Нажал, стал дожидаться реакции. Если Егорыч не дрыхнет, то второго раза теребить звонок не придётся.
Через частые прутья ворот была видна асфальтированная дорога и здание главного административного корпуса. Оно кряжисто уселось на землю своими кирпичными стенами, напоминая огромного толстого пса бульдожьей породы. Крыльцо щерилось частыми колоннами, а огромные окна – мутно смотрели на мир из-под слоя пыли.
Зная Егорыча, понимал, что он и не думал ночевать в здании администрации. Скорее всего, так и живёт в домике для охраны. А вот нас точно в корпус поселит.
– О! Ребятки! – раздался со спины голос сторожа. – Меня вызваниваете?
Алинка бросилась к мужчине на шею, обвила его плечи руками. Егорыч похлопал её по спине одной рукой, в другой – держал матерчатую сумку по виду очень тяжёлую.
Девушка отстранилась.
– Соболезную, дочка, – нахмурился Егорыч.
– Мои родители живы. Я не видела их мёртвыми – значит и не мертвы они.
– Ну-да… ну-да… чего уж… м-да-а.
Мне сторож протянул руку. Мы заключили крепкое рукопожатие. Егорыч полез в карман за связкой ключей, передал мне сумку. Достав связку, ухватился за массивный замок, недолго повозился с ключом, и ворота открылись.
– Вы уж от меня не скоро сбегайте, ребятки, – двигаясь с нами по дороге, попросил мужчина. – За посылкой пожаловала, Алина?
Девушка кивнула.
– Да, она пришла на адрес санатория день назад, – продолжил Егорыч. – Я сразу понял: для тебя она. А потом и письмо прочитал от Бориса и Светы.
– Я понимаю, не скромно, – улыбнулась Алина, – но что они написали?
Егорыч заметно дёрнулся, точно от удара, но Линка этого не заметила, видел только я. Лицо мужчины переменилось, он странно, как-то нервно посмотрел на мою подругу, но быстро совладал с собой, улыбнулся:
– Да и было-то три строчки. Обидно даже. Выбросил я в мусор, стал тебя дожидаться.
Широкие дубовые двери административного корпуса впустили нас внутрь, и мы оказались в просторном холле. Из изысков прошлого: потолочная лепнина, фальшивые колонны на стенах, крупная чёрно-белая плитка на полу.
Здание администрации сквозное и мы быстро пересекли холл, вышли в другие дубовые двери. От ступеней небольшого крыльца брала начало широкая асфальтовая дорога. С обеих сторон от неё зеленели ели.
– Будто в другой век попала, – улыбнулась девушка.
– Так и есть – прошлый век, – поддакнул Егорыч. – Я вас размещу в доме для поваров. Там уютно, сможете отоспаться. Небось, ночью по лесу шли. Знаю я вас, молодёжь, всё рвётесь куда-то, на месте усидеть не можете. Там душ есть и вода горячая. От старой котельной сюда труба проложена. Другая котельная, для корпусов – отключена.
– Спасибо, – подхватила Алина, – за душ отдам всё что угодно!
Алина вдруг резко остановилась. Мы с Егорычем сделали ещё несколько шагов и тоже замерли. Подруга стояла с отрешённым видом, глаза стеклянные, ладошкой она накрыла губки, словно боялась проговориться.
Егорыч медленно шагнул к Алине, точно она приблудная собака, и не знал, что от неё ожидать: прыгнет на него, или убежит.
Я остался на месте. Видел такой Алину уже второй раз, и она после этого болтала всякий взор.
– Всё нормально? – склонил голову и, заглянув в глаза Алине, поинтересовался сторож.
Мне показалась странной его реакция на поведение девушки. Он не удивился, не окликнул, не кинулся к ней, как сделал бы любой нормальный человек, а внимательно, в аккурат профессор-ботаник редкую бабочку, рассматривал девушку.
Егорыч работал с моим отцом и дядей Борей когда-то в московской лаборатории. Увидев пожилого мужчину впервые, решил, что это шутка. Да и за всё время, что знал его, с трудом признавал в нём бывшего учёного. Скорее, пенсионер, решивший податься в тайгу потому, что нигде не ждут, а тут и воздух и лишняя прибавка к пенсии.
– Да, всё хорошо, – отрешённо бросила девушка. – К дяде Семёну снова сосед пришёл, расспрашивал, пока тот дрова колол.
– Оно и понятно, – кивнул Егорыч. – Чего уж по-соседски не зайти, не поговорить. Язык-то без костей.
Тон его изменился: стал резким, требовательным, и от этого стариковские слова казались пародией на подлинную болтовню деревенских мужиков. Мне показалось, он подначивал Алину, чтобы ещё что-нибудь сказала.
– Он про нас расспрашивал, лебезил, глаза прятал. Кто-то к соседу приехал. Не полицейские, – другой… Важный. И ещё один, влиятельный, едет сюда. Ощущение страха в воздухе, не чувствуете? Шёпот, слышите? Будто опасно становится.
Всё! Теперь и голоса на нервной почве чудятся. Будем в Москве, поедем в «Клинику неврозов». Совсем от горя, девчонка с катушек съехала!
– Ну, а Сёмен-то что? – выспрашивал мужчина.
– Спросил про полицейских. А сосед ему сказал, что к утру будут.
Я не выдержал и рявкнул:
– Алина, пошли! Ты устала, у тебя шок.
Егорыч бросил на меня хищный, недовольный взгляд и тут же, будто спохватившись, широко улыбнулся, кивнул:
– Да, поспать нужно тебе, Алиночка. Я пока обед приготовлю. Вон туда идите, налево. Там упрётесь. Ключ сейчас дам.
Сторож снова вытащил из кармана связку ключей, отделил один и протянул его мне:
– Ступайте. Скоро приду, принесу посылку от Бори.
Хорошо жили повара, ничего не скажешь. В небольшой комнатушке стояли стол, пара стульев и два потрёпанных раскладных диванчика, а не привычные узкие панцирные кровати. Рядом с входом расположился совместный санузел. Пусть небольшой, но зато свой. Не то, что в корпусах для отдыхающих: один душ и один санузел на весь коридор.
Остап подошёл к шкафу-купе и убрал в него наши рюкзаки. Мы ещё не знали, надолго ли тут задержимся, поэтому и не спешили распаковывать свою ношу.
Я решила, что приму душ уже после еды. Оказывается, я зверски проголодалась. Утром путём позавтракать не получилось, из-за Оськи, который торопился скорее попасть в санаторий.
– Я в душ, – Оська чмокнул меня в щёку, прихватил полотенце и был таков.
Сожалела, что парень собирал мои вещи в дорогу, а не девушка – с бельём наметились проблемы. На них и сосредоточилась, размышляя попросить у друга детства чистую футболку на ночь, чтобы каким-то образом сделать постирушки и одеться утром во всё чистое, или так лечь.
Не узнавала себя, еще пару суток назад я не стеснялась показать Остапу свои желания, когда мылись в бане, а теперь вдруг стала стесняться. Не к добру это.
Влюблялась редко, но метко. В таком состоянии на меня нападала хандра, я боялась собственной тени, но больше всего переживала, как выгляжу со стороны. Отсюда излишняя стеснительность, навязчивые мысли о недостатках внешности и, как следствие, разбитое сердце.
Впрочем, подобие влюбленности было-то всего пару раз – на статистику не тянет.
– Алина, – донеслось из кухни.
Я рванула на голос.
– Алина, сходи за дом, там три грядочки есть, нарви укропчику, – попросил Егорыч.
– Хорошо.
За домом действительно оказались три небольшие, тщательно прополотые грядки. Я сломала несколько стеблей укропа, пяток пёрышек лука и вернулась в дом. Предложив свою помощь дяде Андрею, была отослана в комнату с напоминанием: «Отдыхай».
Ну, отдыхай, так отдыхай, спорить не стала. К тому же вернулся Остап.
– Как ты? – поинтересовался он, расчёсываясь перед зеркалом.
– Нормально. Чего со мной станется?
– А что грустная?
– Я не грустная – злая. Есть хочу.
Из кухни доносились аппетитные запахи. Желудок свело судорогой, и я чуть не захлебнулась голодной слюной. Мы с Остапом подскочили с диванов и, не сговариваясь, припустили, едва ли не наперегонки, на запах яичницы с колбасой и жареного хлеба.
Егорыч колдовал возле плиты. Деревянный обеденный стол, заботливо прикрытый газеткой, вместо скатёрки, был заставлен чистыми тарелками. На разделочной доске лежали мытые помидоры.
Оська, подошёл к раковине и помыл руки, обтёр их, висящим на гвоздике рядом, полотенцем. Я последовала его примеру. Когда вернулась, он уже ловко нашинковал помидоры, сгрузил их в глубокую миску для салата и приступил к огурцам. Я вымыла свежий укроп, луковые перья и, взяв кухонные ножницы, покрошила зелень в блюдо.
Вскоре мы дружно поглощали ужин, приготовленный совместными усилиями. Оська в молчании жевал, глядя в свою тарелку. Егорыч бросал на меня короткие, заинтересованные взгляды, но тоже помалкивал.
Всё-то он понимал, друг и соратник моего отца! Смущал меня только его взор, такой проникновенный, въедливый, точно рентген. Старики, наверное, все так смотрят.
Они с папой, мамой и дядей Семёном вместе в лаборатории работали. Уж не знаю, чем они там занимались, но в девяностые их расформировали. Папе с мамой повезло: за год до этого перебрались в Латвию по приглашению одной фармацевтической компании, а вот Семён Григорьевич и Андрей Егорович, увы, не пристроились нигде, махнули сюда, в тайгу. Я однажды спросила, почему решили не в Москве остаться, а подались сюда, получила пространный ответ о смутных временах, о разрушении строя и сокращении вооружённых сил, к которым, так или иначе, относилась и их лаборатория. В общем, ничего сложного, всё как у всех в то время, оттого и жаль – умные головы, а занимались не своим делом.
Наевшись, я расслабленно откинулась на спинку стула, поглаживала сытый животик. Вдруг перед глазами возникла картинка. Очертания были не очень чёткими и всё время, будто бы растекались. Хотелось взять какой-нибудь регулятор, как на приёмнике, «подкрутить» резкость и зафиксировать изображение. Я затаила дыхание, силясь сфокусировать зрение.
И вдруг внятно увидела дом дяди Семёна. Хозяин стоял на крыльце и разговаривал с худым мужчиной. Если б тот не горбился, то был бы высоким, как Остап. Картина стала увеличиваться, словно незримая камера приблизилась и замерла. Теперь незнакомца, говорившего с отцом Оськи, рассмотреть не составляло труда. Неприятный тип – вот бывают такие, не нравится и всё тут. Вроде вид презентабельный, пусть и одет в джинсы, рубашку и поверх неё тонкий свитер, а вот кажется скользким, ненадёжным.
– Алька, что там слышно? – раздался голос сторожа.
– К дяде Семёну пришёл незнакомец с мерзкой улыбкой. Он спрашивает обо мне и об отце. Собака взбесилась: лает, рычит, захлёбывается. Похоже, Семён Георгиевич его знает, незнакомца, разговаривает с ним, как… Не знаю…Разговаривает не как с приятелем, но руку пожал и лицо у дяди Семёна озабоченное.
– Как выглядит этот тип? – ненавязчиво перебил меня Егорыч.
– Худощавый, – как под гипнозом, ответила я. – На носу блестят круглые очки, дужки которых заправлены за лопуховидные ушные раковины. Большой рыхлый нос, свисающий с лица баклажаном. Он лебезит перед дядей Сёмой. А маленькие глазки всё время бегают из стороны в сторону
Изображение исчезло, так же внезапно, как и пришло. Я встряхнула головой, будто спросонья. Посмотрела на Остапа и удивилась: он буравил сторожа злым взглядом.
Что здесь происходит, чёрт побери?
– Мы, пожалуй, отдохнём с дороги, дядя Андрей, – напористо и ворчливо сказал Ося, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за ужин и тёплый приём.
– Конечно, ребятки, – спохватился охранник, тоже вставая и собирая тарелки.
– Егорыч, я помогу! – тоном, не терпящим возражений, сказала ему, с упрёком посмотрев в спину, удаляющегося с кухни, Оськи.
– Да справлюсь я, дочка, иди, прими душ! – стушевался дед.
Но я и слушать не стала, отобрала тарелки у Егорыча и поставила их в раковину, принялась за мытьё. Но не оставлял меня в покое навеянный эпизод. Колебаться не в моих правилах, предпочитаю решать всё и сразу, потому негромко спросила:
– Ты же узнал его по описанию?
– Похож на одного коллегу по лаборатории, – мрачно подтвердил он.
– Оська считает меня повёрнутой. Но я тоже себя такой считаю… С некоторых пор. Вижу, что видеть не должна. Да и не спорю – чокнутая.
– Что ты! Скажешь тоже! – возразил Егорыч.
– Он думает, что я не в себе, – настаивала я на своём. – Я же вижу, какие он взгляды на меня бросает!
– Не думаю я так, – сварливо сообщил Остап, входя в помещение. – Просто странно всё со стороны выглядит… «Битва экстрасенсов» – отдыхает.
Сторож, почесал затылок:
– А может в тебе открылось ясновидение?
– Ага! – хохотнул Остап. – Андрей Егорович, ты – учёный человек! Странно слышать от тебя про ясновидение. Вообще от вашей компашки: дяди Бори, папы и тебя, такое слышать странно. Я перед приездом Алинки с дядей Борей по скайпу разговаривал, так он тоже про ясновидение задвигал, а папа – верил и поддакивал ему. И всё это говорят учёные с мировым именем!
– Ну, так… – пожал плечами сторож, – чего в наше время-то не случится.
– Ещё скажи: инопланетяне существуют.
– Наукой не доказано обратное, – хмыкнул мужчина, – значит такое теоретически возможно.
Остап подошёл ко мне, обнял за талию, чмокнул в макушку и, повернувшись к сторожу, с улыбкой в голосе сказал:
– Прикалываешься, Егорыч?
– Да.
Короткий ответ пожилого мужчины прозвучал так ясно, чисто и просто, что я едва не выронила намыленный бокал из рук. В душе, словно что-то перевернулось, застыло, как тогда, после сообщения об убийстве в нашей квартире. «Да», прозвучало приговором.
– Жаль вижу только твоего папу, а не своего, – вздохнула я и принялась вытирать посуду полотенцем.
Егорыч промолчал, только по-стариковски поджал губы. Я заметила, что его рука дрожала, когда он засовывал хлеб обратно в пакет.
Ося уселся обратно на стул и нервно барабанил пальцами по столу. Мы со сторожем тоже присели с ним рядом.
– Я вот что подумал, – начал Андрей Егорыч, поглаживая ладонью столешницу, – под твоё описание, Алина, подходит один наш общий знакомый. Звали его Николай Запрудный. Амбициозный, завистливый и меркантильный до мозга костей человек. Работал в нашей лаборатории. Избавиться от него не могли – сын одного шишки. Ничего сказать не могу, он подавал надежды и работал по призванию. Просто мы его недолюбливали. Вечно суетился, вертелся… Как-то не заладилось у нас… Знаю, что после развала Союза, а за ним и лаборатории, подался он в коммерцию. Прыткий очень оказался. Слышал, что связался с зарубежными партнёрами, пристроился. Приторговывал разработками, что его родственничек через него слил зарубежной компании. Оно и понятно, наукой в то время мало интересовались, думаю хоть так, через продажу достижения не пропали.
– А сейчас, что ему нужно? – удивилась я.
– Откуда мне знать, девочка? – разведя руками, неубедительно отмахнулся Егорыч. – Может предложить хочет что-то. Только мы ведь от дел отошли давно, в науку не суёмся.
– Спасибо, дядя Андрей, – сказала я, поднимаясь со стула. – И взаправду, устала я, пойду приму душ и прилягу.
– Правильно, дочка, – похвалил он. – Ты иди, пока, я посылку от отца принесу.
Я направилась в отведённое нам с Остапом помещение. Друг детства задержался на кухне, что-то тихо обсуждая с Егорычем. Попав в комнату я, на автопилоте взяв широкое махровое полотенце, направилась в душ.
В кабине нещадно тёрла себя мочалкой, стараясь стереть наваждения от событий предыдущих дней. Мне казалось, что если тщательно потереть себя, я смогу исправить страшные выверты Судьбы, нависшие над моей семьёй. Все считают родителей умершими. Они ещё увидят, что ошибаются! Не могли они меня бросить одну на этом свете, так внезапно и нелепо покинуть этот мир.
Через частые прутья ворот была видна асфальтированная дорога и здание главного административного корпуса. Оно кряжисто уселось на землю своими кирпичными стенами, напоминая огромного толстого пса бульдожьей породы. Крыльцо щерилось частыми колоннами, а огромные окна – мутно смотрели на мир из-под слоя пыли.
Зная Егорыча, понимал, что он и не думал ночевать в здании администрации. Скорее всего, так и живёт в домике для охраны. А вот нас точно в корпус поселит.
– О! Ребятки! – раздался со спины голос сторожа. – Меня вызваниваете?
Алинка бросилась к мужчине на шею, обвила его плечи руками. Егорыч похлопал её по спине одной рукой, в другой – держал матерчатую сумку по виду очень тяжёлую.
Девушка отстранилась.
– Соболезную, дочка, – нахмурился Егорыч.
– Мои родители живы. Я не видела их мёртвыми – значит и не мертвы они.
– Ну-да… ну-да… чего уж… м-да-а.
Мне сторож протянул руку. Мы заключили крепкое рукопожатие. Егорыч полез в карман за связкой ключей, передал мне сумку. Достав связку, ухватился за массивный замок, недолго повозился с ключом, и ворота открылись.
– Вы уж от меня не скоро сбегайте, ребятки, – двигаясь с нами по дороге, попросил мужчина. – За посылкой пожаловала, Алина?
Девушка кивнула.
– Да, она пришла на адрес санатория день назад, – продолжил Егорыч. – Я сразу понял: для тебя она. А потом и письмо прочитал от Бориса и Светы.
– Я понимаю, не скромно, – улыбнулась Алина, – но что они написали?
Егорыч заметно дёрнулся, точно от удара, но Линка этого не заметила, видел только я. Лицо мужчины переменилось, он странно, как-то нервно посмотрел на мою подругу, но быстро совладал с собой, улыбнулся:
– Да и было-то три строчки. Обидно даже. Выбросил я в мусор, стал тебя дожидаться.
Широкие дубовые двери административного корпуса впустили нас внутрь, и мы оказались в просторном холле. Из изысков прошлого: потолочная лепнина, фальшивые колонны на стенах, крупная чёрно-белая плитка на полу.
Здание администрации сквозное и мы быстро пересекли холл, вышли в другие дубовые двери. От ступеней небольшого крыльца брала начало широкая асфальтовая дорога. С обеих сторон от неё зеленели ели.
– Будто в другой век попала, – улыбнулась девушка.
– Так и есть – прошлый век, – поддакнул Егорыч. – Я вас размещу в доме для поваров. Там уютно, сможете отоспаться. Небось, ночью по лесу шли. Знаю я вас, молодёжь, всё рвётесь куда-то, на месте усидеть не можете. Там душ есть и вода горячая. От старой котельной сюда труба проложена. Другая котельная, для корпусов – отключена.
– Спасибо, – подхватила Алина, – за душ отдам всё что угодно!
Алина вдруг резко остановилась. Мы с Егорычем сделали ещё несколько шагов и тоже замерли. Подруга стояла с отрешённым видом, глаза стеклянные, ладошкой она накрыла губки, словно боялась проговориться.
Егорыч медленно шагнул к Алине, точно она приблудная собака, и не знал, что от неё ожидать: прыгнет на него, или убежит.
Я остался на месте. Видел такой Алину уже второй раз, и она после этого болтала всякий взор.
– Всё нормально? – склонил голову и, заглянув в глаза Алине, поинтересовался сторож.
Мне показалась странной его реакция на поведение девушки. Он не удивился, не окликнул, не кинулся к ней, как сделал бы любой нормальный человек, а внимательно, в аккурат профессор-ботаник редкую бабочку, рассматривал девушку.
Егорыч работал с моим отцом и дядей Борей когда-то в московской лаборатории. Увидев пожилого мужчину впервые, решил, что это шутка. Да и за всё время, что знал его, с трудом признавал в нём бывшего учёного. Скорее, пенсионер, решивший податься в тайгу потому, что нигде не ждут, а тут и воздух и лишняя прибавка к пенсии.
– Да, всё хорошо, – отрешённо бросила девушка. – К дяде Семёну снова сосед пришёл, расспрашивал, пока тот дрова колол.
– Оно и понятно, – кивнул Егорыч. – Чего уж по-соседски не зайти, не поговорить. Язык-то без костей.
Тон его изменился: стал резким, требовательным, и от этого стариковские слова казались пародией на подлинную болтовню деревенских мужиков. Мне показалось, он подначивал Алину, чтобы ещё что-нибудь сказала.
– Он про нас расспрашивал, лебезил, глаза прятал. Кто-то к соседу приехал. Не полицейские, – другой… Важный. И ещё один, влиятельный, едет сюда. Ощущение страха в воздухе, не чувствуете? Шёпот, слышите? Будто опасно становится.
Всё! Теперь и голоса на нервной почве чудятся. Будем в Москве, поедем в «Клинику неврозов». Совсем от горя, девчонка с катушек съехала!
– Ну, а Сёмен-то что? – выспрашивал мужчина.
– Спросил про полицейских. А сосед ему сказал, что к утру будут.
Я не выдержал и рявкнул:
– Алина, пошли! Ты устала, у тебя шок.
Егорыч бросил на меня хищный, недовольный взгляд и тут же, будто спохватившись, широко улыбнулся, кивнул:
– Да, поспать нужно тебе, Алиночка. Я пока обед приготовлю. Вон туда идите, налево. Там упрётесь. Ключ сейчас дам.
Сторож снова вытащил из кармана связку ключей, отделил один и протянул его мне:
– Ступайте. Скоро приду, принесу посылку от Бори.
ГЛАВА 4. АЛИНА.
Хорошо жили повара, ничего не скажешь. В небольшой комнатушке стояли стол, пара стульев и два потрёпанных раскладных диванчика, а не привычные узкие панцирные кровати. Рядом с входом расположился совместный санузел. Пусть небольшой, но зато свой. Не то, что в корпусах для отдыхающих: один душ и один санузел на весь коридор.
Остап подошёл к шкафу-купе и убрал в него наши рюкзаки. Мы ещё не знали, надолго ли тут задержимся, поэтому и не спешили распаковывать свою ношу.
Я решила, что приму душ уже после еды. Оказывается, я зверски проголодалась. Утром путём позавтракать не получилось, из-за Оськи, который торопился скорее попасть в санаторий.
– Я в душ, – Оська чмокнул меня в щёку, прихватил полотенце и был таков.
Сожалела, что парень собирал мои вещи в дорогу, а не девушка – с бельём наметились проблемы. На них и сосредоточилась, размышляя попросить у друга детства чистую футболку на ночь, чтобы каким-то образом сделать постирушки и одеться утром во всё чистое, или так лечь.
Не узнавала себя, еще пару суток назад я не стеснялась показать Остапу свои желания, когда мылись в бане, а теперь вдруг стала стесняться. Не к добру это.
Влюблялась редко, но метко. В таком состоянии на меня нападала хандра, я боялась собственной тени, но больше всего переживала, как выгляжу со стороны. Отсюда излишняя стеснительность, навязчивые мысли о недостатках внешности и, как следствие, разбитое сердце.
Впрочем, подобие влюбленности было-то всего пару раз – на статистику не тянет.
– Алина, – донеслось из кухни.
Я рванула на голос.
– Алина, сходи за дом, там три грядочки есть, нарви укропчику, – попросил Егорыч.
– Хорошо.
За домом действительно оказались три небольшие, тщательно прополотые грядки. Я сломала несколько стеблей укропа, пяток пёрышек лука и вернулась в дом. Предложив свою помощь дяде Андрею, была отослана в комнату с напоминанием: «Отдыхай».
Ну, отдыхай, так отдыхай, спорить не стала. К тому же вернулся Остап.
– Как ты? – поинтересовался он, расчёсываясь перед зеркалом.
– Нормально. Чего со мной станется?
– А что грустная?
– Я не грустная – злая. Есть хочу.
Из кухни доносились аппетитные запахи. Желудок свело судорогой, и я чуть не захлебнулась голодной слюной. Мы с Остапом подскочили с диванов и, не сговариваясь, припустили, едва ли не наперегонки, на запах яичницы с колбасой и жареного хлеба.
Егорыч колдовал возле плиты. Деревянный обеденный стол, заботливо прикрытый газеткой, вместо скатёрки, был заставлен чистыми тарелками. На разделочной доске лежали мытые помидоры.
Оська, подошёл к раковине и помыл руки, обтёр их, висящим на гвоздике рядом, полотенцем. Я последовала его примеру. Когда вернулась, он уже ловко нашинковал помидоры, сгрузил их в глубокую миску для салата и приступил к огурцам. Я вымыла свежий укроп, луковые перья и, взяв кухонные ножницы, покрошила зелень в блюдо.
Вскоре мы дружно поглощали ужин, приготовленный совместными усилиями. Оська в молчании жевал, глядя в свою тарелку. Егорыч бросал на меня короткие, заинтересованные взгляды, но тоже помалкивал.
Всё-то он понимал, друг и соратник моего отца! Смущал меня только его взор, такой проникновенный, въедливый, точно рентген. Старики, наверное, все так смотрят.
Они с папой, мамой и дядей Семёном вместе в лаборатории работали. Уж не знаю, чем они там занимались, но в девяностые их расформировали. Папе с мамой повезло: за год до этого перебрались в Латвию по приглашению одной фармацевтической компании, а вот Семён Григорьевич и Андрей Егорович, увы, не пристроились нигде, махнули сюда, в тайгу. Я однажды спросила, почему решили не в Москве остаться, а подались сюда, получила пространный ответ о смутных временах, о разрушении строя и сокращении вооружённых сил, к которым, так или иначе, относилась и их лаборатория. В общем, ничего сложного, всё как у всех в то время, оттого и жаль – умные головы, а занимались не своим делом.
Наевшись, я расслабленно откинулась на спинку стула, поглаживала сытый животик. Вдруг перед глазами возникла картинка. Очертания были не очень чёткими и всё время, будто бы растекались. Хотелось взять какой-нибудь регулятор, как на приёмнике, «подкрутить» резкость и зафиксировать изображение. Я затаила дыхание, силясь сфокусировать зрение.
И вдруг внятно увидела дом дяди Семёна. Хозяин стоял на крыльце и разговаривал с худым мужчиной. Если б тот не горбился, то был бы высоким, как Остап. Картина стала увеличиваться, словно незримая камера приблизилась и замерла. Теперь незнакомца, говорившего с отцом Оськи, рассмотреть не составляло труда. Неприятный тип – вот бывают такие, не нравится и всё тут. Вроде вид презентабельный, пусть и одет в джинсы, рубашку и поверх неё тонкий свитер, а вот кажется скользким, ненадёжным.
– Алька, что там слышно? – раздался голос сторожа.
– К дяде Семёну пришёл незнакомец с мерзкой улыбкой. Он спрашивает обо мне и об отце. Собака взбесилась: лает, рычит, захлёбывается. Похоже, Семён Георгиевич его знает, незнакомца, разговаривает с ним, как… Не знаю…Разговаривает не как с приятелем, но руку пожал и лицо у дяди Семёна озабоченное.
– Как выглядит этот тип? – ненавязчиво перебил меня Егорыч.
– Худощавый, – как под гипнозом, ответила я. – На носу блестят круглые очки, дужки которых заправлены за лопуховидные ушные раковины. Большой рыхлый нос, свисающий с лица баклажаном. Он лебезит перед дядей Сёмой. А маленькие глазки всё время бегают из стороны в сторону
Изображение исчезло, так же внезапно, как и пришло. Я встряхнула головой, будто спросонья. Посмотрела на Остапа и удивилась: он буравил сторожа злым взглядом.
Что здесь происходит, чёрт побери?
– Мы, пожалуй, отдохнём с дороги, дядя Андрей, – напористо и ворчливо сказал Ося, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за ужин и тёплый приём.
– Конечно, ребятки, – спохватился охранник, тоже вставая и собирая тарелки.
– Егорыч, я помогу! – тоном, не терпящим возражений, сказала ему, с упрёком посмотрев в спину, удаляющегося с кухни, Оськи.
– Да справлюсь я, дочка, иди, прими душ! – стушевался дед.
Но я и слушать не стала, отобрала тарелки у Егорыча и поставила их в раковину, принялась за мытьё. Но не оставлял меня в покое навеянный эпизод. Колебаться не в моих правилах, предпочитаю решать всё и сразу, потому негромко спросила:
– Ты же узнал его по описанию?
– Похож на одного коллегу по лаборатории, – мрачно подтвердил он.
– Оська считает меня повёрнутой. Но я тоже себя такой считаю… С некоторых пор. Вижу, что видеть не должна. Да и не спорю – чокнутая.
– Что ты! Скажешь тоже! – возразил Егорыч.
– Он думает, что я не в себе, – настаивала я на своём. – Я же вижу, какие он взгляды на меня бросает!
– Не думаю я так, – сварливо сообщил Остап, входя в помещение. – Просто странно всё со стороны выглядит… «Битва экстрасенсов» – отдыхает.
Сторож, почесал затылок:
– А может в тебе открылось ясновидение?
– Ага! – хохотнул Остап. – Андрей Егорович, ты – учёный человек! Странно слышать от тебя про ясновидение. Вообще от вашей компашки: дяди Бори, папы и тебя, такое слышать странно. Я перед приездом Алинки с дядей Борей по скайпу разговаривал, так он тоже про ясновидение задвигал, а папа – верил и поддакивал ему. И всё это говорят учёные с мировым именем!
– Ну, так… – пожал плечами сторож, – чего в наше время-то не случится.
– Ещё скажи: инопланетяне существуют.
– Наукой не доказано обратное, – хмыкнул мужчина, – значит такое теоретически возможно.
Остап подошёл ко мне, обнял за талию, чмокнул в макушку и, повернувшись к сторожу, с улыбкой в голосе сказал:
– Прикалываешься, Егорыч?
– Да.
Короткий ответ пожилого мужчины прозвучал так ясно, чисто и просто, что я едва не выронила намыленный бокал из рук. В душе, словно что-то перевернулось, застыло, как тогда, после сообщения об убийстве в нашей квартире. «Да», прозвучало приговором.
– Жаль вижу только твоего папу, а не своего, – вздохнула я и принялась вытирать посуду полотенцем.
Егорыч промолчал, только по-стариковски поджал губы. Я заметила, что его рука дрожала, когда он засовывал хлеб обратно в пакет.
Ося уселся обратно на стул и нервно барабанил пальцами по столу. Мы со сторожем тоже присели с ним рядом.
– Я вот что подумал, – начал Андрей Егорыч, поглаживая ладонью столешницу, – под твоё описание, Алина, подходит один наш общий знакомый. Звали его Николай Запрудный. Амбициозный, завистливый и меркантильный до мозга костей человек. Работал в нашей лаборатории. Избавиться от него не могли – сын одного шишки. Ничего сказать не могу, он подавал надежды и работал по призванию. Просто мы его недолюбливали. Вечно суетился, вертелся… Как-то не заладилось у нас… Знаю, что после развала Союза, а за ним и лаборатории, подался он в коммерцию. Прыткий очень оказался. Слышал, что связался с зарубежными партнёрами, пристроился. Приторговывал разработками, что его родственничек через него слил зарубежной компании. Оно и понятно, наукой в то время мало интересовались, думаю хоть так, через продажу достижения не пропали.
– А сейчас, что ему нужно? – удивилась я.
– Откуда мне знать, девочка? – разведя руками, неубедительно отмахнулся Егорыч. – Может предложить хочет что-то. Только мы ведь от дел отошли давно, в науку не суёмся.
– Спасибо, дядя Андрей, – сказала я, поднимаясь со стула. – И взаправду, устала я, пойду приму душ и прилягу.
– Правильно, дочка, – похвалил он. – Ты иди, пока, я посылку от отца принесу.
Я направилась в отведённое нам с Остапом помещение. Друг детства задержался на кухне, что-то тихо обсуждая с Егорычем. Попав в комнату я, на автопилоте взяв широкое махровое полотенце, направилась в душ.
В кабине нещадно тёрла себя мочалкой, стараясь стереть наваждения от событий предыдущих дней. Мне казалось, что если тщательно потереть себя, я смогу исправить страшные выверты Судьбы, нависшие над моей семьёй. Все считают родителей умершими. Они ещё увидят, что ошибаются! Не могли они меня бросить одну на этом свете, так внезапно и нелепо покинуть этот мир.
