Курсантов этому не учат. Только боевой нож. Или голые руки.
Идея с боевым ножом пришлась баронам по вкусу. Ещё бы! Это в традициях баронств! Что не замедлил подтвердить барон Алек. Просеменила к сыну. Приходится ходить чуть согнув ноги в коленях. Но это не важно... Я уже приноровилась. Тело вспомнило забытые навыки. Марий внимательно слушает консула, дающего ему рекомендации. Это не учебный поединок. И баронет ножом владеть умеет. Надеюсь, что и мой первенец тоже.
– Марий, не убивай его. Не порть праздник баронессе Катаржине.
– Как скажешь... мама.
Сердце замерло, и ухнуло куда-то вниз. Испугалась, что упаду...
Поединок проходил на малой тренировочной площадке, на заднем дворе зaмка. За порядком следил барон Алек. Поединщикам выдали боевые ножи, и освободили площадку. Зрительницы и дети расположились на галерее. Впрочем, среди окруживших площадку баронов я заметила белую с золотом форму Вителлия Флавиана. Консул и Кассий Агриппа тоже находятся там.
Шелестящий голос вопросил:
– Причина поединка будет озвучена?
Марий отрицательно качнул головой. А Витольд-младший улыбаясь сказал:
– Я тоже промолчу.
И посмотрел, при этих словах, в мою сторону. Марий сдержанно улыбнулся. Но я вижу, что он в бешенстве. А это плохо! Очень плохо! Опытный воин превращает бешенство в ярость берсерка, которой невозможно противостоять, а неопытного отсутствие хладнокровия губит... Надеюсь, что десять курсов Академии, пройденных с отличием, научили ребёнка держать себя в руках. Сижу на галерее с дамами, наблюдаю... Сердце не на месте...
Алек буднично прошелестел:
– Начинайте.
И тенью скользнул за ограждение площадки. Только чёрные крылья неизменного плаща барона взметнулись за его спиной, на мгновение закрыв поединщиков.
Выпады, уходы, обманки, контрвыпады... Арсенал приёмов весьма широк у обоих поединщиков. Баронет Витольд сильнее, но Марий лучше владеет своим телом. Приёмы ножевого боя совмещаются с боем без оружия, и опять в ход идут ножи... Марий начинает брать верх. Пока это не слишком заметно, но некоторые из баронов и консул с моим отцом уже поняли, к чему всё идёт. Через некоторое время это дошло и до Витольда-младшего, и он увеличил скорость и силу. Зря. Надолго его при таком темпе не хватит. Муштра Академии имеет свои преимущества. Баронет прекрасно подготовлен, вынослив и крепок, как молодой дубок, но мой первенец выезжает на рефлексах, вбитых в подсознание. Их учат одолевать противника превышающего по силе. Поединок почти закончен. Нож, во всяком случае, баронет уронил. Точнее, был взят на болевой приём, заставивший выронить нож. Марий слегка полоснул баронета по руке, обагрив клинок кровью. Отошёл, сказав, что удовлетворён поединком.
Консул взглядом пытается напомнить Марию о чём-то. Но мальчик устал. И не понимает, что пока оба противника в круге поединка, поединок не окончен. И что правила в баронствах очень сильно отличаются от дуэльного кодекса. И вмешаться никто не может. Пока не будут нарушены законы баронств. Вспомнила, как стояла, глядя на Зигги, ожидая от него знака, и слушая пояснения барона Алека об этих законах...
Витольд-младший стремительно припал на колено, хватая нож, и не вставая, движением кисти, бросил его в спину уходящему Марию. Мелькнула белая молния...
Марий ещё поворачивался, растерянный, а я уже летела с галереи, уцепившись за один из поддерживающих столбиков. Пробежала, ввинчиваясь между баронами, и упала на колени перед Вителлием Флавианом, из груди которого под углом торчит рукоятка ножа.
Мой мальчик посмотрел на меня, улыбнулся... Из уголка рта стекает струйка крови... Перед глазами встало лицо его отца, императора Марка Флавия. Темнота... Я держу тёплые руки сына, и смотрю на чёрное солнце. Нет... это катер садится на площадку, высадив преторианцев и Манлия. Жужжание анализатора, укол. Попыталась сказать, что помощь нужна не мне... Голоса нет. Вроде бы я не кричала... хотя, какая теперь разница... Вывернулась из рук консула, попытавшегося меня увести.
Марий что-то говорит мне, хватая за руки. Я не слышу... не могу разобрать ни звука. Смотрю на своего мальчика, лежащего на площадке для поединков... Манлий, стоя на коленях, очень осторожно осматривает его. Разрезает ножницами покрасневший мундир вокруг раны, закупоренной ножом. Анализатор уже отложен в сторону. Манлий что-то быстро говорит в свой наруч.
Барон Алек скользнул к ним. Преторианцы взяли его на прицел, консул отрицательно мотнул головой, и барона допустили к осмотру. Алек провёл рукой поверх раны, из которой всё ещё торчит рукоятка ножа, потом ласково коснулся руки ребёнка, и прошелестел что-то. Звук вернулся, но я не разобрала, что сказал барон. Пока я поняла только то, что мой сын жив. Этого совершенно достаточно. Нарушены ли законы баронств? Смотрю на Алека, несущего себя к нам. Меня поддерживают Марий и Вителлий Север. Но я уже могу стоять самостоятельно.
– Твой сын будет жить, Воробышек. Ушиб грудной клетки и глубокий порез, повредивший мышцы, но лёгкое не задето. На мальчике был медальон, ударившись о который, нож сместился, и "пропахав" кожу, застрял наискосок в мышцах. Не знаю, сколько времени займёт исцеление. Законы баронств Витольдом не нарушены. Твоими сыновьями тоже. Если бы младший окликнул старшего, тогда победа в поединке была бы отдана баронету. А так, они смогут продолжить хоть сразу после того, как унесут мальчика.
– Никакого продолжения!
– Кариссима, не лезь не в своё дело. Отправишься с Вителлием Флавианом. А с тобой, курсант, мы после поговорим.
К нам подходит Зося, за которой, как на буксире, тащится её семейство. Расстроенный барон Витольд, и оба сына: Витольд и Марк.
– Надеюсь, что мой племянник не сильно пострадал?
– Жить будет.
– Вот и хорошо. Поединок закончен.
Марий вежливо улыбнулся, а баронет покорно склонил голову.
– Я прошу благородного Мария принять мои извинения.
Баронесса что-то злобно шипит, пихая сына кулаком в поясницу. Тот покорно продолжает:
– Я не хотел убить.
И... сделав паузу, искренне сказал:
– Я хотел искалечить.
Зося ахнула, вскинув руки к горлу. А мои муж и отец синхронно кивнули. И некоторые из баронов тоже. И для меня картина начала складываться. Нож летел в спину Мария, ниже сердца. И легат-прим, и начальник Академии видели это. Наша медицина позволяет вылечить практически любую рану. Если не убило сразу. Поэтому, консул вызвал катер, и спокойно ждал. Они с дедом решили дать моему первенцу жестокий урок. А Вителлий Флавиан не думал об уроках. Он закрыл брата собой. И если бы не какой-то там медальон, нож попал бы точно в сердце моего мальчика. Сила удара была такова, что ребёнка отбросило назад. Сколько весит десятилетний мальчишка? Ну ладно, почти одиннадцатилетний...
Испытываю неподобающее желание выцарапать глаза мужу и отцу. Конечно, Марий теперь уже точно запомнит, что пока противник способен двигаться и говорить, его не оставляют без внимания. Но... Но! Это мои дети! Я носила их под сердцем. А им "дают уроки"! Включаю контроль дыхания. Вдох, выдох... Спокойно... Спокойно.
Почему Витольд-младший смотрел на меня при вопросе о причине поединка? Почему Марий был так зол? Конечно, неназываемой причиной послужила Лола. Улыбнулась Марию, колыхнув грудью, и баронет Витольд попёр как бык на красную тряпку. Семнадцать лет... Всё понимаю... Но... Баронет Витольд останется в баронствах. Никогда, пока моё мнение что-то значит на Альмейне (игнорировать барона Алека никто не решится), он не присоединится к знати Империи. Законы баронств не нарушены. Вот только Марий является гостем барона Витольда. И хотя мы сейчас не на землях барона, но мы здесь, как его гости.
Вителлия Флавиана помещают в капсулу регенератора, выгруженную с катера. Одежду и обувь безжалостно срезают, чтобы не двигать тело лишний раз. На нём не должно быть никаких посторонних предметов. Витой шнур с платиновым медальоном, спасшим жизнь моего ребёнка передают в руки консула. Вителлий Север, покрутив медальон в пальцах, нажал на неприметную деталь орнамента. Медальон раскрылся, и...
– Марк...
Придушенный шёпот благородной Флавии. Зося всё также стоит, держась руками за горло, но теперь она во все глаза смотрит на голограмму, снятую на островах: Марк Флавий, сидящий у костра, в одних парусиновых штанах, и похожий на бродягу, и рядом я в соломенной юбочке, босая, с распущенными волосами, и с цветочными гирляндами в качестве верхней части костюма. Вот я поднимаю руки и начинаю танцевать, покачивая бёдрами. А император, улыбается, не отрывая от меня глаз... Мы загорелые до черноты, и весёлые. А пламя костра бросает блики на крохотный пятачок земли, по которому летают мои босые ноги, и на лицо Марка Флавия, делая черты резче...
Запись кончается. Начинается повтор... Консул Вителлий Север защёлкивает медальон. Чувствую себя застигнутой за подглядыванием в замочную скважину... Ага, сама за собой... Протягиваю руку за медальоном. Это вещь моего сына. Забыла, что Вителлий Север теперь является его отцом.
– Кариссима, отправляйся с нашим сыном. Медальон я отдам ему сам. Иди, кариссима.
Опять сижу возле медицинского отсека. Манлий меня выгнал оттуда, сказав, что Император спит, и мне тоже нужно отдохнуть. Катер занял своё место на причале, и мы перешли на корабль. И что? Никуда не летим! Отправилась на мостик. Меня пропустили, но удивились. Капитан встал из кресла мне навстречу. Ну, конечно, "кресло" – это сильно упрощённое понятие для командного модуля ментальной связи с кораблём... Я не сильна в терминологии, и плевать мне на неё!
– Почему мы не движемся, капитан Сульпиций?
– Благородная Агриппина, корабль оборудован всеми необходимыми медицинскими агрегатами, тебе нет нужды волноваться. Император уже находится в стационарном регенераторе. На базе точно такое же оборудование. Мы ждём смену. Пока на планете находятся наши люди, на орбите всегда должен быть корабль. Приказ консула.
– Понимаю. Прошу прощения за то, что оторвала тебя от дел, благородный Сульпиций.
Капитан молча кивнул мне, и, надев на голову контур связи, вернулся к своим делам. А я пошла обратно к медотсеку. Манлий встал грудью в дверях, и изгнал меня в каюту. Ага, так и сказал: "Изыди!" Хожу по каюте, маюсь. Знаю, что волнуюсь напрасно, что повреждения незначительные, и через пару-тройку дней от них не останется даже и следа. А перед глазами стоит иссиня-бледное лицо моего мальчика, его успокаивающая улыбка, и струйка крови из угла рта...
Надо руки занять. Заказала в автомате несколько разноцветных мотков шёлкового шнура. Займусь макраме. На водных кораблях в свободное время именно этим и занимались. Только, вроде бы, там верёвки были не шёлковые, а пеньковые. Из старых канатов.
Вместо рамки приспособила мишень, для метания ножей. И ножи тоже пошли в дело. Закрепила на них шнуры, предварительно обмотав кусками плотной ткани, чтобы прикрыть режущие кромки. До отлёта у меня была уже начата сумочка. Дааа, это тебе не в автомате... Вот и хорошо! Есть чем себя занять четыре часа полёта.
Перед посадкой отправилась в душ, приводить себя в порядок. Одежды у меня здесь нет, и в голову ничего не лезет. Зашвырнула свой костюм в утилизатор. Дома переоденусь. А пока придётся куколку изображать... Снова заколола волосы в прихотливую восточную причёску, посмотрелась в зеркало, проделала комплекс дыхательных упражнений, заставила себя улыбаться. У Императора лёгкая травма. Только и всего. Никаких причин для волнений нет. Мы же ещё не закончили войну!.. Переговоры движутся ни шатко, ни валко. Нельзя давать ни малейшего повода к раздуванию смуты. А у нас на базе – вражеский командор рассиживается. И ладно бы просто командор! Так он ещё и дядя их Повелителя. То есть задвинуть его в угол, если он того не желает, ну никак не получится!
Лёгок на помине, синеглазый красавец. Вышел из бокового коридора, когда моего сына опять в капсуле-регенераторе переносили в медицинский отсек базы. Цикл между включениями регенератора позволяет перегрузить пострадавшего в мобильную капсулу, и перенести на другое место. Но времени терять нельзя, и командор молча дал дорогу медикам и преторианцам. Поворачиваясь ко мне, требовательно спросил:
– Что с Императором?
– Упал. Ушибся. Всё будет нормально, командор. Просто я перестраховываюсь.
Тишина... Отрываю глаза от коридора, в котором скрылся Манлий с моим сыном. И отшатываюсь назад, чуть не упав. Командор поддержал меня за локоть. Он сумел подойти так близко, что я испугалась, уперевшись взглядом в чёрный мундир. Включаю "дорогую мамочку". С консулом срабатывало, – он впадал в ярость и уходил; а командор весело улыбается. Улыбка-то весёлая, а вот взгляд его мне не нравится. Так смотрят даже не на добычу. Так смотрят на вещь, которой пожелали украсить свой дом. Неожиданно увидели, и поняли: именно эта вот вещь послужит завершающим аккордом композиции. Если я угадала, сейчас мне дадут имя.
– Удивительная, я счастлив, что с твоим сыном всё в порядке. Позволь проводить тебя в дом твоего мужа.
– Не позволю. Твои перемещения вне базы для меня нежелательны, командор. Я беспокоюсь...
– Не надо, удивительная. Тебе ничего не грозит.
– Не называй меня так. У меня есть имя.
– Оно тебе не идёт. Агриппина означает печаль.
– Моему мужу не понравится то, что ты подражаешь ему. Он зовёт меня "драгоценная".
– Я подумаю над этим, удивительная.
Изящно семеню рядом с командором, тоскливо думая, что консул на Альмейне, и защитить меня некому. Остаётся лишь надеяться на слово офицера, данное командором моему мужу. Пока, вроде бы, синеглазый красавец соблюдает дистанцию... Надо было всё-таки озаботиться другой одеждой. Мне не пришло в голову, что можно сделать патрицианские тряпки. В них я внимание командора не привлекала. Что теперь говорить...
Плита, перегораживающая выход на территорию поместья, отразила нашу пару: синеглазый офицер в чёрном с серебром мундире, в фуражке с высокой тульей и в начищенных до зеркального блеска сапогах (сам чистит? Остальная команда рейдера – на другой базе), сопровождаемый маленькой женщиной в экзотическом костюме, похожей на фарфоровую статуэтку. Я машинально сохраняю лёгкую улыбку, но, поймав взгляд командора на наше отражение, внутренне вздрагиваю. Командору нравится картина, которую он видит.
– Тебе понравится в моём доме, удивительная.
И? Я хочу сказать, что? Это не вопрос, – это утверждение. Что отвечать? Молчать нельзя, молчание – знак согласия.
– Я не уверена, что консул примет твоё приглашение, командор.
– Алонсо.
Отстранённым взглядом смотрю на обнаглевшего вражеского военного. "Ты для меня никто, и звать тебя никак" – слишком грубо, а злить командора я опасаюсь. Поэтому выбираю вариант "мы не были представлены". Сахарные зубы блеснули в улыбке, милостиво (я не шучу!) склонившись ко мне, командор повторил:
– Ты можешь называть меня по имени, удивительная. Я дарую тебе эту привилегию.
– Столько подарков сразу... – и, через паузу, – я не могу принять ни одного, командор. Из вежливости следовало бы сказать, что я сожалею. Но я не сожалею.
Получаю в ответ ленивую улыбку, уместную утром в постели...
Идея с боевым ножом пришлась баронам по вкусу. Ещё бы! Это в традициях баронств! Что не замедлил подтвердить барон Алек. Просеменила к сыну. Приходится ходить чуть согнув ноги в коленях. Но это не важно... Я уже приноровилась. Тело вспомнило забытые навыки. Марий внимательно слушает консула, дающего ему рекомендации. Это не учебный поединок. И баронет ножом владеть умеет. Надеюсь, что и мой первенец тоже.
– Марий, не убивай его. Не порть праздник баронессе Катаржине.
– Как скажешь... мама.
Сердце замерло, и ухнуло куда-то вниз. Испугалась, что упаду...
Поединок проходил на малой тренировочной площадке, на заднем дворе зaмка. За порядком следил барон Алек. Поединщикам выдали боевые ножи, и освободили площадку. Зрительницы и дети расположились на галерее. Впрочем, среди окруживших площадку баронов я заметила белую с золотом форму Вителлия Флавиана. Консул и Кассий Агриппа тоже находятся там.
Шелестящий голос вопросил:
– Причина поединка будет озвучена?
Марий отрицательно качнул головой. А Витольд-младший улыбаясь сказал:
– Я тоже промолчу.
И посмотрел, при этих словах, в мою сторону. Марий сдержанно улыбнулся. Но я вижу, что он в бешенстве. А это плохо! Очень плохо! Опытный воин превращает бешенство в ярость берсерка, которой невозможно противостоять, а неопытного отсутствие хладнокровия губит... Надеюсь, что десять курсов Академии, пройденных с отличием, научили ребёнка держать себя в руках. Сижу на галерее с дамами, наблюдаю... Сердце не на месте...
Глава четвёртая: О поединке, закончившимся неожиданно, для обеих сторон, а также о внимании, проявленном командором противника к Воробышку
Алек буднично прошелестел:
– Начинайте.
И тенью скользнул за ограждение площадки. Только чёрные крылья неизменного плаща барона взметнулись за его спиной, на мгновение закрыв поединщиков.
Выпады, уходы, обманки, контрвыпады... Арсенал приёмов весьма широк у обоих поединщиков. Баронет Витольд сильнее, но Марий лучше владеет своим телом. Приёмы ножевого боя совмещаются с боем без оружия, и опять в ход идут ножи... Марий начинает брать верх. Пока это не слишком заметно, но некоторые из баронов и консул с моим отцом уже поняли, к чему всё идёт. Через некоторое время это дошло и до Витольда-младшего, и он увеличил скорость и силу. Зря. Надолго его при таком темпе не хватит. Муштра Академии имеет свои преимущества. Баронет прекрасно подготовлен, вынослив и крепок, как молодой дубок, но мой первенец выезжает на рефлексах, вбитых в подсознание. Их учат одолевать противника превышающего по силе. Поединок почти закончен. Нож, во всяком случае, баронет уронил. Точнее, был взят на болевой приём, заставивший выронить нож. Марий слегка полоснул баронета по руке, обагрив клинок кровью. Отошёл, сказав, что удовлетворён поединком.
Консул взглядом пытается напомнить Марию о чём-то. Но мальчик устал. И не понимает, что пока оба противника в круге поединка, поединок не окончен. И что правила в баронствах очень сильно отличаются от дуэльного кодекса. И вмешаться никто не может. Пока не будут нарушены законы баронств. Вспомнила, как стояла, глядя на Зигги, ожидая от него знака, и слушая пояснения барона Алека об этих законах...
Витольд-младший стремительно припал на колено, хватая нож, и не вставая, движением кисти, бросил его в спину уходящему Марию. Мелькнула белая молния...
Марий ещё поворачивался, растерянный, а я уже летела с галереи, уцепившись за один из поддерживающих столбиков. Пробежала, ввинчиваясь между баронами, и упала на колени перед Вителлием Флавианом, из груди которого под углом торчит рукоятка ножа.
Мой мальчик посмотрел на меня, улыбнулся... Из уголка рта стекает струйка крови... Перед глазами встало лицо его отца, императора Марка Флавия. Темнота... Я держу тёплые руки сына, и смотрю на чёрное солнце. Нет... это катер садится на площадку, высадив преторианцев и Манлия. Жужжание анализатора, укол. Попыталась сказать, что помощь нужна не мне... Голоса нет. Вроде бы я не кричала... хотя, какая теперь разница... Вывернулась из рук консула, попытавшегося меня увести.
Марий что-то говорит мне, хватая за руки. Я не слышу... не могу разобрать ни звука. Смотрю на своего мальчика, лежащего на площадке для поединков... Манлий, стоя на коленях, очень осторожно осматривает его. Разрезает ножницами покрасневший мундир вокруг раны, закупоренной ножом. Анализатор уже отложен в сторону. Манлий что-то быстро говорит в свой наруч.
Барон Алек скользнул к ним. Преторианцы взяли его на прицел, консул отрицательно мотнул головой, и барона допустили к осмотру. Алек провёл рукой поверх раны, из которой всё ещё торчит рукоятка ножа, потом ласково коснулся руки ребёнка, и прошелестел что-то. Звук вернулся, но я не разобрала, что сказал барон. Пока я поняла только то, что мой сын жив. Этого совершенно достаточно. Нарушены ли законы баронств? Смотрю на Алека, несущего себя к нам. Меня поддерживают Марий и Вителлий Север. Но я уже могу стоять самостоятельно.
– Твой сын будет жить, Воробышек. Ушиб грудной клетки и глубокий порез, повредивший мышцы, но лёгкое не задето. На мальчике был медальон, ударившись о который, нож сместился, и "пропахав" кожу, застрял наискосок в мышцах. Не знаю, сколько времени займёт исцеление. Законы баронств Витольдом не нарушены. Твоими сыновьями тоже. Если бы младший окликнул старшего, тогда победа в поединке была бы отдана баронету. А так, они смогут продолжить хоть сразу после того, как унесут мальчика.
– Никакого продолжения!
– Кариссима, не лезь не в своё дело. Отправишься с Вителлием Флавианом. А с тобой, курсант, мы после поговорим.
К нам подходит Зося, за которой, как на буксире, тащится её семейство. Расстроенный барон Витольд, и оба сына: Витольд и Марк.
– Надеюсь, что мой племянник не сильно пострадал?
– Жить будет.
– Вот и хорошо. Поединок закончен.
Марий вежливо улыбнулся, а баронет покорно склонил голову.
– Я прошу благородного Мария принять мои извинения.
Баронесса что-то злобно шипит, пихая сына кулаком в поясницу. Тот покорно продолжает:
– Я не хотел убить.
И... сделав паузу, искренне сказал:
– Я хотел искалечить.
Зося ахнула, вскинув руки к горлу. А мои муж и отец синхронно кивнули. И некоторые из баронов тоже. И для меня картина начала складываться. Нож летел в спину Мария, ниже сердца. И легат-прим, и начальник Академии видели это. Наша медицина позволяет вылечить практически любую рану. Если не убило сразу. Поэтому, консул вызвал катер, и спокойно ждал. Они с дедом решили дать моему первенцу жестокий урок. А Вителлий Флавиан не думал об уроках. Он закрыл брата собой. И если бы не какой-то там медальон, нож попал бы точно в сердце моего мальчика. Сила удара была такова, что ребёнка отбросило назад. Сколько весит десятилетний мальчишка? Ну ладно, почти одиннадцатилетний...
Испытываю неподобающее желание выцарапать глаза мужу и отцу. Конечно, Марий теперь уже точно запомнит, что пока противник способен двигаться и говорить, его не оставляют без внимания. Но... Но! Это мои дети! Я носила их под сердцем. А им "дают уроки"! Включаю контроль дыхания. Вдох, выдох... Спокойно... Спокойно.
Почему Витольд-младший смотрел на меня при вопросе о причине поединка? Почему Марий был так зол? Конечно, неназываемой причиной послужила Лола. Улыбнулась Марию, колыхнув грудью, и баронет Витольд попёр как бык на красную тряпку. Семнадцать лет... Всё понимаю... Но... Баронет Витольд останется в баронствах. Никогда, пока моё мнение что-то значит на Альмейне (игнорировать барона Алека никто не решится), он не присоединится к знати Империи. Законы баронств не нарушены. Вот только Марий является гостем барона Витольда. И хотя мы сейчас не на землях барона, но мы здесь, как его гости.
Вителлия Флавиана помещают в капсулу регенератора, выгруженную с катера. Одежду и обувь безжалостно срезают, чтобы не двигать тело лишний раз. На нём не должно быть никаких посторонних предметов. Витой шнур с платиновым медальоном, спасшим жизнь моего ребёнка передают в руки консула. Вителлий Север, покрутив медальон в пальцах, нажал на неприметную деталь орнамента. Медальон раскрылся, и...
– Марк...
Придушенный шёпот благородной Флавии. Зося всё также стоит, держась руками за горло, но теперь она во все глаза смотрит на голограмму, снятую на островах: Марк Флавий, сидящий у костра, в одних парусиновых штанах, и похожий на бродягу, и рядом я в соломенной юбочке, босая, с распущенными волосами, и с цветочными гирляндами в качестве верхней части костюма. Вот я поднимаю руки и начинаю танцевать, покачивая бёдрами. А император, улыбается, не отрывая от меня глаз... Мы загорелые до черноты, и весёлые. А пламя костра бросает блики на крохотный пятачок земли, по которому летают мои босые ноги, и на лицо Марка Флавия, делая черты резче...
Запись кончается. Начинается повтор... Консул Вителлий Север защёлкивает медальон. Чувствую себя застигнутой за подглядыванием в замочную скважину... Ага, сама за собой... Протягиваю руку за медальоном. Это вещь моего сына. Забыла, что Вителлий Север теперь является его отцом.
– Кариссима, отправляйся с нашим сыном. Медальон я отдам ему сам. Иди, кариссима.
Опять сижу возле медицинского отсека. Манлий меня выгнал оттуда, сказав, что Император спит, и мне тоже нужно отдохнуть. Катер занял своё место на причале, и мы перешли на корабль. И что? Никуда не летим! Отправилась на мостик. Меня пропустили, но удивились. Капитан встал из кресла мне навстречу. Ну, конечно, "кресло" – это сильно упрощённое понятие для командного модуля ментальной связи с кораблём... Я не сильна в терминологии, и плевать мне на неё!
– Почему мы не движемся, капитан Сульпиций?
– Благородная Агриппина, корабль оборудован всеми необходимыми медицинскими агрегатами, тебе нет нужды волноваться. Император уже находится в стационарном регенераторе. На базе точно такое же оборудование. Мы ждём смену. Пока на планете находятся наши люди, на орбите всегда должен быть корабль. Приказ консула.
– Понимаю. Прошу прощения за то, что оторвала тебя от дел, благородный Сульпиций.
Капитан молча кивнул мне, и, надев на голову контур связи, вернулся к своим делам. А я пошла обратно к медотсеку. Манлий встал грудью в дверях, и изгнал меня в каюту. Ага, так и сказал: "Изыди!" Хожу по каюте, маюсь. Знаю, что волнуюсь напрасно, что повреждения незначительные, и через пару-тройку дней от них не останется даже и следа. А перед глазами стоит иссиня-бледное лицо моего мальчика, его успокаивающая улыбка, и струйка крови из угла рта...
Надо руки занять. Заказала в автомате несколько разноцветных мотков шёлкового шнура. Займусь макраме. На водных кораблях в свободное время именно этим и занимались. Только, вроде бы, там верёвки были не шёлковые, а пеньковые. Из старых канатов.
Вместо рамки приспособила мишень, для метания ножей. И ножи тоже пошли в дело. Закрепила на них шнуры, предварительно обмотав кусками плотной ткани, чтобы прикрыть режущие кромки. До отлёта у меня была уже начата сумочка. Дааа, это тебе не в автомате... Вот и хорошо! Есть чем себя занять четыре часа полёта.
Перед посадкой отправилась в душ, приводить себя в порядок. Одежды у меня здесь нет, и в голову ничего не лезет. Зашвырнула свой костюм в утилизатор. Дома переоденусь. А пока придётся куколку изображать... Снова заколола волосы в прихотливую восточную причёску, посмотрелась в зеркало, проделала комплекс дыхательных упражнений, заставила себя улыбаться. У Императора лёгкая травма. Только и всего. Никаких причин для волнений нет. Мы же ещё не закончили войну!.. Переговоры движутся ни шатко, ни валко. Нельзя давать ни малейшего повода к раздуванию смуты. А у нас на базе – вражеский командор рассиживается. И ладно бы просто командор! Так он ещё и дядя их Повелителя. То есть задвинуть его в угол, если он того не желает, ну никак не получится!
Лёгок на помине, синеглазый красавец. Вышел из бокового коридора, когда моего сына опять в капсуле-регенераторе переносили в медицинский отсек базы. Цикл между включениями регенератора позволяет перегрузить пострадавшего в мобильную капсулу, и перенести на другое место. Но времени терять нельзя, и командор молча дал дорогу медикам и преторианцам. Поворачиваясь ко мне, требовательно спросил:
– Что с Императором?
– Упал. Ушибся. Всё будет нормально, командор. Просто я перестраховываюсь.
Тишина... Отрываю глаза от коридора, в котором скрылся Манлий с моим сыном. И отшатываюсь назад, чуть не упав. Командор поддержал меня за локоть. Он сумел подойти так близко, что я испугалась, уперевшись взглядом в чёрный мундир. Включаю "дорогую мамочку". С консулом срабатывало, – он впадал в ярость и уходил; а командор весело улыбается. Улыбка-то весёлая, а вот взгляд его мне не нравится. Так смотрят даже не на добычу. Так смотрят на вещь, которой пожелали украсить свой дом. Неожиданно увидели, и поняли: именно эта вот вещь послужит завершающим аккордом композиции. Если я угадала, сейчас мне дадут имя.
– Удивительная, я счастлив, что с твоим сыном всё в порядке. Позволь проводить тебя в дом твоего мужа.
– Не позволю. Твои перемещения вне базы для меня нежелательны, командор. Я беспокоюсь...
– Не надо, удивительная. Тебе ничего не грозит.
– Не называй меня так. У меня есть имя.
– Оно тебе не идёт. Агриппина означает печаль.
– Моему мужу не понравится то, что ты подражаешь ему. Он зовёт меня "драгоценная".
– Я подумаю над этим, удивительная.
Изящно семеню рядом с командором, тоскливо думая, что консул на Альмейне, и защитить меня некому. Остаётся лишь надеяться на слово офицера, данное командором моему мужу. Пока, вроде бы, синеглазый красавец соблюдает дистанцию... Надо было всё-таки озаботиться другой одеждой. Мне не пришло в голову, что можно сделать патрицианские тряпки. В них я внимание командора не привлекала. Что теперь говорить...
Плита, перегораживающая выход на территорию поместья, отразила нашу пару: синеглазый офицер в чёрном с серебром мундире, в фуражке с высокой тульей и в начищенных до зеркального блеска сапогах (сам чистит? Остальная команда рейдера – на другой базе), сопровождаемый маленькой женщиной в экзотическом костюме, похожей на фарфоровую статуэтку. Я машинально сохраняю лёгкую улыбку, но, поймав взгляд командора на наше отражение, внутренне вздрагиваю. Командору нравится картина, которую он видит.
– Тебе понравится в моём доме, удивительная.
И? Я хочу сказать, что? Это не вопрос, – это утверждение. Что отвечать? Молчать нельзя, молчание – знак согласия.
– Я не уверена, что консул примет твоё приглашение, командор.
– Алонсо.
Отстранённым взглядом смотрю на обнаглевшего вражеского военного. "Ты для меня никто, и звать тебя никак" – слишком грубо, а злить командора я опасаюсь. Поэтому выбираю вариант "мы не были представлены". Сахарные зубы блеснули в улыбке, милостиво (я не шучу!) склонившись ко мне, командор повторил:
– Ты можешь называть меня по имени, удивительная. Я дарую тебе эту привилегию.
– Столько подарков сразу... – и, через паузу, – я не могу принять ни одного, командор. Из вежливости следовало бы сказать, что я сожалею. Но я не сожалею.
Получаю в ответ ленивую улыбку, уместную утром в постели...
