В раннем детстве ее напугала слепая нищенка – Аленка прочно забыла тот случай. И вот теперь забытый страх явился во всей красе. Девочка закричала зайчиком, и бросилась прочь - в дом, в темноту, не разбирая дороги! Только бы спрятаться!
Анюта, торжествуя, летела следом – все шло по плану.
«Гляди, чтоб не упала! А то шишек набьет, а мне – мучайся!» кричала вслед барыня, но Анюту уже захватил азарт погони. Пугать человека – что может быть лучше!
Аленка, подхлестываемая ужасом, мчалась по темной анфиладе, и что удивительно, не спотыкалась – вот они, резервные возможности человеческого организма!
Спиной она чувствовала присутствие ужасного, словно катилась за ней ледяная волна, словно кто-то давил гигантским бесплотным пальцем ей на сердце. Череда комнат свернула вбок, стало светлее: сквозь выбитые окна и выломанные рамы замелькала светлая, веселая, как иллюминация набережная с машинами, нормальная городская жизнь! Перескочив через обломки стола, Лена подбежала к оконному проему, уперлась руками, подтянулась, хотела вылезти, но первый этаж во дворце оказался высоким, а из кустов внизу торчала какая-то арматура, и прыгать туда было бы просто безумием.
Оттолкнувшись, Аленка побежала дальше, лавируя среди остатков мебели, брошенной каким-то учреждением, и вдруг выскочила под звездное небо!
Угловая стена обвалилась, глыбы ее образовали подобие спуска, и, видимо, случилось это давно, потому что комната успела зарасти молодыми деревцами. Вот он, выход! Где балансируя, где поворачиваясь, чтоб встать на четвереньки, Лена стала спускаться в нормальный человеческий город, прочь из кошмара.
…Ветка дерева уперлась ей в грудь. Это была уже не ветка, а как бы белый острый палец, толщиной с карандаш. И палец этот пророс к ней в грудь, нащупал сердце, и, согнувшись крючком, вытащил трепещущий комочек наружу. Лена только хватала воздух пересохшим ртом.
Древесный молодняк хороводом обступил беднягу. Теперь она стояла в узкой клетке и не могла сделать ни шагу прочь, а ветви деревьев, обратившиеся в щупальца, шарили по телу девочки и забирали понравившиеся им части. Две веточки, двигаясь согласно, унесли ее глаза, другие вынимали из тела скрытые внутри органы; толстое щупальце обвилось вокруг кисти, легко оторвало ее и принялось помахивать легкомысленно, как перчаткой.
Лена в ужасе не понимала, что не чувствует боли, что и без глаз продолжает видеть. Она стояла перед шевелящейся кроной фантастического дерева, украшенного словно для какого-то ужасного культа кусками жертвы, и не было ей дела, что одних сердец висело на ветках не меньше десятка!
Анюта хохотала, радуясь своей проделке - на нее снизошло вдохновение. Когда она, терпящая от всех обиды, сама становилась мучительницей, то чувствовала, что берет верх над судьбой.
Допекло Лену явление ее собственной головы, которая раскачивалась на веточке, дразнясь и строя рожи. Колени у девочки обмякли, она опустилась на пол и обнаружила, что между стволами вполне можно пролезть. Кое-как протиснувшись, не успев как следует выпрямиться, она бросилась к зияющему проему, и, попав в следующий зал, задохнулась от удивления.
Над зеркальным паркетом, в лунном свете кружились туманные танцоры. Более всего Лену поразило, что она попала в новехонький зал. Словно перешла в иное время.
Анюта хихикала, даже слегка подпрыгивала, придумывая, чтобы еще такого выкинуть забавного, и вот надушенный и напудренный призрак – вылитый Петр Иванович, облагороженный воспоминанием, даже лучше, чем был при жизни - скользя, разлетелся по паркету к девочке, с намереньем пригласить на танец.
Анюта задумала, что кавалер, взяв даму за ручку, вдруг сделается ужасным трупом, но Лена ненароком нарушила ее планы. Увидав заглядывающие в окна древесные кроны, она бросилась бежать!
Как маленькая зверушка, забилась в первую попавшуюся щель между остатками пилястров – куда угодно, лишь бы прочь от деревьев!
И оказалась в тупике. Не желая признавать, что попала в ловушку, Лена, скуля и всхлипывая, все плотнее вжималась в стенку, ползла, прижимаясь спиной куда-то вбок, и вдруг провалилась, села с размаху на холодное, и, судя по тому, как больно стукнулась копчиком, вполне материальное.
Пошарив вокруг, Лена нащупала ступени винтовой лестницы, ведущие наверх. Зажмурившись, (так ей казалось легче ориентироваться в темноте), стала карабкаться и выбралась на следующий этаж, где побрела ощупью, забилась в угол и села без сил.
Анюта, досадуя, что ее прекрасная затея провалилась, сквозь стены последовала за девчонкой. Дурочка пролезла в узкий полузасыпанный ход, устроенный для осмотра перекрытий. Надо же, как только просочилась! Червяк, а не девка!
Если Лене темнота казалась черным бархатным занавесом, то Анюта отлично видела в белесом дрожащем свечении страха сжавшийся у стены несчастный комочек. Она наклонилась над своей жертвой, интересуясь, достаточно ли та уже унижена и перепугана, чтоб не понравиться Евгении Львовне.
Почуяв приближение холода, Лена подняла голову. Взгляды двух девушек – живой и мертвой – встретились. Понятно, что Лена не увидела ничего, кроме темноты. Но столько ужаса было в ее затравленном взгляде, что Анюта сама испугалась. За всей этой беготней она позабыла, что должна отгораживаться от чувств жертвы.
Девочка всхлипнула. Это был даже не всхлип – скулеж маленького замученного существа. Анюте вдруг припомнилось собственное детство: сколько раз она сидела так же, забившись в угол, после таски или более серьезных побоев, спрятавшись от страшного мира. Сердце ее сжалось. Неизвестно откуда выплыло воспоминание, как однажды бабка Авдотья нашла ее в углу, погладила по головке слабой старческой рукой и дала винную ягоду. Анюта тоже руку протянула, чтоб приласкать и утешить бедную девочку, возможно, самое себя, но та, почуяв на лице холод, рванулась во тьму, не разбирая дороги!
Будь впереди стена, она неминуемо разбила бы голову, но по счастью, здесь крышу поддерживали только столбы. Девчонка выбежала на перекрытия бального зала. Анюта только руками всплеснула – балки прогнили, один неверный шаг - и девочка полетит прямо на острые камни, разломанный фундамент, который Анюта только что, в порыве вдохновения, прикрывала призраком паркета.
Свет пробивался сквозь дырявую крышу. Лена видела, что стоит на решетке из бревен. Деваться было некуда – назад, в пугающий холод, она вернуться не могла. Балансируя, девочка двинулась вперед, наугад.
Анюта понимала, что девчонка движется к гнилому углу и непременно сверзится вниз. Если сломает ногу, то лучшего и не придумать. Барыня велит гнать калеку взашей. А если голову разобьет? На что им нужен в развалинах еще один хныкающий призрак?! Надо немедля увести дурочку с опасного места!
Анюта не хотела признаваться, что с тех пор, как узнала в замученной девчонке самое себя, стала жалеть ее. «Не бойся! – сказала она как можно четче. – Иди направо. Направо! Не споткнись!»
Самое простое было бы взять девчонку под уздцы, но Анюта боялась подлететь ближе. Вдруг эта чуткая барышня опять испугается холода, шарахнется. Тут-то ее гибель и ждет.
Похоже, девочка действительно что-то восприняла, поскольку свернула вбок, туда, где крыша прохудилась меньше, и балки сохранились лучше. Но крепкая сердцевина скрывалась под раскисшей трухой, на которой легко поскользнуться. Надо было взять еще правее.
«Ох, только бы не упала! Дай руку! – четко произнесла Анюта. – Да дай же ты руку! Не бойся!»
И – о чудо! – девочка вытянула вперед ладошку.
Анюта приблизилась, однако, почуяв холод, девочка вздрогнула, нога ее соскользнула…
«О, нет!»
Анюта, тратя драгоценную энергию, окружила собой падающую и поставила на место. Духи могут взаимодействовать с материальными телами, только расход сил при этом так велик, что может стать фатальным – призрак перестанет существовать.
Девочка как ни в чем ни бывало продолжила идти по балке, а Анюта – полетела за ней, чувствуя себя такой слабой, что колыхалась от сквознячка.
«Вот это и называется – развеяться», - подумала она. Ничего, пусть только девчонка ступит на твердое, тут уж Анюта с лихвой восполнит потраченную энергию. А потом, чуть живую, покажет барыне. На что нужна барыне такая доходяга…
«Сюда, сюда», - шептала эфирными устами Анюта, не слыша своего шепота. Но девочка будто слышала, и, пройдя по хорошей балке, спрыгнула на каменный пол, спустилась по винтовой лестнице с другой стороны от бального зала.
Потратив на спасение девчонки энергию – часть себя – Анюта стала относиться к ней совсем по-другому. Говорят, что люди любят тех, кому делали добро, и ненавидят обиженных ими. Анюта, забыв главное правило призрака – не вникать в чувства жертвы - попалась. Теперь она жалела девчонку. Глупо все вышло. Мало того, что она спасла жертву, так еще и потратила на нее энергию. Странно, но печали по этому поводу она не испытывала. Наоборот, радовалась.
«Ишь, жалкая какая, идет, дрожит! А вначале кипела, что твой самовар, огнем пыхала. Укатали сивку крутые горки».
«Куда же я ее веду, - думала Анюта, - Ай, какая голова пустая да легкая стала, плохо соображаю…»
Но она лукавила с собой, поскольку твердо знала, что ведет девочку к дыре, оставшейся от пробитого уже в поздние времена хода, что шел прямо на улицу с уродливыми домами в пять этажей.
«Барыня высосет меня полностью, безвозвратно. Плевать! - шептала Анюта, ведя Лену к выходу. – хоть эту спасу».
Она твердо решила отпустить девочку, не спрашивая ничьего совета.
Спасая девчонку, она точно спасала самое себя. И будь, что будет!
Призрак Анюты довел Лену до проема, где за кустами светились огни пятиэтажек. Девочка, постояла несколько секунд неподвижно, как делают птицы, не верящие, что дверца клетки открыта, и вдруг устремилась прочь.
Даже не оглянулась. Да она и не знала о своей спасительнице.
Глядя вслед убегающей девочке, Анюта ощутила еще одно незнакомое чувство. «Счастье?» Наконец, и она сделала кому-то хорошо, будто вернула долг старой Авдотье.
И наплевать ей на наказание.
«Нюшка! Где тебя черти носят!» - завопила Евгения Львовна, легка на помине. Анюта чувствовала непонятную свободу. Энергетический тяж, соединявший рабыню с барыней, исчез. Анюта даже почувствовала себя раздетой. Барыня теперь могла только орать, а притянуть Анюту – нет.
Анюта выплыла в проем, из которого только что спрыгнула Аленка и повисла в воздухе.
«Вот как, оказывается, развеиваются. Совсем не страшно».
Ей хотелось провести последние минуты своего призрачного прозябания под звездным небом. Звезды в городе плохо видны из-за ярких огней.
«Почему звезды светят все ярче, а крики барыни становятся все тише?»
Анюта глянула вниз. Она поднялась высоко – прежде на такую высоту не поднималась. Город лежал под ней потухающими угольями, светились все дворы и переулочки, даже Яуза казалась светоносной лентой, и только их усадьба чернела выгоревшим пятном.
Звучала музыка.
«Что это?»
Анюта посмотрела наверх. Среди звезд наметился луч, чтоб девушка не заблудилась, поднимаясь к небесному свету. Смутные фигуры толпились, встречая ее. Анюта узнала старую Авдотью.
«Это мне? – удивилась Анюта. – За что же?»
Аленка неслась по улицам так, что увидь ее какой-нибудь загулявший тренер, сразу позвал бы заниматься легкой атлетикой. Если догнал бы.
Взбежав без лифта на свой этаж, Лена заколотила в дверь кулаками, забыв про звонок – совсем одичала в скитаниях. Ключ она оставила дома, а рюкзак потеряла неизвестно где.
Дверь распахнулась, и дядя Петя схватил ее в охапку, обнял, прижал к себе. И она прижалась к этому человеку, ставшему вдруг таким родным. Тут же ее выхватила подбежавшая мама и стала целовать, смеясь, плача и совсем измочила слезами.
И вот вымытая, сытая, зацелованная, любимая всеми Аленка лежала в чистой постели, ответно любя весь мир, и даже будущего братика – уж так и быть!
В ванной шумела вода – мама смывала страхи и волнения прошедшей ночи.
Дядя Петя присел у постели, осторожно погладил девочку по волосам.
- Ленка, Ленка, горячая ты голова, как же ты нас перепугала! Разве можно так Машу волновать?
Ленка изумилась, услышав, что Петр называет маму по имени. Ей вдруг открылось, что мама – отдельный живой человек, живущий собственную жизнь и мечтающий о счастье. А она всегда считала маму своей собственностью, совершенно не понимая того.
Лена всхлипнула. Слезы у нее теперь были близко.
- Ну, Ленточка! Хватит кукситься! Ты чего? Может, обидел кто? Расскажи.
Лена помотала головой. А чего рассказывать? Что такое с ней случилось? Убежала в сердцах из дома, спряталась в заброшке, приняла падающий сквозь дырявую крышу луч за привидение и перепугалась, как маленькая, навоображала невесть что. Еще рюкзак потеряла. Прямо стыдно.
- Если кто тронет, скажи – я разберусь.
- Нет, дядя Петя… Петр… все в порядке.
- Ах, ты… пичужка маленькая! – Петр растрогано потрепал ее по волосам. – ну спи, давай!
А на улице вставало солнышко, оно просовывало лучи в щелки между шторами, и веселило комнату!
- Нет, - сказала Лена, садясь на кровати и надевая тапочки в виде розовых кроликов, - давайте те уж теперь по-настоящему отпразднуем твою с мамой свадьбу!
Анюта, торжествуя, летела следом – все шло по плану.
«Гляди, чтоб не упала! А то шишек набьет, а мне – мучайся!» кричала вслед барыня, но Анюту уже захватил азарт погони. Пугать человека – что может быть лучше!
Аленка, подхлестываемая ужасом, мчалась по темной анфиладе, и что удивительно, не спотыкалась – вот они, резервные возможности человеческого организма!
Спиной она чувствовала присутствие ужасного, словно катилась за ней ледяная волна, словно кто-то давил гигантским бесплотным пальцем ей на сердце. Череда комнат свернула вбок, стало светлее: сквозь выбитые окна и выломанные рамы замелькала светлая, веселая, как иллюминация набережная с машинами, нормальная городская жизнь! Перескочив через обломки стола, Лена подбежала к оконному проему, уперлась руками, подтянулась, хотела вылезти, но первый этаж во дворце оказался высоким, а из кустов внизу торчала какая-то арматура, и прыгать туда было бы просто безумием.
Оттолкнувшись, Аленка побежала дальше, лавируя среди остатков мебели, брошенной каким-то учреждением, и вдруг выскочила под звездное небо!
Угловая стена обвалилась, глыбы ее образовали подобие спуска, и, видимо, случилось это давно, потому что комната успела зарасти молодыми деревцами. Вот он, выход! Где балансируя, где поворачиваясь, чтоб встать на четвереньки, Лена стала спускаться в нормальный человеческий город, прочь из кошмара.
…Ветка дерева уперлась ей в грудь. Это была уже не ветка, а как бы белый острый палец, толщиной с карандаш. И палец этот пророс к ней в грудь, нащупал сердце, и, согнувшись крючком, вытащил трепещущий комочек наружу. Лена только хватала воздух пересохшим ртом.
Древесный молодняк хороводом обступил беднягу. Теперь она стояла в узкой клетке и не могла сделать ни шагу прочь, а ветви деревьев, обратившиеся в щупальца, шарили по телу девочки и забирали понравившиеся им части. Две веточки, двигаясь согласно, унесли ее глаза, другие вынимали из тела скрытые внутри органы; толстое щупальце обвилось вокруг кисти, легко оторвало ее и принялось помахивать легкомысленно, как перчаткой.
Лена в ужасе не понимала, что не чувствует боли, что и без глаз продолжает видеть. Она стояла перед шевелящейся кроной фантастического дерева, украшенного словно для какого-то ужасного культа кусками жертвы, и не было ей дела, что одних сердец висело на ветках не меньше десятка!
Анюта хохотала, радуясь своей проделке - на нее снизошло вдохновение. Когда она, терпящая от всех обиды, сама становилась мучительницей, то чувствовала, что берет верх над судьбой.
Допекло Лену явление ее собственной головы, которая раскачивалась на веточке, дразнясь и строя рожи. Колени у девочки обмякли, она опустилась на пол и обнаружила, что между стволами вполне можно пролезть. Кое-как протиснувшись, не успев как следует выпрямиться, она бросилась к зияющему проему, и, попав в следующий зал, задохнулась от удивления.
Над зеркальным паркетом, в лунном свете кружились туманные танцоры. Более всего Лену поразило, что она попала в новехонький зал. Словно перешла в иное время.
Анюта хихикала, даже слегка подпрыгивала, придумывая, чтобы еще такого выкинуть забавного, и вот надушенный и напудренный призрак – вылитый Петр Иванович, облагороженный воспоминанием, даже лучше, чем был при жизни - скользя, разлетелся по паркету к девочке, с намереньем пригласить на танец.
Анюта задумала, что кавалер, взяв даму за ручку, вдруг сделается ужасным трупом, но Лена ненароком нарушила ее планы. Увидав заглядывающие в окна древесные кроны, она бросилась бежать!
Как маленькая зверушка, забилась в первую попавшуюся щель между остатками пилястров – куда угодно, лишь бы прочь от деревьев!
И оказалась в тупике. Не желая признавать, что попала в ловушку, Лена, скуля и всхлипывая, все плотнее вжималась в стенку, ползла, прижимаясь спиной куда-то вбок, и вдруг провалилась, села с размаху на холодное, и, судя по тому, как больно стукнулась копчиком, вполне материальное.
Пошарив вокруг, Лена нащупала ступени винтовой лестницы, ведущие наверх. Зажмурившись, (так ей казалось легче ориентироваться в темноте), стала карабкаться и выбралась на следующий этаж, где побрела ощупью, забилась в угол и села без сил.
Анюта, досадуя, что ее прекрасная затея провалилась, сквозь стены последовала за девчонкой. Дурочка пролезла в узкий полузасыпанный ход, устроенный для осмотра перекрытий. Надо же, как только просочилась! Червяк, а не девка!
Если Лене темнота казалась черным бархатным занавесом, то Анюта отлично видела в белесом дрожащем свечении страха сжавшийся у стены несчастный комочек. Она наклонилась над своей жертвой, интересуясь, достаточно ли та уже унижена и перепугана, чтоб не понравиться Евгении Львовне.
Почуяв приближение холода, Лена подняла голову. Взгляды двух девушек – живой и мертвой – встретились. Понятно, что Лена не увидела ничего, кроме темноты. Но столько ужаса было в ее затравленном взгляде, что Анюта сама испугалась. За всей этой беготней она позабыла, что должна отгораживаться от чувств жертвы.
Девочка всхлипнула. Это был даже не всхлип – скулеж маленького замученного существа. Анюте вдруг припомнилось собственное детство: сколько раз она сидела так же, забившись в угол, после таски или более серьезных побоев, спрятавшись от страшного мира. Сердце ее сжалось. Неизвестно откуда выплыло воспоминание, как однажды бабка Авдотья нашла ее в углу, погладила по головке слабой старческой рукой и дала винную ягоду. Анюта тоже руку протянула, чтоб приласкать и утешить бедную девочку, возможно, самое себя, но та, почуяв на лице холод, рванулась во тьму, не разбирая дороги!
Будь впереди стена, она неминуемо разбила бы голову, но по счастью, здесь крышу поддерживали только столбы. Девчонка выбежала на перекрытия бального зала. Анюта только руками всплеснула – балки прогнили, один неверный шаг - и девочка полетит прямо на острые камни, разломанный фундамент, который Анюта только что, в порыве вдохновения, прикрывала призраком паркета.
Свет пробивался сквозь дырявую крышу. Лена видела, что стоит на решетке из бревен. Деваться было некуда – назад, в пугающий холод, она вернуться не могла. Балансируя, девочка двинулась вперед, наугад.
Анюта понимала, что девчонка движется к гнилому углу и непременно сверзится вниз. Если сломает ногу, то лучшего и не придумать. Барыня велит гнать калеку взашей. А если голову разобьет? На что им нужен в развалинах еще один хныкающий призрак?! Надо немедля увести дурочку с опасного места!
Анюта не хотела признаваться, что с тех пор, как узнала в замученной девчонке самое себя, стала жалеть ее. «Не бойся! – сказала она как можно четче. – Иди направо. Направо! Не споткнись!»
Самое простое было бы взять девчонку под уздцы, но Анюта боялась подлететь ближе. Вдруг эта чуткая барышня опять испугается холода, шарахнется. Тут-то ее гибель и ждет.
Похоже, девочка действительно что-то восприняла, поскольку свернула вбок, туда, где крыша прохудилась меньше, и балки сохранились лучше. Но крепкая сердцевина скрывалась под раскисшей трухой, на которой легко поскользнуться. Надо было взять еще правее.
«Ох, только бы не упала! Дай руку! – четко произнесла Анюта. – Да дай же ты руку! Не бойся!»
И – о чудо! – девочка вытянула вперед ладошку.
Анюта приблизилась, однако, почуяв холод, девочка вздрогнула, нога ее соскользнула…
«О, нет!»
Анюта, тратя драгоценную энергию, окружила собой падающую и поставила на место. Духи могут взаимодействовать с материальными телами, только расход сил при этом так велик, что может стать фатальным – призрак перестанет существовать.
Девочка как ни в чем ни бывало продолжила идти по балке, а Анюта – полетела за ней, чувствуя себя такой слабой, что колыхалась от сквознячка.
«Вот это и называется – развеяться», - подумала она. Ничего, пусть только девчонка ступит на твердое, тут уж Анюта с лихвой восполнит потраченную энергию. А потом, чуть живую, покажет барыне. На что нужна барыне такая доходяга…
«Сюда, сюда», - шептала эфирными устами Анюта, не слыша своего шепота. Но девочка будто слышала, и, пройдя по хорошей балке, спрыгнула на каменный пол, спустилась по винтовой лестнице с другой стороны от бального зала.
Потратив на спасение девчонки энергию – часть себя – Анюта стала относиться к ней совсем по-другому. Говорят, что люди любят тех, кому делали добро, и ненавидят обиженных ими. Анюта, забыв главное правило призрака – не вникать в чувства жертвы - попалась. Теперь она жалела девчонку. Глупо все вышло. Мало того, что она спасла жертву, так еще и потратила на нее энергию. Странно, но печали по этому поводу она не испытывала. Наоборот, радовалась.
«Ишь, жалкая какая, идет, дрожит! А вначале кипела, что твой самовар, огнем пыхала. Укатали сивку крутые горки».
«Куда же я ее веду, - думала Анюта, - Ай, какая голова пустая да легкая стала, плохо соображаю…»
Но она лукавила с собой, поскольку твердо знала, что ведет девочку к дыре, оставшейся от пробитого уже в поздние времена хода, что шел прямо на улицу с уродливыми домами в пять этажей.
«Барыня высосет меня полностью, безвозвратно. Плевать! - шептала Анюта, ведя Лену к выходу. – хоть эту спасу».
Она твердо решила отпустить девочку, не спрашивая ничьего совета.
Спасая девчонку, она точно спасала самое себя. И будь, что будет!
Призрак Анюты довел Лену до проема, где за кустами светились огни пятиэтажек. Девочка, постояла несколько секунд неподвижно, как делают птицы, не верящие, что дверца клетки открыта, и вдруг устремилась прочь.
Даже не оглянулась. Да она и не знала о своей спасительнице.
Глядя вслед убегающей девочке, Анюта ощутила еще одно незнакомое чувство. «Счастье?» Наконец, и она сделала кому-то хорошо, будто вернула долг старой Авдотье.
И наплевать ей на наказание.
«Нюшка! Где тебя черти носят!» - завопила Евгения Львовна, легка на помине. Анюта чувствовала непонятную свободу. Энергетический тяж, соединявший рабыню с барыней, исчез. Анюта даже почувствовала себя раздетой. Барыня теперь могла только орать, а притянуть Анюту – нет.
Анюта выплыла в проем, из которого только что спрыгнула Аленка и повисла в воздухе.
«Вот как, оказывается, развеиваются. Совсем не страшно».
Ей хотелось провести последние минуты своего призрачного прозябания под звездным небом. Звезды в городе плохо видны из-за ярких огней.
«Почему звезды светят все ярче, а крики барыни становятся все тише?»
Анюта глянула вниз. Она поднялась высоко – прежде на такую высоту не поднималась. Город лежал под ней потухающими угольями, светились все дворы и переулочки, даже Яуза казалась светоносной лентой, и только их усадьба чернела выгоревшим пятном.
Звучала музыка.
«Что это?»
Анюта посмотрела наверх. Среди звезд наметился луч, чтоб девушка не заблудилась, поднимаясь к небесному свету. Смутные фигуры толпились, встречая ее. Анюта узнала старую Авдотью.
«Это мне? – удивилась Анюта. – За что же?»
Аленка неслась по улицам так, что увидь ее какой-нибудь загулявший тренер, сразу позвал бы заниматься легкой атлетикой. Если догнал бы.
Взбежав без лифта на свой этаж, Лена заколотила в дверь кулаками, забыв про звонок – совсем одичала в скитаниях. Ключ она оставила дома, а рюкзак потеряла неизвестно где.
Дверь распахнулась, и дядя Петя схватил ее в охапку, обнял, прижал к себе. И она прижалась к этому человеку, ставшему вдруг таким родным. Тут же ее выхватила подбежавшая мама и стала целовать, смеясь, плача и совсем измочила слезами.
И вот вымытая, сытая, зацелованная, любимая всеми Аленка лежала в чистой постели, ответно любя весь мир, и даже будущего братика – уж так и быть!
В ванной шумела вода – мама смывала страхи и волнения прошедшей ночи.
Дядя Петя присел у постели, осторожно погладил девочку по волосам.
- Ленка, Ленка, горячая ты голова, как же ты нас перепугала! Разве можно так Машу волновать?
Ленка изумилась, услышав, что Петр называет маму по имени. Ей вдруг открылось, что мама – отдельный живой человек, живущий собственную жизнь и мечтающий о счастье. А она всегда считала маму своей собственностью, совершенно не понимая того.
Лена всхлипнула. Слезы у нее теперь были близко.
- Ну, Ленточка! Хватит кукситься! Ты чего? Может, обидел кто? Расскажи.
Лена помотала головой. А чего рассказывать? Что такое с ней случилось? Убежала в сердцах из дома, спряталась в заброшке, приняла падающий сквозь дырявую крышу луч за привидение и перепугалась, как маленькая, навоображала невесть что. Еще рюкзак потеряла. Прямо стыдно.
- Если кто тронет, скажи – я разберусь.
- Нет, дядя Петя… Петр… все в порядке.
- Ах, ты… пичужка маленькая! – Петр растрогано потрепал ее по волосам. – ну спи, давай!
А на улице вставало солнышко, оно просовывало лучи в щелки между шторами, и веселило комнату!
- Нет, - сказала Лена, садясь на кровати и надевая тапочки в виде розовых кроликов, - давайте те уж теперь по-настоящему отпразднуем твою с мамой свадьбу!
