Пауза. Изнеможение. Багряная влага льётся в кубки. Примерно на треть.
– За тебя, крошка!
Приподняла кубок, радуясь, что он не полон. Руки дрожат так, что расплескала бы половину. Поднесла к губам. Наблюдаю поверх кромки. Один глоток, и кубок отставлен в сторону. Повторяю за гостеприимным хозяином. Хорошее вино. Живой виноград. Тигрица мурчит и потягивается…
– Подумать только! В таком возрасте сохранить полнейшую невинность.
Смотрю на улыбающегося Гада, – всё-таки надо его упокоить. Что значит "в таком возрасте"?!!
– Я не о девственности, крошка. Тебе пришлось быть военной добычей?
– Типа того. – Не хочу вспоминать. Перспектива возвращения в ласковые руки Сэ вызывает неприятие.
– Не буду лезть в твои дела. Ты уже в состоянии сама разобраться.
– Ты ещё и мысли читаешь?
– Зачем? Я читаю тебя. Как и ты читала меня. Просто ты не умеешь осознать прочитанное.
И тут мне в голову пришла мысль, что повторение мать учения. Стараясь не краснеть, уповаю на то, что это мысль тигрицы. Но когда наисветлейший утащил меня в мои покои, я не возражала. И то сказать, – надо же мне учиться? Мадам Тереса помогла с теорией, настало время и для практических занятий.
Танец с веером произвёл впечатление. Прижимая меня к груди, пока успокаивалось бешено колотящееся сердце, наисветлейший прошептал, улыбаясь:
– С таким талантом тебе обеспечена работа в любом из борделей, крошка.
Рассмеялась в ответ:
– Приятно получить похвалу от истинного ценителя.
Нам было очень легко вместе. Эмпатия ли тому виной? Скорее, отсутствие взаимных требований. Нам ничего друг от друга не надо, и мы можем подарить друг другу немного радости. Ощущаю себя на каникулах, а Гад просто радуется жизни. Кстати, кое-что подлежит уточнению.
– У меня были основания считать, что после сорока дней вернуть душу в тело невозможно. Поднимается просто тело. Без души и без мозгов. Как тебе удалось…
– Кто из нас некромант, крошка? Считай, что это исключение подтверждающее правило.
Вспомнила, что Толию тоже удалось сохранить душу и разум. Может, причина не в ритуале, а потому что он был эмпатом? Тряхнула головой, отбрасывая лишние мысли. Просканировала наисветлейшего на предмет "жизни". Нндаа… чтобы его убить надо очень и очень постараться. Вероятно, вся сила, неистраченная на взлом антинекромантских запоров, впиталась в него. Если бы я не знала, что он вышел из гробницы, то и не подумала бы, что он мёртв. Точнее, – был мёртв.
– Ты поможешь мне освоиться с эмпатией?
– Крошка, я дал тебе совет. Работай. С людьми работать легче, чем с "материальными" – издевательская улыбка (ууу, Гад!) – предметами. Принцип тот же: слушай и воздействуй. Завтра я подгоню тебе пару-тройку человек, для отработки навыков.
Опять сумасшедший поцелуй, и наисветлейший меня покинул.
Поковыляла в удобства. Вместо ванной комнаты небольшой бассейн нежно-розового мрамора. Залегла в воду. Надо расслабиться. Вид в зеркале меня ужаснул. Утверждение, что настоящий секс, как и настоящая истерика, губителен для женской красоты, совершенно справедливо. Под глазами круги, как у коалы, губы как лепёшки, лицо осунувшееся, руки и ноги дрожат… Зато тигрица довольна. Мурчит, скотина полосатая.
А, может быть, Наидобрейшего разгневало падение моего облико-морале?..
Красавчик Лаки был разгневан до такой степени, что вкупе с наисветлейшим Гадом уничтожил и город. Город мне не жаль, а Гада я ему ещё припомню! Не ты поднимал, не тебе и упокаивать. Отец Иаков ограничился укоризненным: "Лаки, мой мальчик, следует лучше себя контролировать". А я, взбесившись, натравила на красавца стаю динозавров. Динозавров Лаки тоже истребил. Сплошной геноцид по территориальному признаку.
После этой моей мысли высокие лорды развеселились. Наидобрейший перенёс нас к себе в гарем и устроил разбор полётов.
– Тебе было недостаточно внимания?
Как это я так отвлеклась, что не заметила появления Лаки?.. В тёмно-синих глазах сверкают молнии, губы кривятся в улыбке. Машинально определила, каких точек надо коснуться, чтобы переломать любезному другу кости. Затронуто не только чувство собственности, но ещё и "статус самца". А это, похоже, серьёзно.
Выдираюсь из сильных рук, уворачиваясь от настойчивых ласк. Лорда Руфуса на помощь звать не буду. Наидобрейший, конечно, поможет. Только не знаю кому. И почему красавчик Лаки, подобно Сэ, думает, что ему удастся пробудить во мне самку?.. для этого надо совсем другое…
– Что же? – Музыкальные пальцы сплетают на моём теле сеть с узлами в самых чувствительных точках. Технология освоена в совершенстве. Ну и что из этого? Да ничего! Я всё это имею с Сэ. Практически, каждую ночь.
– У тебя нет права настаивать на близости.
– Настаивать? – Меня одарили сверкающей улыбкой, и…
– И даже это ещё не настойчивость.
Ласки закончились, начинается явное насилие. Интересно, что тогда воспитанник лорда Руфуса подразумевает под настойчивостью?
Нет, я не "сложила руки". Я, всё-таки, квалифицированный мастер боли. Поэтому, ещё трепыхаюсь какое-то время. Но у лорда очень высокий болевой порог, укреплённый злостью. Тогда я привычно абстрагируюсь, – "раньше сядешь, раньше выйдешь". Потом приму ванну, и выброшу из головы этот эпизод. Лаки тут же отстранился, убрав руки.
– Извини, Тигра. Сорвался. Я не беру женщин силой. Никогда. – Безупречно вежливая улыбка. Дистанция восстановлена на длину руки (не моей, а Лаки).
– Не стоит беспокоиться, лорд. – Пожимаю плечами. Всё равно это любезность по-обязанности, так что, я не таю от счастья.
Внимательный взгляд тёмно-синих глаз. Решительное
– Всё равно, извини.
Лорд пропал в радуге. Вот поэтому, я и не ощутила его появления. Что ж… красавчик Лаки владеет собой даже в ярости. И… второе извинение было искренним. Это плюс.
Меня ощутимо потряхивает от нервного напряжения. Начинаю дыхательные упражнения. Успокоившись, отправляюсь отдыхать. Если бы я сразу прошла в свои покои, Лаки не появился бы. Гаремный дом, остаётся гаремным домом. А во внутренний дворик лорд Руфус его сам допустил. Впрочем, тогда лорд копил бы злость, и во что бы она вылилась для меня в итоге, – неизвестно. Так что, всё к лучшему.
Злобно сижу над горстью песка, секунду назад бывшей обломком хризоберилла. Не хватает контроля. Решила, всё-таки, тренироваться на кристаллах, ибо они требуют ювелирной точности дозирования эмпатии. С людьми легко. Равно как и с растениями и животными. А вот камни… Аморфные и жемчуг поддаются легче. Жемчуг и янтарь вообще благодарно впитывают эмпатию. Лорд Руфус был приятно поражён красотой бросовых жемчужин, изменившихся, благодаря эмпатической обработке. Мёртвую бирюзу я тоже оживила без проблем. А кристаллы…
Когда Гад поинтересовался, как я тренировала эмпатию на кристаллах, если не умею "слушать", я ему продемонстрировала на примере отходов гранильщиков. Кстати, получилось всё сразу на "ять". Сказал "с ума сойти!", демонстрируя культуру общения. Может, он и был наёмником, – то есть, в летописях вряд ли фантазируют, – но воспитывался парень явно не в казарме.
Выбросила из головы абсолютно все мысли. Пытаюсь "слушать" камень. Наверное, я глухая. Плюнув, решила сменить тактику. Пусть камень меня слушает.
"Нет, ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый,
Ни наглой белизной сверкающий алмаз
Не подошли бы так к лучистости суровой
Холодных ваших глаз,
Как этот тонко огранённый,
Хранящий тайну чёрных руд,
Ничьим огнём не опалённый,
Ни в что на свете не влюблённый
Тёмно-зелёный изумруд."
(отрывок из романса Б. Фомина, на стихи А. д’Актиля "Изумруд")
Как сделать камень "хранящим тайну"? Я – не знаю. Пусть сам старается. Я лишь стимулирую эмпатией стремление к совершенству.
– У тебя получается, дитя. – Тонкие алебастрово-белые пальцы крутят мерцающий сгусток тёмно-зелёного пламени. – С каждым разом всё лучше и лучше.
Я знаю, что высказывать претензии Наидобрейшему, всё равно, что урагану, но не могу промолчать.
– Почему милорд позволил…
Поднятая ладонь остановила мою попытку.
– Дитя, поступок Лаки естественен. Чего ты ожидала?
Во мне зарождается надежда, которую Наидобрейший уничтожил в зародыше.
– Со своим светлым компаньоном разбирайся самостоятельно.
Надулась, как мышь на крупу. Когда я не прошу, то мне "помогают" разобраться. Нет в жизни правды до одиннадцати часов утра…
– В жизни вообще правду искать бессмысленно.
Прикосновение идеальных губ ко лбу и тихое "Спи, дитя. Спи, и забывай".
Я гуляю по радуге. Дохожу до середины, и радуга прогибается, становясь огромными качелями. Пытаюсь удержаться, цепляясь за боковины, руки проходят сквозь них. Замираю с расставленными руками, стараясь не потерять равновесие. Качели взмывают вверх и ускользают из под ног. Я падаю… падаю… падаю…
Пламя Бездны, холод некромантии, тьма боли… мой крик "это тоже я!" – убрать.
Уход за лицом, волосами и телом, изготовление духов и притираний, рисунки на шёлке, пение фривольных песенок, сопровождаемое игрой на лютне, искусство красиво двигаться, рассказывать сказки, танцы – оставить.
Работа с кристаллами, использование эмпатического флёра – убрать.
Лаки, Мессинг, милорд Руфус – убрать.
Суд, обритие головы, кнут, камера, бунт смертниц, костёр – оставить.
Некромантия, взлом мавзолея, наисветлейший Гад – неопределённость.
Трапеза с наисветлейшим Гадом на террасе, поцелуй, фантастический секс – неопределённость.
И только сейчас, падая в Бездну с радуги, я поняла, почему близость с Гадом не вызвала у меня отторжения. Потому что я в любой момент могла отстраниться, и Гад меня бы отпустил. Разозлился бы, но… отпустил. И Сэ и Лаки ласкали моё тело как будто выполняли лабораторные исследования. На это не реагирует, – попробуем другое. Сэ нужна была женщина каждую ночь и, поскольку рядом была только я, он пользовался мною, а Гад в тот конкретный момент хотел именно МЕНЯ. И ласкал он МЕНЯ, а не абстрактную самку. И если через пару часов он осчастливил какую-нибудь служаночку, то он осчастливил именно ЕЁ, а не просто занялся сексом с первой подвернувшейся. И даже самая смелая ласка всё равно содержала вопрос, а не требование. Даме предоставляется выбор. Нет, Гад не уважает женщин. Все мы для него "раскладушки". Но права выбора он не лишает. Просто делает своё предложение привлекательным, давая понять какое удовольствие предстоит.
Оставить.
Вскочила в холодном поту. Не могу понять, где я. Темнота… абсолютна. Темно и тихо.
На свадьбу Карла отправилась одетой по моде средневековья: в сложном головном уборе, поверх платка, скрывающего шею и область декольте. Прячу обритую голову. Обросла уже, конечно, немного, но… недостаточно. Пришлось под платок намотать ещё и косынку, по арабской технологии, как под арафатку. Маскирую отсутствие кос скрученной жгутом тканью. Соответствующие три платья – длиннющее нижнее, укороченное среднее и короткое верхнее тяжелы, как солдатский ранец. Укорочены верхние платья только спереди, демонстрируя роскошь тяжёлых шелков и позументов по кромке. Под платьями, соответственно, ещё и батистовая рубашка плюс панталоны. Приходится контролировать дыхание и движения, чтобы не задохнуться под тяжестью одеяний. Хорошо, хоть обувь не на шпильке. Каблук высокий, но не чрезмерно, – такой, что вокруг можно куриное яйцо окатить. Чулки шёлковые. Тонкие, но, опять-таки, не прозрачная паутинка. Наидобрейший, как обычно, в рясе цвета сажи и с чётками в руках.
Но прежде мы отправились в гавань контрабандистов. Посмотреть на корабль.
– Он живой? – Смотрю на высокие борта, покрытые тёмной чешуёй сине-зелёного цвета, высокие мачты стремятся в небо, паруса свёрнуты на реях. Дивная соразмерность вызывает в памяти фразу "нет в мире ничего прекраснее танцующей женщины, скачущей лошади и чайного клипера, идущего под всеми парусами".
– Тебе лучше знать, дитя. – Наидобрейший тоже любуется кораблём.
Морской змей на носу хищно скалится в нашу сторону, пробуя воздух раздвоенным языком. Наглость какая! Погрозила ему пальцем, – "Quos ego!" как Нептун у Вергилия. Рептилия смутилась, и попыталась спрятать голову, хитро посматривая одним глазом. Хихикаю мысленно. Меня переполняет радость творца. На такое совершенство не жаль потраченных сил.
– Будет лучше, если ты начнёшь контролировать свою силу, дитя.
– Да, отец Иаков.
После этой моей сакраментальной фразы, Наидобрейший переместил нас в городское имение Карла.
– Детка, тебя не узнать. Какая скромность в грозный час похмелья.
– Если я скажу, что в лечебнице не любят тратить время, ухаживая за волосами пациентов, ты удивишься? – Не лгу ни единым словом. Просто не уточняю, где мне укоротили причёску.
– Есть накладные косы.
– Зачем они тебе? Решил сменить имидж?
Серёга смеется, не отвечая. А у меня складывается впечатление, что косы он-таки использовал.
Отец Иаков усажен на почётное место за столом новобрачных. Я же сижу в уголке, беседуя с Серегой. Клаус прохаживается по саду, наблюдая за гостями. Я тоже наблюдаю. Эмпатически. Карл мне не чужой.
Странное впечатление производят его новые родственники. Старшее поколение ненавидит и уважает его, а брат невесты им восхищается, презирая одновременно. Полагаю, презрение из за службы в полиции. Откуда взялось восхищение?
– Приятно видеть, что Семьи соблюдают договорённости.
Серёга загадочно улыбается. А я прислушиваюсь к ласковому шипению кумушек за соседними столами. Не я, а тигрица. Мои уши не натренированы фильтровать из общего шума чью-то беседу.
– Вы скомпрометировали девушку? А если бы со свадьбой не получилось? Как ей жить?
– Детка, не нагнетай обстановку. Никто никого не компрометировал. Пришлось ограничить выбор женихов. Только и всего.
Серёга откинулся на спинку стула, улыбаясь. Мне адресована улыбка, а рассеянный взгляд наемника охватывает веселящихся гостей дона Гильермо. Свадьба юной Беатриче и дона Джанкарло празднуется в поместье отца невесты. Сам дон сейчас, по старой традиции, принимает просителей.
– Никто ничего не устраивал, Тигра. Не повторяй ерунду за кумушками.
– Ага, как же, когда весь город знает, что Беа сбежала с Карлом.
– БЕА безвылазно сидела дома. Даже в храм не выходила, – молилась в домашней часовне.
– Серёга, я не сомневаюсь в этом. Я слышу, что говорят кумушки.
– Та брэшуть люды…
Фыркнула, не удержавшись. Серёга не расколется. Кремень. Решила, что попрошу отца Иакова посмотреть в прошлое. Может, ему тоже будет интересно?
– Я убегу, и нас обвенчают.
Беа смотрит на Карла горящими чёрными глазами. Малышка похорошела за эти месяцы. Или это любовь так преображает её? Коснуться эмпатией не получается. Что было, то прошло. Надо будет потренироваться, вообще-то. Может, я неправильно касаюсь.
Карл, который любви не испытывает, сохраняет благоразумие.
– Малышка, это неразумно. В моём доме нет женщин, которые могут тебя принять. Няня не считается.
– Ну и что? Всего на одну ночь, а потом…
Дон Джанкарло "в шоке".
– Одну ночь?! Ты подумала, как Я проведу эту ночь? Знать, что ты в моём доме, на расстоянии нескольких шагов… Беа!
Мысленно поаплодировала. Невеста смущена и обрадована одновременно. Карл сощурился, – обдумывает какую-то мысль. Потом взял руки Беа в ладони и проникновенно сказал.
– За тебя, крошка!
Приподняла кубок, радуясь, что он не полон. Руки дрожат так, что расплескала бы половину. Поднесла к губам. Наблюдаю поверх кромки. Один глоток, и кубок отставлен в сторону. Повторяю за гостеприимным хозяином. Хорошее вино. Живой виноград. Тигрица мурчит и потягивается…
– Подумать только! В таком возрасте сохранить полнейшую невинность.
Смотрю на улыбающегося Гада, – всё-таки надо его упокоить. Что значит "в таком возрасте"?!!
– Я не о девственности, крошка. Тебе пришлось быть военной добычей?
– Типа того. – Не хочу вспоминать. Перспектива возвращения в ласковые руки Сэ вызывает неприятие.
– Не буду лезть в твои дела. Ты уже в состоянии сама разобраться.
– Ты ещё и мысли читаешь?
– Зачем? Я читаю тебя. Как и ты читала меня. Просто ты не умеешь осознать прочитанное.
И тут мне в голову пришла мысль, что повторение мать учения. Стараясь не краснеть, уповаю на то, что это мысль тигрицы. Но когда наисветлейший утащил меня в мои покои, я не возражала. И то сказать, – надо же мне учиться? Мадам Тереса помогла с теорией, настало время и для практических занятий.
Танец с веером произвёл впечатление. Прижимая меня к груди, пока успокаивалось бешено колотящееся сердце, наисветлейший прошептал, улыбаясь:
– С таким талантом тебе обеспечена работа в любом из борделей, крошка.
Рассмеялась в ответ:
– Приятно получить похвалу от истинного ценителя.
Нам было очень легко вместе. Эмпатия ли тому виной? Скорее, отсутствие взаимных требований. Нам ничего друг от друга не надо, и мы можем подарить друг другу немного радости. Ощущаю себя на каникулах, а Гад просто радуется жизни. Кстати, кое-что подлежит уточнению.
– У меня были основания считать, что после сорока дней вернуть душу в тело невозможно. Поднимается просто тело. Без души и без мозгов. Как тебе удалось…
– Кто из нас некромант, крошка? Считай, что это исключение подтверждающее правило.
Вспомнила, что Толию тоже удалось сохранить душу и разум. Может, причина не в ритуале, а потому что он был эмпатом? Тряхнула головой, отбрасывая лишние мысли. Просканировала наисветлейшего на предмет "жизни". Нндаа… чтобы его убить надо очень и очень постараться. Вероятно, вся сила, неистраченная на взлом антинекромантских запоров, впиталась в него. Если бы я не знала, что он вышел из гробницы, то и не подумала бы, что он мёртв. Точнее, – был мёртв.
– Ты поможешь мне освоиться с эмпатией?
– Крошка, я дал тебе совет. Работай. С людьми работать легче, чем с "материальными" – издевательская улыбка (ууу, Гад!) – предметами. Принцип тот же: слушай и воздействуй. Завтра я подгоню тебе пару-тройку человек, для отработки навыков.
Опять сумасшедший поцелуй, и наисветлейший меня покинул.
Поковыляла в удобства. Вместо ванной комнаты небольшой бассейн нежно-розового мрамора. Залегла в воду. Надо расслабиться. Вид в зеркале меня ужаснул. Утверждение, что настоящий секс, как и настоящая истерика, губителен для женской красоты, совершенно справедливо. Под глазами круги, как у коалы, губы как лепёшки, лицо осунувшееся, руки и ноги дрожат… Зато тигрица довольна. Мурчит, скотина полосатая.
***
А, может быть, Наидобрейшего разгневало падение моего облико-морале?..
Красавчик Лаки был разгневан до такой степени, что вкупе с наисветлейшим Гадом уничтожил и город. Город мне не жаль, а Гада я ему ещё припомню! Не ты поднимал, не тебе и упокаивать. Отец Иаков ограничился укоризненным: "Лаки, мой мальчик, следует лучше себя контролировать". А я, взбесившись, натравила на красавца стаю динозавров. Динозавров Лаки тоже истребил. Сплошной геноцид по территориальному признаку.
После этой моей мысли высокие лорды развеселились. Наидобрейший перенёс нас к себе в гарем и устроил разбор полётов.
Глава 32. Страсти по-Шекспиру, или "Внимательно ознакомьтесь со своим экземпляром договора".
– Тебе было недостаточно внимания?
Как это я так отвлеклась, что не заметила появления Лаки?.. В тёмно-синих глазах сверкают молнии, губы кривятся в улыбке. Машинально определила, каких точек надо коснуться, чтобы переломать любезному другу кости. Затронуто не только чувство собственности, но ещё и "статус самца". А это, похоже, серьёзно.
Выдираюсь из сильных рук, уворачиваясь от настойчивых ласк. Лорда Руфуса на помощь звать не буду. Наидобрейший, конечно, поможет. Только не знаю кому. И почему красавчик Лаки, подобно Сэ, думает, что ему удастся пробудить во мне самку?.. для этого надо совсем другое…
– Что же? – Музыкальные пальцы сплетают на моём теле сеть с узлами в самых чувствительных точках. Технология освоена в совершенстве. Ну и что из этого? Да ничего! Я всё это имею с Сэ. Практически, каждую ночь.
– У тебя нет права настаивать на близости.
– Настаивать? – Меня одарили сверкающей улыбкой, и…
– И даже это ещё не настойчивость.
Ласки закончились, начинается явное насилие. Интересно, что тогда воспитанник лорда Руфуса подразумевает под настойчивостью?
Нет, я не "сложила руки". Я, всё-таки, квалифицированный мастер боли. Поэтому, ещё трепыхаюсь какое-то время. Но у лорда очень высокий болевой порог, укреплённый злостью. Тогда я привычно абстрагируюсь, – "раньше сядешь, раньше выйдешь". Потом приму ванну, и выброшу из головы этот эпизод. Лаки тут же отстранился, убрав руки.
– Извини, Тигра. Сорвался. Я не беру женщин силой. Никогда. – Безупречно вежливая улыбка. Дистанция восстановлена на длину руки (не моей, а Лаки).
– Не стоит беспокоиться, лорд. – Пожимаю плечами. Всё равно это любезность по-обязанности, так что, я не таю от счастья.
Внимательный взгляд тёмно-синих глаз. Решительное
– Всё равно, извини.
Лорд пропал в радуге. Вот поэтому, я и не ощутила его появления. Что ж… красавчик Лаки владеет собой даже в ярости. И… второе извинение было искренним. Это плюс.
Меня ощутимо потряхивает от нервного напряжения. Начинаю дыхательные упражнения. Успокоившись, отправляюсь отдыхать. Если бы я сразу прошла в свои покои, Лаки не появился бы. Гаремный дом, остаётся гаремным домом. А во внутренний дворик лорд Руфус его сам допустил. Впрочем, тогда лорд копил бы злость, и во что бы она вылилась для меня в итоге, – неизвестно. Так что, всё к лучшему.
***
Злобно сижу над горстью песка, секунду назад бывшей обломком хризоберилла. Не хватает контроля. Решила, всё-таки, тренироваться на кристаллах, ибо они требуют ювелирной точности дозирования эмпатии. С людьми легко. Равно как и с растениями и животными. А вот камни… Аморфные и жемчуг поддаются легче. Жемчуг и янтарь вообще благодарно впитывают эмпатию. Лорд Руфус был приятно поражён красотой бросовых жемчужин, изменившихся, благодаря эмпатической обработке. Мёртвую бирюзу я тоже оживила без проблем. А кристаллы…
Когда Гад поинтересовался, как я тренировала эмпатию на кристаллах, если не умею "слушать", я ему продемонстрировала на примере отходов гранильщиков. Кстати, получилось всё сразу на "ять". Сказал "с ума сойти!", демонстрируя культуру общения. Может, он и был наёмником, – то есть, в летописях вряд ли фантазируют, – но воспитывался парень явно не в казарме.
Выбросила из головы абсолютно все мысли. Пытаюсь "слушать" камень. Наверное, я глухая. Плюнув, решила сменить тактику. Пусть камень меня слушает.
"Нет, ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый,
Ни наглой белизной сверкающий алмаз
Не подошли бы так к лучистости суровой
Холодных ваших глаз,
Как этот тонко огранённый,
Хранящий тайну чёрных руд,
Ничьим огнём не опалённый,
Ни в что на свете не влюблённый
Тёмно-зелёный изумруд."
(отрывок из романса Б. Фомина, на стихи А. д’Актиля "Изумруд")
Как сделать камень "хранящим тайну"? Я – не знаю. Пусть сам старается. Я лишь стимулирую эмпатией стремление к совершенству.
– У тебя получается, дитя. – Тонкие алебастрово-белые пальцы крутят мерцающий сгусток тёмно-зелёного пламени. – С каждым разом всё лучше и лучше.
Я знаю, что высказывать претензии Наидобрейшему, всё равно, что урагану, но не могу промолчать.
– Почему милорд позволил…
Поднятая ладонь остановила мою попытку.
– Дитя, поступок Лаки естественен. Чего ты ожидала?
Во мне зарождается надежда, которую Наидобрейший уничтожил в зародыше.
– Со своим светлым компаньоном разбирайся самостоятельно.
Надулась, как мышь на крупу. Когда я не прошу, то мне "помогают" разобраться. Нет в жизни правды до одиннадцати часов утра…
– В жизни вообще правду искать бессмысленно.
Прикосновение идеальных губ ко лбу и тихое "Спи, дитя. Спи, и забывай".
***
Я гуляю по радуге. Дохожу до середины, и радуга прогибается, становясь огромными качелями. Пытаюсь удержаться, цепляясь за боковины, руки проходят сквозь них. Замираю с расставленными руками, стараясь не потерять равновесие. Качели взмывают вверх и ускользают из под ног. Я падаю… падаю… падаю…
Пламя Бездны, холод некромантии, тьма боли… мой крик "это тоже я!" – убрать.
Уход за лицом, волосами и телом, изготовление духов и притираний, рисунки на шёлке, пение фривольных песенок, сопровождаемое игрой на лютне, искусство красиво двигаться, рассказывать сказки, танцы – оставить.
Работа с кристаллами, использование эмпатического флёра – убрать.
Лаки, Мессинг, милорд Руфус – убрать.
Суд, обритие головы, кнут, камера, бунт смертниц, костёр – оставить.
Некромантия, взлом мавзолея, наисветлейший Гад – неопределённость.
Трапеза с наисветлейшим Гадом на террасе, поцелуй, фантастический секс – неопределённость.
И только сейчас, падая в Бездну с радуги, я поняла, почему близость с Гадом не вызвала у меня отторжения. Потому что я в любой момент могла отстраниться, и Гад меня бы отпустил. Разозлился бы, но… отпустил. И Сэ и Лаки ласкали моё тело как будто выполняли лабораторные исследования. На это не реагирует, – попробуем другое. Сэ нужна была женщина каждую ночь и, поскольку рядом была только я, он пользовался мною, а Гад в тот конкретный момент хотел именно МЕНЯ. И ласкал он МЕНЯ, а не абстрактную самку. И если через пару часов он осчастливил какую-нибудь служаночку, то он осчастливил именно ЕЁ, а не просто занялся сексом с первой подвернувшейся. И даже самая смелая ласка всё равно содержала вопрос, а не требование. Даме предоставляется выбор. Нет, Гад не уважает женщин. Все мы для него "раскладушки". Но права выбора он не лишает. Просто делает своё предложение привлекательным, давая понять какое удовольствие предстоит.
Оставить.
Вскочила в холодном поту. Не могу понять, где я. Темнота… абсолютна. Темно и тихо.
***
На свадьбу Карла отправилась одетой по моде средневековья: в сложном головном уборе, поверх платка, скрывающего шею и область декольте. Прячу обритую голову. Обросла уже, конечно, немного, но… недостаточно. Пришлось под платок намотать ещё и косынку, по арабской технологии, как под арафатку. Маскирую отсутствие кос скрученной жгутом тканью. Соответствующие три платья – длиннющее нижнее, укороченное среднее и короткое верхнее тяжелы, как солдатский ранец. Укорочены верхние платья только спереди, демонстрируя роскошь тяжёлых шелков и позументов по кромке. Под платьями, соответственно, ещё и батистовая рубашка плюс панталоны. Приходится контролировать дыхание и движения, чтобы не задохнуться под тяжестью одеяний. Хорошо, хоть обувь не на шпильке. Каблук высокий, но не чрезмерно, – такой, что вокруг можно куриное яйцо окатить. Чулки шёлковые. Тонкие, но, опять-таки, не прозрачная паутинка. Наидобрейший, как обычно, в рясе цвета сажи и с чётками в руках.
Но прежде мы отправились в гавань контрабандистов. Посмотреть на корабль.
***
– Он живой? – Смотрю на высокие борта, покрытые тёмной чешуёй сине-зелёного цвета, высокие мачты стремятся в небо, паруса свёрнуты на реях. Дивная соразмерность вызывает в памяти фразу "нет в мире ничего прекраснее танцующей женщины, скачущей лошади и чайного клипера, идущего под всеми парусами".
– Тебе лучше знать, дитя. – Наидобрейший тоже любуется кораблём.
Морской змей на носу хищно скалится в нашу сторону, пробуя воздух раздвоенным языком. Наглость какая! Погрозила ему пальцем, – "Quos ego!" как Нептун у Вергилия. Рептилия смутилась, и попыталась спрятать голову, хитро посматривая одним глазом. Хихикаю мысленно. Меня переполняет радость творца. На такое совершенство не жаль потраченных сил.
– Будет лучше, если ты начнёшь контролировать свою силу, дитя.
– Да, отец Иаков.
После этой моей сакраментальной фразы, Наидобрейший переместил нас в городское имение Карла.
***
– Детка, тебя не узнать. Какая скромность в грозный час похмелья.
– Если я скажу, что в лечебнице не любят тратить время, ухаживая за волосами пациентов, ты удивишься? – Не лгу ни единым словом. Просто не уточняю, где мне укоротили причёску.
– Есть накладные косы.
– Зачем они тебе? Решил сменить имидж?
Серёга смеется, не отвечая. А у меня складывается впечатление, что косы он-таки использовал.
Отец Иаков усажен на почётное место за столом новобрачных. Я же сижу в уголке, беседуя с Серегой. Клаус прохаживается по саду, наблюдая за гостями. Я тоже наблюдаю. Эмпатически. Карл мне не чужой.
Странное впечатление производят его новые родственники. Старшее поколение ненавидит и уважает его, а брат невесты им восхищается, презирая одновременно. Полагаю, презрение из за службы в полиции. Откуда взялось восхищение?
– Приятно видеть, что Семьи соблюдают договорённости.
Серёга загадочно улыбается. А я прислушиваюсь к ласковому шипению кумушек за соседними столами. Не я, а тигрица. Мои уши не натренированы фильтровать из общего шума чью-то беседу.
– Вы скомпрометировали девушку? А если бы со свадьбой не получилось? Как ей жить?
– Детка, не нагнетай обстановку. Никто никого не компрометировал. Пришлось ограничить выбор женихов. Только и всего.
Серёга откинулся на спинку стула, улыбаясь. Мне адресована улыбка, а рассеянный взгляд наемника охватывает веселящихся гостей дона Гильермо. Свадьба юной Беатриче и дона Джанкарло празднуется в поместье отца невесты. Сам дон сейчас, по старой традиции, принимает просителей.
– Никто ничего не устраивал, Тигра. Не повторяй ерунду за кумушками.
– Ага, как же, когда весь город знает, что Беа сбежала с Карлом.
– БЕА безвылазно сидела дома. Даже в храм не выходила, – молилась в домашней часовне.
– Серёга, я не сомневаюсь в этом. Я слышу, что говорят кумушки.
– Та брэшуть люды…
Фыркнула, не удержавшись. Серёга не расколется. Кремень. Решила, что попрошу отца Иакова посмотреть в прошлое. Может, ему тоже будет интересно?
***
– Я убегу, и нас обвенчают.
Беа смотрит на Карла горящими чёрными глазами. Малышка похорошела за эти месяцы. Или это любовь так преображает её? Коснуться эмпатией не получается. Что было, то прошло. Надо будет потренироваться, вообще-то. Может, я неправильно касаюсь.
Карл, который любви не испытывает, сохраняет благоразумие.
– Малышка, это неразумно. В моём доме нет женщин, которые могут тебя принять. Няня не считается.
– Ну и что? Всего на одну ночь, а потом…
Дон Джанкарло "в шоке".
– Одну ночь?! Ты подумала, как Я проведу эту ночь? Знать, что ты в моём доме, на расстоянии нескольких шагов… Беа!
Мысленно поаплодировала. Невеста смущена и обрадована одновременно. Карл сощурился, – обдумывает какую-то мысль. Потом взял руки Беа в ладони и проникновенно сказал.
