Она была маленькой и беззащитной, всхлипывала поминутно, хватала ртом воздух. Коньяку ей налить, что ли? В кабинете должна фляжка валяться, из стратегических мамаевских запасов. Но алкоголя не понадобилось, - Попович отключилась на диванчике после легонького сонного заклинания, которое такому великому чародею и применять-то было странно. «Шли с тобой дорогой сна, да концовка не видна...» Его так в детстве матушка заговаривала, когда шалил и не желал засыпать.
Семен подошел к своему столу, на котором Зорин предупредительно оставил все, что было им обнаружено при обыске рабочего стола Ольги Петровны. Все, как и предполагалось - моток бечевы со следами магии, стопки писем от разных адресатов Эльдару Давидовичу Мамаеву. Переписку от его имени вела. Вот надушенные конвертики от Анны Штольц, криво подписанный с золотым тисненым вензелем — от госпожи Бричкиной.
Геля во сне вскрикнула, застонала, Семен присел на краешек диванчика, погладил ее по щеке:
- Ш-ш-ш, все хорошо, спи, спи…
Она открыла зеленые глазищи:
- Почему Ляля?
Стеклышки очков были мутными, захватанными. Крестовский осторожно снял с девушки очки:
- Что значит - почему?
- Вы сами мне говорили, что убийства совершал сильный чародей, а Ляля-то…
- А это, Попович, еще одна несправедливость, допущенная мирозданием по отношению к дамам. Видите ли, в Берендийской империи, да и во многих других, учет чардеев-мальчиков ведется на государственном уровне. Сразу после крестин младенца мужеского пола осматривают специалисты на предмет его магического потенциала, об этом делается специальная отметка в метрике.
- А женщины?
- А они бывают сильными магами настолько редко, что когда-то в стародавние времена было решено их попросту игнорировать.
- Надо закон принять, - решительно сказала Геля. - Для равноправия и удобства сыскарных мероприятий.
- Непременно, - улыбнулся Семен, представив Попович, выступающую в Сенате. - Со следующей недели этим займетесь.
- Обязательно.
Девушка поворочалась, устраивая голову на подлокотнике:
- Значит, шансы, что Ляля на самом деле великая чародейка, высоки?
Семен кивнул.
- Я испытываю злорадство, - сообщила его подопечная. - Вот умом понимаю всю чудовищность совершенных Ольгой Петровной преступлений, а все равно приятно, что она всех великих чародеев-сыскарей Мокошь-града вокруг пальца обвела.
Крестовский понял, что хочет ее поцеловать, а лучше… не только поцеловать, но и…
- Очки верните, - велела Попович, страстных порывов шефа не ощутившая либо не пожелавшая разделить. - Я без них неловко себя чувствую.
- Только после того, - Семен демонстративно спрятал очки в карман сюртука, - как вы мне расскажете таинственную историю, сделавшую их присутствие столь необходимым.
Геля поморщилась, скрестила руки на груди, вздохнула:
- Это скучно, ваше высокородие.
- Позволю себе настаивать.
- Ну что ж… Мне было четырнадцать, золотой возраст для каждой провинциальной барышни. Маменька как раз решила, что домашнего обучения мне уже недостаточно, сняла домик в Вольске и записала меня в школу для девочек, которая позволяла после окончания подать прошение о продолжении образования в университете. Вам еще не скучно?
- Продолжайте.
- Вольск по сравнению с Орюпинском — город большой, полный соблазнов. Я вскорости обзавелась знакомствами, не все из которых моя маменька одобряла, а также подругой, которую маменька не одобряла вполне конкретно. Наденька Симонова была двумя годами старше, посещала уроки выпускного класса и казалась мне тогда идеалом девичьей красоты и поведения. За нами ухаживали молодые люди. Один из них, новиций кавалерийского училища, Леонид Воронцов, оказывал мне знаки внимания…
Геля улыбнулась холодной улыбкой, от которой Крестовскому опять захотелось поладить ее по щеке.
- Мы договорились ждать два года, до моего шестнадцатилетия, а затем вступить в брак. Раньше маменька бы меня не отпустила. Наденька наших отношений не одобряла, то, что я предпочитаю гулять с Леонидом, нарушило нашу дружную компанию. Но мне было все равно. Я просыпалась с мыслями о Ленечке, засыпала с ними, а когда не думала о нем, писала многостраничные послания предмету своих чувств.
Геля фыркнула:
- Ах, вы же спрашивали об очках… Однажды господин Воронцов вызвал меня в сумерках на свидание, признался в трепетной страсти, а также предупредил, что дела воинской службы требуют его отсутствия. Мы попрощались. А наутро ко мне пришла Наденька. Оказывается, пока я ждала своего шестнадцатилетия, мой возлюбленный крутил роман с моею подругой. И настолько их отношения продвинулись, что Наденька понесла, а Леонид сбежал, а я...
История действительно не блистала оригинальностью, и если бы не касалась его подопечной, Семену и в самом деле стало бы скучно.
- И после этого вы решили посвятить себя…
- После этого я разыскала Леонида Воронцова в слободке, где он прятался у троюродной тетки. Я же сызмальства по розыскам мастерица, а тут и стараться особо не пришлось. Леониду пришлось жениться на Наденьке, в день венчания он пытался наложить на себя руки. Только вот револьвер дал осечку, а яд, кроме диареи, ничего не вызвал. Сначала ко мне пришла Наденька с проклятиями, что я довела ее жениха, потом ее маменька, существо склочное и крикливое, обвинившее меня в том, что пыталась жениха ее дочери соблазнить, а на десерт — родительница Воронцова, стенавшая, что я, девка гулящая, поломала жизнь ее дитятку, заставив жениться на гулящей подруге. Меня ославили на весь Вольск. На улице показывали пальцами, плевали в спину, поносили последними словами. Мне было четырнадцать, справиться с этим самостоятельно я не умела. Маменька узнала о скандале, быстро заткнула рты сплетницам, стало поспокойнее, но я боялась ходить одна, боялась смотреть людям в глаза. И тогда маменька принесла из лавки проволочные очки и сказала, что в них на меня никто внимания не обратит, потому что они вроде шапки-невидимки или маски маскарадной, в которой я могу быть не Гелей Попович, а кем мне угодно, хоть принцессой Лузитанской.
- Понятно, - сказал Крестовский, когда понял, что история окончена.
- Зато учиться я стала лучше всех, - всхлипнула Геля. - И с вольскими суфражистками познакомилась, и взгляды их приняла.
- А что случилось с вашим женихом?
- Да что с ним станется? В поместье живет, с женой и детишками. Пьет, говорят, сильно, Наденьку поколачивает. Так вернете мне очки?
- Нет, - Семен покачал головой. - Мне приятнее видеть рядом Гелю Попович, а не принцессу Лузитанскую или другую мифическую даму. Ту Гелю, которая может разговорить любого разбойника, найти любую пропажу, которая быстро и четко думает, стреляет без промаха и может перебросить через бедро рослого неклюда, даже не упав в обморок.
Девушка широко улыбнулась и покраснела:
- Мне ваши слова, шеф, надо записать для памяти, буду перечитывать, когда опять ругаться приметесь.
В дверь постучали, Геля встрепенулась, пытаясь подняться, Семен властно придержал ее за плечо:
- Войдите.
Зорин, появившийся в кабинете, диспозицию оценил, уж очень хитро блеснули его добродушные обычно глаза.
- Плохие новости, Семушка, - посерьезнев, сообщил он. - Ольги-то Петровны нашей нет.
- Она не вернулась домой?
- Нет, - Иван Иванович сел в кресло, вытер лоб рукавом. - Там интереснее все. Человечка, который секретом возле Петуховского дома руководил, сам его высокопревосходительство к себе вызвал, потребовал объяснений, что чардейские шпики около его резиденции забыли. Тот объяснил, как и договаривались, что племянницу ждут, Ольгу Петровну…
Зорин вскочил с места, схватил со стола графин с водой, отпил из горлышка.
- Не томи.
- Нет ее, то есть совсем, и не было отродясь. Петухов говорит, что никакой племянницы с ним не проживает, да и брата Петра у него никогда не было.
С диванчика меня будто ветром сдуло. Еще минуту назад я собиралась здесь пожизненно оставаться. А чего? Перфектно! Лежишь себе, слабую барышню отыгрываешь при благодарной публике. Делать ничего не нужно, разве что стараться, чтоб шеф не заметил, с каким вожделением я на него смотрю, и дышать носом размеренно, чтоб не застонать. Я и болтала столько, чтоб только он чего не заподозрил. Потому что не может человек, который вываливает на собеседника постыдные тайны прошлого, этого самого собеседника вожделеть. Нет, я-то могла, но он… С каким отеческим участием его высокородие меня слушал, мне даже на мгновение показалось, что он хочет погладить меня по лицу. Вот таких отношений с начальством тебе и нужно придерживаться, Гелечка. Учитель и ученик, старший товарищ и младший. В таких предикатах страсти нет и не будет. У кого хочешь спроси, хоть у специалиста по страстям Марка Иреновича. Подобную историю он фильмографировать откажется.
Но слова Зорина заставили мой организм перещелкнуться на регламент сыскарский, быстрый и деловитый.
- Ты же сам мне говорил, что она петуховская приживалка! Откуда узнал? До дома провожал?
По уму, это шеф должен был сейчас сыпать вопросами, но я оказалась проворнее. Кто успел, тот и съел!
- Да не провожал я ее, - смутился Зорин. - Она сама как-то обмолвилась, к слову пришлось.
- А какие документы она вам предоставила, когда на службу оформлялась? Кстати, когда это было?
- Больше года назад, незадолго до истории с Дмитрием пришла, - ответил мне Крестовский. - А бумаги при ней были обыкновенные — метрика, рекомендация от обер-полицмейстера, дипломы об окончании скорописных и самопечатных курсов. Хотя, судя по тому, как она ловко от имени Мамаева переписку с его бывшими подругами вела, все эти документы ей подделать было несложно. Кстати, куда подевался Эльдар? Попович, он точно вам об этом не поведал?
Я похолодела и села прямо на столешницу шефова стола, презрев как служебную субординацию, так и правила поведения в обществе.
- Что? - воскликнул его высокородие, а Ванечка привстал, чтоб подхватить меня, если в обморок брякнусь.
- А ведь я не с Мамаевым разговаривала, - у меня даже волосы на голове зашевелились от подкатившего ужаса. - Это Ляля со мной играла в обличьи Эльдара! Он же меня «букашечка» называл в том разговоре, мне надо было раньше вспомнить.
- А букашечки при чем? - спросил Зорин, садясь на место.
- При том, что я ему велела так меня не называть. Ляля вышла из моей комнаты в «Гортензии», потом меня со двора позвал Эльдар, я передала ему записку… Там же про шпиков написано было! Это же, получается, я их рассекретила!
- Не отвлекайтесь, Попович, - шеф мою истерику подбил на взлете. - Эдак вы во всех бедах мира винить себя приметесь. Продолжайте. По вашему мнению, наша Ольга Петровна набросила на себя морок и пошла к вам под окно?
- Это был не морок, - замахала я руками. - Что ж я, морок не отличу? Он же пузырчатый обыкновенно, сквозь него вечно что-то просвечивает. Или у великих чардеев по-иному?
- Ни у кого ничего не просвечивает, - скептично сказал Крестовский. - Вы у нас еще и магию видите, ко всем вашим талантам?
- Не всегда, иногда нюхаю… - Я была сосредоточена на других мыслях и удивление шефа полностью проигнорировала. - Ляля умела тело свое трансформировать, что-то с лицом делать, прихорошиться.
- Цвет глаз у нее при этом менялся?
- Да, причем у каждого глаза по-разному, и зрачок длинный становился, навроде кошачьего.
Чардеи переглянулись со значением, я и это оставила в стороне.
- Значит, она вернулась, попрощалась, уехала… Зачем? Зачем она вернулась потом, если могла сразу на месте меня порешить?
- Может, ее неклюд спугнул? - предположил шеф.
- Нет, Бесник пришел позже, когда Ляля уже отбыла. Она куда-то отправилась, а потом вернулась, чтоб… Шеф, Мамаев у нее!
Семен Аристархович поднялся с диванчика, где все это время сидел, подошел к пристенному шкапчику, достал оттуда плоскую охотничью флягу и от души к ней приложился:
- Давайте, Попович, по пунктам.
- Первое — из приказа Ляля везла меня в своей коляске. На багажной полке лежал кофр, шляпная картонка и некий тюк, по очертаниям и размерам вполне схожий с запакованным человеческим телом, я еще пошутила по этому поводу. Ольга Петровна сказала, что все это - гардероб для посещения театра, но в комнату ко мне внесли только кофр и картонку. Второе — Мамаева после того, как он покинул вчера приказ, никто не видел. Кстати, может, он приказ и не покидал вовсе, надо посмотреть в книге приходов и уходов.
Зорин сорвался с места, и через две минуты чардеи, согнав меня со стола, рассматривали искомую книгу.
- Вы правы, отметки нет. Дальше! Как это связано с тем, что ей пришлось вернуться?
- На багажной полке места больше не оставалось, - подняла я вверх палец. - Ей пришлось сначала Эльдара куда-то определить. А это значит, что логово нашего паука-убийцы в черте города, потому что дальше она его увезти просто по времени не смогла бы. А еще, что она не убивать меня собиралась, а похитить.
- Браво, - немножко недоверчиво проговорил шеф. - Она вернулась со своим помощником, задержалась у вашей двери.
- Я там записку пришпилила, где меня разыскать можно, на случай, если вы в приказ неожиданно призовете.
Его высокородие покачал львиною головою, как бы устав удивляться моим фанабериям:
- Кстати, Иван Иванович, выжил ли ночной тать, истребленный квартирной хозяйкой нашей Евангелины Романовны?
- Нет, - Зорин будто очнулся ото сна, во время которого осматривал меня с радостным недоумением. - Я его внизу велел положить, у ледника.
- Идем, я хочу посмотреть, - велел шеф. - Вы, Попович, здесь нас подождите.
- Ну уж нет, - я уже завязывала под подбородком шляпные ленты.
- Не горячись, Гелюшка, - попросил Зорин. - Опять плохо станет.
Они думают, я покойников боюсь?! Ну да, боюсь. Однако рано или поздно эту боязнь все одно придется превозмочь. Так почему бы не теперь?
И это оказалось не страшно, только муторно и чуточку противно. Неклюд Палюля лежал на жестяной столешнице и выглядел примерно так же, как я его видела в последний раз. За исключением того, что был мертв и вообще походил более на головешку. Некогда яркая его рубаха горелыми лохмотьями прикрывала грудь.Попович, к стене, - скомандовал шеф, надевая черные перчатки тонкой кожи. - Ваня, голыми руками не хватай.
Зорин тоже взял перчатки из ящика, стоящего у стены:
- Начали? - он забормотал что-то, привычно запахло скошенной травой и молоком, Зорин замолчал, лишь ритмично покачиваясь из стороны в сторону.
- Почему он до костей не сгорел? - я перфектно боролась с тошнотой.
- Твоя хозяйка, Гелюшка, его не до смерти пришибла, - оторвался от волшбы Зорин. - Он успел на нижний этаж доползти, а там на наго ванна упала, вот и сохранился.
- Вы мешаете, Попович, - шикнул на меня Крестовский.
- Прошу прощения. А где многоглазие, о котором тетя Луша говорила? Две глазных впадины у него, я точно вижу! А вот никаких хелицер что-то не примечаю.
- Потому что после неклюдовой смерти, Попович, - шеф явно терял терпение, доставая из-за обшлага тонкий плоский нож, я только надеялась, что не по мою душу - его внутренний зверь предпочитает затаиться, прежде чем и самому умереть. Если я когда-нибудь в порыве ревности пришибу вашего Бесника, вы сможете в этом убедиться.
Про ревность я не поняла, но спросила о другом:
- А разве «печатью отвержения» того зверя не изгоняют?
Семен подошел к своему столу, на котором Зорин предупредительно оставил все, что было им обнаружено при обыске рабочего стола Ольги Петровны. Все, как и предполагалось - моток бечевы со следами магии, стопки писем от разных адресатов Эльдару Давидовичу Мамаеву. Переписку от его имени вела. Вот надушенные конвертики от Анны Штольц, криво подписанный с золотым тисненым вензелем — от госпожи Бричкиной.
Геля во сне вскрикнула, застонала, Семен присел на краешек диванчика, погладил ее по щеке:
- Ш-ш-ш, все хорошо, спи, спи…
Она открыла зеленые глазищи:
- Почему Ляля?
Стеклышки очков были мутными, захватанными. Крестовский осторожно снял с девушки очки:
- Что значит - почему?
- Вы сами мне говорили, что убийства совершал сильный чародей, а Ляля-то…
- А это, Попович, еще одна несправедливость, допущенная мирозданием по отношению к дамам. Видите ли, в Берендийской империи, да и во многих других, учет чардеев-мальчиков ведется на государственном уровне. Сразу после крестин младенца мужеского пола осматривают специалисты на предмет его магического потенциала, об этом делается специальная отметка в метрике.
- А женщины?
- А они бывают сильными магами настолько редко, что когда-то в стародавние времена было решено их попросту игнорировать.
- Надо закон принять, - решительно сказала Геля. - Для равноправия и удобства сыскарных мероприятий.
- Непременно, - улыбнулся Семен, представив Попович, выступающую в Сенате. - Со следующей недели этим займетесь.
- Обязательно.
Девушка поворочалась, устраивая голову на подлокотнике:
- Значит, шансы, что Ляля на самом деле великая чародейка, высоки?
Семен кивнул.
- Я испытываю злорадство, - сообщила его подопечная. - Вот умом понимаю всю чудовищность совершенных Ольгой Петровной преступлений, а все равно приятно, что она всех великих чародеев-сыскарей Мокошь-града вокруг пальца обвела.
Крестовский понял, что хочет ее поцеловать, а лучше… не только поцеловать, но и…
- Очки верните, - велела Попович, страстных порывов шефа не ощутившая либо не пожелавшая разделить. - Я без них неловко себя чувствую.
- Только после того, - Семен демонстративно спрятал очки в карман сюртука, - как вы мне расскажете таинственную историю, сделавшую их присутствие столь необходимым.
Геля поморщилась, скрестила руки на груди, вздохнула:
- Это скучно, ваше высокородие.
- Позволю себе настаивать.
- Ну что ж… Мне было четырнадцать, золотой возраст для каждой провинциальной барышни. Маменька как раз решила, что домашнего обучения мне уже недостаточно, сняла домик в Вольске и записала меня в школу для девочек, которая позволяла после окончания подать прошение о продолжении образования в университете. Вам еще не скучно?
- Продолжайте.
- Вольск по сравнению с Орюпинском — город большой, полный соблазнов. Я вскорости обзавелась знакомствами, не все из которых моя маменька одобряла, а также подругой, которую маменька не одобряла вполне конкретно. Наденька Симонова была двумя годами старше, посещала уроки выпускного класса и казалась мне тогда идеалом девичьей красоты и поведения. За нами ухаживали молодые люди. Один из них, новиций кавалерийского училища, Леонид Воронцов, оказывал мне знаки внимания…
Геля улыбнулась холодной улыбкой, от которой Крестовскому опять захотелось поладить ее по щеке.
- Мы договорились ждать два года, до моего шестнадцатилетия, а затем вступить в брак. Раньше маменька бы меня не отпустила. Наденька наших отношений не одобряла, то, что я предпочитаю гулять с Леонидом, нарушило нашу дружную компанию. Но мне было все равно. Я просыпалась с мыслями о Ленечке, засыпала с ними, а когда не думала о нем, писала многостраничные послания предмету своих чувств.
Геля фыркнула:
- Ах, вы же спрашивали об очках… Однажды господин Воронцов вызвал меня в сумерках на свидание, признался в трепетной страсти, а также предупредил, что дела воинской службы требуют его отсутствия. Мы попрощались. А наутро ко мне пришла Наденька. Оказывается, пока я ждала своего шестнадцатилетия, мой возлюбленный крутил роман с моею подругой. И настолько их отношения продвинулись, что Наденька понесла, а Леонид сбежал, а я...
История действительно не блистала оригинальностью, и если бы не касалась его подопечной, Семену и в самом деле стало бы скучно.
- И после этого вы решили посвятить себя…
- После этого я разыскала Леонида Воронцова в слободке, где он прятался у троюродной тетки. Я же сызмальства по розыскам мастерица, а тут и стараться особо не пришлось. Леониду пришлось жениться на Наденьке, в день венчания он пытался наложить на себя руки. Только вот револьвер дал осечку, а яд, кроме диареи, ничего не вызвал. Сначала ко мне пришла Наденька с проклятиями, что я довела ее жениха, потом ее маменька, существо склочное и крикливое, обвинившее меня в том, что пыталась жениха ее дочери соблазнить, а на десерт — родительница Воронцова, стенавшая, что я, девка гулящая, поломала жизнь ее дитятку, заставив жениться на гулящей подруге. Меня ославили на весь Вольск. На улице показывали пальцами, плевали в спину, поносили последними словами. Мне было четырнадцать, справиться с этим самостоятельно я не умела. Маменька узнала о скандале, быстро заткнула рты сплетницам, стало поспокойнее, но я боялась ходить одна, боялась смотреть людям в глаза. И тогда маменька принесла из лавки проволочные очки и сказала, что в них на меня никто внимания не обратит, потому что они вроде шапки-невидимки или маски маскарадной, в которой я могу быть не Гелей Попович, а кем мне угодно, хоть принцессой Лузитанской.
- Понятно, - сказал Крестовский, когда понял, что история окончена.
- Зато учиться я стала лучше всех, - всхлипнула Геля. - И с вольскими суфражистками познакомилась, и взгляды их приняла.
- А что случилось с вашим женихом?
- Да что с ним станется? В поместье живет, с женой и детишками. Пьет, говорят, сильно, Наденьку поколачивает. Так вернете мне очки?
- Нет, - Семен покачал головой. - Мне приятнее видеть рядом Гелю Попович, а не принцессу Лузитанскую или другую мифическую даму. Ту Гелю, которая может разговорить любого разбойника, найти любую пропажу, которая быстро и четко думает, стреляет без промаха и может перебросить через бедро рослого неклюда, даже не упав в обморок.
Девушка широко улыбнулась и покраснела:
- Мне ваши слова, шеф, надо записать для памяти, буду перечитывать, когда опять ругаться приметесь.
В дверь постучали, Геля встрепенулась, пытаясь подняться, Семен властно придержал ее за плечо:
- Войдите.
Зорин, появившийся в кабинете, диспозицию оценил, уж очень хитро блеснули его добродушные обычно глаза.
- Плохие новости, Семушка, - посерьезнев, сообщил он. - Ольги-то Петровны нашей нет.
- Она не вернулась домой?
- Нет, - Иван Иванович сел в кресло, вытер лоб рукавом. - Там интереснее все. Человечка, который секретом возле Петуховского дома руководил, сам его высокопревосходительство к себе вызвал, потребовал объяснений, что чардейские шпики около его резиденции забыли. Тот объяснил, как и договаривались, что племянницу ждут, Ольгу Петровну…
Зорин вскочил с места, схватил со стола графин с водой, отпил из горлышка.
- Не томи.
- Нет ее, то есть совсем, и не было отродясь. Петухов говорит, что никакой племянницы с ним не проживает, да и брата Петра у него никогда не было.
С диванчика меня будто ветром сдуло. Еще минуту назад я собиралась здесь пожизненно оставаться. А чего? Перфектно! Лежишь себе, слабую барышню отыгрываешь при благодарной публике. Делать ничего не нужно, разве что стараться, чтоб шеф не заметил, с каким вожделением я на него смотрю, и дышать носом размеренно, чтоб не застонать. Я и болтала столько, чтоб только он чего не заподозрил. Потому что не может человек, который вываливает на собеседника постыдные тайны прошлого, этого самого собеседника вожделеть. Нет, я-то могла, но он… С каким отеческим участием его высокородие меня слушал, мне даже на мгновение показалось, что он хочет погладить меня по лицу. Вот таких отношений с начальством тебе и нужно придерживаться, Гелечка. Учитель и ученик, старший товарищ и младший. В таких предикатах страсти нет и не будет. У кого хочешь спроси, хоть у специалиста по страстям Марка Иреновича. Подобную историю он фильмографировать откажется.
Но слова Зорина заставили мой организм перещелкнуться на регламент сыскарский, быстрый и деловитый.
- Ты же сам мне говорил, что она петуховская приживалка! Откуда узнал? До дома провожал?
По уму, это шеф должен был сейчас сыпать вопросами, но я оказалась проворнее. Кто успел, тот и съел!
- Да не провожал я ее, - смутился Зорин. - Она сама как-то обмолвилась, к слову пришлось.
- А какие документы она вам предоставила, когда на службу оформлялась? Кстати, когда это было?
- Больше года назад, незадолго до истории с Дмитрием пришла, - ответил мне Крестовский. - А бумаги при ней были обыкновенные — метрика, рекомендация от обер-полицмейстера, дипломы об окончании скорописных и самопечатных курсов. Хотя, судя по тому, как она ловко от имени Мамаева переписку с его бывшими подругами вела, все эти документы ей подделать было несложно. Кстати, куда подевался Эльдар? Попович, он точно вам об этом не поведал?
Я похолодела и села прямо на столешницу шефова стола, презрев как служебную субординацию, так и правила поведения в обществе.
- Что? - воскликнул его высокородие, а Ванечка привстал, чтоб подхватить меня, если в обморок брякнусь.
- А ведь я не с Мамаевым разговаривала, - у меня даже волосы на голове зашевелились от подкатившего ужаса. - Это Ляля со мной играла в обличьи Эльдара! Он же меня «букашечка» называл в том разговоре, мне надо было раньше вспомнить.
- А букашечки при чем? - спросил Зорин, садясь на место.
- При том, что я ему велела так меня не называть. Ляля вышла из моей комнаты в «Гортензии», потом меня со двора позвал Эльдар, я передала ему записку… Там же про шпиков написано было! Это же, получается, я их рассекретила!
- Не отвлекайтесь, Попович, - шеф мою истерику подбил на взлете. - Эдак вы во всех бедах мира винить себя приметесь. Продолжайте. По вашему мнению, наша Ольга Петровна набросила на себя морок и пошла к вам под окно?
- Это был не морок, - замахала я руками. - Что ж я, морок не отличу? Он же пузырчатый обыкновенно, сквозь него вечно что-то просвечивает. Или у великих чардеев по-иному?
- Ни у кого ничего не просвечивает, - скептично сказал Крестовский. - Вы у нас еще и магию видите, ко всем вашим талантам?
- Не всегда, иногда нюхаю… - Я была сосредоточена на других мыслях и удивление шефа полностью проигнорировала. - Ляля умела тело свое трансформировать, что-то с лицом делать, прихорошиться.
- Цвет глаз у нее при этом менялся?
- Да, причем у каждого глаза по-разному, и зрачок длинный становился, навроде кошачьего.
Чардеи переглянулись со значением, я и это оставила в стороне.
- Значит, она вернулась, попрощалась, уехала… Зачем? Зачем она вернулась потом, если могла сразу на месте меня порешить?
- Может, ее неклюд спугнул? - предположил шеф.
- Нет, Бесник пришел позже, когда Ляля уже отбыла. Она куда-то отправилась, а потом вернулась, чтоб… Шеф, Мамаев у нее!
Семен Аристархович поднялся с диванчика, где все это время сидел, подошел к пристенному шкапчику, достал оттуда плоскую охотничью флягу и от души к ней приложился:
- Давайте, Попович, по пунктам.
- Первое — из приказа Ляля везла меня в своей коляске. На багажной полке лежал кофр, шляпная картонка и некий тюк, по очертаниям и размерам вполне схожий с запакованным человеческим телом, я еще пошутила по этому поводу. Ольга Петровна сказала, что все это - гардероб для посещения театра, но в комнату ко мне внесли только кофр и картонку. Второе — Мамаева после того, как он покинул вчера приказ, никто не видел. Кстати, может, он приказ и не покидал вовсе, надо посмотреть в книге приходов и уходов.
Зорин сорвался с места, и через две минуты чардеи, согнав меня со стола, рассматривали искомую книгу.
- Вы правы, отметки нет. Дальше! Как это связано с тем, что ей пришлось вернуться?
- На багажной полке места больше не оставалось, - подняла я вверх палец. - Ей пришлось сначала Эльдара куда-то определить. А это значит, что логово нашего паука-убийцы в черте города, потому что дальше она его увезти просто по времени не смогла бы. А еще, что она не убивать меня собиралась, а похитить.
- Браво, - немножко недоверчиво проговорил шеф. - Она вернулась со своим помощником, задержалась у вашей двери.
- Я там записку пришпилила, где меня разыскать можно, на случай, если вы в приказ неожиданно призовете.
Его высокородие покачал львиною головою, как бы устав удивляться моим фанабериям:
- Кстати, Иван Иванович, выжил ли ночной тать, истребленный квартирной хозяйкой нашей Евангелины Романовны?
- Нет, - Зорин будто очнулся ото сна, во время которого осматривал меня с радостным недоумением. - Я его внизу велел положить, у ледника.
- Идем, я хочу посмотреть, - велел шеф. - Вы, Попович, здесь нас подождите.
- Ну уж нет, - я уже завязывала под подбородком шляпные ленты.
- Не горячись, Гелюшка, - попросил Зорин. - Опять плохо станет.
Они думают, я покойников боюсь?! Ну да, боюсь. Однако рано или поздно эту боязнь все одно придется превозмочь. Так почему бы не теперь?
И это оказалось не страшно, только муторно и чуточку противно. Неклюд Палюля лежал на жестяной столешнице и выглядел примерно так же, как я его видела в последний раз. За исключением того, что был мертв и вообще походил более на головешку. Некогда яркая его рубаха горелыми лохмотьями прикрывала грудь.Попович, к стене, - скомандовал шеф, надевая черные перчатки тонкой кожи. - Ваня, голыми руками не хватай.
Зорин тоже взял перчатки из ящика, стоящего у стены:
- Начали? - он забормотал что-то, привычно запахло скошенной травой и молоком, Зорин замолчал, лишь ритмично покачиваясь из стороны в сторону.
- Почему он до костей не сгорел? - я перфектно боролась с тошнотой.
- Твоя хозяйка, Гелюшка, его не до смерти пришибла, - оторвался от волшбы Зорин. - Он успел на нижний этаж доползти, а там на наго ванна упала, вот и сохранился.
- Вы мешаете, Попович, - шикнул на меня Крестовский.
- Прошу прощения. А где многоглазие, о котором тетя Луша говорила? Две глазных впадины у него, я точно вижу! А вот никаких хелицер что-то не примечаю.
- Потому что после неклюдовой смерти, Попович, - шеф явно терял терпение, доставая из-за обшлага тонкий плоский нож, я только надеялась, что не по мою душу - его внутренний зверь предпочитает затаиться, прежде чем и самому умереть. Если я когда-нибудь в порыве ревности пришибу вашего Бесника, вы сможете в этом убедиться.
Про ревность я не поняла, но спросила о другом:
- А разве «печатью отвержения» того зверя не изгоняют?
