях, но фахан ласково провел пальцами по моему шраму:
— Ты такая красавица, милая…
Отражение в зеркале недвусмысленно намекало на обратное, но я улыбнулась. Красавица, так красавица. Если бы мне пришлось выбирать между Ригель-Моник и девой со шрамом, я бы тоже выбрала не безумную королеву. Так что, если кому-то этот выбор нужно подтверждать красотой объекта, пусть.
На кухне повторилась вчерашняя пантомима, с молчаливым баханьем на колени и с моим величественным проходом к помойному ведру.
Караколь удалился. Ярка подбежала ко мне, ткнулась носом в плечо.
— Ты ведь не собираешься строить карьеру в крысиной стае? — Фыркнул Болтун. — Не отвечай, вопрос был риторическим. Быстро сообрази, как отсюда выйти.
Я погладила юную крыску за ушком. Усындра что-то пропищала.
— Ведро бери, — перевел мне артефакт, — вот он — повод покинуть кухню.
Сегодня, к моему удивлению, никто не стал меня сопровождать.
— Шевелись, Басти! — в коридоре артефакт будто сорвался с цепи, он даже пытался сдавить мне виски. — У нас буквально четверть часа.
В какую именно сторону шевелиться? Тупица стебельчатая! Объяснил бы хоть! Да и почему я должна его слушать? Вреда от него было пока больше, чем пользы.
— Ты хочешь вернуть свой голос?
Да! Хочу! Но мое желание не отменяет твоей тупости. Где мой пояс? Куда мне идти?
— Нам нужно вернуться в спальню принца!
Я перехватила тяжелое ведро другой рукой. Дорога в покои Караколя помнилась смутно, но, кажется… Кольнуло левый висок, я повернула направо.
— Правильно. И ведро пока не бросай. Если мы встретим сейчас кого-нибудь, будет шанс притвориться, что ты просто заблудилась.
Помойная жижа колыхалась, грозясь выплеснуться на пол. Может, мне стоило сначала вылить ее, и «делать вид» уже с пустым ведром?
Но висок опять кольнуло и я засеменила по лестнице.
Стражи у покоев не было, приоткрытая дверь будто приглашала войти.
— Стоять! — скомандовал Болтун. — Наш принц внутри, я ошибся в расчетах.
Я замерла. Делать-то теперь что?
У ног прошмыгнула крыса, не в человеческом виде, а самая настоящая. Грохот, с которым я опустила на пол ведро, разнесся под сводами.
— Тише, дура! Лезь за тумбу! И ведро туда тащи.
Тумба стояла в проеме заложенного камнем окна и служила подставкой вычурному кованому светильнику, сейчас потушенному.
— Спокойно, не сопи…. Голову пригни, я сам…
Волосы на затылке шевельнулись, Болтун вытягивал верх свои стебельки.
— Крысиное высочество! Нижние чародеи лучше управляют роями. Ты же знаешь, что крысиная стая тоже в сущности рой? Сиди! Там ничего не происходит. Просто визит серых тварей к своему повелителю.
Я прикрыла глаза, вид тумбы сбоку не доставлял никого удовольствия.
— О, так это не визит вежливости, — удивленно сказал артефакт, — они что-то тащат.
Что?
Я выглянула, стараясь не возвышаться над светильником.
Крысы, десятка три, или четыре, шли по коридору плотной группой, на их спинах колыхался неопрятный тючок, содержимое которого не просматривалось.
— Интересно, что там такое?
Не знаю, что было внутри, но ткань я опознала. Это был шлафор, шелковый лиловый шлафор ее величества Авроры. Его я бы никогда не перепутала ни с каким другим. Лиловый редко используют в одежде, а уж ткань, расшитую разноцветными гербами дворянских домов Ардеры, почти никогда. Кроме тех случаев, когда портновским собраниям хочется потрафить правящему дому, чтоб чуточку скостить налоги, например.
Крысы скрылись за дверью. Я выбралась из-за тумбы.
— Куда? — уколол меня Болтун.
Я угрожающе наклонилась в сторону ведра. Если он, тупица стебельчатый, думает, что я побрезгую утопить его в помоях, он ошибается.
— Все, все, — испуганно сказал он и даже погладил мои брови колокольчиками, —я совсем смирный. У тебя есть какой-то план? Ты что-то увидела? Ты догадалась, что именно делает твой принц?
Я кивнула. У меня был какой-то план и я что-то увидела.
— Ты собираешься вернуться на кухню, чтобы выиграть время и прийти сюда в более благоприятный момент?
Я опять кивнула.
— Хорошо, Басти. Прости мое недоверие….
Извинялся он уже на ходу. Я тащила помойное ведро ко рву.
Благоприятный момент настал ближе к обеду. Слуги-птицы удалились с подносами, нагруженными неаппетитной снедью, крысы-повара и поварята расселись в уголке, чтоб отдохнуть и перекусить тем, что на эти подносы не попало, а я, спокойно и демонстрируя уверенность в собственных действиях, вышла из кухни.
Спокойно. Уверенно. Уверенно. Спокойно.
Подавальщики удалились по коридору налево, я свернула вправо.
Дверь в покои Караколя была закрыта, но не заперта. В чем я с удовольствием убедилась, повернув кованую ручку.
— Что ты будешь делать, если фахан оставил чародейскую метку от нежелательных визитеров?
Я съем свой единственный артефакт, если это так. Тебя съем, между прочим. Наш нежный Каракольчик сейчас настолько занят тем, чтоб обвести вокруг пальца свое безумное величество, что на чародейские метки у него ни сил, ни времени нет. Это ведь процесс не из тех, которые движутся, стоит лишь расставить костяшки и сбить первую, чтоб остальные посыпались следом. Тут ему постоянно лавировать приходится, честно отвечать на заданные вопросы и стараться, чтоб неудобных вопросов попросту не прозвучало.
Монолога моего Болтун не слышал, поэтому никак на мой сарказм не среагировал.
Я вошла в покои, прикрыла дверь и осмотрелась.
На аккуратно застеленной постели лежал алый шлафор. Видимо, некто очень хитрый и крылатый собирается сегодня повторить совместную ночевку.
Другой халат, лиловый королевский, был спрятан. Не в том смысле, чтоб никто и никогда его не обнаружил, а убран за ненадобностью в один из сундуков около пустой сейчас ванны за ширмой. Мне и искать особо не пришлось, только откинуть крышку ближайшего. То, что было завернуто в лиловый шелк, лежало в том же сундуке, но глубже, на самом дне.
— А без шрама ты выглядела гораздо миловиднее, — решил Болтун, когда рассмотрел развернутую картину. — А в футлярах что?
В одном была стрела Этельбора — последний довод, артефакт, который спас мою жизнь при покушении, а в другом — бриллиант, адамантовая звезда, которую Ригель сорвала с меня. И то и другое должно было остаться в подземельях ардерского замка, неподалеку от раненного мною же, дурой безмозглой, Патрика.
— Изящное решение, — сказал Болтун про стрелу Этельбора. — Тонкая работа, простая и явная цель, которая пока не была достигнута. Эта вещица завязана на тебе, Басти. Ты знаешь об этом?
Я кивнула. Да, я связана со стрелой своей кровью. А вот то, что «последний довод» не достиг цели, стало новостью.
Погодите. Как это не достиг? А де Краон ныне покойный? Разве не он этой целью был? Он ведь на меня покушался, и именно его шею пронзил «последний довод».
Болтун продолжал болтать и болтал не переставая, мне даже пришлось хлопнуть по нему ладонью, чтоб не мешал думать.
За размышлениями я закрыла оба футляра, свернула трубочкой холст и сложила все на место.
Попытаемся дернуть за ниточку с другой стороны. Или нет, не так. Будем дергать сразу из середины. Стрела не закончила начатое…
Я захлопнула сундук, задумчиво пробрела креслу, умостилась в нем.
Клубок загадок разматываться не желал.
Я смотрела перед собой остановившимся взглядом, на стене мельтешили линии странной картины. Забавный визуальный эффект. Я правда никогда раньше такого не видела. То есть, понятно, что шевелиться сами по себе эти штрихи не могут, значит искусство неизвестного художника заставляет человеческий ум додумывать движение. Если чуть прищурится, можно вообразить, что за тонкой прозрачной перегородкой в огромном замковом зале двигаются крошечные человеческие фигурки. Мужчины, да, я представляю себе мужчин, они сидят за огромным столом у камина, их дорожные плащи сушатся на шесте у огня. Я почти вижу облако пара, которым исходит влажная ткань. Мужчины мне смутно знакомы. Ну ведь это и понятно, ведь видения порождает именно мой разум.
— Послушай! — боль была такой резкой, что в глазах потемнело. — Это важно!
Все! Надоел! Я размозжу его о стену, и плевать, если в результате отойду в чертоги Спящего! Я хотя бы отправлюсь туда с высоко поднятой…
