- А что, - спросила я осторожненько, - колдовство совсем вам незнакомое? Может, надо в каком вашем тайном чардейском архиве спросить?
Крестовский посмотрел на меня с отвращением.
- У нас, Попович, у чардеев все происходит таким образом, что для получения некоей информации нам приходится уединяться в подземных помещениях и впадать в состояние, некоторым образом схожее со сном. И нам очень трудно это состояние поддерживать, когда на нас сверху ложатся женщины!
Мне стало стыдно, чтоб скрыть свое состояние, я зыркнула в документы, на начальственном столе разложенные, а на начальство постаралась не смотреть.
Анна Штольц, двадцати семи лет, невинно убиенная… Какая же она при жизни хорошенькая была! Просто картинка!
- Кхм… - сказал Мамаев, - я в этом диалоге не понял ничего, но, кажется, и понимать не хочу. Давайте, Семен Аристархович, вы велите Зорину в этой церкви все почистить, а мы с Евангелиной Романовной жителей допросим.
- А Попович в город выпускать нельзя, - мстительно сообщило начальство. - Она для мирного населения опасность представляет! Давеча вот отпрыска благородной гнумской фамилии побила и в наручниках ко мне привела… Кстати, Попович, что там с договорами?
- Подписали. Будут нам гнумские оковы наиновейшей модели, - пробормотала я.
Хоть какая-то с меня польза все-таки есть? Ну скажи, шеф!
- Ну так я самостоятельно… - уже очень осторожно предложил Мамаев.
- А вы, Эльдар Давидович, по специальному поручению в Вольскую губернию отправляетесь.
Я обрадовалась. Можно будет с Эльдаром деньги для матушки передать. Перфектно! Одно к одному - и жалованье я получила, и гонца для транспортировки оного.
- А что за поручение? - почему-то зло спросил Мамаев и резко поднялся с места.
- Я потом вам объясню.
- Извольте немедленно!
- Попович, подождите в приемной.
- Геля, никуда не уходи. У меня от коллег тайн нет!
От глубочайшего служебного конфуза меня спас явившийся в кабинет Зорин. Потому что ослушаться шефа я не могла, но и ослушаться Мамаева не могла тоже, потому что и он тоже начальство, коли выше меня по рангу, и его приказ поступил вторым, таким образом приобретая приоритет… Вот если бы Крестовский еще раз сказал - «подите!»...
- Что за шум, а драки нет? - весело спросил Зорин, свежий, отдохнувший, в элегантном темно-сером костюме и с мягкой шляпой, которую Иван Иванович держал в руке слегка наотлет.
И тревога в кабинете растворилась, исчезла, сменившись спокойствием. У спокойствия этого был отчетливый запах скошенной травы и молока, из чего я заключила, что Зорин слегка подколдовал.
- Да Семушка все думает, что я до сих пор дитя неразумное, - Махнул рукой Мамаев и сел на место. – Думает, меня за ручку водить надобно.
- Ну так, может, он и не так уж неправ? - Иван Иванович по простому, без колдовства пододвинул себе кресло и с удобством в нем обустроился.
Теперь мы все трое полукругом сидели перед шефом.
- Я боюсь, что с тобой то же будет, что с Митькой, - быстро сказал Крестовский. - Я специально допросил всех чардеев высокого ранга, которые находились в городе в день убийства Анны Штольц. У всех есть алиби, Эльдар, кроме тебя.
Зорин неодобрительно покачал головой, потом счел нужным пояснить мне:
- Наш Эльдар Давидович в свое время с убиенной Штольц близкую дружбу водил. А Семен Аристархович ко всему тревожится, что Эльдар Давидович мог с ума сойти непосредственно перед убийством. У чардеев, Гелюшка, бывает такое — магический перехлест называется, когда волшебство тебя контролировать начинает. С Митькой, про которого здесь упоминалось, Дмитрием Уваровым, — именно это и произошло.
Он назвал меня Гелюшкой при Крестовском, из чего я заключила, что только что была допущена в узкий профессиональный круг чародейского приказа. Уваров! Конечно! Пресса этот случай подробно освещала. Мокошь-градский давитель!
- Я не могу сказать, с кем у меня свидание было, - сказал Мамаев и сразу стало понятно, что решения своего он не изменит. - И клянусь, что нахожусь в добром состоянии тела и духа.
- Ну вишь, Семен Аристархович, - Зорин говорил с отеческими интонациями. - Не он это. Стало быть, другого татя искать нужно.
- Случаи подобных убийств были и до этого, - Мамаев сунул Зорину под нос фотографическую карточку. - И я нашел место, где эту тварь призывали.
- А что за тварь? - Иван Иванович карточку рассмотрел и положил на края стола.
- Я с того самого дня узнать пытаюсь, - сказал Крестовский, - но, видимо, силы не те. После того, как мы с Митькой сражались, я никак в норму не войду, здорово он меня потрепал.
- Тебе бы, Семен Аристархович, в деревню дней на десять, к парному молочку…
- А почему именно призвали? - перебила я Зоринскую пастораль. - Может это, наоборот, капище, заклинали там кого?
- Место моления и место призыва отличаются по видам чародейства, - ответил Мамаев. - Это призыв был, букашечка, я точно говорю. Какой-то сильный чардей призвал тварь из… ну, не знаю, из бездны какой-то, и натравливает ее на людей. И к тому же пауки, они в большинстве верований — существа скорее положительные, нити судеб сплетающие, или соединяющие наш мир с тонким своей паутиной.
- Не во всех, - возразил Зорин.
- Ванечка у нас попович, - пояснил Эльдар. - То есть поповский сын, он со своей стороны сейчас расскажет.
- А чего рассказывать? Алчность, хитрость, плутовство.
- Душегубство посредством отравления, - кивнула я. - Но все это все одно не указывает нам на связь с великим чардеем, о котором шеф говорил.
Крестовский положил руки на столешницу:
- Значит, так. Ваня, иди в эту церковь, посмотри, что к чему, потом почисть. Эльдар говорит, местные жители боятся какой-то нечисти. Так успокой их, как сможешь, скажи, что отныне опасаться нечего. Попович, берите самописец, вы мне понадобитесь. Поедем к купцу Жихареву, у коего на содержании долгое время была покойная Штольц.
- А я? - спросил Мамаев.
- А ты останешься мой кабинет сторожить. С телефонным аппаратом не баловаться, Ольгу Петровну за чаем не гонять, на звонки отвечать быстро и без глупостей.
Шеф обвел нас злым веселым взглядом:
- Чего застыли, касатики? Исполнять!
Я выскочила в приемную со скоростью ветра, суетливо запаковала в чехол самописец, Ляля смотрела на меня с каким-то чуточку завистливым удивлением.
- Если я до конца службы вернусь, сможешь со мной еще немного позаниматься? - спросила я уже на бегу.
- У дяди сегодня день рождения. Так что давай лучше завтра.
Я кивнула и побежала за выходящим Крестовским. Ремень самописца оттягивал плечо, было невероятно тяжело и невероятно жарко. Шеф шагов своих под меня не подстраивал, на один его приходилось около трех моих, и я с неприличной скоростью перебирала ногами, чтоб хотя бы не очень отстать. Семен Аристархович вышел из присутствия, оправил модный сюртук, надел шляпу и обернулся через плечо:
- Быстрее, Попович. Что вы там застряли?
Я с ужасом почувствовала струйку пота, стекающую по спине. Жара, будь она неладна. Вот была бы я чардейкой, колданула бы, чтоб дождь пошел и по холодку до допросного места бы добралась. Я припустила ещё шустрее, догнала начальство, отдышалась. Крестовский все стоял, и я не понимала почему, пока не заметила коляску, выезжающую с приказного двора:
- Купец Жихарев за городом обитает.
Тут природа надо мной сжалилась, поскольку солнце спряталось за тучами и с неба заморосило. Когда мы сели в коляску, Крестовский поднял верх.
Всю дорогу до допросного места, более трех часов, между прочим, начальство изволило молчать, погруженное в свои думы, я же лихорадочно вызывала в памяти правильность расстановки пальцев на самописной клавиатуре.
Жихарев был толст, ряб и громогласен. Я, вспоминая фотографическую карточку покойной Анны Штольц, про себя удивлялась: что ее заставило с эдаким страшилищем жить? Хотя, может, не права я, может, думаю поверхностно. Вполне может быть, что этот самый Жихарев — человек хороший. Может, он умен, ладен в речах и обладает некими талантами, которых я сейчас не вижу. Я прикинула на секундочку, а вот если бы он идеи суфражизма разделял, смогла бы я с ним… ну… полюбиться? И поняла, что нет. Видимо, недостаточно еще во мне суфражистские идеи привились, раз я столько внимания на внешность обращаю.
В этих мыслях я сокрушенно качала головой, устанавливая самописец на краешке круглого обеденного стола в столовой. К слову, домина у купца Жихарева был огромный и нарядный до той степени, когда нарядность уже перестает сочетаться с хорошим вкусом. Крестовский сидел неподалеку, тоже за столом, вполоборота к допрашиваемому. Я подготовила самописец и кивнула шефу. Тот начал:
- Сообщите нам, Евграфий Дормидонтович, все, что вам известно о ныне покойной Анне Генриховне Штольц.
- Да что там сообщать, - купец засунул себе в рот мизинец, повозился там, меня замутило. - Жили мы с Анькой, ну как – жили, на веру, так многие сейчас живут. У меня жена-то в поместье осталась, а я мужчина не старый еще, опять же при деньгах…
Купец хохотнул, глядя на Крестовского в ожидании мужского одобрения, но, не дождавшись оного, смолк.
- Полтора годика, почитай, душа в душу, - продолжил он. - Анька, конечно, выкобенивалась, особенно поначалу. Но у меня с бабами разговор короткий. Чуть что не по моему, перестаю счета оплачивать. Она помается чуток, от кредиторов побегает, - и опять ко мне под крыло.
Он отставил руку в сторону, демонстрируя мощь этого самого крыла. Я даже на клавиши самописца не смотрела, так мне хотелось взять этого Евграфия Дормидонтовича за сальные волосенки и возить мордой по столешнице…
- Вы успеваете записывать, Попович? - вернул меня к реальности шеф.
Я кивнула. «Ять» заедает, а так все перфектно! Вот только эта проклятая «ять»!
- А в тот последний раз, - продолжил допрос Крестовский. - Из-за чего вы поссорились?
- Да стала Анька на сторону погуливать , - сокрушался купец. - То есть, оно и раньше было — время от времени. Она ж баба непростая, актриса, ей постоянно в страстях жить надобно. Но все в рамках приличия, сор из избы не выносила, офицерики всякие, художник заезжий, актеришка — герой-любовник. Я про то знал, но не кручинился особо. А тут я замечать стал - не спит, не ест, все на дорогу смотрит. Ну я подстерег как-то, а она, оказывается, почтаря ждала. Переписка у ней, стало быть, любовная. Стало быть — любовь!
- Письма у вас сохранились? - быстро спросил шеф.
- Все, что было, я приказным из разбойного отдал. Приезжал уже ко мне дознаватель.
- Понятно.
Крестовский попросил Жихарева сопроводить его в комнаты Анны. Меня с собой не позвал, и я еще с четверть часа провела наедине с самописцем, от скуки набив небольшое эссе, в котором со всем сладострастием описала, чем и по каким местам я бы била Евграфия Дормидонтовича до безвременной кончины оного включительно.
Шеф вернулся уже без хозяина, бросил на стол зеркальце в паучьей оправе:
- Зачем ей два понадобилось?
Я пожала плечами:
- Она развлекалась. Скучала здесь, в четырех стенах, вот и придумывала себе всякое.
- И комнату в столице сняла под именем вдовы Жихаревой, чтоб со случайными знакомыми, которых ей зеркальце напророчило, время проводить.
- Марк там еще афоризмы всякие туманные иногда дописывал, для загадочности. На натуру нервическую они действовать должны были.
- Понятно… Что ж, Попович. Поездка наша с вами оказалась делом пустым, к сожалению.
Тут Крестовский замер, будто прислушиваясь к себе, побледнел, достал из-за воротника оберег, который я поначалу приняла за нательный крестик.
- Что?
- С Эльдаром беда, - просто сказал Крестовский. - До города три часа. Опоздаем.
Я быстро упаковала самописец, ожидая начальственных приказаний. Шеф помотал своей львиной головой, осмотрелся:
- А нету ли в хозяйств нелюбезного Евграфия Дормидонтовича каких-нибудь подвалов?
- Винный-то точно должен быть, - уверенно сказала я, догадываясь, что страсть моего шефа к подземельям носит не досужий характер. - Он, судя по виду, пьянчужка тот еще, а беленькую ему пить ему не по ранжиру, он же у нас мужчина при деньгах…
Последние слова я произнесла с узнаваемой интонацией купца Жихарева, даже поднеся ко рту оттопыренный мизинец, чем вызвала быструю улыбку шефа.
- Вы полны талантов, Попович.
Я бы, конечно, обрадовалась похвале, но тон его высокородия был слегка… ммм… кисловат, не слышалось в нем искреннего восхищения.
- У меня еще талант на подвалы есть. Идемте! - Я повесила на плечо самописец и уверенно подошла к внутренней двери.
Подвал я ему нашла на три-четыре, как по нотам. Провела через кухню, большую и какую-то необжитую, подняла дверь в подпол:
- Сюда.
- Недостаточно глубоко, - возразил Семен Аристархович.
- У него там больше одного уровня под землю уходит, - сказала я. - Это же новострой, но явно на месте старинного здания возведенный. Если он старые замковые подвалы кирпичом из осторожности не заложил, тут обязательно еще и подземный ход имеется, а если повезет, и пыточная с казематами. То есть, это если нам повезет. Вам же для чародейства под землю забираться надобно?
Крестовский кивнул и полез в подпол.
- Мне вот интересно, почему у него в доме челяди совсем нет? Он же богатый, Жихарев то есть, он же не вдвоем с Анной в этой домине обретался. Нужны же прачки, горничные, повара, садовник, наконец.
- А он не живет здесь больше, - ответил Крестовский. - Дом на торги поставил. Говорит, поганое место, душит его.
«Ну не такое поганое, как его владелец», - громко подумала я, а вслух спросила:
- Что мы в подвалах делать будем?
- Пытать я вас буду, Попович, - грустно пошутил шеф, а может, не пошутил, кто их, чардеев, разберет.
На полу подпола, как ни нелепо это звучит, был еще один люк, я его открыла, закинув самописец за спину. Снизу пахнуло сыростью и каким-то зимним холодом.
- Ледник там, - пояснила я. - Идемте?
Крестовский без возражений полез вниз.
Я угадала. Внизу был оборудован ледник, а от него направо начинался старинный, выбитый прямо в каменистой породе подземный ход. Перфектно!
- У вас, Попович, большой опыт?
- У меня дома свой личный подземный ход имеется, - с гордостью сообщила я. - Мы же, Поповичи, род старинный, хотя и захиревший. Когда-то наш Орюписк Поповичами прозывался, и строился он вокруг замка графского. Теперь-то, конечно, и замка нет, а то, что от него осталось, под наш дом упрятано. Я только ходить научилась, сразу там все исследовать отправилась.
- Понятно…
Шли мы в полной темноте, поэтому время от времени я хваталась за идущего впереди шефа, проверяя его присутствие. Он остановился, резко ко мне обернулся и сказал:
- Пришли. Значит, так, Попович, глупостей никаких не воображать и не орать. Если в обморок надумаете отправиться, держитесь за меня покрепче, я вас уже на той стороне откачаю.
И начальство быстро обхватило меня за спину и прижало к себе, самописец потянул плечо вниз, но я этого почти не ощущала, потому что мужское тело, прижатое ко мне в подземной тьме, разбудило во мне самые темные и не понятные мне до конца желания. Я буквально распласталась на этом теле, вжалась в него, косточки мои, ставшие хрупкими на манер птичьих, плавились в жаровне этих желаний, голову повело. Глаз я не закрыла, рассудив, что и так темно, поэтому
Крестовский посмотрел на меня с отвращением.
- У нас, Попович, у чардеев все происходит таким образом, что для получения некоей информации нам приходится уединяться в подземных помещениях и впадать в состояние, некоторым образом схожее со сном. И нам очень трудно это состояние поддерживать, когда на нас сверху ложатся женщины!
Мне стало стыдно, чтоб скрыть свое состояние, я зыркнула в документы, на начальственном столе разложенные, а на начальство постаралась не смотреть.
Анна Штольц, двадцати семи лет, невинно убиенная… Какая же она при жизни хорошенькая была! Просто картинка!
- Кхм… - сказал Мамаев, - я в этом диалоге не понял ничего, но, кажется, и понимать не хочу. Давайте, Семен Аристархович, вы велите Зорину в этой церкви все почистить, а мы с Евангелиной Романовной жителей допросим.
- А Попович в город выпускать нельзя, - мстительно сообщило начальство. - Она для мирного населения опасность представляет! Давеча вот отпрыска благородной гнумской фамилии побила и в наручниках ко мне привела… Кстати, Попович, что там с договорами?
- Подписали. Будут нам гнумские оковы наиновейшей модели, - пробормотала я.
Хоть какая-то с меня польза все-таки есть? Ну скажи, шеф!
- Ну так я самостоятельно… - уже очень осторожно предложил Мамаев.
- А вы, Эльдар Давидович, по специальному поручению в Вольскую губернию отправляетесь.
Я обрадовалась. Можно будет с Эльдаром деньги для матушки передать. Перфектно! Одно к одному - и жалованье я получила, и гонца для транспортировки оного.
- А что за поручение? - почему-то зло спросил Мамаев и резко поднялся с места.
- Я потом вам объясню.
- Извольте немедленно!
- Попович, подождите в приемной.
- Геля, никуда не уходи. У меня от коллег тайн нет!
От глубочайшего служебного конфуза меня спас явившийся в кабинет Зорин. Потому что ослушаться шефа я не могла, но и ослушаться Мамаева не могла тоже, потому что и он тоже начальство, коли выше меня по рангу, и его приказ поступил вторым, таким образом приобретая приоритет… Вот если бы Крестовский еще раз сказал - «подите!»...
- Что за шум, а драки нет? - весело спросил Зорин, свежий, отдохнувший, в элегантном темно-сером костюме и с мягкой шляпой, которую Иван Иванович держал в руке слегка наотлет.
И тревога в кабинете растворилась, исчезла, сменившись спокойствием. У спокойствия этого был отчетливый запах скошенной травы и молока, из чего я заключила, что Зорин слегка подколдовал.
- Да Семушка все думает, что я до сих пор дитя неразумное, - Махнул рукой Мамаев и сел на место. – Думает, меня за ручку водить надобно.
- Ну так, может, он и не так уж неправ? - Иван Иванович по простому, без колдовства пододвинул себе кресло и с удобством в нем обустроился.
Теперь мы все трое полукругом сидели перед шефом.
- Я боюсь, что с тобой то же будет, что с Митькой, - быстро сказал Крестовский. - Я специально допросил всех чардеев высокого ранга, которые находились в городе в день убийства Анны Штольц. У всех есть алиби, Эльдар, кроме тебя.
Зорин неодобрительно покачал головой, потом счел нужным пояснить мне:
- Наш Эльдар Давидович в свое время с убиенной Штольц близкую дружбу водил. А Семен Аристархович ко всему тревожится, что Эльдар Давидович мог с ума сойти непосредственно перед убийством. У чардеев, Гелюшка, бывает такое — магический перехлест называется, когда волшебство тебя контролировать начинает. С Митькой, про которого здесь упоминалось, Дмитрием Уваровым, — именно это и произошло.
Он назвал меня Гелюшкой при Крестовском, из чего я заключила, что только что была допущена в узкий профессиональный круг чародейского приказа. Уваров! Конечно! Пресса этот случай подробно освещала. Мокошь-градский давитель!
- Я не могу сказать, с кем у меня свидание было, - сказал Мамаев и сразу стало понятно, что решения своего он не изменит. - И клянусь, что нахожусь в добром состоянии тела и духа.
- Ну вишь, Семен Аристархович, - Зорин говорил с отеческими интонациями. - Не он это. Стало быть, другого татя искать нужно.
- Случаи подобных убийств были и до этого, - Мамаев сунул Зорину под нос фотографическую карточку. - И я нашел место, где эту тварь призывали.
- А что за тварь? - Иван Иванович карточку рассмотрел и положил на края стола.
- Я с того самого дня узнать пытаюсь, - сказал Крестовский, - но, видимо, силы не те. После того, как мы с Митькой сражались, я никак в норму не войду, здорово он меня потрепал.
- Тебе бы, Семен Аристархович, в деревню дней на десять, к парному молочку…
- А почему именно призвали? - перебила я Зоринскую пастораль. - Может это, наоборот, капище, заклинали там кого?
- Место моления и место призыва отличаются по видам чародейства, - ответил Мамаев. - Это призыв был, букашечка, я точно говорю. Какой-то сильный чардей призвал тварь из… ну, не знаю, из бездны какой-то, и натравливает ее на людей. И к тому же пауки, они в большинстве верований — существа скорее положительные, нити судеб сплетающие, или соединяющие наш мир с тонким своей паутиной.
- Не во всех, - возразил Зорин.
- Ванечка у нас попович, - пояснил Эльдар. - То есть поповский сын, он со своей стороны сейчас расскажет.
- А чего рассказывать? Алчность, хитрость, плутовство.
- Душегубство посредством отравления, - кивнула я. - Но все это все одно не указывает нам на связь с великим чардеем, о котором шеф говорил.
Крестовский положил руки на столешницу:
- Значит, так. Ваня, иди в эту церковь, посмотри, что к чему, потом почисть. Эльдар говорит, местные жители боятся какой-то нечисти. Так успокой их, как сможешь, скажи, что отныне опасаться нечего. Попович, берите самописец, вы мне понадобитесь. Поедем к купцу Жихареву, у коего на содержании долгое время была покойная Штольц.
- А я? - спросил Мамаев.
- А ты останешься мой кабинет сторожить. С телефонным аппаратом не баловаться, Ольгу Петровну за чаем не гонять, на звонки отвечать быстро и без глупостей.
Шеф обвел нас злым веселым взглядом:
- Чего застыли, касатики? Исполнять!
Я выскочила в приемную со скоростью ветра, суетливо запаковала в чехол самописец, Ляля смотрела на меня с каким-то чуточку завистливым удивлением.
- Если я до конца службы вернусь, сможешь со мной еще немного позаниматься? - спросила я уже на бегу.
- У дяди сегодня день рождения. Так что давай лучше завтра.
Я кивнула и побежала за выходящим Крестовским. Ремень самописца оттягивал плечо, было невероятно тяжело и невероятно жарко. Шеф шагов своих под меня не подстраивал, на один его приходилось около трех моих, и я с неприличной скоростью перебирала ногами, чтоб хотя бы не очень отстать. Семен Аристархович вышел из присутствия, оправил модный сюртук, надел шляпу и обернулся через плечо:
- Быстрее, Попович. Что вы там застряли?
Я с ужасом почувствовала струйку пота, стекающую по спине. Жара, будь она неладна. Вот была бы я чардейкой, колданула бы, чтоб дождь пошел и по холодку до допросного места бы добралась. Я припустила ещё шустрее, догнала начальство, отдышалась. Крестовский все стоял, и я не понимала почему, пока не заметила коляску, выезжающую с приказного двора:
- Купец Жихарев за городом обитает.
Тут природа надо мной сжалилась, поскольку солнце спряталось за тучами и с неба заморосило. Когда мы сели в коляску, Крестовский поднял верх.
Всю дорогу до допросного места, более трех часов, между прочим, начальство изволило молчать, погруженное в свои думы, я же лихорадочно вызывала в памяти правильность расстановки пальцев на самописной клавиатуре.
Жихарев был толст, ряб и громогласен. Я, вспоминая фотографическую карточку покойной Анны Штольц, про себя удивлялась: что ее заставило с эдаким страшилищем жить? Хотя, может, не права я, может, думаю поверхностно. Вполне может быть, что этот самый Жихарев — человек хороший. Может, он умен, ладен в речах и обладает некими талантами, которых я сейчас не вижу. Я прикинула на секундочку, а вот если бы он идеи суфражизма разделял, смогла бы я с ним… ну… полюбиться? И поняла, что нет. Видимо, недостаточно еще во мне суфражистские идеи привились, раз я столько внимания на внешность обращаю.
В этих мыслях я сокрушенно качала головой, устанавливая самописец на краешке круглого обеденного стола в столовой. К слову, домина у купца Жихарева был огромный и нарядный до той степени, когда нарядность уже перестает сочетаться с хорошим вкусом. Крестовский сидел неподалеку, тоже за столом, вполоборота к допрашиваемому. Я подготовила самописец и кивнула шефу. Тот начал:
- Сообщите нам, Евграфий Дормидонтович, все, что вам известно о ныне покойной Анне Генриховне Штольц.
- Да что там сообщать, - купец засунул себе в рот мизинец, повозился там, меня замутило. - Жили мы с Анькой, ну как – жили, на веру, так многие сейчас живут. У меня жена-то в поместье осталась, а я мужчина не старый еще, опять же при деньгах…
Купец хохотнул, глядя на Крестовского в ожидании мужского одобрения, но, не дождавшись оного, смолк.
- Полтора годика, почитай, душа в душу, - продолжил он. - Анька, конечно, выкобенивалась, особенно поначалу. Но у меня с бабами разговор короткий. Чуть что не по моему, перестаю счета оплачивать. Она помается чуток, от кредиторов побегает, - и опять ко мне под крыло.
Он отставил руку в сторону, демонстрируя мощь этого самого крыла. Я даже на клавиши самописца не смотрела, так мне хотелось взять этого Евграфия Дормидонтовича за сальные волосенки и возить мордой по столешнице…
- Вы успеваете записывать, Попович? - вернул меня к реальности шеф.
Я кивнула. «Ять» заедает, а так все перфектно! Вот только эта проклятая «ять»!
- А в тот последний раз, - продолжил допрос Крестовский. - Из-за чего вы поссорились?
- Да стала Анька на сторону погуливать , - сокрушался купец. - То есть, оно и раньше было — время от времени. Она ж баба непростая, актриса, ей постоянно в страстях жить надобно. Но все в рамках приличия, сор из избы не выносила, офицерики всякие, художник заезжий, актеришка — герой-любовник. Я про то знал, но не кручинился особо. А тут я замечать стал - не спит, не ест, все на дорогу смотрит. Ну я подстерег как-то, а она, оказывается, почтаря ждала. Переписка у ней, стало быть, любовная. Стало быть — любовь!
- Письма у вас сохранились? - быстро спросил шеф.
- Все, что было, я приказным из разбойного отдал. Приезжал уже ко мне дознаватель.
- Понятно.
Крестовский попросил Жихарева сопроводить его в комнаты Анны. Меня с собой не позвал, и я еще с четверть часа провела наедине с самописцем, от скуки набив небольшое эссе, в котором со всем сладострастием описала, чем и по каким местам я бы била Евграфия Дормидонтовича до безвременной кончины оного включительно.
Шеф вернулся уже без хозяина, бросил на стол зеркальце в паучьей оправе:
- Зачем ей два понадобилось?
Я пожала плечами:
- Она развлекалась. Скучала здесь, в четырех стенах, вот и придумывала себе всякое.
- И комнату в столице сняла под именем вдовы Жихаревой, чтоб со случайными знакомыми, которых ей зеркальце напророчило, время проводить.
- Марк там еще афоризмы всякие туманные иногда дописывал, для загадочности. На натуру нервическую они действовать должны были.
- Понятно… Что ж, Попович. Поездка наша с вами оказалась делом пустым, к сожалению.
Тут Крестовский замер, будто прислушиваясь к себе, побледнел, достал из-за воротника оберег, который я поначалу приняла за нательный крестик.
- Что?
- С Эльдаром беда, - просто сказал Крестовский. - До города три часа. Опоздаем.
Я быстро упаковала самописец, ожидая начальственных приказаний. Шеф помотал своей львиной головой, осмотрелся:
- А нету ли в хозяйств нелюбезного Евграфия Дормидонтовича каких-нибудь подвалов?
- Винный-то точно должен быть, - уверенно сказала я, догадываясь, что страсть моего шефа к подземельям носит не досужий характер. - Он, судя по виду, пьянчужка тот еще, а беленькую ему пить ему не по ранжиру, он же у нас мужчина при деньгах…
Последние слова я произнесла с узнаваемой интонацией купца Жихарева, даже поднеся ко рту оттопыренный мизинец, чем вызвала быструю улыбку шефа.
- Вы полны талантов, Попович.
Я бы, конечно, обрадовалась похвале, но тон его высокородия был слегка… ммм… кисловат, не слышалось в нем искреннего восхищения.
- У меня еще талант на подвалы есть. Идемте! - Я повесила на плечо самописец и уверенно подошла к внутренней двери.
Подвал я ему нашла на три-четыре, как по нотам. Провела через кухню, большую и какую-то необжитую, подняла дверь в подпол:
- Сюда.
- Недостаточно глубоко, - возразил Семен Аристархович.
- У него там больше одного уровня под землю уходит, - сказала я. - Это же новострой, но явно на месте старинного здания возведенный. Если он старые замковые подвалы кирпичом из осторожности не заложил, тут обязательно еще и подземный ход имеется, а если повезет, и пыточная с казематами. То есть, это если нам повезет. Вам же для чародейства под землю забираться надобно?
Крестовский кивнул и полез в подпол.
- Мне вот интересно, почему у него в доме челяди совсем нет? Он же богатый, Жихарев то есть, он же не вдвоем с Анной в этой домине обретался. Нужны же прачки, горничные, повара, садовник, наконец.
- А он не живет здесь больше, - ответил Крестовский. - Дом на торги поставил. Говорит, поганое место, душит его.
«Ну не такое поганое, как его владелец», - громко подумала я, а вслух спросила:
- Что мы в подвалах делать будем?
- Пытать я вас буду, Попович, - грустно пошутил шеф, а может, не пошутил, кто их, чардеев, разберет.
На полу подпола, как ни нелепо это звучит, был еще один люк, я его открыла, закинув самописец за спину. Снизу пахнуло сыростью и каким-то зимним холодом.
- Ледник там, - пояснила я. - Идемте?
Крестовский без возражений полез вниз.
Я угадала. Внизу был оборудован ледник, а от него направо начинался старинный, выбитый прямо в каменистой породе подземный ход. Перфектно!
- У вас, Попович, большой опыт?
- У меня дома свой личный подземный ход имеется, - с гордостью сообщила я. - Мы же, Поповичи, род старинный, хотя и захиревший. Когда-то наш Орюписк Поповичами прозывался, и строился он вокруг замка графского. Теперь-то, конечно, и замка нет, а то, что от него осталось, под наш дом упрятано. Я только ходить научилась, сразу там все исследовать отправилась.
- Понятно…
Шли мы в полной темноте, поэтому время от времени я хваталась за идущего впереди шефа, проверяя его присутствие. Он остановился, резко ко мне обернулся и сказал:
- Пришли. Значит, так, Попович, глупостей никаких не воображать и не орать. Если в обморок надумаете отправиться, держитесь за меня покрепче, я вас уже на той стороне откачаю.
И начальство быстро обхватило меня за спину и прижало к себе, самописец потянул плечо вниз, но я этого почти не ощущала, потому что мужское тело, прижатое ко мне в подземной тьме, разбудило во мне самые темные и не понятные мне до конца желания. Я буквально распласталась на этом теле, вжалась в него, косточки мои, ставшие хрупкими на манер птичьих, плавились в жаровне этих желаний, голову повело. Глаз я не закрыла, рассудив, что и так темно, поэтому
