Иначе ей придется вечно плавать в облике нерпы по холодному океану. Да и сам я не хочу быть съеденным, хотя бы и местной богиней. А она ведь именно богиня - кто же еще может мир сотворить?
- Стой-ка, стой-ка! Я ж тебя знаю! – коричневой ручкой древняя богиня Тьмы ухватила меня за подбородок, повернула так и эдак. – Мы ж с тобой целовались недавно! Как же ты от моих кормильцев ушел? Я думала, я тебя съела давно! Экой ты ловкий! Вот люблю! Зачем же ты пришел? Что хочешь? Проси, пока я добрая!
О чем это она? Заговаривается бабушка! Или путает с кем-то? Но ладно, надо ковать железо, пока горячо!
- Мою девушку превратили в нерпу. Мне сказали, что вы можете расколдовать ее.
- Ишь, «расколдовать». Слова-то какие! Я не колдую, я – повелеваю! А кто ее превратил-то?
Помня, как она распорядилась поступить с неведомыми «чужаками» на «одноглазых живых санях», я счел за благо разъяснить коротко:
- Месяц украл ее, когда она танцевала в чуме.
Тут древняя старуха схватилась за бока и давай хохотать! Огонь костра потемнел, пригнулся и заметался, словно не знал, куда бежать и где прятаться, домашняя утварь на стенках затряслась, закачалась и зазвенела, полог приоткрылся сам собой, напустив снега.
- Ой, насмешил! – сказала она, отсмеявшись, даже вытирая текущие по морщинам слезы. – Правильно я сделала, что сразу тебя не съела! Так ты плясунью ищешь! То-то месяц мне кровушки попортил в этот раз. Обычно он меня ворует в облике красивой девки, а уж там я его обуздываю и отправляю на небо - трудиться! А тут он меня опередил, стащил какую-то плясунью! Пришлось в ее тело влезть. Так он меня достал: пляши – и все тут! А я уж тыщу лет не плясала. Как и зачем это делают, забыла! И так, и эдак его уламывала, пока не связала, - она снова расхохоталась.
- Погодь, - сказала она, вдруг посерьезнев, - Это что ж такое деется-то, а? Выходит, я ее и превратила? А я, если кого превращу, то это навсегда. Моя работа – крепкая. Ты чего с лица-то спал? В нерпу, говоришь, превратила? А, может, ей нравится быть нерпой? Весело им в море-то!
- Да хоть бы и нравилось! Она человек – и должна быть человеком! Она – моя невеста!
- Ой, не верещи! – лицо Катгыргын втянулось в морщины и уменьшилось чуть не вдвое. – Раз невеста, давай, я и тебя в тюленя превращу. Семья будет крепкой: лахтак да нерпа!
Я аж дара речи лишился от возмущения.
Катгыргын перестала хмуриться и оглядела меня. Я прямо прочитал ее мысли: «Может, его не в тюленя превратить, а в строганину – меньше будет хлопот и пользы больше».
- Ладно, - сказала она и хлопнула коричневыми ладонями, - в тот раз я с тобой плохо обошлась, придется в этот – хорошо. Ничего не поделаешь – Равновесие! Слыхал про такое?
Я по-тюленьи затряс головой и поспешил ощупать свое туловище. Нет, пока еще я оставался человеком.
- Вспомнила: есть один способ. Только надо нужную вещь найти. У моей сестренки что-нибудь отыщешь, ага!
Она принялась шарить под шкурами вдоль стен, лазить в укромные местечки и загашники - все вверх дном перевернула в жилище своей младшей сестрички, словно и внутри чума погуляла буря.
- Есть, есть верный способ! – приговаривала она. – Он тебе не понравится, но другого, хочешь - не хочешь, все равно, нету! Куда ж моя сестрица его подевала! Все-то у нее дыбком да кувырком. О!
Она нырнула в кучу шкур и выбралась наружу, держа в руке… каменный молоток! Именно такие рисуют в руках у карикатурных неандертальцев. Видимо, корни местных сказок уходят в невероятную древность!
- Ты ведь у рыб живешь? – обнюхала воздух вокруг меня старуха.
- Да.
- Вот пусть Старая Рыба и рассказывает тебе, что с ним делать. А мне недосуг! Пшел вон! Чую, моя сестричка уже назад торопится!
Я выглянул наружу. Видимо, буря умчалась куда-то далеко. Все здешние снежинки лежали на ровной земле в благолепном порядке и вторили блеском сиянию небесных светил. Месяц в первой четверти послушно светил среди звезд. Старая Катгыргын сумела навести порядок в своем мире.
- Спасибо, тебе, бабушка, - я, как умел, отвесил ей земной поклон по всем сказочным канонам, прижимая к груди молоток.
- Гы, - осклабилась старуха, - забавный!
- Скажи, бабушка, - спросил я, - что за люди на одноглазых зверях появились и что с ними стало?
Тут старуха состроила такую рожу, что я выскочил из чума и пришел в себя только, пробежав метров двадцать, а то и больше, по тому самому распадку меж холмов, где совсем еще недавно блуждал под снегом.
А рожа эта до сих пор иногда является мне в самых кошмарных снах.
Непогода зацепила меня лишь краешком, да и то у самого рыбьего поселка. То ли я ушел далеко, то ли первобытная госпожа Метелица и ее присные так порезвились на опушке Великого леса, что у них едва хватило сил приползти домой.
Рыбы встретили меня как родного, усадили к огню, дали миску с разварной юколой, литровую кружку с горячим чаем. Ее полагалось держать на горячих угольях, сбоку от костра. «Пришел он к рыбам, угостили его рыбьим мясом», да…
В городе, лежа на диване под пледиком и читая книжку, я всегда удивлялся, как это книжные герои так мало едят, так мало спят, так много путешествуют и при этом бодры, веселы и полны сил. Взять хотя бы трех мушкетеров! Они столько выпьют анжуйского и бордосского, что для простого человека после такого возлияния и на ногах устоять – подвиг! А эти ребята верхом через всю Францию скачут, на шпагах дерутся, и что характерно, побеждают! Может, их противники еще пьянее? Или Мегрэ, например: на каждом шагу пил перно, и совершенно от него не глупел, а наоборот, только лучше понимал психологию преступника! И к мадам Мегрэ возвращался трезвым, как стеклышко.
Это я к тому, что уже забыл, когда в последний раз ел! Сухая юкола не в счет. Вроде съел кусок пиццы на ступеньках подъезда, еще в нашем мире.
Рыбную тюрю я, конечно, наворачивал с огромным удовольствием, но вообще-то мог спокойно обойтись и без подкормки. Видимо, в сказках физиология меняется.
Ну, ладно. Съел я варево, облизал ложку, только тогда женщины-рыбы приступили к расспросам, где я был, что делал и добыл ли волшебное средство. Ценю этих древних хозяюшек, есть у них понимание! Как умел, рассказал про приключения и показал первобытное орудие.
Тут они запричитали, заохали, заговорили все разом – такой шум подняли, что не рыбам, а птичьему базару впору. Побежали, конечно, за Безымянной старухой. Они без нее вообще никуда. Она - мозг в их коллективном организме. У них тут вообще старухи правят, как я понял. Геронтологический матриархат!
Но это я в тепле, сытости и безопасности размяк и расфилософствовался. А, между тем, самого важного еще не сделал!
Пришла Главрыба. Она причитать не стала, как на мой молоток взглянула, четко распорядилась:
- Ябтане! Чужак сам с этим сроду не справится. Ты женщина сильная – займись.
Взяла Ябтане каменный артефакт, на меня даже не взглянула.
- Стойте, - говорю я, отставив кружку - девушки, стойте! Объясните сперва популярно, что вы делать собираетесь и как это устройство работает.
- А чего ему работать-то? Дать раза по черепу и вся недолга, - отвечает Ябтане, уже одной ногой стоя снаружи чума.
- По какому черепу?!
- Нерпы этой, в которой твою девушку спрятали. Не по твоему же! Ну, пошли уже, чего рассусоливать!
- Погоди, не спеши, Ябтане. Объясни мне еще раз, понятно. Что ты хочешь делать?
- Я вообще ничего не хочу, - отвечает склочно богатырша. – Это ты хочешь. А мне за тебя отдуваться приходится. Но я не в обиде, мне это не трудно. Я-то не слабосильная.
- Ты хочешь по голове ее стукнуть? – я не верил своим ушам. - Так ты же… убьешь ее!
- Да, с одного удара! - с гордостью подтверждает Ябтане, - Ты затем топор и принес.
Тут я в панике начинаю выдирать молоток из ее пальцев, но это все равно, что пытаться отломить руками образец от скальной породы.
Ябтане начинает пыхтеть и краснеть, мне кажется, что она уже созрела, что бы молоток на мне попробовать.
- Сынок, - вступает тут Главрыба, - не бойся: она не Ириной убьет, а нерпичье тело, в котором Ириной спрятана. Тогда невеста твоя и встанет пред тобой в человеческом облике. Ты не сомневайся, мы такое уже много раз проделывали, и всегда хорошо выходило. А сейчас топор тебе сама Великая Катгыргын дала. Да и Ябтане – девка не из последних. Оплечье у нее крутое и глаз верный. Все хорошо будет, а если ты очень переживаешь, я тебе прежде того погадать могу.
Я человек сугубо городской. Курицу и мясо только в виде полуфабрикатов видел. Ни за кем, крупнее таракана, не охотился.
А тут живую нерпу, которая на тебя доверчиво смотрит Иришкиными глазами, каменюкой по голове! Шутка ли! Но с другой стороны не навечно же ей в тюленьем теле оставаться!
Тут я совсем растерялся и перестал соображать.
В общем, привели меня женщины на берег: галдят, по плечам мне хлопают, подталкивают.
Дальше все как по писаному. Старуха гадать села. А я все на море смотрю: там волны черные-блестящие пляшут, а Иришки не видно. Уж не попала ли она опять в какую-нибудь передрягу? Может и к лучшему, если не приплывет? Старуху почти не слушаю.
Тут, вроде замелькало черное и круглое среди морского блеска и качания. Старуха меня за рукав дергает:
- Иване, понял? Сюда гляди! Камни ладно упали!
- Да, да, - говорю, а сам на камни ее и не смотрю. Только на Иришку
Бросился к ней, обнял, расцеловал усатую мордашку. Она жмурится, мягким носом о мою щеку трется. Как я буду без этих щекотных усов обходиться, когда она человеком станет? Ирка, милая, что же я наделал? Но не оставлять же тебя нерпой?
Тут меня кто-то по плечу похлопал. Оглянулся: Ябтане надо мной возвышается, звезды загораживает. Показывает пальцем назад: ступай, мол, к племени. И Иришка носом меня отталкивает и попискивает тихонечко: иди, мол! Тут наше женское дело.
Ну, я ее еще поцеловал, и еще раз, и еще, и тут бабы-рыбы меня прочь оттащили.
Мне показалось, что я попал в переполненный невод – столько трепещущих ладошек схватили меня разом!
Смотрю: Иришка моя распростерлась на плоском камне у берега, словно жертвенное животное, а здоровенная Ябтане над ней молоток заносит!
- Эй, - заорал я, - стой, не надо! Я ее и нерпой любить буду, сам в тюленя превращусь! - И рванулся изо всех сил, но разве против народа попрешь, тем более, против первобытного! Я влип как муха в янтарь, как мой телефон в – ледяную глыбу!
А Ябтане размахнулась – словно в замедленной съемке, или это мне от ужаса показалось – и как ахнет молотком по моей Иришке! Только брызги полетели!
Тут уж я рванулся так, что женщины не удержали. (Потом уж понял, что они меня просто отпустили). Я от рывка не устоял, упал, сам не помню, как возле Ирки оказался.
Вижу: стоит передо мной моя Бемби! Во плоти! Только в тысячу раз лучше, живей, прелестней! Куда мне такую нарисовать! Глаза – как у нерпы, улыбка – добрая и озорная. Поперек лба – узорчатая повязка, а больше я ничего не разглядел, потому что пока я стоял, разинувши рот, Иришка сама мне на шею кинулась.
Обнял я ее и понял: не отпущу. Никогда не отпущу. Она – моя. А я – ее. Мы - единое целое.
Не знаю, сколько мы так простояли, только чувствую: Иришка вздохнуть пытается. Тут я вспомнил, что сказке еще не конец! Мы же не собираемся вечно жить с рыбами.
На ощупь (потому что не в силах был оторвать глаз от Иришки, а она – от меня) отпутал от своего спасательного пояса Иришкин пояс, потом встал на колени, надел на нее и защелкнул.
Словно свадебный обряд исполнил. И тут я, не вставая с колен, обхватил бедра моей нерпочки и попросил:
- Ира! Выходи за меня замуж!
Вот тут уже можно было сказку Хэппи Эндом заканчивать, но Иришкина шубка вдруг осветилась рубиновым светом – аварийная лампочка перед моим носом вспыхнула, и я с ужасом понял, что сразу вернуться нам не удастся: питание отключено.
А Иришка этого не поняла, и полезла целоваться, и женщины не поняли – заплясали на радостях какой-то свой рыбий танец. Они все, включая Иришку, приняли эту скромную иллюминацию за триумф любви.
И только я повел себя в их глазах, как полный дурак: стал задирать свою одежку, чтоб на другой пояс взглянуть. Думаю, может, Иришке просто неисправный девайс достался – сейчас мы вместе на моем улетим! Но нет – увы – пояса Илюха подобрал качественные. И моя аварийка тоже сияла клюквенным светом.
Если бы я не сидел у очага! Если бы не объедался горячим варевом из юколы! Если бы не расписывал бабам-рыбам свои приключения! Если бы не спорил с богатыршей Ябтане! Если бы не колебался полчаса! Если бы рыбья Старуха не придумала утешать меня гаданием! Если бы я вначале надел на Иришку пояс, а объяснялся в любви уже дома! Если бы ее руки просил уже в нашем мире! Всего-то полсекундочки нам не хватило!
Но что толку теперь руки заламывать?
Тут над скалами зеленое зарево вспыхнуло. Женщины-рыбы завизжали, как будто на сцену вышла эстрадная звезда. Я тоже подумал, что это финальные спецэффекты некстати включились: торжество любви, и прочее. Сейчас еще фейерверк начнется. Вот уж совсем не к месту!
А в зареве возникло гигантское лицо Илюхи. Дреды торчат, как у самого первобытного из дикарей, глаза бешеные.
- Спасайтесь, - кричит, - спасайтесь! Вас убивать едут!
И удары такие слышны, будто дверь ломают! Видимо, Илья в какой-то аппаратной заперся, чтоб успеть нас предупредить.
- Беги, Илюха, - заорал я, как будто он мог меня услышать, - беги!
Хотя куда он побежит, в этом их сказочном сарае и окон-то нет! В ловушку попался Илья!
Тут все померкло.
Чую - сзади меня за куртку дергают. Оглянулся: опять Ябтане, а за ней – кордебалет из «рыбок». И глаза у всех такие же очумелые, как у Ильи, только от восторга.
- Ваш шаман, да? – говорит Ябтане. – Скажи ему, пусть к нам едет!
Ага, как же, прямо в сей миг примчится.
В сей миг примчался не Илья, а двое на снегокатах. Хорошо, что Илюха нас предупредил, а то мы прямо в лапы к собственной смерти бросились бы с приветственными криками.
Смотрю: вдали желтые глаза горят и прыгают. Если бы не эти скачки, я подумал бы, что это сама Катгыргын в облике совы к нам пожаловала: летит на бреющем полете.
Но все-таки даже Катгыргын не была настолько сумасшедшей, чтобы ее глаза прыгали как попало, независимо друг от друга.
Вскоре стало ясно, что это именно люди на снегокатах несутся по снежным застругам. Нипочем разгулявшаяся вьюга современной технике! Возле наших ног цепочкой пробежали снежные взрывы! Это стрелял тот, кто сидел позади водителя. Из автомата!
Ребята, сколько лет живу – никогда еще в меня не стреляли! Эти посланники корпорации не просто хотели остановить нас или лишить памяти. Они приехали нас конкретно убивать!
Ой, Илюха попал! Жив ли он сейчас? А я-то еще беспокоился за прибывших: как они там, в метель!
Столько разных мыслей в момент опасности в голове родилось! Все они рванулись к выходу и разом застряли – ни сказать ничего, ни подумать, ни даже пошевелиться толком не получается!
- Стой-ка, стой-ка! Я ж тебя знаю! – коричневой ручкой древняя богиня Тьмы ухватила меня за подбородок, повернула так и эдак. – Мы ж с тобой целовались недавно! Как же ты от моих кормильцев ушел? Я думала, я тебя съела давно! Экой ты ловкий! Вот люблю! Зачем же ты пришел? Что хочешь? Проси, пока я добрая!
О чем это она? Заговаривается бабушка! Или путает с кем-то? Но ладно, надо ковать железо, пока горячо!
- Мою девушку превратили в нерпу. Мне сказали, что вы можете расколдовать ее.
- Ишь, «расколдовать». Слова-то какие! Я не колдую, я – повелеваю! А кто ее превратил-то?
Помня, как она распорядилась поступить с неведомыми «чужаками» на «одноглазых живых санях», я счел за благо разъяснить коротко:
- Месяц украл ее, когда она танцевала в чуме.
Тут древняя старуха схватилась за бока и давай хохотать! Огонь костра потемнел, пригнулся и заметался, словно не знал, куда бежать и где прятаться, домашняя утварь на стенках затряслась, закачалась и зазвенела, полог приоткрылся сам собой, напустив снега.
- Ой, насмешил! – сказала она, отсмеявшись, даже вытирая текущие по морщинам слезы. – Правильно я сделала, что сразу тебя не съела! Так ты плясунью ищешь! То-то месяц мне кровушки попортил в этот раз. Обычно он меня ворует в облике красивой девки, а уж там я его обуздываю и отправляю на небо - трудиться! А тут он меня опередил, стащил какую-то плясунью! Пришлось в ее тело влезть. Так он меня достал: пляши – и все тут! А я уж тыщу лет не плясала. Как и зачем это делают, забыла! И так, и эдак его уламывала, пока не связала, - она снова расхохоталась.
- Погодь, - сказала она, вдруг посерьезнев, - Это что ж такое деется-то, а? Выходит, я ее и превратила? А я, если кого превращу, то это навсегда. Моя работа – крепкая. Ты чего с лица-то спал? В нерпу, говоришь, превратила? А, может, ей нравится быть нерпой? Весело им в море-то!
- Да хоть бы и нравилось! Она человек – и должна быть человеком! Она – моя невеста!
- Ой, не верещи! – лицо Катгыргын втянулось в морщины и уменьшилось чуть не вдвое. – Раз невеста, давай, я и тебя в тюленя превращу. Семья будет крепкой: лахтак да нерпа!
Я аж дара речи лишился от возмущения.
Катгыргын перестала хмуриться и оглядела меня. Я прямо прочитал ее мысли: «Может, его не в тюленя превратить, а в строганину – меньше будет хлопот и пользы больше».
- Ладно, - сказала она и хлопнула коричневыми ладонями, - в тот раз я с тобой плохо обошлась, придется в этот – хорошо. Ничего не поделаешь – Равновесие! Слыхал про такое?
Я по-тюленьи затряс головой и поспешил ощупать свое туловище. Нет, пока еще я оставался человеком.
- Вспомнила: есть один способ. Только надо нужную вещь найти. У моей сестренки что-нибудь отыщешь, ага!
Она принялась шарить под шкурами вдоль стен, лазить в укромные местечки и загашники - все вверх дном перевернула в жилище своей младшей сестрички, словно и внутри чума погуляла буря.
- Есть, есть верный способ! – приговаривала она. – Он тебе не понравится, но другого, хочешь - не хочешь, все равно, нету! Куда ж моя сестрица его подевала! Все-то у нее дыбком да кувырком. О!
Она нырнула в кучу шкур и выбралась наружу, держа в руке… каменный молоток! Именно такие рисуют в руках у карикатурных неандертальцев. Видимо, корни местных сказок уходят в невероятную древность!
- Ты ведь у рыб живешь? – обнюхала воздух вокруг меня старуха.
- Да.
- Вот пусть Старая Рыба и рассказывает тебе, что с ним делать. А мне недосуг! Пшел вон! Чую, моя сестричка уже назад торопится!
Я выглянул наружу. Видимо, буря умчалась куда-то далеко. Все здешние снежинки лежали на ровной земле в благолепном порядке и вторили блеском сиянию небесных светил. Месяц в первой четверти послушно светил среди звезд. Старая Катгыргын сумела навести порядок в своем мире.
- Спасибо, тебе, бабушка, - я, как умел, отвесил ей земной поклон по всем сказочным канонам, прижимая к груди молоток.
- Гы, - осклабилась старуха, - забавный!
- Скажи, бабушка, - спросил я, - что за люди на одноглазых зверях появились и что с ними стало?
Тут старуха состроила такую рожу, что я выскочил из чума и пришел в себя только, пробежав метров двадцать, а то и больше, по тому самому распадку меж холмов, где совсем еще недавно блуждал под снегом.
А рожа эта до сих пор иногда является мне в самых кошмарных снах.
Глава девятая
Непогода зацепила меня лишь краешком, да и то у самого рыбьего поселка. То ли я ушел далеко, то ли первобытная госпожа Метелица и ее присные так порезвились на опушке Великого леса, что у них едва хватило сил приползти домой.
Рыбы встретили меня как родного, усадили к огню, дали миску с разварной юколой, литровую кружку с горячим чаем. Ее полагалось держать на горячих угольях, сбоку от костра. «Пришел он к рыбам, угостили его рыбьим мясом», да…
В городе, лежа на диване под пледиком и читая книжку, я всегда удивлялся, как это книжные герои так мало едят, так мало спят, так много путешествуют и при этом бодры, веселы и полны сил. Взять хотя бы трех мушкетеров! Они столько выпьют анжуйского и бордосского, что для простого человека после такого возлияния и на ногах устоять – подвиг! А эти ребята верхом через всю Францию скачут, на шпагах дерутся, и что характерно, побеждают! Может, их противники еще пьянее? Или Мегрэ, например: на каждом шагу пил перно, и совершенно от него не глупел, а наоборот, только лучше понимал психологию преступника! И к мадам Мегрэ возвращался трезвым, как стеклышко.
Это я к тому, что уже забыл, когда в последний раз ел! Сухая юкола не в счет. Вроде съел кусок пиццы на ступеньках подъезда, еще в нашем мире.
Рыбную тюрю я, конечно, наворачивал с огромным удовольствием, но вообще-то мог спокойно обойтись и без подкормки. Видимо, в сказках физиология меняется.
Ну, ладно. Съел я варево, облизал ложку, только тогда женщины-рыбы приступили к расспросам, где я был, что делал и добыл ли волшебное средство. Ценю этих древних хозяюшек, есть у них понимание! Как умел, рассказал про приключения и показал первобытное орудие.
Тут они запричитали, заохали, заговорили все разом – такой шум подняли, что не рыбам, а птичьему базару впору. Побежали, конечно, за Безымянной старухой. Они без нее вообще никуда. Она - мозг в их коллективном организме. У них тут вообще старухи правят, как я понял. Геронтологический матриархат!
Но это я в тепле, сытости и безопасности размяк и расфилософствовался. А, между тем, самого важного еще не сделал!
Пришла Главрыба. Она причитать не стала, как на мой молоток взглянула, четко распорядилась:
- Ябтане! Чужак сам с этим сроду не справится. Ты женщина сильная – займись.
Взяла Ябтане каменный артефакт, на меня даже не взглянула.
- Стойте, - говорю я, отставив кружку - девушки, стойте! Объясните сперва популярно, что вы делать собираетесь и как это устройство работает.
- А чего ему работать-то? Дать раза по черепу и вся недолга, - отвечает Ябтане, уже одной ногой стоя снаружи чума.
- По какому черепу?!
- Нерпы этой, в которой твою девушку спрятали. Не по твоему же! Ну, пошли уже, чего рассусоливать!
- Погоди, не спеши, Ябтане. Объясни мне еще раз, понятно. Что ты хочешь делать?
- Я вообще ничего не хочу, - отвечает склочно богатырша. – Это ты хочешь. А мне за тебя отдуваться приходится. Но я не в обиде, мне это не трудно. Я-то не слабосильная.
- Ты хочешь по голове ее стукнуть? – я не верил своим ушам. - Так ты же… убьешь ее!
- Да, с одного удара! - с гордостью подтверждает Ябтане, - Ты затем топор и принес.
Тут я в панике начинаю выдирать молоток из ее пальцев, но это все равно, что пытаться отломить руками образец от скальной породы.
Ябтане начинает пыхтеть и краснеть, мне кажется, что она уже созрела, что бы молоток на мне попробовать.
- Сынок, - вступает тут Главрыба, - не бойся: она не Ириной убьет, а нерпичье тело, в котором Ириной спрятана. Тогда невеста твоя и встанет пред тобой в человеческом облике. Ты не сомневайся, мы такое уже много раз проделывали, и всегда хорошо выходило. А сейчас топор тебе сама Великая Катгыргын дала. Да и Ябтане – девка не из последних. Оплечье у нее крутое и глаз верный. Все хорошо будет, а если ты очень переживаешь, я тебе прежде того погадать могу.
Я человек сугубо городской. Курицу и мясо только в виде полуфабрикатов видел. Ни за кем, крупнее таракана, не охотился.
А тут живую нерпу, которая на тебя доверчиво смотрит Иришкиными глазами, каменюкой по голове! Шутка ли! Но с другой стороны не навечно же ей в тюленьем теле оставаться!
Тут я совсем растерялся и перестал соображать.
В общем, привели меня женщины на берег: галдят, по плечам мне хлопают, подталкивают.
Дальше все как по писаному. Старуха гадать села. А я все на море смотрю: там волны черные-блестящие пляшут, а Иришки не видно. Уж не попала ли она опять в какую-нибудь передрягу? Может и к лучшему, если не приплывет? Старуху почти не слушаю.
Тут, вроде замелькало черное и круглое среди морского блеска и качания. Старуха меня за рукав дергает:
- Иване, понял? Сюда гляди! Камни ладно упали!
- Да, да, - говорю, а сам на камни ее и не смотрю. Только на Иришку
Бросился к ней, обнял, расцеловал усатую мордашку. Она жмурится, мягким носом о мою щеку трется. Как я буду без этих щекотных усов обходиться, когда она человеком станет? Ирка, милая, что же я наделал? Но не оставлять же тебя нерпой?
Тут меня кто-то по плечу похлопал. Оглянулся: Ябтане надо мной возвышается, звезды загораживает. Показывает пальцем назад: ступай, мол, к племени. И Иришка носом меня отталкивает и попискивает тихонечко: иди, мол! Тут наше женское дело.
Ну, я ее еще поцеловал, и еще раз, и еще, и тут бабы-рыбы меня прочь оттащили.
Мне показалось, что я попал в переполненный невод – столько трепещущих ладошек схватили меня разом!
Смотрю: Иришка моя распростерлась на плоском камне у берега, словно жертвенное животное, а здоровенная Ябтане над ней молоток заносит!
- Эй, - заорал я, - стой, не надо! Я ее и нерпой любить буду, сам в тюленя превращусь! - И рванулся изо всех сил, но разве против народа попрешь, тем более, против первобытного! Я влип как муха в янтарь, как мой телефон в – ледяную глыбу!
А Ябтане размахнулась – словно в замедленной съемке, или это мне от ужаса показалось – и как ахнет молотком по моей Иришке! Только брызги полетели!
Тут уж я рванулся так, что женщины не удержали. (Потом уж понял, что они меня просто отпустили). Я от рывка не устоял, упал, сам не помню, как возле Ирки оказался.
Вижу: стоит передо мной моя Бемби! Во плоти! Только в тысячу раз лучше, живей, прелестней! Куда мне такую нарисовать! Глаза – как у нерпы, улыбка – добрая и озорная. Поперек лба – узорчатая повязка, а больше я ничего не разглядел, потому что пока я стоял, разинувши рот, Иришка сама мне на шею кинулась.
Обнял я ее и понял: не отпущу. Никогда не отпущу. Она – моя. А я – ее. Мы - единое целое.
Не знаю, сколько мы так простояли, только чувствую: Иришка вздохнуть пытается. Тут я вспомнил, что сказке еще не конец! Мы же не собираемся вечно жить с рыбами.
На ощупь (потому что не в силах был оторвать глаз от Иришки, а она – от меня) отпутал от своего спасательного пояса Иришкин пояс, потом встал на колени, надел на нее и защелкнул.
Словно свадебный обряд исполнил. И тут я, не вставая с колен, обхватил бедра моей нерпочки и попросил:
- Ира! Выходи за меня замуж!
Вот тут уже можно было сказку Хэппи Эндом заканчивать, но Иришкина шубка вдруг осветилась рубиновым светом – аварийная лампочка перед моим носом вспыхнула, и я с ужасом понял, что сразу вернуться нам не удастся: питание отключено.
А Иришка этого не поняла, и полезла целоваться, и женщины не поняли – заплясали на радостях какой-то свой рыбий танец. Они все, включая Иришку, приняли эту скромную иллюминацию за триумф любви.
И только я повел себя в их глазах, как полный дурак: стал задирать свою одежку, чтоб на другой пояс взглянуть. Думаю, может, Иришке просто неисправный девайс достался – сейчас мы вместе на моем улетим! Но нет – увы – пояса Илюха подобрал качественные. И моя аварийка тоже сияла клюквенным светом.
Если бы я не сидел у очага! Если бы не объедался горячим варевом из юколы! Если бы не расписывал бабам-рыбам свои приключения! Если бы не спорил с богатыршей Ябтане! Если бы не колебался полчаса! Если бы рыбья Старуха не придумала утешать меня гаданием! Если бы я вначале надел на Иришку пояс, а объяснялся в любви уже дома! Если бы ее руки просил уже в нашем мире! Всего-то полсекундочки нам не хватило!
Но что толку теперь руки заламывать?
Тут над скалами зеленое зарево вспыхнуло. Женщины-рыбы завизжали, как будто на сцену вышла эстрадная звезда. Я тоже подумал, что это финальные спецэффекты некстати включились: торжество любви, и прочее. Сейчас еще фейерверк начнется. Вот уж совсем не к месту!
А в зареве возникло гигантское лицо Илюхи. Дреды торчат, как у самого первобытного из дикарей, глаза бешеные.
- Спасайтесь, - кричит, - спасайтесь! Вас убивать едут!
И удары такие слышны, будто дверь ломают! Видимо, Илья в какой-то аппаратной заперся, чтоб успеть нас предупредить.
- Беги, Илюха, - заорал я, как будто он мог меня услышать, - беги!
Хотя куда он побежит, в этом их сказочном сарае и окон-то нет! В ловушку попался Илья!
Тут все померкло.
Чую - сзади меня за куртку дергают. Оглянулся: опять Ябтане, а за ней – кордебалет из «рыбок». И глаза у всех такие же очумелые, как у Ильи, только от восторга.
- Ваш шаман, да? – говорит Ябтане. – Скажи ему, пусть к нам едет!
Ага, как же, прямо в сей миг примчится.
В сей миг примчался не Илья, а двое на снегокатах. Хорошо, что Илюха нас предупредил, а то мы прямо в лапы к собственной смерти бросились бы с приветственными криками.
Смотрю: вдали желтые глаза горят и прыгают. Если бы не эти скачки, я подумал бы, что это сама Катгыргын в облике совы к нам пожаловала: летит на бреющем полете.
Но все-таки даже Катгыргын не была настолько сумасшедшей, чтобы ее глаза прыгали как попало, независимо друг от друга.
Вскоре стало ясно, что это именно люди на снегокатах несутся по снежным застругам. Нипочем разгулявшаяся вьюга современной технике! Возле наших ног цепочкой пробежали снежные взрывы! Это стрелял тот, кто сидел позади водителя. Из автомата!
Ребята, сколько лет живу – никогда еще в меня не стреляли! Эти посланники корпорации не просто хотели остановить нас или лишить памяти. Они приехали нас конкретно убивать!
Ой, Илюха попал! Жив ли он сейчас? А я-то еще беспокоился за прибывших: как они там, в метель!
Столько разных мыслей в момент опасности в голове родилось! Все они рванулись к выходу и разом застряли – ни сказать ничего, ни подумать, ни даже пошевелиться толком не получается!
