Вскоре сквозь небольшое окошко блеснула молния, осветив сени ярким голубоватым светом. Следом грянули гулкие раскаты грома и по стеклу забарабанили первые капли дождя. На всякий случай Петр Иванович еще раз осенил себя крестом и мысленно произнес:
- Дождичек – это благое дело. Давненько не было. Земелюшка по влаге ужо истосковалась.
Он подошел к входной двери и чуть приоткрыв ее, пытался рассмотреть сквозь сумрак ночи, что же там происходит. А там все утонуло в кромешной мгле и лишь отдельные всполохи молнии на миг освещали двор. Во всю хлестал дождь. Порывы ветра гнули молодую березку, стоявшую невдалеке, почти до самой земли, трепали из стороны в сторону ее молодые побеги. Где – то скрипело и стонало старое дерево. Вдруг рядом с крыльцом с грохотом упала сломанная ветром, сухая ветка, напугав до смерти мужика. Он второпях захлопнул дверь, чуть было не загасив, пламя свечи. Но вскоре огненные языки затрепетали с новой силой, а пляшущие тени стали еще более зловещими и устрашающими.
Чтоб немного успокоиться, мужик налил в кружку очередную порцию спиртного, сел на табурет и не спеша стал закусывать. Изрядно захмелев, он подошел к гробу. Страха, как и не бывало.
- Ну что сосед, обратился он к Василию, – более мы с тобой не свидимся на этом свете. Ужо только на том свете, когда пробьет мой час. Давай ка хоть выпьем с тобой напоследок. Не придется тебе более ее родимой пригубить.
Взял чарку с водкой, стоявшую у изголовья, медленно, не спеша стал вливать ее содержимое тому прямо в рот. Немного погодя в горле у покойника булькнуло.
- Ну вот пошла родимая! – радостно произнес Иваныч, – Приняла - таки душа напоследок. Ну коль так, давай ка еще по одной…
Гроза постепенно стала отдаляться. Уже не слышны были раскаты грома. И лишь где-то за лесом еще сверкали зарницы, озаряя ночное небо своими яркими вспышками.
Маняшка, как всегда, проснулась раньше всех. Да и спала ли она? Время от времени проваливалась в каком - то забытьи, потом снова просыпалась, ворочалась с боку на бок и так целую ночь. Долго лежа в постели, вспомнила свою первую с Василием встречу, их знакомство.
Было ей на ту пору годков так четырнадцать. В тот день в доме стояла какая-то суета. Приехали в гости мамина старшая сестра с мужем и младшей дочкой Настенькой, лет десяти от роду. Пока женщины возились у печи, а мужчины, уединившись о чем-то беседовали, девчата забравшись под стол, принялись шить из лоскутков наряды, для своих тряпичных кукол, которые смастачила для внучек их бабушка. Скрипнула входная дверь и в горнице появились незнакомые люди. Родители засуетились:
- Проходите гости дорогие!
Пока те раздевались, мать окликнула дочь:
- Манечка! А ну скорехонько подмогни на стол накрыть!
Девчата стали выбираться из-под стола.
Гости, заметив их выползающими на четвереньках, дружно захохотали. Бородатый дядька, с копной густых вьющихся волос, чем-то схожего на Бармалея, помог им подняться. И продолжая смеяться, уточнил:
- Не наша ли это будущая невестка, все еще в куклы играет? Может сваты мы к вам рано заявились, не готова она поди еще замуж?
- Ну ты сват, совсем девку засмущал, – вступился за дочь отец. – Беги душа моя, переоденься, бабы без тебя стол накроют.
Манечка забежала во вторую половину избы. Следом за ней, прихватив кукол и тряпки, рванула испуганная Настюха. Чуть позже заглянула мать, стала помогать дочери нарядиться.
Вскоре она уже стояла перед гостями во всей красе. На ней была белая, вышитая цветами блузка, а поверх ее, бордовый, обшитый золотыми лентами сарафан. Такие же ленты были вплетены и в ее косу.
Гости заулыбались:
- Хороша девка! Красавица, глаз не оторвать!
Чем еще больше засмущали Манечку. Подвели жениха, стали знакомить. Она помнила, что в тот момент боялась поднять на него глаз. И лишь когда все уселись за стол, стала как бы в невзначай бросать на него украдкой взгляды. Любопытство брало верх. Надо же было рассмотреть своего суженого, не косой ли, не рябой ли? На миг их взгляды встретились. Он улыбнулся.
- Хорошенький, – подытожила она и облегченно вздохнула. На сердце тут же отлегло.
Позже Василий ей признался, что как только увидел ее зеленые колдовские глазищи, они вмиг разбили ему сердце. И уж не одна девка в деревне не шла ему на ум. С той поры все его мысли были только о ней, о Манечке. Через полгода сыграли свадьбу. И зажили с той поры молодые душа в душу.
Былые воспоминания еще больше разбередили ее душу. Она тяжело вздохнула и стала подыматься.
Следом подняла детей. Надо успеть управиться по хозяйству. А то начнут съезжаться родственники со всей округи. Всех надобно разместить, накормить – забот невпроворот. Варюха стала хлопотать у печи, а мать с сыном отправились в хлев. Они вышли в сени и обомлели. В помещении было пусто – ни соседа, ни покойника. На сундуке стоял пустой штоф из - под водки, практически пустая миска из-под грибов, надкушенный картофель, пустые кружка с чаркой и притушенная керосиновая лампа. Из-за сундука выглядывали свалившиеся псалмы. Рядом с лавкой, на полу валялся подсвечник с огарком свечи, перевернутый табурет и съехавший набок пустой гроб. Хозяйка медленно сползла по стене на дощатый пол. Да так и застыла, не говоря ни слова, словно онемела. Тимоха тоже стоял как вкопанный. Затем взяв себя в руки, помог матери подняться. Кликнул сестру, они на пару, подхватив мать под руки, завели в дом и уложили в постель. Варька, взяв подойник, отправилась с братом в хлев. Проходя сени, старались не смотреть на тот беспорядок, что творился в помещении. Они даже в мыслях боялись представить себе, что здесь могло произойти ночью.
В хлеву каждый занимался своим делом молча. Первой молчание нарушила Варя:
- Тим, а что взаправду люди говорят, что наш батя сидел в могиле с чертом?
- Ну и дуреха ты. Козленок то был, самый насправдешный. Я же сам его на руках во двор принес.
- А куда же он потом подевался? – Не унималась Варюха, - опосля его уже никто не видал.
- Ну не знаю, – протянул Тимофей, почесывая в недоумении затылок, – я его самолично к колышку привязал.
- А я тебе говорю, точно это был черт. Это он на время обернулся козленочком. – Через время добавила, – тогда ему не удалось одному справиться с батей. А в эту ночь кто знает сколь их было? Видишь даже соседа прихватили.
Дальше они уже работали молча. В этот момент каждый думал о чем-то своем. Варька, закончив дойку вернулась в избу, а Тимофей продолжил кормить скотину и чистить хлев.
Маняша немного оправившись от шока, куховарила стоя у печи. Постепенно изба наполнялась людьми – съезжались родственники.
Весть о пропаже покойника, всколыхнула всю деревню. Родственники и ближайшие соседи решили отправиться на поиски пропавших. Другие отложив дела, собирались небольшими группами, обсуждали последние новости. Кто – то говорил о причастности нечистой силы, те что помоложе, предполагали, что сосед, напившись до белого коления, спрятал спьяну покойника, решив подшутить таким образом над родственниками, а сам теперь где-то отсыпается. В общем выдвигались мыслимые и немыслимые версии пропажи.
Привезли батюшку. Тот послушав деревенские россказни, почесал свою рыжеватую бороду и пожав в недоумении плечами, вошел в избу. Увидев творящийся в сенях беспорядок и пустой гроб, перекрестился.
- Сколь живу, такого еще не видывал и не слыхивал, – мысленно подумал он.
Он стал читать молитвы. Затем окропив избу свяченой водой и нарисовав повсюду кресты, заставил хозяйку насыпать по углам соли для очищения. Покончив с делами, поспешно удалился восвояси.
День уже клонился к закату, но поиски так и не дали никаких результатов. Народ посетовав, стал потихоньку рассеиваться. Вдруг со стороны соседней деревни, куда убегала петляющая дорога, послышались скрип несмазанной телеги и пьяные мужские голоса, которые горланили песни, что есть мочи. Телега, поравнявшись с кучкой не спеша шагающих по дороге мужиков, остановилась. Голоса в телеге затихли. Спрыгнувший с повозки паренек, заулыбался, показав ряд своих белоснежных зубов, поздоровался с мужиками:
- Доброго здоровьечка!
- Здоров! Здоров! – ответило пару человек на его приветствие. Другие, в знак приветствия, просто кивнули головой.
- Сказывают у вас мужики в деревне пропали. Не ваши ли? – И он кивнул в сторону повозки.
Мужики подошли поближе. На дне телеги в обнимку лежали в стельку пьяные, пропавшие Петр Иванович и считавшийся покойником Василий. Они смотрели на столпившихся вокруг повозки мужиков и глупо улыбались. Мужики не могли поверить своим глазам.
- Как могло такое случиться, что покойник ожил? – в воздухе повис немой вопрос.
Один из них поинтересовался:
- Ну и где же они нашлись?
- Да в трактире, что меж нашими деревнями стоит. Трактирщик сказывал, что еще с ночи заявились. И вот гульбанили до сей поры. Где выгружать то их? - продолжая улыбаться, поинтересовался паренек.
- Да вон недалече изба Никифоровых. Туда поезжай. Там встретят, – махнули рукой мужики по направлению избы, где все еще толпились кое-кто из деревенских зевак. Паренек лихо вскочил на повозку, дернул поводья, и кобыла не спеша зашагал прочь. А мужики все стояли, качали головами и не могли поверить в происходящее.
- Ну и дела, – протянул один из мужиков.
- Да… Неисповедимы дела твои господи, – добавил другой. Помолчали и зашагали прочь.
Для всех в Пылаихе так и остались эти два случая загадкой. В то время в их деревне народ и слыхом не слыхивал ничего о шаровых молниях, а тем более о летаргическом сне.
Эту историю нам рассказала наша бабушка Клава, которая была родом из этой самой деревни.
На тот момент, когда мы в очередной раз приехали к ней в гости, мне исполнилось пятнадцать лет, а моей младшей сестре – одиннадцать. Нам очень хотелось побывать в тех местах, где когда-то жили наши предки. Что нас поразило больше всего, так это красота здешних мест, простирающиеся бескрайние леса и река Волга, с ее живописными берегами. Ближе к вечеру, мы приходили все вместе на набережную и могли часами любоваться, раскинувшейся перед нами, потрясающей панорамой. Красавица река, спокойно и величаво несла свои воды, а по ее водным просторам то и дело сновали речные трамвайчики, тянулись длинные груженые баржи, а у выстроившихся вдоль берега пристаней, красовались белоснежные красавцы теплоходы. Удивительные по красоте места, оставили неизгладимый след в моей юной душе. Даже по прошествии многих лет я с неподдельным восторгом вспоминаю эти полюбившиеся, мне всем сердцем пейзажи.
Путь до деревни был не коротким. Вначале переправлялись через Волгу на пароме. На автобусе доехали до Александровска, а затем предстояло идти пешком. Нас было всего пятеро, решивших отправиться в деревню. Но вскоре к нам примкнула еще одна женщина, с большой плетеной корзиной наперевес.
Было раннее утро. Мы шагали по грунтовой дороге, с одной стороны которой раскинулось голубое поле. Тогда я впервые увидела, как цветет лен. Его цветы, потрясающего аквамаринового оттенка, слившись воедино, напоминали кусочек неба, опустившегося на землю. По другую сторону расстилалось ржаное поле, усыпанное синими, сиреневыми и белыми васильками. Я шагала по этой пыльной проселочной дороге и не могла налюбоваться красотой здешних мест. Поле закончилось. Теперь дорога побежала через лес, петляя между вековыми соснами и елями. Взрослые шли негромко беседуя между собой, а мы с сестрой собирали по обочинам дороги душистую с легкой горчинкой землянику. Больше всего попадалось брусники, словно кто-то специально рассыпал по траве рубиновые бусы, но ее ягоды были, еще терпко-кислыми и невкусными. Не помню сколько времени мы так прошагали, но вот дорога резко нырнула в сторону, и мы оказались на берегу небольшой речки. Поднявшись немного вверх по течению, стали переходить ее вброд. Шагали не спеша, чтоб не дай бог не поскользнуться на гладких отшлифованных камушках, которыми было устлано дно речушки. Вода в ней была чистой и прозрачной, словно слеза, так что можно было без труда рассмотреть шныряющих туда-сюда рыбешек. Некоторые из них, наверное, самые любопытные, то и дело тыкались носом об мои ноги. Перейдя речку оказались на нешироком песчаном берегу, а дальше дорога, точнее уже тропинка вновь углубилась в лесную чащу. Здесь стоял полумрак, так как лесные заросли были настолько густыми, а деревья настолько высокими, что солнечные лучи не могли пробиться сквозь их листву. Тропинка то и дело терялась в высокой траве. И лишь Татьяна, мамина двоюродная сестра, да примкнувшая к нам незнакомая женщина, отыскивали ее без труда, не давая сбиться с пути. Но вот стена леса оборвалась. Впереди раскинулось поле, усыпанное полевыми цветами. Вдали на холме возвышалась старая полуразрушенная церковь, наводя ужас на окружающих своими черными глазницами вместо окон. Потревоженная нашим появлением большая черная ворона вспорхнула над церковью, каркнула несколько раз и захлопав громко крыльями, полетела над нами в сторону леса. Нам всем стало как-то не по себе. На миг остановившись, все настороженно посмотрели в сторону церкви. Наша бабушка перекрестилась, и мы тут же постарались как можно быстрее покинуть это неприветливое место. За холмом показалась деревня Пылаиха. Точнее сказать, то что от нее осталось. Это пять уцелевших изб, разбросанных вокруг, в которых доживали свой век старики, не пожелавшие покинуть родные места. Мы поравнялись с темной покосившейся избой, полусгнившая крыша которой, была готова рухнуть в любую минуту. Вот в этой избе, когда –то родились моя бабушка Клава и ее две сестры. Мама у них умерла рано и их троих воспитывал отец – мой прадед Михаил. Последний раз мы приезжали сюда лет шесть назад, когда он был еще жив. Помню мы вошли через сени в горницу. По центру стоял массивный дубовый стол, рядом на деревянном стуле со спинкой, сидел седой как лунь старик в светлой рубахе. Увидев нас, его морщинистые кисти рук, лежащие поверх столешницы, стали нервно подрагивать. Подслеповатые с поволокой глаза заблестели и из них одна за одной покатились слезинки. Он ничего не говорил, видимо от волнения перехватило дыхание, а лишь моргал и время от времени тер по лицу рукавом рубахи. Все растрогались, и зашмыгали носами. А прадед еще долго не выпускал из своих объятий мою маму – свою любимицу. Он видимо чувствовал, что это их последняя встреча и больше они уже никогда не свидятся. Через полтора года его не стало. Он скончался на девяносто четвертом году жизни. Все это время его досматривала младшая дочь Валентина, которую после смерти прадеда, забрала к себе моя бабушка.
Постояв еще какое-то время у развалин, мы зашагали прочь. Недалеко стояла еще крепкая на вид изба, где жила баба Маша, наша дальняя родственница, здесь и остановились на ночлег. Весь следующий день мы пробыли в лесу. Назад вернулись уже ближе к вечеру уставшие, но с полными корзинами грибов и сладкой черники.
Баба Маша принялась кормить нас душистыми щами со ржаным только что испеченным хлебом.
- Дождичек – это благое дело. Давненько не было. Земелюшка по влаге ужо истосковалась.
Он подошел к входной двери и чуть приоткрыв ее, пытался рассмотреть сквозь сумрак ночи, что же там происходит. А там все утонуло в кромешной мгле и лишь отдельные всполохи молнии на миг освещали двор. Во всю хлестал дождь. Порывы ветра гнули молодую березку, стоявшую невдалеке, почти до самой земли, трепали из стороны в сторону ее молодые побеги. Где – то скрипело и стонало старое дерево. Вдруг рядом с крыльцом с грохотом упала сломанная ветром, сухая ветка, напугав до смерти мужика. Он второпях захлопнул дверь, чуть было не загасив, пламя свечи. Но вскоре огненные языки затрепетали с новой силой, а пляшущие тени стали еще более зловещими и устрашающими.
Чтоб немного успокоиться, мужик налил в кружку очередную порцию спиртного, сел на табурет и не спеша стал закусывать. Изрядно захмелев, он подошел к гробу. Страха, как и не бывало.
- Ну что сосед, обратился он к Василию, – более мы с тобой не свидимся на этом свете. Ужо только на том свете, когда пробьет мой час. Давай ка хоть выпьем с тобой напоследок. Не придется тебе более ее родимой пригубить.
Взял чарку с водкой, стоявшую у изголовья, медленно, не спеша стал вливать ее содержимое тому прямо в рот. Немного погодя в горле у покойника булькнуло.
- Ну вот пошла родимая! – радостно произнес Иваныч, – Приняла - таки душа напоследок. Ну коль так, давай ка еще по одной…
Гроза постепенно стала отдаляться. Уже не слышны были раскаты грома. И лишь где-то за лесом еще сверкали зарницы, озаряя ночное небо своими яркими вспышками.
Маняшка, как всегда, проснулась раньше всех. Да и спала ли она? Время от времени проваливалась в каком - то забытьи, потом снова просыпалась, ворочалась с боку на бок и так целую ночь. Долго лежа в постели, вспомнила свою первую с Василием встречу, их знакомство.
Было ей на ту пору годков так четырнадцать. В тот день в доме стояла какая-то суета. Приехали в гости мамина старшая сестра с мужем и младшей дочкой Настенькой, лет десяти от роду. Пока женщины возились у печи, а мужчины, уединившись о чем-то беседовали, девчата забравшись под стол, принялись шить из лоскутков наряды, для своих тряпичных кукол, которые смастачила для внучек их бабушка. Скрипнула входная дверь и в горнице появились незнакомые люди. Родители засуетились:
- Проходите гости дорогие!
Пока те раздевались, мать окликнула дочь:
- Манечка! А ну скорехонько подмогни на стол накрыть!
Девчата стали выбираться из-под стола.
Гости, заметив их выползающими на четвереньках, дружно захохотали. Бородатый дядька, с копной густых вьющихся волос, чем-то схожего на Бармалея, помог им подняться. И продолжая смеяться, уточнил:
- Не наша ли это будущая невестка, все еще в куклы играет? Может сваты мы к вам рано заявились, не готова она поди еще замуж?
- Ну ты сват, совсем девку засмущал, – вступился за дочь отец. – Беги душа моя, переоденься, бабы без тебя стол накроют.
Манечка забежала во вторую половину избы. Следом за ней, прихватив кукол и тряпки, рванула испуганная Настюха. Чуть позже заглянула мать, стала помогать дочери нарядиться.
Вскоре она уже стояла перед гостями во всей красе. На ней была белая, вышитая цветами блузка, а поверх ее, бордовый, обшитый золотыми лентами сарафан. Такие же ленты были вплетены и в ее косу.
Гости заулыбались:
- Хороша девка! Красавица, глаз не оторвать!
Чем еще больше засмущали Манечку. Подвели жениха, стали знакомить. Она помнила, что в тот момент боялась поднять на него глаз. И лишь когда все уселись за стол, стала как бы в невзначай бросать на него украдкой взгляды. Любопытство брало верх. Надо же было рассмотреть своего суженого, не косой ли, не рябой ли? На миг их взгляды встретились. Он улыбнулся.
- Хорошенький, – подытожила она и облегченно вздохнула. На сердце тут же отлегло.
Позже Василий ей признался, что как только увидел ее зеленые колдовские глазищи, они вмиг разбили ему сердце. И уж не одна девка в деревне не шла ему на ум. С той поры все его мысли были только о ней, о Манечке. Через полгода сыграли свадьбу. И зажили с той поры молодые душа в душу.
Былые воспоминания еще больше разбередили ее душу. Она тяжело вздохнула и стала подыматься.
Следом подняла детей. Надо успеть управиться по хозяйству. А то начнут съезжаться родственники со всей округи. Всех надобно разместить, накормить – забот невпроворот. Варюха стала хлопотать у печи, а мать с сыном отправились в хлев. Они вышли в сени и обомлели. В помещении было пусто – ни соседа, ни покойника. На сундуке стоял пустой штоф из - под водки, практически пустая миска из-под грибов, надкушенный картофель, пустые кружка с чаркой и притушенная керосиновая лампа. Из-за сундука выглядывали свалившиеся псалмы. Рядом с лавкой, на полу валялся подсвечник с огарком свечи, перевернутый табурет и съехавший набок пустой гроб. Хозяйка медленно сползла по стене на дощатый пол. Да так и застыла, не говоря ни слова, словно онемела. Тимоха тоже стоял как вкопанный. Затем взяв себя в руки, помог матери подняться. Кликнул сестру, они на пару, подхватив мать под руки, завели в дом и уложили в постель. Варька, взяв подойник, отправилась с братом в хлев. Проходя сени, старались не смотреть на тот беспорядок, что творился в помещении. Они даже в мыслях боялись представить себе, что здесь могло произойти ночью.
В хлеву каждый занимался своим делом молча. Первой молчание нарушила Варя:
- Тим, а что взаправду люди говорят, что наш батя сидел в могиле с чертом?
- Ну и дуреха ты. Козленок то был, самый насправдешный. Я же сам его на руках во двор принес.
- А куда же он потом подевался? – Не унималась Варюха, - опосля его уже никто не видал.
- Ну не знаю, – протянул Тимофей, почесывая в недоумении затылок, – я его самолично к колышку привязал.
- А я тебе говорю, точно это был черт. Это он на время обернулся козленочком. – Через время добавила, – тогда ему не удалось одному справиться с батей. А в эту ночь кто знает сколь их было? Видишь даже соседа прихватили.
Дальше они уже работали молча. В этот момент каждый думал о чем-то своем. Варька, закончив дойку вернулась в избу, а Тимофей продолжил кормить скотину и чистить хлев.
Маняша немного оправившись от шока, куховарила стоя у печи. Постепенно изба наполнялась людьми – съезжались родственники.
Весть о пропаже покойника, всколыхнула всю деревню. Родственники и ближайшие соседи решили отправиться на поиски пропавших. Другие отложив дела, собирались небольшими группами, обсуждали последние новости. Кто – то говорил о причастности нечистой силы, те что помоложе, предполагали, что сосед, напившись до белого коления, спрятал спьяну покойника, решив подшутить таким образом над родственниками, а сам теперь где-то отсыпается. В общем выдвигались мыслимые и немыслимые версии пропажи.
Привезли батюшку. Тот послушав деревенские россказни, почесал свою рыжеватую бороду и пожав в недоумении плечами, вошел в избу. Увидев творящийся в сенях беспорядок и пустой гроб, перекрестился.
- Сколь живу, такого еще не видывал и не слыхивал, – мысленно подумал он.
Он стал читать молитвы. Затем окропив избу свяченой водой и нарисовав повсюду кресты, заставил хозяйку насыпать по углам соли для очищения. Покончив с делами, поспешно удалился восвояси.
День уже клонился к закату, но поиски так и не дали никаких результатов. Народ посетовав, стал потихоньку рассеиваться. Вдруг со стороны соседней деревни, куда убегала петляющая дорога, послышались скрип несмазанной телеги и пьяные мужские голоса, которые горланили песни, что есть мочи. Телега, поравнявшись с кучкой не спеша шагающих по дороге мужиков, остановилась. Голоса в телеге затихли. Спрыгнувший с повозки паренек, заулыбался, показав ряд своих белоснежных зубов, поздоровался с мужиками:
- Доброго здоровьечка!
- Здоров! Здоров! – ответило пару человек на его приветствие. Другие, в знак приветствия, просто кивнули головой.
- Сказывают у вас мужики в деревне пропали. Не ваши ли? – И он кивнул в сторону повозки.
Мужики подошли поближе. На дне телеги в обнимку лежали в стельку пьяные, пропавшие Петр Иванович и считавшийся покойником Василий. Они смотрели на столпившихся вокруг повозки мужиков и глупо улыбались. Мужики не могли поверить своим глазам.
- Как могло такое случиться, что покойник ожил? – в воздухе повис немой вопрос.
Один из них поинтересовался:
- Ну и где же они нашлись?
- Да в трактире, что меж нашими деревнями стоит. Трактирщик сказывал, что еще с ночи заявились. И вот гульбанили до сей поры. Где выгружать то их? - продолжая улыбаться, поинтересовался паренек.
- Да вон недалече изба Никифоровых. Туда поезжай. Там встретят, – махнули рукой мужики по направлению избы, где все еще толпились кое-кто из деревенских зевак. Паренек лихо вскочил на повозку, дернул поводья, и кобыла не спеша зашагал прочь. А мужики все стояли, качали головами и не могли поверить в происходящее.
- Ну и дела, – протянул один из мужиков.
- Да… Неисповедимы дела твои господи, – добавил другой. Помолчали и зашагали прочь.
Для всех в Пылаихе так и остались эти два случая загадкой. В то время в их деревне народ и слыхом не слыхивал ничего о шаровых молниях, а тем более о летаргическом сне.
Эпилог
Эту историю нам рассказала наша бабушка Клава, которая была родом из этой самой деревни.
На тот момент, когда мы в очередной раз приехали к ней в гости, мне исполнилось пятнадцать лет, а моей младшей сестре – одиннадцать. Нам очень хотелось побывать в тех местах, где когда-то жили наши предки. Что нас поразило больше всего, так это красота здешних мест, простирающиеся бескрайние леса и река Волга, с ее живописными берегами. Ближе к вечеру, мы приходили все вместе на набережную и могли часами любоваться, раскинувшейся перед нами, потрясающей панорамой. Красавица река, спокойно и величаво несла свои воды, а по ее водным просторам то и дело сновали речные трамвайчики, тянулись длинные груженые баржи, а у выстроившихся вдоль берега пристаней, красовались белоснежные красавцы теплоходы. Удивительные по красоте места, оставили неизгладимый след в моей юной душе. Даже по прошествии многих лет я с неподдельным восторгом вспоминаю эти полюбившиеся, мне всем сердцем пейзажи.
Путь до деревни был не коротким. Вначале переправлялись через Волгу на пароме. На автобусе доехали до Александровска, а затем предстояло идти пешком. Нас было всего пятеро, решивших отправиться в деревню. Но вскоре к нам примкнула еще одна женщина, с большой плетеной корзиной наперевес.
Было раннее утро. Мы шагали по грунтовой дороге, с одной стороны которой раскинулось голубое поле. Тогда я впервые увидела, как цветет лен. Его цветы, потрясающего аквамаринового оттенка, слившись воедино, напоминали кусочек неба, опустившегося на землю. По другую сторону расстилалось ржаное поле, усыпанное синими, сиреневыми и белыми васильками. Я шагала по этой пыльной проселочной дороге и не могла налюбоваться красотой здешних мест. Поле закончилось. Теперь дорога побежала через лес, петляя между вековыми соснами и елями. Взрослые шли негромко беседуя между собой, а мы с сестрой собирали по обочинам дороги душистую с легкой горчинкой землянику. Больше всего попадалось брусники, словно кто-то специально рассыпал по траве рубиновые бусы, но ее ягоды были, еще терпко-кислыми и невкусными. Не помню сколько времени мы так прошагали, но вот дорога резко нырнула в сторону, и мы оказались на берегу небольшой речки. Поднявшись немного вверх по течению, стали переходить ее вброд. Шагали не спеша, чтоб не дай бог не поскользнуться на гладких отшлифованных камушках, которыми было устлано дно речушки. Вода в ней была чистой и прозрачной, словно слеза, так что можно было без труда рассмотреть шныряющих туда-сюда рыбешек. Некоторые из них, наверное, самые любопытные, то и дело тыкались носом об мои ноги. Перейдя речку оказались на нешироком песчаном берегу, а дальше дорога, точнее уже тропинка вновь углубилась в лесную чащу. Здесь стоял полумрак, так как лесные заросли были настолько густыми, а деревья настолько высокими, что солнечные лучи не могли пробиться сквозь их листву. Тропинка то и дело терялась в высокой траве. И лишь Татьяна, мамина двоюродная сестра, да примкнувшая к нам незнакомая женщина, отыскивали ее без труда, не давая сбиться с пути. Но вот стена леса оборвалась. Впереди раскинулось поле, усыпанное полевыми цветами. Вдали на холме возвышалась старая полуразрушенная церковь, наводя ужас на окружающих своими черными глазницами вместо окон. Потревоженная нашим появлением большая черная ворона вспорхнула над церковью, каркнула несколько раз и захлопав громко крыльями, полетела над нами в сторону леса. Нам всем стало как-то не по себе. На миг остановившись, все настороженно посмотрели в сторону церкви. Наша бабушка перекрестилась, и мы тут же постарались как можно быстрее покинуть это неприветливое место. За холмом показалась деревня Пылаиха. Точнее сказать, то что от нее осталось. Это пять уцелевших изб, разбросанных вокруг, в которых доживали свой век старики, не пожелавшие покинуть родные места. Мы поравнялись с темной покосившейся избой, полусгнившая крыша которой, была готова рухнуть в любую минуту. Вот в этой избе, когда –то родились моя бабушка Клава и ее две сестры. Мама у них умерла рано и их троих воспитывал отец – мой прадед Михаил. Последний раз мы приезжали сюда лет шесть назад, когда он был еще жив. Помню мы вошли через сени в горницу. По центру стоял массивный дубовый стол, рядом на деревянном стуле со спинкой, сидел седой как лунь старик в светлой рубахе. Увидев нас, его морщинистые кисти рук, лежащие поверх столешницы, стали нервно подрагивать. Подслеповатые с поволокой глаза заблестели и из них одна за одной покатились слезинки. Он ничего не говорил, видимо от волнения перехватило дыхание, а лишь моргал и время от времени тер по лицу рукавом рубахи. Все растрогались, и зашмыгали носами. А прадед еще долго не выпускал из своих объятий мою маму – свою любимицу. Он видимо чувствовал, что это их последняя встреча и больше они уже никогда не свидятся. Через полтора года его не стало. Он скончался на девяносто четвертом году жизни. Все это время его досматривала младшая дочь Валентина, которую после смерти прадеда, забрала к себе моя бабушка.
Постояв еще какое-то время у развалин, мы зашагали прочь. Недалеко стояла еще крепкая на вид изба, где жила баба Маша, наша дальняя родственница, здесь и остановились на ночлег. Весь следующий день мы пробыли в лесу. Назад вернулись уже ближе к вечеру уставшие, но с полными корзинами грибов и сладкой черники.
Баба Маша принялась кормить нас душистыми щами со ржаным только что испеченным хлебом.
