— Приветствую, ваша серенити. Удачным ли было ваше путешествие? Здоровы ли вы? В порядке ли аппетит?
Тишайший Муэрто, в парче и золоченой шапке, уточнил, не буду ли я также интересоваться его стулом, имея в виду отнюдь не предмет мебели.
Слегка покраснев, я потупилась и осведомилась о причине визита драгоценного супруга. Дож крякнул и, кажется, обратился к небесам, прежде чем сообщить мне, что его благочестивой матушке не терпится познакомиться с невесткой.
Я возразила, что незачем пожилой синьоре напрягаться, запоминая обличье и имя той, которая невесткой ее через несколько часов быть перестанет, потому что вскорости благочестивой доне Маддалене придется лицезреть другую невестку.
Его серенити заверил меня, что родительница крепче, чем может показаться на первый взгляд, а сам предпочитает умереть холостым, и что именно безбрачие позволит ему совершить это в преклонном возрасте, так как я уже почти загнала его в могилу.
Пикировка немало меня взбодрила. Чезаре, кажется, тоже получал от нее удовольствие. Выглядел супруг великолепно, свежий морской воздух пошел ему на пользу.
— Вы плакали?
Да. Не смогла сдержать слез, когда вы бестрепетно согласились на развод. Вот так я должна ответить?
Шмыгнув носом, я покачала головой.
Супруг предложил мне руку, на которую я оперлась. Мы вышли из спальни, беседуя о музыке.
Свекровь ожидала нас в малой зале приемов.
Гвардейский караул отдал нам честь.
— Капитан Гаруди сегодня не на службе? — спросила я, приветливо кивнув незнакомым стражникам.
— Синьор Гаруди теперь служит Аквадорате за ее пределами, — скучно ответил дож, — по причине своей излишней болтливости.
Я смутилась, поняв, что вина за изгнание бравого капитана лежит на мне и моем любопытстве.
Лакеи распахнули двустворчатые двери малой залы, тишайший вперед меня не пропустил, этого не позволял протокол, шагнул через порог первым, я — отстав на пол шага. Синьора Муэрто восседала на резном стуле, прямая и недвижимая, как надгробная статуя.
— Матушка, — сказал его серенити, — позволь представить тебе мою супругу дону Филомену.
Доне Маддалене было крепко за сорок, даже ближе к пятидесяти, но старухой я не назвала бы ее даже по злобе. Свежее четкое лицо со смуглой кожей оливкового оттенка, присущего уроженцам далекого юга, ни следа седины в смоляных волосах, разделенных пробором на две части и забранных под кружевную накидку, хорошие зубы. В последнем я удостоверилась по причине брезгливой гримасы, заставившей тишайшую свекровь приподнять верхнюю губу. И глаза, светло-зелено-голубые, даже светлее, чем у ее сына, глядели на меня без восторга.
Присев в реверансе, я опустилась на свободный стул подле супруга и чинно сложила руки. Ладони доны Маддалены покоились на навершии трости, видимо, наличие этого аксессуара и послужило причиной нелестного прозвища, которым наградила ее моя главная фрейлина.
Маура тоже была здесь, в зале, и синьорины Раффаэле с Сальваторе, и пара статных незнакомых синьор, и десяток служанок, почтительно ожидающих указаний у дальней стены. Кракен меня раздери! Сцена была обставлена так, что казалось, что синьора Муэрто здесь хозяйка, и это ее слуги, ее фрейлины, и ее Артуро. Синьор Копальди восседал по правую руку от матушки Чезаре и выражал видом своим некоторое смущение.
Исподволь осмотревшись, я заметила, что по центру малой залы будто проведена невидимая черта. С одной стороны ее были я и дож, с другой — все остальные. Как на шахматной доске, или на поле боя.
Дож напряжения, повисшего в воздухе, не замечал. Он беседовал с матушкой, рассказывая ей о путешествии к Трапанскому архипелагу, сокрушался, что не знал о прибытии родительницы и не задержался, чтоб ее встретить.
Та на сыночка не смотрела, рассеянно кивала, велела слугам принести вина и закусок, велела Артуро велеть выдвинуть из угла стол и сервировать его, велела Паоле принести шаль, Бьянке — догнать Паолу, чтоб шаль не приносить, Мауре… Впрочем, я не вникала. Обилие противоречивых приказов создавало гнетущую атмосферу приближающегося хаоса. Исключенная из беседы, я эту атмосферу ощущала в полной мере. Меня бросало попеременно то в жар, то в холод, губы пересохли, я поминутно их облизывала.
Стронцо Чезаре, ты не мог поговорить с матерью наедине, как только вернулся в столицу? Что за балаган? Ах, супруга, оказывается, не томилась две недели в заточении, а болела? Лжец. А вы, дона Маддалена, воображаете, что здесь никто не умеет считать? Вы не успели бы доплыть с Пикколо в Аквадорату за те несколько дней, что прошли с момента свадьбы. Известие застало вас в пути. Это точно, как дважды два. Поэтому вы сейчас преподносите новобрачным какое-то дубовое распятие, видимо первое, что попало под руку в дорожном сундуке. И что это за отношения между матерью и сыном? Или они оба сейчас играют на публику?
Соберись, Филомена. Все происходящее тебя вовсе не касается. Вечером ты получишь свободу и забудешь дворец как забавный сон.
Эта мысль меня подбодрила. К тому же, внесли закуски.
Сыр, оливки, вино, нежнейший паштет, свежие булочки, холодное масло. Яства манили, я едва терпела, пока запуганный молодой человек снимет с них пробу, чтоб приступить к трапезе.
— Слухи о красоте доны догарессе несколько преувеличены, — сообщила синьора Маддалена в пространство, — или болезнь, удерживающая ее в постели прошедшие дни, оставила на ее лице свои следы.
Пробовальщик стоял, зажмурив глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Я медово улыбнулась:
— Красота юных дев столь быстротечна, не правда ли, драгоценная матушка?
Та вздрогнула, будто до этого считала меня немой и сообщила, что первейшей женской добродетелью считается скромность.
Я не спорила, лишь сообщила, что моей скромностью можно загрузить трюмы целой флотилии и экспортировать эту добродетель за пределы безмятежной Аквадораты.
Чезаре тихонько фыркнул, сдерживая смешок, и пригласил нас пересесть к столу.
Отвлекшись едой, я ненадолго упустила нить беседы. Свекровь ограничилась стаканом воды.
— Кроме скромности дона догаресса обладает отменным аппетитом, — сказала она. — Не опасаетесь располнеть?
Голубка Паола хихикнула в свой стакан, она тоже постилась. Притвора.
— Чезаре будет любить меня и толстушкой, — я подмигнула супругу. — Не правда ли, дорогой?
— Конечно, тесоро, чем больше тебя будет, тем богаче стану я, обладающий этой драгоценностью.
Взяв меня за руку и чудом избежав выкалывания глаза вилкой, которую я не успела отложить, тишайший чмокнул мои пальцы. Свекровь поморщилась, но смолчала.
Ну то есть, она продолжала метать свои стрелы. Дворцовые слуги, оказывается, нерасторопны, уборщики неряшливы, горничные кокетки, и не будь здоровье доны догарессы столь слабым, она, разумеется, смогла бы исправить все хозяйственные недостатки. К счастью, у полудохлой невестки есть она, благочестивая вдова Муэрто.
Дож соглашался с каждым словом родительницы, поигрывая кольцом на моем безымянном пальце. Вилку мне приходилось держать в левой руке.
— Под окнами дворца после заката собираются какие-то странные личности, — продолжала дона Маддалена, — пьянчужки, гуляки… вампиры!
— Насколько мне доложили, матушка, — отвечал Чезаре. — Вампир был только один, предводитель Ночных господ князь Мадичи. И, кажется, после вчерашнего душа… Скажите, кому пришло в голову окатить экселленсе святой водой?
— Обычная ночному синьору нисколько не вредила.
— Браво, матушка.
— Его сиятельство мертв? — встревожилась я.
Две пары светлых глаз встретились и похожие лица Муэрто озарили похожие саркастичные улыбки.
— Вампира невозможно убить, — протянула свекровь.— Даже, если вонзить осиновый кол в сердце, сжечь тело и развеять пепел. Непременно через какое-то время, даже через сто или двести лет, капелька человеческой крови, угодившая на частичку праха, возродит чудовище.
— А святая вода?
— Заставит сиятельного Лукрецио несколько ночей провести в постели, — сказал Чезаре, — ну, или где он притворяется спящим.
Синьор Копальди многозначительно кашлянул, дож отпустил мою руку:
— Драгоценные дамы, вынужден вас покинуть.
И он ушел, оставив меня на растерзание.
Некоторое время в зале раздавались лишь позвякивания столовых приборов.
— Чем занимается ваша семья, Филомена? — спросила матрона, прервав молчание.
— Разведением саламандр.
— Это приносит прибыль?
— Изрядную, — пожала я плечами. — Главным образом, в отсутствии конкуренции.
— Каково ваше приданое? Не знаете?
Смутившись, я пробормотала:
— Разумеется, мой батюшка передаст его серенити все, ему причитающееся.
— Разумеется, — хмыкнула свекровь с таким видом, будто собиралась контролировать это лично. — Когда синьор Саламандер-Арденте нанесет нам визит?
— В ближайшее время, — заверила я, — они с матушкой собирались присутствовать на выпуске из «Нобиле-колледже-рагацце».
— Ах, да, школа благородных девиц. — Дона Муэрто посмотрела на Паолу. — Вы, кажется, достигли каких-то успехов в учебе?
Голубка скривилась, я кивнула:
— Уверена, матушке не придется за меня краснеть. Мы изучаем математику и литературу, астрономию, музыку, танцы.
— И прочие, бесполезные в семейной жизни, премудрости.
— Мудрость, необходимую в браке, я надеюсь почерпнуть от вас.
Свекровь фыркнула:
— Льстивая гордячка. Какое редкое сочетание.
Я ей не нравилась. Это было бы обидно, не пообещай мне Чезаре развода.
Ссориться не хотелось. Есть тоже. Мы помолчали.
Маура неуверенно кашлянула:
— Торжественная процессия к острову Риальто отправляется через два часа. Синьорам требуется переодеться.
— Успеется, — отмахнулась свекровь.
Мы помолчали. Часы на башне Четырех отбили половину чего-то.
— Как вы познакомились с дожем? — спросила старуха.
— Море подарило нам встречу, — улыбнулась я. — Наверняка матушке уже сообщили все подробности.
— И довольно противоречивые.
— Мне нечего к ним добавить.
— То есть, ты, влюбившись в симпатичного синьора и узнав, кем он является, попросила князя Мадичи заколотить себя в подарочный сундук и отдалась на волю волн?
Я посмотрела на дону Раффаэле и укоризненно покачала головой:
— Так вот, значит, какими слухами…
— Отвечай! — Клюка стукнула о паркет.
— Нет! Никакой любви к вашему сыну не было. Была нелепая случайность, обернувшаяся эффектной встречей. И, поверьте, брака с тишайшим Муэрто я не желала.
— Почему ты ответила «да» у алтаря?
Какой прямой вопрос, и ответа на него у меня не было. Матрона смотрела на меня:
— Итак, мой единственный сын, мой наследник, дож безмятежной Аквадораты оказался скован брачными обетами с девицей, добродетель которой под вопросом, происхождение туманно, а достаток мизерен. С болезненной девицей, якшающейся с вампирами! И ко всему, эта… — Я готова была поклясться, что слово, замаскированное сухим кашлем, не имело к набожности и приличиям не малейшего отношения. — Ты не любишь своего мужа!
— А что, любовь в браке обязательна? — воскликнула я с обидой. — Вы сами, матушка, пылали страстью, отправляясь под венец с Серджио Муэрто?
Я знала, что разница в возрасте родителей Чезаре была чудовищной. Новобрачный был старше супруги на тридцать лет, тем удивительней мне было услышать ответ свекрови.
— Да! Представь себе, да! И мой батюшка дал согласие на брак, лишь удостоверившись, что чувства мои крепки и неизбывны. И я была верна своему мужу, и подарила ему свою невинность, и свою страсть и свою любовь.
— И приданое, — вздохнула я, поняв, что уколоть собеседницу не удастся.
— Отсутствие последнего я компенсировала добродетелями!
Дона Муэрто орала, я испуганно вспомнила, что в девичестве она носила фамилию Маламоко и принадлежала к дальней захиревшей ветви этого достойного, но бедного рода. Итак, свекровь я невольно все же уязвила.
— Маура, — велела она, отдышавшись. — Отведи дону догарессу переодеться.
Я поднялась из-за стола. Наверное, мне следовало извиниться. Но зачем? Благочестивая матушка его серенити уже все для себя решила. Я — жалкая интриганка, добившаяся брака без любви. Ничего, ей недолго терпеть меня рядом. Исполнив роль подле супруга на сегодняшнем торжестве, я покину дворец. И пусть они без меня подыскивают Чезаре достойную и любящую спутницу жизни.
Только почему я плачу? Почему не могу сдержать слез обиды и разочарования?
Свекровь на меня не смотрела, зато я встретила торжествующий взгляд Голубки Раффаэле, бриллиантовое кольцо на ее пальце нестерпимо блеснуло. Я знала, что оно было подарком Чезаре, знаком любви, и это знание заставило меня покачнуться.
— Пойдем, — шепнула Маура, придерживая мой локоть.
Прикосновение к другому заставило меня повернуть голову. Маркизета Сальваторе потупилась:
— Помощь вам не помешает.
Из малой залы приемов мы вышли втроем.
— Не реви, — Панеттоне промокнула мне лицо кружевным платочком. — Старуха умеет уязвить.
— Если вампиры пьют кровь, эта женщина питается девичьими слезами, — пробормотала Бьянка.
Дружелюбие Сальваторе удивляло, но потом я догадалась, что маркизету, наверное, приставили ко мне шпионить. То есть, приставила Голубка Паола, ее задушевная подруга.
Разумеется, под надзором о беседе с Маурой можно было забыть.
— Где разместилась свита доны Муэрто? — задала я первый пришедший в голову нейтральный вопрос.
— Благочестивая вдова обошлась без сопровождения.
— Неужели?
— Ну да, — Панеттоне фыркнула. — Прихромала к дворцовым воротам в монашеском рубище и колотила клюкой в створки, пока ей их не отворили.
— Как любопытно. — Я даже замедлила шаг. — А какое судно доставило нам драгоценную гостью?
— Я спрашивала синьора Копальди, но он тоже этого не знает.
Да уж, будь с нами Карла, мы бы не остались в неведении. Однако, Бьянку следовало куда-нибудь сплавить. Мы с Маурой многозначительно переглядывались и шевелили бровями.
— Филомена! — Каблуки братца громыхнули по паркету, когда он спрыгнул с подоконника. — Чезаре сказал, что я смогу дождаться тебя здесь.
Руки фрейлин на моих локтях разжались, и я бросилась на грудь Филомену. Беседа со свекровью меня опустошила. Синьорины отошли, чтоб не мешать родственной встрече.
— Ревешь? — шепнул братец.
— А что еще остается?
— Приводить себя в порядок и копить силы. Чезаре обещает нам суматошный вечер.
— Стронцо Чезаре.
— Не помирились?
— Он хочет развестись.
— Ну.
— Что ну?
— Ты ведь сама этого хотела?
— Теперь не хочу.
— Так скажи ему об этом.
— Пусть он скажет первым.
— Что?
— Что любит меня, и будет мне верен.
— Чезаре думает, что ты не примешь его чувств.
— Это он тебе сказал?
— Филомена, — брат обнял меня за плечи и подвел к подоконнику. — Не знаю, как вам с его серенити удалось в столь рекордные сроки устроить такие чувственные шторма…
Он развернул меня, придержал за талию и усадил на широкий подоконник лицом к себе.
— Вам нужно самим с эти разобраться. Поставь себя на минуточку на место тишайшего. Ему в жены досталась юная особа, у которой семь пятниц на неделе, честолюбивые мечты и жизненные планы. Он попросту растерян. Ты доказала дожу, что его достойна. Ты изгнала из лагуны древнее чудовище, разобралась с городским мусором, стала символом благоволения моря к безмятежной Аквадорате. Разумеется, Чезаре не хочет тебя отпускать.
— Развод, Филомен, — напомнила я, болтая ногами в воздухе.
Тишайший Муэрто, в парче и золоченой шапке, уточнил, не буду ли я также интересоваться его стулом, имея в виду отнюдь не предмет мебели.
Слегка покраснев, я потупилась и осведомилась о причине визита драгоценного супруга. Дож крякнул и, кажется, обратился к небесам, прежде чем сообщить мне, что его благочестивой матушке не терпится познакомиться с невесткой.
Я возразила, что незачем пожилой синьоре напрягаться, запоминая обличье и имя той, которая невесткой ее через несколько часов быть перестанет, потому что вскорости благочестивой доне Маддалене придется лицезреть другую невестку.
Его серенити заверил меня, что родительница крепче, чем может показаться на первый взгляд, а сам предпочитает умереть холостым, и что именно безбрачие позволит ему совершить это в преклонном возрасте, так как я уже почти загнала его в могилу.
Пикировка немало меня взбодрила. Чезаре, кажется, тоже получал от нее удовольствие. Выглядел супруг великолепно, свежий морской воздух пошел ему на пользу.
— Вы плакали?
Да. Не смогла сдержать слез, когда вы бестрепетно согласились на развод. Вот так я должна ответить?
Шмыгнув носом, я покачала головой.
Супруг предложил мне руку, на которую я оперлась. Мы вышли из спальни, беседуя о музыке.
Свекровь ожидала нас в малой зале приемов.
Гвардейский караул отдал нам честь.
— Капитан Гаруди сегодня не на службе? — спросила я, приветливо кивнув незнакомым стражникам.
— Синьор Гаруди теперь служит Аквадорате за ее пределами, — скучно ответил дож, — по причине своей излишней болтливости.
Я смутилась, поняв, что вина за изгнание бравого капитана лежит на мне и моем любопытстве.
Лакеи распахнули двустворчатые двери малой залы, тишайший вперед меня не пропустил, этого не позволял протокол, шагнул через порог первым, я — отстав на пол шага. Синьора Муэрто восседала на резном стуле, прямая и недвижимая, как надгробная статуя.
— Матушка, — сказал его серенити, — позволь представить тебе мою супругу дону Филомену.
Доне Маддалене было крепко за сорок, даже ближе к пятидесяти, но старухой я не назвала бы ее даже по злобе. Свежее четкое лицо со смуглой кожей оливкового оттенка, присущего уроженцам далекого юга, ни следа седины в смоляных волосах, разделенных пробором на две части и забранных под кружевную накидку, хорошие зубы. В последнем я удостоверилась по причине брезгливой гримасы, заставившей тишайшую свекровь приподнять верхнюю губу. И глаза, светло-зелено-голубые, даже светлее, чем у ее сына, глядели на меня без восторга.
Присев в реверансе, я опустилась на свободный стул подле супруга и чинно сложила руки. Ладони доны Маддалены покоились на навершии трости, видимо, наличие этого аксессуара и послужило причиной нелестного прозвища, которым наградила ее моя главная фрейлина.
Маура тоже была здесь, в зале, и синьорины Раффаэле с Сальваторе, и пара статных незнакомых синьор, и десяток служанок, почтительно ожидающих указаний у дальней стены. Кракен меня раздери! Сцена была обставлена так, что казалось, что синьора Муэрто здесь хозяйка, и это ее слуги, ее фрейлины, и ее Артуро. Синьор Копальди восседал по правую руку от матушки Чезаре и выражал видом своим некоторое смущение.
Исподволь осмотревшись, я заметила, что по центру малой залы будто проведена невидимая черта. С одной стороны ее были я и дож, с другой — все остальные. Как на шахматной доске, или на поле боя.
Дож напряжения, повисшего в воздухе, не замечал. Он беседовал с матушкой, рассказывая ей о путешествии к Трапанскому архипелагу, сокрушался, что не знал о прибытии родительницы и не задержался, чтоб ее встретить.
Та на сыночка не смотрела, рассеянно кивала, велела слугам принести вина и закусок, велела Артуро велеть выдвинуть из угла стол и сервировать его, велела Паоле принести шаль, Бьянке — догнать Паолу, чтоб шаль не приносить, Мауре… Впрочем, я не вникала. Обилие противоречивых приказов создавало гнетущую атмосферу приближающегося хаоса. Исключенная из беседы, я эту атмосферу ощущала в полной мере. Меня бросало попеременно то в жар, то в холод, губы пересохли, я поминутно их облизывала.
Стронцо Чезаре, ты не мог поговорить с матерью наедине, как только вернулся в столицу? Что за балаган? Ах, супруга, оказывается, не томилась две недели в заточении, а болела? Лжец. А вы, дона Маддалена, воображаете, что здесь никто не умеет считать? Вы не успели бы доплыть с Пикколо в Аквадорату за те несколько дней, что прошли с момента свадьбы. Известие застало вас в пути. Это точно, как дважды два. Поэтому вы сейчас преподносите новобрачным какое-то дубовое распятие, видимо первое, что попало под руку в дорожном сундуке. И что это за отношения между матерью и сыном? Или они оба сейчас играют на публику?
Соберись, Филомена. Все происходящее тебя вовсе не касается. Вечером ты получишь свободу и забудешь дворец как забавный сон.
Эта мысль меня подбодрила. К тому же, внесли закуски.
Сыр, оливки, вино, нежнейший паштет, свежие булочки, холодное масло. Яства манили, я едва терпела, пока запуганный молодой человек снимет с них пробу, чтоб приступить к трапезе.
— Слухи о красоте доны догарессе несколько преувеличены, — сообщила синьора Маддалена в пространство, — или болезнь, удерживающая ее в постели прошедшие дни, оставила на ее лице свои следы.
Пробовальщик стоял, зажмурив глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Я медово улыбнулась:
— Красота юных дев столь быстротечна, не правда ли, драгоценная матушка?
Та вздрогнула, будто до этого считала меня немой и сообщила, что первейшей женской добродетелью считается скромность.
Я не спорила, лишь сообщила, что моей скромностью можно загрузить трюмы целой флотилии и экспортировать эту добродетель за пределы безмятежной Аквадораты.
Чезаре тихонько фыркнул, сдерживая смешок, и пригласил нас пересесть к столу.
Отвлекшись едой, я ненадолго упустила нить беседы. Свекровь ограничилась стаканом воды.
— Кроме скромности дона догаресса обладает отменным аппетитом, — сказала она. — Не опасаетесь располнеть?
Голубка Паола хихикнула в свой стакан, она тоже постилась. Притвора.
— Чезаре будет любить меня и толстушкой, — я подмигнула супругу. — Не правда ли, дорогой?
— Конечно, тесоро, чем больше тебя будет, тем богаче стану я, обладающий этой драгоценностью.
Взяв меня за руку и чудом избежав выкалывания глаза вилкой, которую я не успела отложить, тишайший чмокнул мои пальцы. Свекровь поморщилась, но смолчала.
Ну то есть, она продолжала метать свои стрелы. Дворцовые слуги, оказывается, нерасторопны, уборщики неряшливы, горничные кокетки, и не будь здоровье доны догарессы столь слабым, она, разумеется, смогла бы исправить все хозяйственные недостатки. К счастью, у полудохлой невестки есть она, благочестивая вдова Муэрто.
Дож соглашался с каждым словом родительницы, поигрывая кольцом на моем безымянном пальце. Вилку мне приходилось держать в левой руке.
— Под окнами дворца после заката собираются какие-то странные личности, — продолжала дона Маддалена, — пьянчужки, гуляки… вампиры!
— Насколько мне доложили, матушка, — отвечал Чезаре. — Вампир был только один, предводитель Ночных господ князь Мадичи. И, кажется, после вчерашнего душа… Скажите, кому пришло в голову окатить экселленсе святой водой?
— Обычная ночному синьору нисколько не вредила.
— Браво, матушка.
— Его сиятельство мертв? — встревожилась я.
Две пары светлых глаз встретились и похожие лица Муэрто озарили похожие саркастичные улыбки.
— Вампира невозможно убить, — протянула свекровь.— Даже, если вонзить осиновый кол в сердце, сжечь тело и развеять пепел. Непременно через какое-то время, даже через сто или двести лет, капелька человеческой крови, угодившая на частичку праха, возродит чудовище.
— А святая вода?
— Заставит сиятельного Лукрецио несколько ночей провести в постели, — сказал Чезаре, — ну, или где он притворяется спящим.
Синьор Копальди многозначительно кашлянул, дож отпустил мою руку:
— Драгоценные дамы, вынужден вас покинуть.
И он ушел, оставив меня на растерзание.
Некоторое время в зале раздавались лишь позвякивания столовых приборов.
— Чем занимается ваша семья, Филомена? — спросила матрона, прервав молчание.
— Разведением саламандр.
— Это приносит прибыль?
— Изрядную, — пожала я плечами. — Главным образом, в отсутствии конкуренции.
— Каково ваше приданое? Не знаете?
Смутившись, я пробормотала:
— Разумеется, мой батюшка передаст его серенити все, ему причитающееся.
— Разумеется, — хмыкнула свекровь с таким видом, будто собиралась контролировать это лично. — Когда синьор Саламандер-Арденте нанесет нам визит?
— В ближайшее время, — заверила я, — они с матушкой собирались присутствовать на выпуске из «Нобиле-колледже-рагацце».
— Ах, да, школа благородных девиц. — Дона Муэрто посмотрела на Паолу. — Вы, кажется, достигли каких-то успехов в учебе?
Голубка скривилась, я кивнула:
— Уверена, матушке не придется за меня краснеть. Мы изучаем математику и литературу, астрономию, музыку, танцы.
— И прочие, бесполезные в семейной жизни, премудрости.
— Мудрость, необходимую в браке, я надеюсь почерпнуть от вас.
Свекровь фыркнула:
— Льстивая гордячка. Какое редкое сочетание.
Я ей не нравилась. Это было бы обидно, не пообещай мне Чезаре развода.
Ссориться не хотелось. Есть тоже. Мы помолчали.
Маура неуверенно кашлянула:
— Торжественная процессия к острову Риальто отправляется через два часа. Синьорам требуется переодеться.
— Успеется, — отмахнулась свекровь.
Мы помолчали. Часы на башне Четырех отбили половину чего-то.
— Как вы познакомились с дожем? — спросила старуха.
— Море подарило нам встречу, — улыбнулась я. — Наверняка матушке уже сообщили все подробности.
— И довольно противоречивые.
— Мне нечего к ним добавить.
— То есть, ты, влюбившись в симпатичного синьора и узнав, кем он является, попросила князя Мадичи заколотить себя в подарочный сундук и отдалась на волю волн?
Я посмотрела на дону Раффаэле и укоризненно покачала головой:
— Так вот, значит, какими слухами…
— Отвечай! — Клюка стукнула о паркет.
— Нет! Никакой любви к вашему сыну не было. Была нелепая случайность, обернувшаяся эффектной встречей. И, поверьте, брака с тишайшим Муэрто я не желала.
— Почему ты ответила «да» у алтаря?
Какой прямой вопрос, и ответа на него у меня не было. Матрона смотрела на меня:
— Итак, мой единственный сын, мой наследник, дож безмятежной Аквадораты оказался скован брачными обетами с девицей, добродетель которой под вопросом, происхождение туманно, а достаток мизерен. С болезненной девицей, якшающейся с вампирами! И ко всему, эта… — Я готова была поклясться, что слово, замаскированное сухим кашлем, не имело к набожности и приличиям не малейшего отношения. — Ты не любишь своего мужа!
— А что, любовь в браке обязательна? — воскликнула я с обидой. — Вы сами, матушка, пылали страстью, отправляясь под венец с Серджио Муэрто?
Я знала, что разница в возрасте родителей Чезаре была чудовищной. Новобрачный был старше супруги на тридцать лет, тем удивительней мне было услышать ответ свекрови.
— Да! Представь себе, да! И мой батюшка дал согласие на брак, лишь удостоверившись, что чувства мои крепки и неизбывны. И я была верна своему мужу, и подарила ему свою невинность, и свою страсть и свою любовь.
— И приданое, — вздохнула я, поняв, что уколоть собеседницу не удастся.
— Отсутствие последнего я компенсировала добродетелями!
Дона Муэрто орала, я испуганно вспомнила, что в девичестве она носила фамилию Маламоко и принадлежала к дальней захиревшей ветви этого достойного, но бедного рода. Итак, свекровь я невольно все же уязвила.
— Маура, — велела она, отдышавшись. — Отведи дону догарессу переодеться.
Я поднялась из-за стола. Наверное, мне следовало извиниться. Но зачем? Благочестивая матушка его серенити уже все для себя решила. Я — жалкая интриганка, добившаяся брака без любви. Ничего, ей недолго терпеть меня рядом. Исполнив роль подле супруга на сегодняшнем торжестве, я покину дворец. И пусть они без меня подыскивают Чезаре достойную и любящую спутницу жизни.
Только почему я плачу? Почему не могу сдержать слез обиды и разочарования?
Свекровь на меня не смотрела, зато я встретила торжествующий взгляд Голубки Раффаэле, бриллиантовое кольцо на ее пальце нестерпимо блеснуло. Я знала, что оно было подарком Чезаре, знаком любви, и это знание заставило меня покачнуться.
— Пойдем, — шепнула Маура, придерживая мой локоть.
Прикосновение к другому заставило меня повернуть голову. Маркизета Сальваторе потупилась:
— Помощь вам не помешает.
Из малой залы приемов мы вышли втроем.
— Не реви, — Панеттоне промокнула мне лицо кружевным платочком. — Старуха умеет уязвить.
— Если вампиры пьют кровь, эта женщина питается девичьими слезами, — пробормотала Бьянка.
Дружелюбие Сальваторе удивляло, но потом я догадалась, что маркизету, наверное, приставили ко мне шпионить. То есть, приставила Голубка Паола, ее задушевная подруга.
Разумеется, под надзором о беседе с Маурой можно было забыть.
— Где разместилась свита доны Муэрто? — задала я первый пришедший в голову нейтральный вопрос.
— Благочестивая вдова обошлась без сопровождения.
— Неужели?
— Ну да, — Панеттоне фыркнула. — Прихромала к дворцовым воротам в монашеском рубище и колотила клюкой в створки, пока ей их не отворили.
— Как любопытно. — Я даже замедлила шаг. — А какое судно доставило нам драгоценную гостью?
— Я спрашивала синьора Копальди, но он тоже этого не знает.
Да уж, будь с нами Карла, мы бы не остались в неведении. Однако, Бьянку следовало куда-нибудь сплавить. Мы с Маурой многозначительно переглядывались и шевелили бровями.
— Филомена! — Каблуки братца громыхнули по паркету, когда он спрыгнул с подоконника. — Чезаре сказал, что я смогу дождаться тебя здесь.
Руки фрейлин на моих локтях разжались, и я бросилась на грудь Филомену. Беседа со свекровью меня опустошила. Синьорины отошли, чтоб не мешать родственной встрече.
— Ревешь? — шепнул братец.
— А что еще остается?
— Приводить себя в порядок и копить силы. Чезаре обещает нам суматошный вечер.
— Стронцо Чезаре.
— Не помирились?
— Он хочет развестись.
— Ну.
— Что ну?
— Ты ведь сама этого хотела?
— Теперь не хочу.
— Так скажи ему об этом.
— Пусть он скажет первым.
— Что?
— Что любит меня, и будет мне верен.
— Чезаре думает, что ты не примешь его чувств.
— Это он тебе сказал?
— Филомена, — брат обнял меня за плечи и подвел к подоконнику. — Не знаю, как вам с его серенити удалось в столь рекордные сроки устроить такие чувственные шторма…
Он развернул меня, придержал за талию и усадил на широкий подоконник лицом к себе.
— Вам нужно самим с эти разобраться. Поставь себя на минуточку на место тишайшего. Ему в жены досталась юная особа, у которой семь пятниц на неделе, честолюбивые мечты и жизненные планы. Он попросту растерян. Ты доказала дожу, что его достойна. Ты изгнала из лагуны древнее чудовище, разобралась с городским мусором, стала символом благоволения моря к безмятежной Аквадорате. Разумеется, Чезаре не хочет тебя отпускать.
— Развод, Филомен, — напомнила я, болтая ногами в воздухе.
