Сая сгорала от своих чувств и боли, что вечным криком осела внутри неё, стоило её связи с истинным сердцем однажды оборваться. Мир её снова задыхался в конфликтах и злобе её жителей. Здесь не находилось достойных, чтобы стать Хранителем. Тщеславие и жадность приближали всеобщий финал. Дверь истончилась настолько, что Левиафаны уже приготовились к прыжку.
Люди сделали всё, чтобы стать пищей для тёмных.
Ариа достигла возраста силы. Двадцатилетняя лучезарная магичка, что могла повелевать самой жизнью с нетерпением ждала дня, когда сможет освободить вечность от морока смерти. Её готовили к этому всю жизнь. И всё же она боялась. Нет, не ужасных чудовищ великого мира миров, не тираничного высшего бога, которому была сердцем и смыслом, она боялась не справиться, не оправдать ожиданий.
Пробуждение Саяры вечность запомнила надолго. Левиафаны не смогли разорвать мир, богиня справилась с этим раньше. Она пробудилась. Но не так, как должна была, не проснулась собой в вечности, а пронеслась в закрытый для неё мир. Левиафан пробудился в теле смертного, выжигая его изнутри. Она раскрылась всепоглощающим пламенем, что буквально стёр мир яростью до последнего кусочка. Почти последнего. У её сердца была дочь, и Саяра как-то смогла сохранить её жизнь. Девочка проснулась в чужом мире помня лишь о том, как одна незнакомка пыталась спасти ценой своей жизни её мать, но, не сумев, превратилась в всеобъемлющее пламя.
Саяра явилась в свой мир в облике, близком к лику Левиафана. Черная, источающая кровожадный холод и забытие. В её глазах не было эмоций, кроме гнева и всепоглощающей боли. При взгляде на неё угасало веселье даже самых беззаботных весельчаков. Богиня, которой строили храмы и возносили молитвы была уже совсем не той, какой её помнили. Ариа не сразу приняла её. Слишком холодным было её дыхание, слишком тоскливо становилось на сердце рядом с ней. Девушка не сдерживала слёз, когда их взгляды пересекались. Впервые она узнала ужас и страх.
Шли годы. Ариа становилась сильнее, закаляясь в руках Саяры, подобно клинку. И вот, день, когда Ариа достигла силы, превосходящей возможности мира, наконец, настал. Кармиль и Грешт не хотели отпускать любимую дочь в мир богов, как и привязанные к ней лунные братья, сыновья Оми и Клармонди, но и оставить её в этом мире было просто невозможным.
Скур доверял Саяре как никому другому. Её преданность возвела её в один ранг с его древними «братьями и сестрами», которых он приветствовал первыми. Кландан поведал богине о некогда чудесных теплых ветрах, что были подарены высшим миру богов, о ярких созданиях, что исцеляли раны своим светом, о потерянных в восстании мирах и местах, что будоражили даже его собственное воображение. Но видеть всё это в живую… Саяра понимала красоту и неповторимость каждого мира, что восставал из пепла в руках её внучки, но не ощущала ни единого светлого чувства. Была только безнадежная черная боль.
Она была последней. Скур не настаивал, но предостерегал, что, если что-то пойдёт не так, Саяре лучше не иметь уязвимых мест. Она послушала. Каких трудов её далось видеть счастье других, невозможно передать словами. Вечность была её бесконечной пыткой. Мир за миром Ариа дарила свет всем, но только не ей. Вечность. Саяра ждала целую вечность. Уже родились тысячи новых богов, возродились сотни старых, а она была Левиафаном. Последним черным созданием в мире богов, последним напоминанием о том, что будет, если погасить солнце.
— Пора, — к Саяре подошла её внучка. Сегодня она была так лучезарно-счастлива, что это пугало богиню. Внутри было столько боли, столько страха, столько вопросов « а если», что Скур не смог этого не заметить.
— Чего ты боишься, Сая? Тысячи и тысячи лет минули, у тебя не осталось никого, так чего же теперь тебе бояться?
Сая не хотела отвечать. Казалось, если она произнесёт вслух, то это обязательно случится. Тени, что блуждали в вечности говорили теперь только с ней, ночь шептала ей, как последней дочери, всё, что ощущала. Без тёмных она стала очень разговорчивой, но лучше бы молчала. Саяру предавали прямо сейчас, она должна была быть последней, потому что только так Кландан сможет исчезнуть.
— Ты не можешь передать власть над всем этим, — Саяра обвела рукой всё вокруг, — Левиафану или тому, чьей силы недостаточно. Я знаю, чего ты так ждёшь, но я не могу. Я знаю, Скур. Я знаю, как ты оказался здесь и почему породил всё это. Это кара, что привязана к твоему могуществу. Это проклятие тех, от кого ты ушёл когда-то, Кландан. Зацикленное бесконечное проклятие, что будет вести к одному итогу снова, снова и снова. Сколько раз ты просыпался в вечности, что была лишь пустотой? Сколько раз ты создавал всё заново, подавлял восстание, убивая сердце, и сколько кошмаров пережил, ожидая её возрождения? Сколько, Кландан, раз ты доходил до точки своего рассвета и мира, когда та последняя дверь открывалась, и приходили Они? У тебя забирали всё, но только не память. И ты просыпался в абсолютной пустоте снова, совершенно один. И сейчас ты готов сдаться и исчезнуть, поставив на этот путь меня.
— О чем она говорит, душа моя? — спросила Ариана, но застыла. Время. Оно замерло там, где не существовало. Фраза прозвучала в обратном порядке и мир дрогнул под богиней. Кландан стирал из мира её слова, стирал и всё из памяти своего сердца. Этого просто никогда не происходило.
Ему уже всё равно.
И перед тем, как мир снова вздохнул, он прикрыл глаза, подставляя лицо ветру. — Три тысячи пятьдесят восемь возрождений и одно рождение здесь я надеялся выйти из цикла победителем, чтобы в итоге смириться с неизбежностью поражения, — и это смирение стирало мир, подобно волне, что слизывает песчаный замок с побережья. —Пора просыпаться, Сая.
Звенящая тишина. Будто секунду назад было так громко, что глохли уши, а сейчас не было ничего. Даже света. Не было звезд, не было тепла, даже холода. Пустота. Не было меня. Я вспомнила свою короткую смертную жизнь. Я помнила мягкий свет моего Оми, жар кожи Грешта, но было ли это всё? Рука коснулась теплой земли. Свет медленно полился изнутри меня, стекаясь в тонкие очертания травы и деревьев. Он будто рисовал что-то новое, призрачное. Мой кошмарный сон оживал, наполняясь всё новыми и новыми деталями. И всё же, здесь было кое-что чужое. Как ядовитая змея он скрутился в моих ногах, не желая выпускать из своего круга. Воплощённое проклятие, что требовало нового хозяина.
Я подняла плеть, с твердой уверенностью в том, что выйду из этой пустоты раз и навсегда.
— Меня зовут Детрия, душа моя, — этот голос. Я замерла. Я знаю этот голос. Нет. Нет. Я не хочу поворачиваться. Я не смогу. Нет! — Позволь мне подарить тебе надежду.
Люди сделали всё, чтобы стать пищей для тёмных.
Ариа достигла возраста силы. Двадцатилетняя лучезарная магичка, что могла повелевать самой жизнью с нетерпением ждала дня, когда сможет освободить вечность от морока смерти. Её готовили к этому всю жизнь. И всё же она боялась. Нет, не ужасных чудовищ великого мира миров, не тираничного высшего бога, которому была сердцем и смыслом, она боялась не справиться, не оправдать ожиданий.
Пробуждение Саяры вечность запомнила надолго. Левиафаны не смогли разорвать мир, богиня справилась с этим раньше. Она пробудилась. Но не так, как должна была, не проснулась собой в вечности, а пронеслась в закрытый для неё мир. Левиафан пробудился в теле смертного, выжигая его изнутри. Она раскрылась всепоглощающим пламенем, что буквально стёр мир яростью до последнего кусочка. Почти последнего. У её сердца была дочь, и Саяра как-то смогла сохранить её жизнь. Девочка проснулась в чужом мире помня лишь о том, как одна незнакомка пыталась спасти ценой своей жизни её мать, но, не сумев, превратилась в всеобъемлющее пламя.
Саяра явилась в свой мир в облике, близком к лику Левиафана. Черная, источающая кровожадный холод и забытие. В её глазах не было эмоций, кроме гнева и всепоглощающей боли. При взгляде на неё угасало веселье даже самых беззаботных весельчаков. Богиня, которой строили храмы и возносили молитвы была уже совсем не той, какой её помнили. Ариа не сразу приняла её. Слишком холодным было её дыхание, слишком тоскливо становилось на сердце рядом с ней. Девушка не сдерживала слёз, когда их взгляды пересекались. Впервые она узнала ужас и страх.
Шли годы. Ариа становилась сильнее, закаляясь в руках Саяры, подобно клинку. И вот, день, когда Ариа достигла силы, превосходящей возможности мира, наконец, настал. Кармиль и Грешт не хотели отпускать любимую дочь в мир богов, как и привязанные к ней лунные братья, сыновья Оми и Клармонди, но и оставить её в этом мире было просто невозможным.
Скур доверял Саяре как никому другому. Её преданность возвела её в один ранг с его древними «братьями и сестрами», которых он приветствовал первыми. Кландан поведал богине о некогда чудесных теплых ветрах, что были подарены высшим миру богов, о ярких созданиях, что исцеляли раны своим светом, о потерянных в восстании мирах и местах, что будоражили даже его собственное воображение. Но видеть всё это в живую… Саяра понимала красоту и неповторимость каждого мира, что восставал из пепла в руках её внучки, но не ощущала ни единого светлого чувства. Была только безнадежная черная боль.
Она была последней. Скур не настаивал, но предостерегал, что, если что-то пойдёт не так, Саяре лучше не иметь уязвимых мест. Она послушала. Каких трудов её далось видеть счастье других, невозможно передать словами. Вечность была её бесконечной пыткой. Мир за миром Ариа дарила свет всем, но только не ей. Вечность. Саяра ждала целую вечность. Уже родились тысячи новых богов, возродились сотни старых, а она была Левиафаном. Последним черным созданием в мире богов, последним напоминанием о том, что будет, если погасить солнце.
— Пора, — к Саяре подошла её внучка. Сегодня она была так лучезарно-счастлива, что это пугало богиню. Внутри было столько боли, столько страха, столько вопросов « а если», что Скур не смог этого не заметить.
— Чего ты боишься, Сая? Тысячи и тысячи лет минули, у тебя не осталось никого, так чего же теперь тебе бояться?
Сая не хотела отвечать. Казалось, если она произнесёт вслух, то это обязательно случится. Тени, что блуждали в вечности говорили теперь только с ней, ночь шептала ей, как последней дочери, всё, что ощущала. Без тёмных она стала очень разговорчивой, но лучше бы молчала. Саяру предавали прямо сейчас, она должна была быть последней, потому что только так Кландан сможет исчезнуть.
— Ты не можешь передать власть над всем этим, — Саяра обвела рукой всё вокруг, — Левиафану или тому, чьей силы недостаточно. Я знаю, чего ты так ждёшь, но я не могу. Я знаю, Скур. Я знаю, как ты оказался здесь и почему породил всё это. Это кара, что привязана к твоему могуществу. Это проклятие тех, от кого ты ушёл когда-то, Кландан. Зацикленное бесконечное проклятие, что будет вести к одному итогу снова, снова и снова. Сколько раз ты просыпался в вечности, что была лишь пустотой? Сколько раз ты создавал всё заново, подавлял восстание, убивая сердце, и сколько кошмаров пережил, ожидая её возрождения? Сколько, Кландан, раз ты доходил до точки своего рассвета и мира, когда та последняя дверь открывалась, и приходили Они? У тебя забирали всё, но только не память. И ты просыпался в абсолютной пустоте снова, совершенно один. И сейчас ты готов сдаться и исчезнуть, поставив на этот путь меня.
— О чем она говорит, душа моя? — спросила Ариана, но застыла. Время. Оно замерло там, где не существовало. Фраза прозвучала в обратном порядке и мир дрогнул под богиней. Кландан стирал из мира её слова, стирал и всё из памяти своего сердца. Этого просто никогда не происходило.
Ему уже всё равно.
И перед тем, как мир снова вздохнул, он прикрыл глаза, подставляя лицо ветру. — Три тысячи пятьдесят восемь возрождений и одно рождение здесь я надеялся выйти из цикла победителем, чтобы в итоге смириться с неизбежностью поражения, — и это смирение стирало мир, подобно волне, что слизывает песчаный замок с побережья. —Пора просыпаться, Сая.
***
Звенящая тишина. Будто секунду назад было так громко, что глохли уши, а сейчас не было ничего. Даже света. Не было звезд, не было тепла, даже холода. Пустота. Не было меня. Я вспомнила свою короткую смертную жизнь. Я помнила мягкий свет моего Оми, жар кожи Грешта, но было ли это всё? Рука коснулась теплой земли. Свет медленно полился изнутри меня, стекаясь в тонкие очертания травы и деревьев. Он будто рисовал что-то новое, призрачное. Мой кошмарный сон оживал, наполняясь всё новыми и новыми деталями. И всё же, здесь было кое-что чужое. Как ядовитая змея он скрутился в моих ногах, не желая выпускать из своего круга. Воплощённое проклятие, что требовало нового хозяина.
Я подняла плеть, с твердой уверенностью в том, что выйду из этой пустоты раз и навсегда.
— Меня зовут Детрия, душа моя, — этот голос. Я замерла. Я знаю этот голос. Нет. Нет. Я не хочу поворачиваться. Я не смогу. Нет! — Позволь мне подарить тебе надежду.
