— Нет, просто неправильно.
И на сей непонятной ноте короткая беседа завершилась. Радислав пожелал мне «спокойного утра» и заснул, едва устроившись на лежанке.
Я осталась в одиночестве. Очистила котелок с помощью чар, развернула карту дорог и придавила её уголки камешками.
Вчера мы находились здесь. Ноготь уткнулся в восточную часть. По Торговому тракту путь займет день-другой. Палец прочертил линию от точки с надписью «Выгодск» до примерной остановки. Чуть помедлив, добрался до участка, где придется оставить широкую дорогу и съехать к тропинкам. После — в лес. И напоследок — к болоту. Его зеленоватая клякса образовалась около западного края страны. За болотом находились лишь высоченные Пограничные горы, которые оправдывали название, потому как проводили граничную полосу с варренской Галаэйей.
О принадлежности данных гор к какому-либо государству столетиями спорили жадноватые соседи, но в итоге те плюнули на высоченную гряду камней, начисто лишенную полезных ископаемых, и щедрым жестом вручили их нам. Правитель Рустии старательно размышлял, что делать со свалившимся на него «подарком», да так и не определился. Работы в горах не ведутся — добывать нечего, — посему огромное множество пещер остаются неизученными, а народ не особо рвется в первопроходцы. Всякий знает, насколько неблагодарное это занятие, ведь из пяти ушедших добровольцев хорошо, если вернется хотя бы полтора.
Меня всегда манила таинственность остроконечных шпилей, впивающихся в облака. Казалось, будто тучи зацепились за макушки гор и силятся слезть с них. Я мечтала побывать там, побродить среди узких дорожек и забраться наверх, чтобы насладиться высотой. Увидеть всю страну, кажущуюся оттуда рассыпанными крупинками городов, лесов, озер. Но ведьма твердила, что мне там не место, запрещала приближаться к горам и грозилась проклятьем за ослушание приказа. Она всегда исполняла обещания, и я оставила грезы о подъеме ввысь.
Воспоминания накатили тяжелой волной.
Нет, ну как завести разговор с ней? «Здравствуй, познакомься с охотником на ведьм и ненавистным тебе представителем варренов»? Я представила, как в тусклых сероватых глазах учительницы вспыхивает жадный огонь. Я не смогу противостоять ей, а ребята — защититься. Нет. Она не узнает, кто пришел со мной. Невелика проблема: пойду одна.
Мужчины бесстыдно дрыхли. Скучающая женщина, перелопатив сумки, перебрав вещи и выбросив всякую ерунду из кармашков, страдала да придумывала коварный план побудки негодников.
Заворочался Лис. Я взяла камушек размером с ноготь и, высунув от сосредоточенности язык, прицелилась. Камень ударил по лбу. Лис подскочил на лежанке.
— О, — бесхитростно восхитилась я, — не спишь?
— Видимо, нет. — Варрен уселся рядом с шипящим пламенем. — А не легче ли было позвать?
— Будить спящего? Да ты за изверга меня держишь?!
Я неискренне возмутилась, но Лис болтовней не проникся.
— Ну-ну. В следующий раз я тоже в тебя чем-нибудь кину. Непременно мертвым и облезлым.
Угроза могла бы напугать, если б варрен частенько не обещал придушить меня, обезглавить и закопать заживо.
Лис принюхался к блестящему чистотой котелку и почесал затылок.
— Поесть нечего?
— Осталась щепотка крупы.
— Крупа — не каша, — глубокомысленно заметил друг. — Её бы ещё приготовить.
И он, перехватив котелок, направился к реке. Когда вернулся, я залебезила:
— Ой, неужели ты приготовишь обед? — Ресницы восторженно захлопали. — Ой, да не мучился бы.
— Могу передать данную честь тебе. — Лис с язвительной улыбкой выдал остатки пшенки.
Я зарделась и помотала волосами.
— Моя ты хозяюшка. — Варрен попытался потеребить меня за щеку, но я успела увернуться и отвесить расшалившемуся другу увесистый подзатыльник. — Поговорим о насущном?
— О чем?
— Например, расскажи, откуда у тебя поистине безумное мышление?
Я не знала, что и думать: то ли мне отвесили тонкий комплимент, то ли банально оскорбили.
— М?
— Начнем вот с чего: каким образом ты докумекала, что огромные крысы из погреба боялись крика? Это лишено здравого смысла! И не лезь в кашу!
Я подула на обожженный палец.
— Та ситуация вполне объяснима. При первой встрече с ними я испугалась, вот и завопила. Помогло ведь.
— Мне не понять.
— Тебе и не обязательно — просто следуй. — В голосе появились знакомые, радиславины, нотки. — Что не устраивает?
— Он. — Друг ткнул на Радислава.
Тот пробубнил что-то во сне и перевернулся на живот. Мужчина не выглядел хмурым охотником и великолепным наездником. Скорее — уставшим человеком, который впервые за долгое время смог подремать.
Спящий человек бесконечно интересен. Он не только беззащитен внешне, но и приоткрывает свой характер. Я, например, считала себя этакой притомившейся красавицей с гобеленов, пока не узнала от Лиса, как люблю пускать слюни и обиженно сопеть, о чем-то вещая собственным сновидениям.
Охотник и во сне умудрялся нервничать. Он был напряжен. Недовольно кривил губы.
— Ты имеешь что-то против Радислава?
— Для чего ты потащила его с нами? — вкрадчиво полюбопытствовал Лис. — Ему на роду сказано убить тебя, ведьму, любым доступным способом.
— О, ты преувеличиваешь. — Моя уверенность потонула в озлобленном взоре собеседника.
— Слава, бес тебя подери! С таким не шутят!
— Про тебя тоже говорили: «Плохо смотрит», — парировала я.
В каше, к моему стыду, не оказалось ни мушек, ни песка или камешков, ни палой листвы. Идеально посоленная рассыпчатая крупа. Ее хватило ложек на семь, а дальше я горько посасывала ложку и подумывала, не облизать ли котелок.
Лис, прожевав, продолжил:
— И не зря говорили. Но я сдался из-за дружбы и… камня, — вынужденно согласился варрен. — А кто знает, что возомнил охотник? У него нет причин доверять тебе.
— Не забывай, я — чародейка.
— Не забывай, — передразнил Лис, — меч у горла действеннее любой волшбы, хоть по книге, хоть на крови. А уж о твоих навыках в бытовых чарах давно нужно всплакнуть да закопать их, чтоб не разлагались у всех на виду.
Я бы поспорила, но слишком правильно звучали его речи.
— Кстати, — не унимался друг — он говорил тихо, но разборчиво; так, чтобы въедаться под кожу, — если уж мы завели речь о волшбе. Если тебя поранит кто-то другой, то темные способности откроются?
— Нет.
— Тогда почему после встречи чернокнижницей Радислав утверждал, будто ты вся дышала тьмой?
— Неправильно рассуждаешь. Ведьма и не думала пустить мне кровь. — Я дотронулась до перевязанной ноги, и во вспухшей голени отдалось покалыванием; рана-то зажила, но ощущения остались. — Я сама плюхнулась на штырь. Вроде как добровольно порезалась, раз уж не сумела устоять на ногах. И могла обратить кровь в чары. Но не успела.
Припомнился давний случай с шишигами. Если б их предводительница не порезала меня когтём, а я — не расковыряла свежую рану, то не видать нам спасения как своей макушки.
— Бестолковая система. Если я изрежу тебя в капусту — ничего не произойдет, но если ты упадешь и разобьешь нос, то сможешь перебить половину Рустии. Бредятина.
Я возмущенно шикнула:
— Нет, я всё понимаю, но что ты бурчишь по пустякам? Ведьмовские законы придумали до меня. А ты вечно всем недоволен: выжили в схватке с крысами — плохо. «Победили» ведьму — глупо. Пригласили лишний клинок — отвратительно.
— Принесет ли он нам пользу.
— Волнуешься обо мне? — Я пристально взглянула в черные глаза Лиса.
— Нет… — Он сцепил зубы. — Да, бес тебя подери, да!
— Из-за браслета?
— Нет! Не совсем. Ты — первый человек, готовый пойти ради меня на жертву. Я не отрицаю, что получи мы выгоду из камня, ты не останешься без вознаграждения. Но идешь ведь просто так, без жажды наживы. Я молчу уже про то, что одна ты способна остаться с типом, который едва не угрохал тебя дважды. И я беспокоюсь, потому что не уберегу твою наивную голову от всех глупых поступков и нехороших людей.
— А заодно ревнуешь?
Меня начал душить дикий хохот. Он не вырывался за пределы насмешливо изогнутых губ, но рокотал внутри.
— Ревную, — сдался Лис. — Друга к опасному охотнику. Пусть он только попробует коснуться тебя. Хотя бы пальцем. Я буду за ним наблюдать, учти.
Я оглянулась на дремлющего мужчину и сморщила лоб.
Выверенные схемы рушатся первыми. И следить за Радиславом бесполезно. Захочет — придушит во сне. Но зачем ему спасать меня в Выгодске? Скинул бы с лошади и добил на законных основаниях. Нет, он предпочел помочь и остаться. О чем-то подобные поступки да говорят.
Ситуация усложнялась ещё и тем, что я не знала: считается ли жертвой тот, кто готов отдать многое за касание палача?
Как разобраться в собственных переживаниях? Романтики бы ответили: «Слушай зов сердца». Одна крестьянка, выпив браги, говаривала: «Незачем гадать, всё просто: любишь того, от кого родила; ненавидишь ту, что забрала лучшего мужчину; а завидуешь всем, особенно — себе».
А если чувств и вовсе нет? Например, у большинства варренов отсутствует понятие «любви»: женщина, способная выносить и родить здорового наследника, почитается мужем как богиня. От той, чей ребенок не дожил до года или умер при родах, мужчине разрешено уйти. Никто его не осудит. И выбирают они жен не за красоту или ум, а по округлости бедер и отсутствию болезней.
Но переживания есть. Они заперты внутри и стремятся вырваться из груди, воспользовавшись малейшей лазейкой. Не любовь, но что-то гаденькое, опутывающее тугими плетями и мешающее дышать.
Проснувшийся Радислав прервал нашу с Лисом беседу. Он наскоро перекусил запрятанным ломтем хлеба да коротко уточнил, какова конечная точка путешествия.
Услышав о болотах, охотник удивился.
— Черные топи? Какой друг станет жить там? Насколько я помню, в близлежащих деревеньках, кроме безумцев-селян, верящих в то, что ими правят нечистые, никого и нет…
— А сам как думаешь, кто бы мог поселиться на болоте?
— Замечательно. — Мужчина раздосадовано ударил по сумке. — Ехать с ведьмой к ведьме! Куда я качусь?
— Ко мне, — обнадежила я, дергая за поводья Тучки. — В преисподнюю. Достаточно болтовни, поехали.
Вскоре, преодолев старую полосу препятствий: пней, корней и нежелания лошадей двигаться, — мы вернулись на знакомый тракт.
Изредка навстречу попадались нагруженные до краев повозки, возглавляемые улыбчивыми торговцами. Правда, те мрачнели, завидев нашу разномастную шайку. Причем я выглядела как плененная чернявыми злодеями дева — неописуемая печаль на морде превращала меня из зачинщика в страдалицу.
Это и сыграло злую шутку.
К вечеру первого дня, когда солнце почти скрылось за крутым поворотом, с нами поравнялся мужик на загнанной светлой лошадке. Мужик отличался особой пухлостью и округлостью: надутые губы, нос пяточком, глаза размером в полблюдца; лошадка — изнеможенностью и безмерной тоской на морде. Он, прокашлявшись, громогласно потребовал остановиться, на что Лис любезно попросил его пойти к бесам.
Уходить защитник не собирался. Взъерошил последние волосинки на блестящей лысиной макушке и завопил:
— От благочестивых путников я услышал, дескать, вы истязаете девушку! Отпустите её, нелюди! Именем меня, первого стража, Ерша, приказываю вам!
— Ерша? — борясь со смехом, переспросила я.
— Ты не обязана подчиняться им, дива! — по-своему понял Ерш. — Я спасу тебя.
— Спаси, милок, спаси! — заголосила я, пихая Лиса под лопатки — чтоб прибавил скорости.
Варрен подчинился немой просьбе, и его конь стрелой полетел по пустой дороге. Радиславин Ворон нагнал нас, а несчастная кобылка, подгоняемая дружинником, локтя на три отставала от молодых выносливых скакунов.
Изредка слышались вопли Ерша, но им никто не внимал, и тогда «спаситель» нашел другой способ. Защитник спешился. Мы замедлились, словно в насмешку над его поражением. Но только я выдохнула спокойно, как в наше направление полетел камень. По моему многострадальному затылку он и попал.
Меня накрыла волна праведного гнева. После тот сменился неправедным, чужеродным.
— Стоять! — Я дернула Лиса за край рубашки.
Мужчины остановились. Под победоносную улыбку Ерша я самостоятельно спрыгнула с Тучки, отправив дружиннику столь добрейший оскал, что щеки онемели.
Затылок ныл тупой болью. На нем нашлась рассеченная ранка, из которой слабо сочилась кровь. Что ж, так лучше.
В тот момент зрение затуманилось, смягчились краски заката, а тело наполнила злоба; кости начало ломить. Лицо исказила гримаса ненависти.
Страж отшатнулся.
Ярость. Горячность, стоящая комом у горла. Я перестала подчиняться себе. Гнев окутал легкие плотным, будто колючая шаль, туманом. То волшба взяла кровавую плату за пользование ею.
Внезапно Ерш заверещал и слетел с ног. Его лошадь покачнулась, заржала и понеслась прочь, не разбирая пути, подгоняемая сгущающейся в воздухе теменью.
— Слава!
Лис спрыгнул с Тучки.
Слух обострился. Я различала стук сердца обидчика. Частый, сбитый, дрожащий.
Ударившийся спиной дружинник застонал и попробовал отползти. Я направилась к нему, представляя, как разделаюсь с ним, изничтожу да упьюсь трусостью.
В следующий миг я лежала, прижатая к земле сильной рукой.
— Отпусти! — незнакомым голосом ревела я, пытаясь скинуть нависшего тенью охотника.
— Ни за что, — отчеканил он.
Я почти столкнула с себя Радислава, ударив его по животу коленом, и мы, сплетаясь в причудливую фигуру, покатились к обочине. Ненависть придавала мощи, но натренированный охотник сумел одержать победу.
Тогда я зажмурилась. Явственно представила, как мужчина начинает истекать кровью. С его рта слетает кровавая пена. В глазах лопаются сосуды. Распухает язык, белеют щеки. Он ловит воздух, хрипит, но его душит кровавый кашель.
Внутри что-то ёкнуло от ужаса. Картинка размылась.
Темнота сжигала внутренности, лизала огненным дыханием кости. Дикий страх застыл в глазах. Стремясь забыться, я стиснула зубы, а затем и вовсе прикусила губу. Радислав выглядел скорее растерянным, нежели испуганным, и не переставал придавливать локтем грудь.
Я пыталась забыться, стереть любые мысли о расправе. Иначе они принесут непоправимый вред.
Очередной удар неистовства по вискам. Челюсть одеревенела. Если сжать зубы чуточку сильнее, то под натиском клыков губа треснет. Потечет кровь — откроется второй источник для тьмы, потому как царапина на затылке затягивалась под действием всё той же черной волшбы. Чары заживляли раны, делали тело выносливее.
Радислав тоже это понимал. Он, оглядев запачканные песком ладони, рявкнул:
— Бес тебя побери! Держись.
Случилось вовсе негаданное.
Напряженное лицо охотника склонилось надо мной, и когда я попыталась вздохнуть, часто вбирая горячий воздух, он бесцеремонно прижался губами к моим. Его зубы аккуратно прикусили мою нижнюю губу — совсем нежно, чтобы не поранить, но и не дать возможности отстраниться, — а я, переставая управлять собой, сжала в ответ его губу с той силой, с которой чуть не прокусила свою.
Радислав навалился на меня всем своим весом, придавил мои ладони. И хоть охотник испытывал боль, но стойко не позволял окончиться этому жутковатому «поцелую».
По щекам текли слезы: в них смешались и гнев, и испуг, и непонимание. Легкие рвало от раздирающей черноты.
Огонь затухал; после него горло будто забилось пеплом. Я закашлялась, и Радислав нерешительно отпустил меня, напоследок легонько мазнув нижней, прокушенной, губой по моей верхней.
И на сей непонятной ноте короткая беседа завершилась. Радислав пожелал мне «спокойного утра» и заснул, едва устроившись на лежанке.
Я осталась в одиночестве. Очистила котелок с помощью чар, развернула карту дорог и придавила её уголки камешками.
Вчера мы находились здесь. Ноготь уткнулся в восточную часть. По Торговому тракту путь займет день-другой. Палец прочертил линию от точки с надписью «Выгодск» до примерной остановки. Чуть помедлив, добрался до участка, где придется оставить широкую дорогу и съехать к тропинкам. После — в лес. И напоследок — к болоту. Его зеленоватая клякса образовалась около западного края страны. За болотом находились лишь высоченные Пограничные горы, которые оправдывали название, потому как проводили граничную полосу с варренской Галаэйей.
О принадлежности данных гор к какому-либо государству столетиями спорили жадноватые соседи, но в итоге те плюнули на высоченную гряду камней, начисто лишенную полезных ископаемых, и щедрым жестом вручили их нам. Правитель Рустии старательно размышлял, что делать со свалившимся на него «подарком», да так и не определился. Работы в горах не ведутся — добывать нечего, — посему огромное множество пещер остаются неизученными, а народ не особо рвется в первопроходцы. Всякий знает, насколько неблагодарное это занятие, ведь из пяти ушедших добровольцев хорошо, если вернется хотя бы полтора.
Меня всегда манила таинственность остроконечных шпилей, впивающихся в облака. Казалось, будто тучи зацепились за макушки гор и силятся слезть с них. Я мечтала побывать там, побродить среди узких дорожек и забраться наверх, чтобы насладиться высотой. Увидеть всю страну, кажущуюся оттуда рассыпанными крупинками городов, лесов, озер. Но ведьма твердила, что мне там не место, запрещала приближаться к горам и грозилась проклятьем за ослушание приказа. Она всегда исполняла обещания, и я оставила грезы о подъеме ввысь.
Воспоминания накатили тяжелой волной.
Нет, ну как завести разговор с ней? «Здравствуй, познакомься с охотником на ведьм и ненавистным тебе представителем варренов»? Я представила, как в тусклых сероватых глазах учительницы вспыхивает жадный огонь. Я не смогу противостоять ей, а ребята — защититься. Нет. Она не узнает, кто пришел со мной. Невелика проблема: пойду одна.
Мужчины бесстыдно дрыхли. Скучающая женщина, перелопатив сумки, перебрав вещи и выбросив всякую ерунду из кармашков, страдала да придумывала коварный план побудки негодников.
Заворочался Лис. Я взяла камушек размером с ноготь и, высунув от сосредоточенности язык, прицелилась. Камень ударил по лбу. Лис подскочил на лежанке.
— О, — бесхитростно восхитилась я, — не спишь?
— Видимо, нет. — Варрен уселся рядом с шипящим пламенем. — А не легче ли было позвать?
— Будить спящего? Да ты за изверга меня держишь?!
Я неискренне возмутилась, но Лис болтовней не проникся.
— Ну-ну. В следующий раз я тоже в тебя чем-нибудь кину. Непременно мертвым и облезлым.
Угроза могла бы напугать, если б варрен частенько не обещал придушить меня, обезглавить и закопать заживо.
Лис принюхался к блестящему чистотой котелку и почесал затылок.
— Поесть нечего?
— Осталась щепотка крупы.
— Крупа — не каша, — глубокомысленно заметил друг. — Её бы ещё приготовить.
И он, перехватив котелок, направился к реке. Когда вернулся, я залебезила:
— Ой, неужели ты приготовишь обед? — Ресницы восторженно захлопали. — Ой, да не мучился бы.
— Могу передать данную честь тебе. — Лис с язвительной улыбкой выдал остатки пшенки.
Я зарделась и помотала волосами.
— Моя ты хозяюшка. — Варрен попытался потеребить меня за щеку, но я успела увернуться и отвесить расшалившемуся другу увесистый подзатыльник. — Поговорим о насущном?
— О чем?
— Например, расскажи, откуда у тебя поистине безумное мышление?
Я не знала, что и думать: то ли мне отвесили тонкий комплимент, то ли банально оскорбили.
— М?
— Начнем вот с чего: каким образом ты докумекала, что огромные крысы из погреба боялись крика? Это лишено здравого смысла! И не лезь в кашу!
Я подула на обожженный палец.
— Та ситуация вполне объяснима. При первой встрече с ними я испугалась, вот и завопила. Помогло ведь.
— Мне не понять.
— Тебе и не обязательно — просто следуй. — В голосе появились знакомые, радиславины, нотки. — Что не устраивает?
— Он. — Друг ткнул на Радислава.
Тот пробубнил что-то во сне и перевернулся на живот. Мужчина не выглядел хмурым охотником и великолепным наездником. Скорее — уставшим человеком, который впервые за долгое время смог подремать.
Спящий человек бесконечно интересен. Он не только беззащитен внешне, но и приоткрывает свой характер. Я, например, считала себя этакой притомившейся красавицей с гобеленов, пока не узнала от Лиса, как люблю пускать слюни и обиженно сопеть, о чем-то вещая собственным сновидениям.
Охотник и во сне умудрялся нервничать. Он был напряжен. Недовольно кривил губы.
— Ты имеешь что-то против Радислава?
— Для чего ты потащила его с нами? — вкрадчиво полюбопытствовал Лис. — Ему на роду сказано убить тебя, ведьму, любым доступным способом.
— О, ты преувеличиваешь. — Моя уверенность потонула в озлобленном взоре собеседника.
— Слава, бес тебя подери! С таким не шутят!
— Про тебя тоже говорили: «Плохо смотрит», — парировала я.
В каше, к моему стыду, не оказалось ни мушек, ни песка или камешков, ни палой листвы. Идеально посоленная рассыпчатая крупа. Ее хватило ложек на семь, а дальше я горько посасывала ложку и подумывала, не облизать ли котелок.
Лис, прожевав, продолжил:
— И не зря говорили. Но я сдался из-за дружбы и… камня, — вынужденно согласился варрен. — А кто знает, что возомнил охотник? У него нет причин доверять тебе.
— Не забывай, я — чародейка.
— Не забывай, — передразнил Лис, — меч у горла действеннее любой волшбы, хоть по книге, хоть на крови. А уж о твоих навыках в бытовых чарах давно нужно всплакнуть да закопать их, чтоб не разлагались у всех на виду.
Я бы поспорила, но слишком правильно звучали его речи.
— Кстати, — не унимался друг — он говорил тихо, но разборчиво; так, чтобы въедаться под кожу, — если уж мы завели речь о волшбе. Если тебя поранит кто-то другой, то темные способности откроются?
— Нет.
— Тогда почему после встречи чернокнижницей Радислав утверждал, будто ты вся дышала тьмой?
— Неправильно рассуждаешь. Ведьма и не думала пустить мне кровь. — Я дотронулась до перевязанной ноги, и во вспухшей голени отдалось покалыванием; рана-то зажила, но ощущения остались. — Я сама плюхнулась на штырь. Вроде как добровольно порезалась, раз уж не сумела устоять на ногах. И могла обратить кровь в чары. Но не успела.
Припомнился давний случай с шишигами. Если б их предводительница не порезала меня когтём, а я — не расковыряла свежую рану, то не видать нам спасения как своей макушки.
— Бестолковая система. Если я изрежу тебя в капусту — ничего не произойдет, но если ты упадешь и разобьешь нос, то сможешь перебить половину Рустии. Бредятина.
Я возмущенно шикнула:
— Нет, я всё понимаю, но что ты бурчишь по пустякам? Ведьмовские законы придумали до меня. А ты вечно всем недоволен: выжили в схватке с крысами — плохо. «Победили» ведьму — глупо. Пригласили лишний клинок — отвратительно.
— Принесет ли он нам пользу.
— Волнуешься обо мне? — Я пристально взглянула в черные глаза Лиса.
— Нет… — Он сцепил зубы. — Да, бес тебя подери, да!
— Из-за браслета?
— Нет! Не совсем. Ты — первый человек, готовый пойти ради меня на жертву. Я не отрицаю, что получи мы выгоду из камня, ты не останешься без вознаграждения. Но идешь ведь просто так, без жажды наживы. Я молчу уже про то, что одна ты способна остаться с типом, который едва не угрохал тебя дважды. И я беспокоюсь, потому что не уберегу твою наивную голову от всех глупых поступков и нехороших людей.
— А заодно ревнуешь?
Меня начал душить дикий хохот. Он не вырывался за пределы насмешливо изогнутых губ, но рокотал внутри.
— Ревную, — сдался Лис. — Друга к опасному охотнику. Пусть он только попробует коснуться тебя. Хотя бы пальцем. Я буду за ним наблюдать, учти.
Я оглянулась на дремлющего мужчину и сморщила лоб.
Выверенные схемы рушатся первыми. И следить за Радиславом бесполезно. Захочет — придушит во сне. Но зачем ему спасать меня в Выгодске? Скинул бы с лошади и добил на законных основаниях. Нет, он предпочел помочь и остаться. О чем-то подобные поступки да говорят.
Ситуация усложнялась ещё и тем, что я не знала: считается ли жертвой тот, кто готов отдать многое за касание палача?
Глава 8. Пункт восьмой. Знайте, ведьме не ведомо сострадание; не поддавайтесь на её лживые уговоры.
Как разобраться в собственных переживаниях? Романтики бы ответили: «Слушай зов сердца». Одна крестьянка, выпив браги, говаривала: «Незачем гадать, всё просто: любишь того, от кого родила; ненавидишь ту, что забрала лучшего мужчину; а завидуешь всем, особенно — себе».
А если чувств и вовсе нет? Например, у большинства варренов отсутствует понятие «любви»: женщина, способная выносить и родить здорового наследника, почитается мужем как богиня. От той, чей ребенок не дожил до года или умер при родах, мужчине разрешено уйти. Никто его не осудит. И выбирают они жен не за красоту или ум, а по округлости бедер и отсутствию болезней.
Но переживания есть. Они заперты внутри и стремятся вырваться из груди, воспользовавшись малейшей лазейкой. Не любовь, но что-то гаденькое, опутывающее тугими плетями и мешающее дышать.
Проснувшийся Радислав прервал нашу с Лисом беседу. Он наскоро перекусил запрятанным ломтем хлеба да коротко уточнил, какова конечная точка путешествия.
Услышав о болотах, охотник удивился.
— Черные топи? Какой друг станет жить там? Насколько я помню, в близлежащих деревеньках, кроме безумцев-селян, верящих в то, что ими правят нечистые, никого и нет…
— А сам как думаешь, кто бы мог поселиться на болоте?
— Замечательно. — Мужчина раздосадовано ударил по сумке. — Ехать с ведьмой к ведьме! Куда я качусь?
— Ко мне, — обнадежила я, дергая за поводья Тучки. — В преисподнюю. Достаточно болтовни, поехали.
Вскоре, преодолев старую полосу препятствий: пней, корней и нежелания лошадей двигаться, — мы вернулись на знакомый тракт.
Изредка навстречу попадались нагруженные до краев повозки, возглавляемые улыбчивыми торговцами. Правда, те мрачнели, завидев нашу разномастную шайку. Причем я выглядела как плененная чернявыми злодеями дева — неописуемая печаль на морде превращала меня из зачинщика в страдалицу.
Это и сыграло злую шутку.
К вечеру первого дня, когда солнце почти скрылось за крутым поворотом, с нами поравнялся мужик на загнанной светлой лошадке. Мужик отличался особой пухлостью и округлостью: надутые губы, нос пяточком, глаза размером в полблюдца; лошадка — изнеможенностью и безмерной тоской на морде. Он, прокашлявшись, громогласно потребовал остановиться, на что Лис любезно попросил его пойти к бесам.
Уходить защитник не собирался. Взъерошил последние волосинки на блестящей лысиной макушке и завопил:
— От благочестивых путников я услышал, дескать, вы истязаете девушку! Отпустите её, нелюди! Именем меня, первого стража, Ерша, приказываю вам!
— Ерша? — борясь со смехом, переспросила я.
— Ты не обязана подчиняться им, дива! — по-своему понял Ерш. — Я спасу тебя.
— Спаси, милок, спаси! — заголосила я, пихая Лиса под лопатки — чтоб прибавил скорости.
Варрен подчинился немой просьбе, и его конь стрелой полетел по пустой дороге. Радиславин Ворон нагнал нас, а несчастная кобылка, подгоняемая дружинником, локтя на три отставала от молодых выносливых скакунов.
Изредка слышались вопли Ерша, но им никто не внимал, и тогда «спаситель» нашел другой способ. Защитник спешился. Мы замедлились, словно в насмешку над его поражением. Но только я выдохнула спокойно, как в наше направление полетел камень. По моему многострадальному затылку он и попал.
Меня накрыла волна праведного гнева. После тот сменился неправедным, чужеродным.
— Стоять! — Я дернула Лиса за край рубашки.
Мужчины остановились. Под победоносную улыбку Ерша я самостоятельно спрыгнула с Тучки, отправив дружиннику столь добрейший оскал, что щеки онемели.
Затылок ныл тупой болью. На нем нашлась рассеченная ранка, из которой слабо сочилась кровь. Что ж, так лучше.
В тот момент зрение затуманилось, смягчились краски заката, а тело наполнила злоба; кости начало ломить. Лицо исказила гримаса ненависти.
Страж отшатнулся.
Ярость. Горячность, стоящая комом у горла. Я перестала подчиняться себе. Гнев окутал легкие плотным, будто колючая шаль, туманом. То волшба взяла кровавую плату за пользование ею.
Внезапно Ерш заверещал и слетел с ног. Его лошадь покачнулась, заржала и понеслась прочь, не разбирая пути, подгоняемая сгущающейся в воздухе теменью.
— Слава!
Лис спрыгнул с Тучки.
Слух обострился. Я различала стук сердца обидчика. Частый, сбитый, дрожащий.
Ударившийся спиной дружинник застонал и попробовал отползти. Я направилась к нему, представляя, как разделаюсь с ним, изничтожу да упьюсь трусостью.
В следующий миг я лежала, прижатая к земле сильной рукой.
— Отпусти! — незнакомым голосом ревела я, пытаясь скинуть нависшего тенью охотника.
— Ни за что, — отчеканил он.
Я почти столкнула с себя Радислава, ударив его по животу коленом, и мы, сплетаясь в причудливую фигуру, покатились к обочине. Ненависть придавала мощи, но натренированный охотник сумел одержать победу.
Тогда я зажмурилась. Явственно представила, как мужчина начинает истекать кровью. С его рта слетает кровавая пена. В глазах лопаются сосуды. Распухает язык, белеют щеки. Он ловит воздух, хрипит, но его душит кровавый кашель.
Внутри что-то ёкнуло от ужаса. Картинка размылась.
Темнота сжигала внутренности, лизала огненным дыханием кости. Дикий страх застыл в глазах. Стремясь забыться, я стиснула зубы, а затем и вовсе прикусила губу. Радислав выглядел скорее растерянным, нежели испуганным, и не переставал придавливать локтем грудь.
Я пыталась забыться, стереть любые мысли о расправе. Иначе они принесут непоправимый вред.
Очередной удар неистовства по вискам. Челюсть одеревенела. Если сжать зубы чуточку сильнее, то под натиском клыков губа треснет. Потечет кровь — откроется второй источник для тьмы, потому как царапина на затылке затягивалась под действием всё той же черной волшбы. Чары заживляли раны, делали тело выносливее.
Радислав тоже это понимал. Он, оглядев запачканные песком ладони, рявкнул:
— Бес тебя побери! Держись.
Случилось вовсе негаданное.
Напряженное лицо охотника склонилось надо мной, и когда я попыталась вздохнуть, часто вбирая горячий воздух, он бесцеремонно прижался губами к моим. Его зубы аккуратно прикусили мою нижнюю губу — совсем нежно, чтобы не поранить, но и не дать возможности отстраниться, — а я, переставая управлять собой, сжала в ответ его губу с той силой, с которой чуть не прокусила свою.
Радислав навалился на меня всем своим весом, придавил мои ладони. И хоть охотник испытывал боль, но стойко не позволял окончиться этому жутковатому «поцелую».
По щекам текли слезы: в них смешались и гнев, и испуг, и непонимание. Легкие рвало от раздирающей черноты.
Огонь затухал; после него горло будто забилось пеплом. Я закашлялась, и Радислав нерешительно отпустил меня, напоследок легонько мазнув нижней, прокушенной, губой по моей верхней.
