Тут Катя поняла, что чемодан уехал в автобусе.
- Миша, - закричала она мужу, показывая на прямоугольный красный кузов, удалявшийся в толпе машин. – Мой чемодан там остался!
«Сейчас начнет зудеть и обзываться тютей-вятей, - подумала она, заранее раздражаясь. – А ведь мог бы взять заботы о багаже на себя. Видит же: я занята с Антошкой. Бестолочь и зануда несчастный». Честно говоря, Катя сама была виновата: она взяла в салон нарядную новенькую штучку на колесах и с выдвижной ручкой, более дамскую сумочку, нежели чемодан, и забыла второпях.
- Ну черт с ним! – ответил Миша. - Не опаздывать же на самолет. Документы и билеты у меня. Купим тебе все на месте. Что там на юге-то надо: босоножки, пару тряпочек!
И шляпу! Катя представила шопинг в Хорватии, и блаженно вздохнула. Может, и правда, неплохо вышло? Искоса недоверчиво взглянула на мужа – с чего это он такой покладистый?
- Перезвони в автопарк, предупреди, пусть придержат твой чемодан на пару недель – делов-то.
Катя уже мысленно ходила по заграничным магазинам, выбирая наряды. А к следующему лету у нее будет двойной комплект одежды – ах!
Тут она сообразила, что телефон уехал в чемодане.
- С моего позвонишь, - утешил муж. – Все равно ты свой за границей выключаешь.
Что-то он был подозрительно добрым сегодня: наверное, хотел загладить слова, сказанные друг другу в сердцах, когда они переругались, собирая вещи.
Теперь, кроме большого общего чемодана, муж держал за ручку Антона, а тот, в свою очередь, уцепился за пластмассовый дутый розово-голубой самокатик. Катины хозяйственные мужики.
Тут подъехало такси.
- Завернем в одно место по одному делу, - сказал муж, открывая для Кати с Антошкой дверцу. – Это быстро и по пути.
А! Так вот в чем причина покладистости! Очередная антикварная безделушка! Раритет, как он их называет. Катя не понимала увлечения мужа, более подходящего, по ее мнению, богатому старику. Но не ей сейчас качать права. Оставалось надеяться, муж знает, что делает, и они не опоздают.
Машина остановилась возле полузаброшенного старинного квартала. На шоссе и вокруг шумела городская жизнь, а тут прозябали какие-то развалины: часть домов приготовлена под снос, в других еще как-то жили.
Муж уверенно повел свое семейство по извилистому узкому переулку, а там - в подъезд с кривыми стенами в осыпающейся штукатурке, по щербатым наклонным ступеням. По Катиному разумению, дом давно пора было признать аварийным. В таком просто опасно находиться. Ею овладела странная смесь раздражения, любопытства и апатии.
На втором этаже (Катя с сынишкой остановились на лестнице, не дойдя несколько ступенек до площадки) муж постучал в дверь. Довольно скоро оттуда вышел весьма странный человек. Он был неестественно худ, с неестественно коричневой кожей в резких морщинах; густые волосы зачесаны назад и напомажены как-то по-попугайски. «Бронзовая болезнь» - вспомнила Катя. При этом житель трушобного дома был одет в новехонький прекрасный костюм не по росту, брючный ремень на худом теле затянут слишком туго. кате казалось, что она видит сон.
- Они здесь, - сказал человек резким неприятным голосом, снова напомнившим про попугаев, и кивнул.
- Они красные? – спросил муж. Видимо, он заранее условился с этим человеком о каких-то вещах.
- Сейчас покажу, - ответил тот и скрылся.
Полуразрушенный подъезд, и его странный обитатель произвели на Катю столько гнетущее впечатление, что она сказала мужу:
- Мы подождем тебя снаружи.
- Я боюсь потерять вас в толпе.
«Какая толпа – переулок-то пуст», - удивилась Катя, но спорить не стала. Ей хотелось поскорее выйти из неприятного дома.
- Не бойся, мы будем стоять прямо у двери, и никуда не денемся.
На выходе вместо извивающихся стен в кирпичной чешуе, перед ними оказалась высокая арка с остатками лепнины, замурованная с дальней стороны. Какие-то люди сидели под сводом прямо на земле. Не успела Катя удивиться, как Антошка рванул вперед на своем самокатике и скрылся в глухой стене.
Она бросилась за сыном, и невесть как выбежала на бульвар, вовсе не заметив стены – так не замечают туман, который виден только издали, а вблизи - незаметен. Неспроста муж боялся потерять их в толпе – здесь было полно народа. Многие сидели на лавках, словно ждали автобус, некоторые торговали, разложив свой товар прямо на асфальте, другие прогуливались под высокими деревьями. Сборище имело южный колорит. Антошки нигде не было. Сердце у Кати упало.
- Антон! – закричала она. Люди оглядывались.
Катя повернула к подъезду, чтобы позвать на помощь мужа. Но арки уже не было – вдоль разбитого тротуара тянулся строй домишек под рваной строительной сеткой. Катя зажмурилась и, вытянув руки, как слепая, попробовала пройти обратно, но уперлась в грубую грязную стену. Тогда она побежала вдоль домов, намереваясь зайти в переулок сбоку, как их вел Мишка, но не смогла найти того места.
Она выбежала на незнакомую площадь с «островком безопасности» посреди и расходящимися от него во все стороны «зебрами». По «зебрам» шли люди, по площади ехали машины – отражения их пулями проносились в зеленых зеркальных стеклах аккуратненького дизайнерского здания, построенного на противоположной стороне, в нормальном городе.
Катя решила, что с перепуга побежала не в ту сторону. Чувствовалось, что дом где-то совсем рядом в этой трущобе – ну, сколько она занимает – пару кварталов? Ах, если бы у нее с собой был телефон!
На «островке безопасности», приподнятом на высоту поребрика над мостовой и представляющем какою-то особую зону, сидели трое карликов, вероятно, местных алкашей. При виде их мурашки продрали у Кати по коже. Но карлики явно принадлежали заброшенному миру и должны были знать его обитателей, поэтому, внутренне сжавшись, Катя пошла к ним.
Остановившись на краю островка и старясь говорить как можно более вежливо и независимо, она спросила:
- Извините, вы не знаете, в каком доме живет человек, с голосом как у попугая? Он коллекционирует древности.
Один из карликов, маленький, головастый, с такими редкими волосенками, что трудно было сказать, шевелюра это или лысина, поднялся и подошел к ней, щурясь снизу вверх и щербато улыбаясь.
- Есть такой человек, - сказал он. – Пойдем, покажу.
Из-за отсутствия резцов он причмокивал, словно сосал леденец.
Катя последовала за ним. Он подвел ее к «зебре», по которой она пришла, а, возможно, и к другой.
- Вот этот дом, - махнул он ручкой.
Действительно, прямо за «зеброй» начинался вход в знакомый переулок - извилистая стена из выщербленного красного кирпича. Как же она его не заметила - наверное, свернула слишком рано!
Катя подумала, что человечек ждет платы за услугу, порылась в карманах джинсов – там, неожиданно оказалось полно мелочи. Некоторые монеты, блестящие квадратные, выглядели по-иностранному. Она подумала, не оставить ли их Мише для коллекции, но неудобно было копаться в мелочи на глазах у провожатого, да на второй взгляд монетки уже показались ей обычными, просто новенькими. Такие денежные недоразумения регулярно случались в ее снах.
Не имея времени разбираться в чувствах и странностях, она высыпала мелочь карлику в подставленную ладонь и перебежала по «зебре» на узкий тротуар, свернула в переулок и поспешила вдоль стены того самого дома, но подъезда все не было. Может быть, она зашла не с той стороны?
За изгибом стены имелся подъезд, вроде похожий, а вроде - другой, кто его знает! Катя с трудом отодвинула увязшую в песке дверь. Стены лестницы казались сложенными из спрессованного и окаменевшего песка, желтого, слоистого, коричневого. Песчинки сыпались на ступени. Она поскорее выскочила вон, и пошла, стремясь обогнуть дом. Надо было попросить карлика довести ее до двери.
Стена скоро кончилась.
Переулок влился в улочку поприличнее, сюда выходили ворота небольшого заводика, дальше маячили многоэтажки обычного города. Катя повернула обратно, но кирпичной стены уже не было. Казалось, она попала внутрь гигантского калейдоскопа, где узоры из улиц менялись каждую секунду.
Теперь вдоль тротуара тянулся одноэтажное строение. Открытые ворота заводика перебрались на его стену. За ними на дебаркадере сидели двое и складывали на стеллажи и считали, или сортировали, то ли мешки, то ли наволочки, сшитые из полосатой матрасной ткани. В этом было что-то больничное.
- Она уже прошла? – спросила женщина.
- Не совсем, - ответил мужчина, - но уже рядом.
- Может, проводить?
- Сама справится.
Кате не было дела до их занятия и разговора, потому что в этот миг она поняла, что заблудилась окончательно и больше никогда не увидит ни Мишу, ни Антошку! Ослепнув от слез, в отчаянии она пошла вперед, никого не разыскивая, ни на что не надеясь, и вдруг оказалась в прохладе вечернего бульвара.
Под огромными деревьями светили огни кафешек, магазинчиков, мчались машины с горящими фарами. Когда-то успел наступить вечер. Катя не удивилась. Она больше не думала ни про отлет, ни про Мишку – только про потерявшегося Антона, но как-то тупо, отстраненно, поскольку чувствовала, что они теперь с ним в разных мирах, и она сама заблудилась хуже малого дитяти. Тут она заметила, что подле нее в темноте уже давно идет старушка, от макушки до пят одетая в черное, как монахиня или горянка.
- Все будет хорошо, не бойся, - сказала она, касаясь Катиного локтя теплой рукой. – Пойдем лучше выпьем кофе.
По каменным ступенькам они спустились в погребок, в его тихое лоно, во тьму, слабо разбавленную огоньками свечей, открытых или же вставленных в фонарики с разноцветными стеклами. В жидком колеблющемся свете Катя увидела сидящих за столом женщин, всех, как одна, в черном. Да и на ней были черные джинсы и черная водолазка.
«Какая-то секта», - подумала она. Вот так сектанты и ловят отчаявшихся людей.
- Садись, дорогая. Амрита, приготовь нашей гостье кофе, - попросила старушка. Лицо ее было добрым и сдобным, как булочка, простеганным множеством морщинок, которые тоже менялись, как в калейдоскопе, в зависимости от выражения, всегда улыбчивого.
Катя села сбоку за длинный стол, рядом с женщинами, почти не обратившими на нее внимания. Девушка с черными косами, как бы растворенная в темноте (Кате показалось, что на ней черное сари), поставила на стол обычную белую чашку и стакан с чистейшей водой, где немедленно отразились все огоньки и смутно видимая опрокинутая гребенка сидевших за столом женщин. Катя знала, что каждый глоток кофе по-турецки полагается запивать маленьким глоточком воды, но от беготни во рту так пересохло, что она немедленно выпила воду со всеми ее отражениями.
- Мы говорим о любви, - доверительно вполголоса сообщила старушка, что привела Катю.
Катины глаза уже обвыклись в темноте, она разглядела, что в дальнем конце стола восседает массивная старуха, разумеется, в черном, с удивительным сооружением на голове. Оно напоминало крылатый чепец монахини, но дополненной тиарой, пожожей на кальмарье туловище – невероятное творение из черного накрахмаленного полотна. Катя смогла разглядеть этот убор в подробностях, поскольку позади старухи светило целых три фонаря.
- Продолжай, Алкида, - кивнула та кому-то во тьму, возобновляя действо, прерванное появлением Кати и ее провожатой.
- …и Богиня, приняв человеческий облик, разлеглась среди расшитых шелками подушек, ожидая царевича… – Видимо, история началась недавно. Голос рассказчицы тек, как темный мед. Катя вытянула шею, чтоб посмотреть на говорившую, но ей удалось разглядеть только белое лицо. Черные волосы и одежда женщины сливались с окружающей темнотой, и Кате казалось – говорит маска.
- …разлегшись на подушках, богиня ждала царевича. Но вместо него в брачный покой вошла смущенно, но решительно, невзрачная служанка. «О, госпожа, - проговорила она, касаясь в знак почтения пола, - старшая жена царевича и вторая жена царевича, а также его мать вместе с пятью крепкими служанками, вооруженными палками, идут сюда! Позволь я спрячу тебя в надежном и удобном месте, дабы ты могла избежать встречи с этими недостойными разгневанными женщинами». Разумеется, при царевиче мать и жены не осмелились бы закатывать скандала, но они нарочно сделали так, чтобы он задержался. Богиня засмеялась. Она могла остановить время, дабы предаваться удовольствиям сколь угодно долго, могла превратить скандалисток в узор на ковре, могла лишить их памяти – она вообще могла сделать все, что угодно, но ей показалось забавным спрятаться, как обычной земной прелюбодейке.
Поэтому она завернулась в покрывало, которое, послушное божественной воле, красиво облекло ее бесподобное тело, и пошла за девушкой следом, усмехаясь тайно. Служанка привела ее в хранилище ковров и подушек, где было немного душно, немного пыльно, сильно пахло лавандой и прочими охранительными травами, но, в целом, можно было вполне удобно переждать набег ревнивиц.
Однако Богине вскоре наскучило сидеть на подушках. Она приоткрыла щелочку для своего божественного света, и девушка-служанка тут же пала ниц, поняв, кто перед ней. Если бы богиня явила бы чуть больше света, ее доброжелательница могла бы сойти с ума, ослепнуть или даже сгореть, поэтому Богиня действовала осторожно.
«За то, что ты пыталась помочь возлюбленной своего господина, ты получишь награду! Проси, что хочешь!»
Перед глазами бедной служаночки так и стояла дивная талия Богини, волшебно расходящаяся к бедрам.
«Ах, если бы у меня была такая талия, как у тебя, госпожа!» - выпалила она, не раздумывая.
Богиня расхохоталась, отчего служанка немедленно повалилась лицом вниз, по всему дворцу заколыхались ковры и драгоценные ткани, мебель заходила ходуном, а три дамы, спешившие изгнать нахалку, в испуге ухватились друг за друга.
Богиня вовсе не хотела, чтоб смертные прознали о ее посещении, поэтому она немедленно исчезла, оставив после себя благоухание, какое бывает на цветущем горном лугу после грозы.
Полежав немного без чувств, служанка очнулась и, первым делом, ощупала бока. И – о чудо! – теперь она могла охватить собственную талию двумя ладонями, а бедра ее напоминали изгиб лиры – Богиня не поскупилась, выполняя желание.
Служаночка тут же побежала к старшей служанке и наврала, будто слышала, что якобы в верхних галереях завелась моль, и поэтому ей надо срочно, срочно бежать на рынок и купить свежей лаванды, дабы сберечь вверенные ей ковры от напасти. На самом деле ей хотелось похвастать дивной талией перед народом. Старшая служанка отпустила ее.
Будучи во дворце, служаночка прикрывала свою новую талию накидкой, дабы избежать пересудов, но выйдя на улицу немедленно затянула ее нарядным кушаком.
И талия не осталась незамеченной. Мужчины оборачивались, цокали языками, свистели вслед, а некоторые норовили шлепнуть по заднице, или предлагали пойти с ними. К сожалению, все это были люди низшего сословия: матросы, крестьяне, подручные, даже рабы.
Проходя мимо храма Подземной Богини, девушка увидела свое отражение в полированном черном мраморе и поняла, в чем дело: дивная талия и бедра, подобные лире, сидели на тоненьких кривоватых ножках. Нет, не бывает красавиц с такими ногами! Конечно, кривизну можно прикрыть плащом, но коротконогость не спрячешь.
Поэтому девушка поспешила на рынок, купила статуэтку Богини Любви, той, что одарила ее волшебной талией, немного вина, немного оливкового масла в специальных маленьких амфорах для подношений и поспешила в священную рощу.
- Миша, - закричала она мужу, показывая на прямоугольный красный кузов, удалявшийся в толпе машин. – Мой чемодан там остался!
«Сейчас начнет зудеть и обзываться тютей-вятей, - подумала она, заранее раздражаясь. – А ведь мог бы взять заботы о багаже на себя. Видит же: я занята с Антошкой. Бестолочь и зануда несчастный». Честно говоря, Катя сама была виновата: она взяла в салон нарядную новенькую штучку на колесах и с выдвижной ручкой, более дамскую сумочку, нежели чемодан, и забыла второпях.
- Ну черт с ним! – ответил Миша. - Не опаздывать же на самолет. Документы и билеты у меня. Купим тебе все на месте. Что там на юге-то надо: босоножки, пару тряпочек!
И шляпу! Катя представила шопинг в Хорватии, и блаженно вздохнула. Может, и правда, неплохо вышло? Искоса недоверчиво взглянула на мужа – с чего это он такой покладистый?
- Перезвони в автопарк, предупреди, пусть придержат твой чемодан на пару недель – делов-то.
Катя уже мысленно ходила по заграничным магазинам, выбирая наряды. А к следующему лету у нее будет двойной комплект одежды – ах!
Тут она сообразила, что телефон уехал в чемодане.
- С моего позвонишь, - утешил муж. – Все равно ты свой за границей выключаешь.
Что-то он был подозрительно добрым сегодня: наверное, хотел загладить слова, сказанные друг другу в сердцах, когда они переругались, собирая вещи.
Теперь, кроме большого общего чемодана, муж держал за ручку Антона, а тот, в свою очередь, уцепился за пластмассовый дутый розово-голубой самокатик. Катины хозяйственные мужики.
Тут подъехало такси.
- Завернем в одно место по одному делу, - сказал муж, открывая для Кати с Антошкой дверцу. – Это быстро и по пути.
А! Так вот в чем причина покладистости! Очередная антикварная безделушка! Раритет, как он их называет. Катя не понимала увлечения мужа, более подходящего, по ее мнению, богатому старику. Но не ей сейчас качать права. Оставалось надеяться, муж знает, что делает, и они не опоздают.
Машина остановилась возле полузаброшенного старинного квартала. На шоссе и вокруг шумела городская жизнь, а тут прозябали какие-то развалины: часть домов приготовлена под снос, в других еще как-то жили.
Муж уверенно повел свое семейство по извилистому узкому переулку, а там - в подъезд с кривыми стенами в осыпающейся штукатурке, по щербатым наклонным ступеням. По Катиному разумению, дом давно пора было признать аварийным. В таком просто опасно находиться. Ею овладела странная смесь раздражения, любопытства и апатии.
На втором этаже (Катя с сынишкой остановились на лестнице, не дойдя несколько ступенек до площадки) муж постучал в дверь. Довольно скоро оттуда вышел весьма странный человек. Он был неестественно худ, с неестественно коричневой кожей в резких морщинах; густые волосы зачесаны назад и напомажены как-то по-попугайски. «Бронзовая болезнь» - вспомнила Катя. При этом житель трушобного дома был одет в новехонький прекрасный костюм не по росту, брючный ремень на худом теле затянут слишком туго. кате казалось, что она видит сон.
- Они здесь, - сказал человек резким неприятным голосом, снова напомнившим про попугаев, и кивнул.
- Они красные? – спросил муж. Видимо, он заранее условился с этим человеком о каких-то вещах.
- Сейчас покажу, - ответил тот и скрылся.
Полуразрушенный подъезд, и его странный обитатель произвели на Катю столько гнетущее впечатление, что она сказала мужу:
- Мы подождем тебя снаружи.
- Я боюсь потерять вас в толпе.
«Какая толпа – переулок-то пуст», - удивилась Катя, но спорить не стала. Ей хотелось поскорее выйти из неприятного дома.
- Не бойся, мы будем стоять прямо у двери, и никуда не денемся.
На выходе вместо извивающихся стен в кирпичной чешуе, перед ними оказалась высокая арка с остатками лепнины, замурованная с дальней стороны. Какие-то люди сидели под сводом прямо на земле. Не успела Катя удивиться, как Антошка рванул вперед на своем самокатике и скрылся в глухой стене.
Она бросилась за сыном, и невесть как выбежала на бульвар, вовсе не заметив стены – так не замечают туман, который виден только издали, а вблизи - незаметен. Неспроста муж боялся потерять их в толпе – здесь было полно народа. Многие сидели на лавках, словно ждали автобус, некоторые торговали, разложив свой товар прямо на асфальте, другие прогуливались под высокими деревьями. Сборище имело южный колорит. Антошки нигде не было. Сердце у Кати упало.
- Антон! – закричала она. Люди оглядывались.
Катя повернула к подъезду, чтобы позвать на помощь мужа. Но арки уже не было – вдоль разбитого тротуара тянулся строй домишек под рваной строительной сеткой. Катя зажмурилась и, вытянув руки, как слепая, попробовала пройти обратно, но уперлась в грубую грязную стену. Тогда она побежала вдоль домов, намереваясь зайти в переулок сбоку, как их вел Мишка, но не смогла найти того места.
Она выбежала на незнакомую площадь с «островком безопасности» посреди и расходящимися от него во все стороны «зебрами». По «зебрам» шли люди, по площади ехали машины – отражения их пулями проносились в зеленых зеркальных стеклах аккуратненького дизайнерского здания, построенного на противоположной стороне, в нормальном городе.
Катя решила, что с перепуга побежала не в ту сторону. Чувствовалось, что дом где-то совсем рядом в этой трущобе – ну, сколько она занимает – пару кварталов? Ах, если бы у нее с собой был телефон!
На «островке безопасности», приподнятом на высоту поребрика над мостовой и представляющем какою-то особую зону, сидели трое карликов, вероятно, местных алкашей. При виде их мурашки продрали у Кати по коже. Но карлики явно принадлежали заброшенному миру и должны были знать его обитателей, поэтому, внутренне сжавшись, Катя пошла к ним.
Остановившись на краю островка и старясь говорить как можно более вежливо и независимо, она спросила:
- Извините, вы не знаете, в каком доме живет человек, с голосом как у попугая? Он коллекционирует древности.
Один из карликов, маленький, головастый, с такими редкими волосенками, что трудно было сказать, шевелюра это или лысина, поднялся и подошел к ней, щурясь снизу вверх и щербато улыбаясь.
- Есть такой человек, - сказал он. – Пойдем, покажу.
Из-за отсутствия резцов он причмокивал, словно сосал леденец.
Катя последовала за ним. Он подвел ее к «зебре», по которой она пришла, а, возможно, и к другой.
- Вот этот дом, - махнул он ручкой.
Действительно, прямо за «зеброй» начинался вход в знакомый переулок - извилистая стена из выщербленного красного кирпича. Как же она его не заметила - наверное, свернула слишком рано!
Катя подумала, что человечек ждет платы за услугу, порылась в карманах джинсов – там, неожиданно оказалось полно мелочи. Некоторые монеты, блестящие квадратные, выглядели по-иностранному. Она подумала, не оставить ли их Мише для коллекции, но неудобно было копаться в мелочи на глазах у провожатого, да на второй взгляд монетки уже показались ей обычными, просто новенькими. Такие денежные недоразумения регулярно случались в ее снах.
Не имея времени разбираться в чувствах и странностях, она высыпала мелочь карлику в подставленную ладонь и перебежала по «зебре» на узкий тротуар, свернула в переулок и поспешила вдоль стены того самого дома, но подъезда все не было. Может быть, она зашла не с той стороны?
За изгибом стены имелся подъезд, вроде похожий, а вроде - другой, кто его знает! Катя с трудом отодвинула увязшую в песке дверь. Стены лестницы казались сложенными из спрессованного и окаменевшего песка, желтого, слоистого, коричневого. Песчинки сыпались на ступени. Она поскорее выскочила вон, и пошла, стремясь обогнуть дом. Надо было попросить карлика довести ее до двери.
Стена скоро кончилась.
Переулок влился в улочку поприличнее, сюда выходили ворота небольшого заводика, дальше маячили многоэтажки обычного города. Катя повернула обратно, но кирпичной стены уже не было. Казалось, она попала внутрь гигантского калейдоскопа, где узоры из улиц менялись каждую секунду.
Теперь вдоль тротуара тянулся одноэтажное строение. Открытые ворота заводика перебрались на его стену. За ними на дебаркадере сидели двое и складывали на стеллажи и считали, или сортировали, то ли мешки, то ли наволочки, сшитые из полосатой матрасной ткани. В этом было что-то больничное.
- Она уже прошла? – спросила женщина.
- Не совсем, - ответил мужчина, - но уже рядом.
- Может, проводить?
- Сама справится.
Кате не было дела до их занятия и разговора, потому что в этот миг она поняла, что заблудилась окончательно и больше никогда не увидит ни Мишу, ни Антошку! Ослепнув от слез, в отчаянии она пошла вперед, никого не разыскивая, ни на что не надеясь, и вдруг оказалась в прохладе вечернего бульвара.
Под огромными деревьями светили огни кафешек, магазинчиков, мчались машины с горящими фарами. Когда-то успел наступить вечер. Катя не удивилась. Она больше не думала ни про отлет, ни про Мишку – только про потерявшегося Антона, но как-то тупо, отстраненно, поскольку чувствовала, что они теперь с ним в разных мирах, и она сама заблудилась хуже малого дитяти. Тут она заметила, что подле нее в темноте уже давно идет старушка, от макушки до пят одетая в черное, как монахиня или горянка.
- Все будет хорошо, не бойся, - сказала она, касаясь Катиного локтя теплой рукой. – Пойдем лучше выпьем кофе.
По каменным ступенькам они спустились в погребок, в его тихое лоно, во тьму, слабо разбавленную огоньками свечей, открытых или же вставленных в фонарики с разноцветными стеклами. В жидком колеблющемся свете Катя увидела сидящих за столом женщин, всех, как одна, в черном. Да и на ней были черные джинсы и черная водолазка.
«Какая-то секта», - подумала она. Вот так сектанты и ловят отчаявшихся людей.
- Садись, дорогая. Амрита, приготовь нашей гостье кофе, - попросила старушка. Лицо ее было добрым и сдобным, как булочка, простеганным множеством морщинок, которые тоже менялись, как в калейдоскопе, в зависимости от выражения, всегда улыбчивого.
Катя села сбоку за длинный стол, рядом с женщинами, почти не обратившими на нее внимания. Девушка с черными косами, как бы растворенная в темноте (Кате показалось, что на ней черное сари), поставила на стол обычную белую чашку и стакан с чистейшей водой, где немедленно отразились все огоньки и смутно видимая опрокинутая гребенка сидевших за столом женщин. Катя знала, что каждый глоток кофе по-турецки полагается запивать маленьким глоточком воды, но от беготни во рту так пересохло, что она немедленно выпила воду со всеми ее отражениями.
- Мы говорим о любви, - доверительно вполголоса сообщила старушка, что привела Катю.
Катины глаза уже обвыклись в темноте, она разглядела, что в дальнем конце стола восседает массивная старуха, разумеется, в черном, с удивительным сооружением на голове. Оно напоминало крылатый чепец монахини, но дополненной тиарой, пожожей на кальмарье туловище – невероятное творение из черного накрахмаленного полотна. Катя смогла разглядеть этот убор в подробностях, поскольку позади старухи светило целых три фонаря.
- Продолжай, Алкида, - кивнула та кому-то во тьму, возобновляя действо, прерванное появлением Кати и ее провожатой.
- …и Богиня, приняв человеческий облик, разлеглась среди расшитых шелками подушек, ожидая царевича… – Видимо, история началась недавно. Голос рассказчицы тек, как темный мед. Катя вытянула шею, чтоб посмотреть на говорившую, но ей удалось разглядеть только белое лицо. Черные волосы и одежда женщины сливались с окружающей темнотой, и Кате казалось – говорит маска.
- …разлегшись на подушках, богиня ждала царевича. Но вместо него в брачный покой вошла смущенно, но решительно, невзрачная служанка. «О, госпожа, - проговорила она, касаясь в знак почтения пола, - старшая жена царевича и вторая жена царевича, а также его мать вместе с пятью крепкими служанками, вооруженными палками, идут сюда! Позволь я спрячу тебя в надежном и удобном месте, дабы ты могла избежать встречи с этими недостойными разгневанными женщинами». Разумеется, при царевиче мать и жены не осмелились бы закатывать скандала, но они нарочно сделали так, чтобы он задержался. Богиня засмеялась. Она могла остановить время, дабы предаваться удовольствиям сколь угодно долго, могла превратить скандалисток в узор на ковре, могла лишить их памяти – она вообще могла сделать все, что угодно, но ей показалось забавным спрятаться, как обычной земной прелюбодейке.
Поэтому она завернулась в покрывало, которое, послушное божественной воле, красиво облекло ее бесподобное тело, и пошла за девушкой следом, усмехаясь тайно. Служанка привела ее в хранилище ковров и подушек, где было немного душно, немного пыльно, сильно пахло лавандой и прочими охранительными травами, но, в целом, можно было вполне удобно переждать набег ревнивиц.
Однако Богине вскоре наскучило сидеть на подушках. Она приоткрыла щелочку для своего божественного света, и девушка-служанка тут же пала ниц, поняв, кто перед ней. Если бы богиня явила бы чуть больше света, ее доброжелательница могла бы сойти с ума, ослепнуть или даже сгореть, поэтому Богиня действовала осторожно.
«За то, что ты пыталась помочь возлюбленной своего господина, ты получишь награду! Проси, что хочешь!»
Перед глазами бедной служаночки так и стояла дивная талия Богини, волшебно расходящаяся к бедрам.
«Ах, если бы у меня была такая талия, как у тебя, госпожа!» - выпалила она, не раздумывая.
Богиня расхохоталась, отчего служанка немедленно повалилась лицом вниз, по всему дворцу заколыхались ковры и драгоценные ткани, мебель заходила ходуном, а три дамы, спешившие изгнать нахалку, в испуге ухватились друг за друга.
Богиня вовсе не хотела, чтоб смертные прознали о ее посещении, поэтому она немедленно исчезла, оставив после себя благоухание, какое бывает на цветущем горном лугу после грозы.
Полежав немного без чувств, служанка очнулась и, первым делом, ощупала бока. И – о чудо! – теперь она могла охватить собственную талию двумя ладонями, а бедра ее напоминали изгиб лиры – Богиня не поскупилась, выполняя желание.
Служаночка тут же побежала к старшей служанке и наврала, будто слышала, что якобы в верхних галереях завелась моль, и поэтому ей надо срочно, срочно бежать на рынок и купить свежей лаванды, дабы сберечь вверенные ей ковры от напасти. На самом деле ей хотелось похвастать дивной талией перед народом. Старшая служанка отпустила ее.
Будучи во дворце, служаночка прикрывала свою новую талию накидкой, дабы избежать пересудов, но выйдя на улицу немедленно затянула ее нарядным кушаком.
И талия не осталась незамеченной. Мужчины оборачивались, цокали языками, свистели вслед, а некоторые норовили шлепнуть по заднице, или предлагали пойти с ними. К сожалению, все это были люди низшего сословия: матросы, крестьяне, подручные, даже рабы.
Проходя мимо храма Подземной Богини, девушка увидела свое отражение в полированном черном мраморе и поняла, в чем дело: дивная талия и бедра, подобные лире, сидели на тоненьких кривоватых ножках. Нет, не бывает красавиц с такими ногами! Конечно, кривизну можно прикрыть плащом, но коротконогость не спрячешь.
Поэтому девушка поспешила на рынок, купила статуэтку Богини Любви, той, что одарила ее волшебной талией, немного вина, немного оливкового масла в специальных маленьких амфорах для подношений и поспешила в священную рощу.
