Новехонькие лаковые туфли, что совсем недавно подарили ему родители, заскочив буквально на один денек между концертными турами, оказались весьма кстати. Сергей вынул из упаковки пару белых носков. Улыбнулся — по поводу его любви к чистым цветам ему от Олюшки часто доставалось. Ну, что поделать, если он любил только белое и черное. Черное и белое. Цветной, то есть отличной от этих цветов, была только его скрипка. Но когда он выучится и разбогатеет, то закажет себе монохромный инструмент. И тогда только светлые волосы останутся неким цветным пятном в его строгом облике, да, пожалуй, голубые глаза.
— Галстук, галстук, — простонал Сергей, снова взглянув на свое отражение. А вот с галстуками у него была проблема. В обыденной жизни он их не носил, а во время выступлений использовал классическую «бабочку». И что, прикажете, в ресторан надеть? И тут он вспомнил о подарке бабушки — неклассическом белом галстуке с огромной брошью, стоявшего бешеные деньги, но который он ни разу не вынимал из коробки. Оставалось только отыскать его в шкафу и молиться, чтобы оттенок шелка галстука совпал с оттенком рубахи или хотя бы гармонировал.
— Бабуля, я тебя люблю, — закричал Сергей и чуть не запрыгал от радости, когда примерив эту, казалось бы никогда не могущую ему пригодиться вещь, остался своим видом доволен. Особенно ему понравилась «траурная» брошь с гагатом, оказавшаяся как нельзя к месту.
Быстро пересчитав имеющиеся у него в наличии деньги и прикинув, хватит ли ему до следующего перевода от деда, Сергей решил, что в таком виде толкаться по автобусам он не будет, и решительно набросив на плечи куртку и натянув на голову вязаную шапочку, зашагал в сторону ближайшей стоянки такси…
— Господа, разрешите представить вам будущую звезду и сейчас моего самого талантливого ученика — Сергея Шереметева, — Быстрицкий, встретив в дверях ресторана, словно только его и ждал, представил гостям, расхаживающим с бокалами шампанского по той части зала, что не была занята столиками, и подтолкнул его вперед.
Сергей почувствовал, как краска заливает его лицо, словно это он был сегодня юбиляром, а не Владимир Петрович, который с коллегами и учениками отмечал десятилетие педагогической деятельности, пятнадцатилетие концертной и двадцатилетие творческой деятельности.
— Ну-ну, не смущайтесь. Все так и есть и так и будет, — с заговорщицким видом прошептал он на ухо Сергею и ласково похлопал по плечу. Мысль — пригласить Сергея на банкет пришла ему в голову спонтанно. А почему бы нет? С чего-то надо начинать. А банкет в честь очередного юбилея — чем не повод? Пусть познакомится с его окружением, его друзьями, коллегами, дамами. Захочет стать таким же, как все они. Только одного опасался Быстрицкий — как будет выглядеть Сергей? Он мог только полагаться на его вкус и довериться его утонченной натуре.
И тот его не подвел — оправдал во всех ожиданиях. Даже нестриженные вихры смотрелись настолько стильно и во всех смыслах гармонично, что Быстрицкому вдруг самому захотелось помолодеть на двадцать лет и снова вернуться к прическе «а-ля битлы».
— Господа, господа, попрошу к столикам, — засуетился Владимир Петрович, когда. Наконец, был встречен последний гость. Он в последний момент переставил банкетные карточки так, чтобы Сергей очутился с ним за одним столиком. Для этого ему пришлось довольно сильно напрячься, чтобы не просто учесть, кто с кем не дружит, но и какая дама одного его коллеги может не терпеть либо его любовницу, либо жену. Это похлеще будет, чем загадки разгадывать.
— Господа, — снова поднялся Быстрицкий со своего места и постучал вилкой по хрусталю. — Я не только хочу вас угостить телесной пищей, но и дать вам возможность насладиться духовной, — произнес он, очаровательно улыбнувшись всем одновременно. Это он мог — в одного мгновение превратиться «в душку», который нравится мужчинам и от которого все окружающие женщины просто без ума. Владимир Петрович повел рукой в сторону сцены, где уже расположился струнный квартет. В скрипаче Сергей узнал одного из студентов Быстрицкого. Зазвучала очаровательная музыка, взмывая к сводам зала. На какое-то мгновение наступила тишина, прекратилось звяканье столовых приборов, и все присутствующие наслаждались только звуками «Ноктюрна» Шопена.
— После концерта эти ребята получат по… — наклонившись в паузе к Сергею, сидевшему рядом с ним с левой стороны, Быстрицкий назвал сумму гонорара за выступление. — Эти ребята здесь работают.
— А разве можно студентам консерватории играть в ресторанах? — встрепенулся Сергей. Цифры прочно засели у него в голове. — Это же запрещено правилами.
— Это арт-ресторан, — усмехнулся Владимир Петрович. — Здесь все можно, в том числе и выступать студентам. Сейчас гости немного подопьют, — он хитро подмигнул своему студенту, — и начнут музыку за деньги заказывать. До «Мурки» они, конечно, не опустятся. Но «Чардаш», уверяю, за сегодняшний вечер прозвучит не один раз. И дамы будут лихо под него отплясывать.
— Я бы тоже хотел играть в таком заведении, — вдруг выпалил Сергей. Цифры гонорара за выступление не давали ему покоя.
— Это можно организовать, — кивнул головой Быстрицкий, под Баха отправляя себе в рот крабовый салат и запивая вином. — Я поговорю с художественным руководителем ресторана. По-моему, им требовался скрипач…
Сергей пришел в Шереметевский дворец днем. И теперь рассматривал ту странную скрипку, на которой играл по ночам, не отрывая от нее взгляда.
— Молодой человек, вы спрашивали концертмейстера?
К Сергею приблизился высокий стройный мужчина, довольно молодой. Почему-то ему концертмейстер всегда представлялся сгорбленный старичок и обязательно лысеватый. А у этого была достаточно пышная шевелюра.
Сергей, рассматривая его лицо, пытался определить навскидку, сколько ему лет.
— Вы спрашивали концертмейстера? — снова повторил свой вопрос мужчина.
— Да-да, я, — кивнул головой Сергей и судорожно вздохнул. Он никак не ожидал, что ему не откажут и согласятся встретиться. — Я случайно услышал, что в ваш оркестр требуется скрипач.
— А вы скрипач? — мягко улыбнулся мужчина и представился: — называйте меня Георгием Ивановичем.
Сергей снова кивнул. Он так разволновался, что забыл, что хотел сказать и зачем вызвал концертмейстера.
— Был скрипачом. В консерватории учился, но не закончил, — наконец, ему удалось собраться с мыслями.
— Что так? — вопросительно выгнул дугой брови Георгий Иванович.
— В аварию попал. Думал, никогда не смогу больше играть. Но мне кажется, что у меня получается.
— Так кажется или получается?
Им в оркестр нужен был скрипач, именно поэтому Георгий Иванович прервал репетицию и вышел в зал, чтобы встретиться со странным посетителем.
Сергей кивнул головой: — Получается. Я хотел бы попробовать на этой скрипке.
И он указал на инструмент, на котором играл по ночам.
— Хорошо, — согласился концертмейстер и попросил смотрителя зала выдать Сергею то, на что тот указал.
Вокруг них собрались посетители музея, приготовившиеся насладиться игрой.
Бережно взяв в руки скрипку и пристроив ее на плече, Сергей прикрыл глаза, представив, какая сейчас польется музыка. Взмахнул смычком… Но извлекаемые им из инструмента звуки мало чем отличались от воплей мартовских котов.
Сначала публика зароптала, а потом начала громко смеяться.
— Как же так? — растерялся Сергей.
— Верните инструмент, молодой человек. И прекратите мне морочить голову, — раздраженно бросил Георгий Иванович.
— Как же так, — Сергей снова провел смычком по струнам и опять треск и скрежет, но никак не звуки музыки. — Я же играл.
— Это дьвольский инструмент, — покачал головой маленький сухонький старичок-смотритель, забирая скрипку и снова запирая ее в шкафу со стеклянными дверями.
— Но я играл, — продолжал настаивать Сергей со слезами на глазах.
— Вам показалось, — снова покачал головой старичок. — Этот инструмент был сделан Мастером для скрипача дьвола.
Сергей опустил голову и побрел прочь — ему, и вправду, показалось.
— Но если не побрезгуете, — окликнул его смотритель уже на выходе из зала, — я для вашей левой руки принесу простенькую скрипочку, изготовленную Ершовым Олегом, учеником Вячеслава Супруна. Про Супруна слыхали небось.
— Слышал, — всхлипнул Сергей и, стараясь не показывать свою слабость, добавил, покачав головой: — Не побрезгую.
— Сережа, я принес вам скрипку.
Старичок-смотритель сразу появился в комнате охраны, как только они с Николаем заступили на смену.
— Зачем тебе скрипка? Ты что, музыкант? — изумился напарник Сергея и с недоверием взглянул на потрепанный футляр, когда тот нервно кивнул головой. Вот чего-чего, а такого он совершенно не ожидал. В его представлении все музыканты были худыми, низкорослыми, и уж, во всяком случае, не обладали бицепсами, как парень, с которым он дежурил перед мониторами по ночам. А как он стрелял из пистолета в тире, многим профи не снилось! Очень уверенно укладывая все выстрелы кучно возле десятки.
Дрожащими руками Сергей с трудом вскрыл замки футляра и замер в изумлении — то, что предстало перед его взором, трудно было назвать скрипкой. Какой тут Ершов? Ершовым и близко не пахнет. Местный умелец, похоже, попытался на старенькой облезлой развалюхе перетянуть струны и теперь выдавал ее за шедевр мастера.
— Это была его последняя скрипка, которую он начал мастерить… Но не успел закончить, — отозвался старичок, заметив, что Сергей не знает, что ему делать с инструментом, как поступить. Ему даже показалось, что он боится его.
— Не опасайся, — он ласково прикоснулся к широкой спине парня, — она живая. И если вы найдете с ней общий язык, то она будет петь в твоих руках. А не найдете, то просто вернешь ее мне.
С выражением крайнего недоверия Сергей извлек скрипку, внимательно осмотрел ее — и, правда, живая. Ни трещинки, ни скола на ее теле, все струны на месте, а то, что лак облез, так и он не без рук — под присмотром опытных мастеров покроет ее, будет блестеть, как новая. В консе же подправлял свои инструменты сам. И сейчас все сделает.
Привычным движением он положил скрипку на левое плечо, попытался повести почти не двигающимися пальцами, захватывая гриф, но понял, что он погорячился, — скрипка все же была для другой, здоровой руки.
Переложив скрипку на другое плечо, он снова почувствовал себя пятилетним мальчиком, впервые взявшим в руки инструмент. До боли знакомое чувство охватило Сергея, он уже испытывал его с той скрипкой в темном ночном зале. Но это было другое чувство — не чувство ужаса, что у него ничего не получится, а именно чувство пятилетнего мальчишки, что сейчас у него ничего не получится, но все еще впереди. Не гнущимися пальцами левой руки он поймал смычок и, зажмурившись от страха перед своими зрителями в виде Николая и старичка, провел по струнам, извлекая своей самый первый звук.
Страх охватывал Сергея всегда, когда он играл перед зрителями — он боялся сфальшивить, боялся, что его музыку не поймут, боялся получить неодобрение. И только в ресторане, играя за деньги по просьбам гостей, он вдруг становился самим собой. Как только заканчивалась официальная часть, Сергей словно оживал, играя с необыкновенным воодушевлением, которого никогда не испытывал, выступая в концертных залах.
Нежно, протяжно, ласково скрипка запела — то был звук, а не скрежет и треск, как в зале коллекций музыкальных инструментов, где он так опозорился перед концертмейстером. Судорожно пытаясь вспомнить что-нибудь, точнее хоть что-то медленное и протяжное, на другое он сейчас был не способен, Сергей извлек еще несколько звуков. А потом пальцы сами заиграли первые такты «Ноктюрна» Шопена. И вдруг, как отрубило — руки перестали двигаться, а скрипка петь.
— Опять твой призрак бесится, — вдруг в полной тишине сказал Николай, который увидел на мониторах, что в зале не просто колышутся шторы, а там настоящий ураган, раскидавший кресла. — Иди, успокаивай его.
— Не хочу, — покачал головой Сергей, прижимая к груди скрипку, — он мне ничего не сможет дать. Все, что надо, я уже имею.
— Иди, иди, — ласково поддакнул напарнику парня старичок. — А твоя скрипка тебя дождется…
— Играй, — взревел голос, сунув в руки Сергея инструмент.
— Что играть-то? — пожал плечами тот.
— То, что ты пытался сыграть на ней, — не унимался голос, оглушая своим криком. — Никогда, слышишь, никогда, ты не сможешь играть так, как на этой скрипке.
И Сергей снова заиграл «Ноктюрн». Скрипка запела, застонала в его руках. Так вдохновенно он не играл никогда, звуки со страстью вырывались из его рук, слезы непрерывным потоком катились из его полуприкрытых глаз. Его душа слилась со скрипкой и пела о любви, когда можно мечтать и думать обо всём, созерцая тишину ночи. Пленительная мелодия парила над исполняемым другими инструментами аккомпанементом, состоящим из баса и ритмической конфигурации изысканной гармонии.
Мелодия закончилась, а очарование музыкой осталось.
— Ты думаешь, что сможешь играть так же? — тихо, как обычно, спросил голос и прикоснулся к заплаканным глазам Сергея легким поцелуем.
— Нет, пожалуй, — согласился тот, возвращая инструмент. Так играть он никогда не сможет…
— Господин, Рывкин, позвольте представить вам моего студента — Шереметева Сергея.
Владимир Петрович сдержал обещание и в ближайший же четверг повел Сергея на прослушивание в тот же самый арт-ресторан. К неудовольствию и Сергея, и его педагога желающих занять освободившееся место скрипача было предостаточно.
Но Рывкин Борис Леонидович, художественный руководитель выступавших в ресторане музыкальных коллективов, в основном квартетов, не желая вступать в конфликт ни с одним из педагогов, приведших своих учеников, предложил компромиссное решение — кто из ребят понравится гостям, тот и будет работать в квартете, выступающем по четвергам. Он давно так придумал, что студенты, дабы не нагружать их работой, могли выступать только один раз в неделю. И каждый день играли разные коллективы, даже в понедельник и вторник, когда, казалось бы, в заведении не так много гостей, жаждущих прикоснуться к классической музыке.
Борис Леонидович не без удовольствия оглядел Сергея, одетого в простую рубашку и джинсы. Крепкая шея парня и широкая грудь, выглядывающие из расстегнутых верхних пуговиц, ему понравились. Понравились и светло-русые вихры, растрепанные в художественном беспорядке. Он смотрелся гораздо эффектнее, чем все остальные. Но это лишь его мнение, а понравится ли он своей игрой гостям?
— Пиджака для образа не хватает, — негромко бросил Рывкин, — и пуговицы надо сильнее расстегнуть.
Он знал, как подать товар лицом.
Сергей выступал седьмым, последним. Так выпал жребий.
Гостям с самого начала объявили, что им всем придется проголосовать за того или иного претендента на место скрипача в квартет. Рывкина совершенно не волновало, сможет ли выбранный музыкант влиться в коллектив. Не вольется, значит, будет выступать сольно. Главное, чтобы пришелся ко двору.
— Не волнуйся, — напутствовал его Быстрицкий. Они обсудили, что Сергей не будет играть темпераментную пьесу, а сыграет нечто протяжное, но до боли знакомое публике. И Владимир Петрович знал, как подать товар лицом. И угадал. «Улыбка» Чарли Чаплина после всех карменов, чардашей и венгерских танцев, оказалась весьма кстати. Сам Быстрицкий ему аккомпанировал на рояле.
— Галстук, галстук, — простонал Сергей, снова взглянув на свое отражение. А вот с галстуками у него была проблема. В обыденной жизни он их не носил, а во время выступлений использовал классическую «бабочку». И что, прикажете, в ресторан надеть? И тут он вспомнил о подарке бабушки — неклассическом белом галстуке с огромной брошью, стоявшего бешеные деньги, но который он ни разу не вынимал из коробки. Оставалось только отыскать его в шкафу и молиться, чтобы оттенок шелка галстука совпал с оттенком рубахи или хотя бы гармонировал.
— Бабуля, я тебя люблю, — закричал Сергей и чуть не запрыгал от радости, когда примерив эту, казалось бы никогда не могущую ему пригодиться вещь, остался своим видом доволен. Особенно ему понравилась «траурная» брошь с гагатом, оказавшаяся как нельзя к месту.
Быстро пересчитав имеющиеся у него в наличии деньги и прикинув, хватит ли ему до следующего перевода от деда, Сергей решил, что в таком виде толкаться по автобусам он не будет, и решительно набросив на плечи куртку и натянув на голову вязаную шапочку, зашагал в сторону ближайшей стоянки такси…
— Господа, разрешите представить вам будущую звезду и сейчас моего самого талантливого ученика — Сергея Шереметева, — Быстрицкий, встретив в дверях ресторана, словно только его и ждал, представил гостям, расхаживающим с бокалами шампанского по той части зала, что не была занята столиками, и подтолкнул его вперед.
Сергей почувствовал, как краска заливает его лицо, словно это он был сегодня юбиляром, а не Владимир Петрович, который с коллегами и учениками отмечал десятилетие педагогической деятельности, пятнадцатилетие концертной и двадцатилетие творческой деятельности.
— Ну-ну, не смущайтесь. Все так и есть и так и будет, — с заговорщицким видом прошептал он на ухо Сергею и ласково похлопал по плечу. Мысль — пригласить Сергея на банкет пришла ему в голову спонтанно. А почему бы нет? С чего-то надо начинать. А банкет в честь очередного юбилея — чем не повод? Пусть познакомится с его окружением, его друзьями, коллегами, дамами. Захочет стать таким же, как все они. Только одного опасался Быстрицкий — как будет выглядеть Сергей? Он мог только полагаться на его вкус и довериться его утонченной натуре.
И тот его не подвел — оправдал во всех ожиданиях. Даже нестриженные вихры смотрелись настолько стильно и во всех смыслах гармонично, что Быстрицкому вдруг самому захотелось помолодеть на двадцать лет и снова вернуться к прическе «а-ля битлы».
— Господа, господа, попрошу к столикам, — засуетился Владимир Петрович, когда. Наконец, был встречен последний гость. Он в последний момент переставил банкетные карточки так, чтобы Сергей очутился с ним за одним столиком. Для этого ему пришлось довольно сильно напрячься, чтобы не просто учесть, кто с кем не дружит, но и какая дама одного его коллеги может не терпеть либо его любовницу, либо жену. Это похлеще будет, чем загадки разгадывать.
— Господа, — снова поднялся Быстрицкий со своего места и постучал вилкой по хрусталю. — Я не только хочу вас угостить телесной пищей, но и дать вам возможность насладиться духовной, — произнес он, очаровательно улыбнувшись всем одновременно. Это он мог — в одного мгновение превратиться «в душку», который нравится мужчинам и от которого все окружающие женщины просто без ума. Владимир Петрович повел рукой в сторону сцены, где уже расположился струнный квартет. В скрипаче Сергей узнал одного из студентов Быстрицкого. Зазвучала очаровательная музыка, взмывая к сводам зала. На какое-то мгновение наступила тишина, прекратилось звяканье столовых приборов, и все присутствующие наслаждались только звуками «Ноктюрна» Шопена.
— После концерта эти ребята получат по… — наклонившись в паузе к Сергею, сидевшему рядом с ним с левой стороны, Быстрицкий назвал сумму гонорара за выступление. — Эти ребята здесь работают.
— А разве можно студентам консерватории играть в ресторанах? — встрепенулся Сергей. Цифры прочно засели у него в голове. — Это же запрещено правилами.
— Это арт-ресторан, — усмехнулся Владимир Петрович. — Здесь все можно, в том числе и выступать студентам. Сейчас гости немного подопьют, — он хитро подмигнул своему студенту, — и начнут музыку за деньги заказывать. До «Мурки» они, конечно, не опустятся. Но «Чардаш», уверяю, за сегодняшний вечер прозвучит не один раз. И дамы будут лихо под него отплясывать.
— Я бы тоже хотел играть в таком заведении, — вдруг выпалил Сергей. Цифры гонорара за выступление не давали ему покоя.
— Это можно организовать, — кивнул головой Быстрицкий, под Баха отправляя себе в рот крабовый салат и запивая вином. — Я поговорю с художественным руководителем ресторана. По-моему, им требовался скрипач…
Сергей пришел в Шереметевский дворец днем. И теперь рассматривал ту странную скрипку, на которой играл по ночам, не отрывая от нее взгляда.
— Молодой человек, вы спрашивали концертмейстера?
К Сергею приблизился высокий стройный мужчина, довольно молодой. Почему-то ему концертмейстер всегда представлялся сгорбленный старичок и обязательно лысеватый. А у этого была достаточно пышная шевелюра.
Сергей, рассматривая его лицо, пытался определить навскидку, сколько ему лет.
— Вы спрашивали концертмейстера? — снова повторил свой вопрос мужчина.
— Да-да, я, — кивнул головой Сергей и судорожно вздохнул. Он никак не ожидал, что ему не откажут и согласятся встретиться. — Я случайно услышал, что в ваш оркестр требуется скрипач.
— А вы скрипач? — мягко улыбнулся мужчина и представился: — называйте меня Георгием Ивановичем.
Сергей снова кивнул. Он так разволновался, что забыл, что хотел сказать и зачем вызвал концертмейстера.
— Был скрипачом. В консерватории учился, но не закончил, — наконец, ему удалось собраться с мыслями.
— Что так? — вопросительно выгнул дугой брови Георгий Иванович.
— В аварию попал. Думал, никогда не смогу больше играть. Но мне кажется, что у меня получается.
— Так кажется или получается?
Им в оркестр нужен был скрипач, именно поэтому Георгий Иванович прервал репетицию и вышел в зал, чтобы встретиться со странным посетителем.
Сергей кивнул головой: — Получается. Я хотел бы попробовать на этой скрипке.
И он указал на инструмент, на котором играл по ночам.
— Хорошо, — согласился концертмейстер и попросил смотрителя зала выдать Сергею то, на что тот указал.
Вокруг них собрались посетители музея, приготовившиеся насладиться игрой.
Бережно взяв в руки скрипку и пристроив ее на плече, Сергей прикрыл глаза, представив, какая сейчас польется музыка. Взмахнул смычком… Но извлекаемые им из инструмента звуки мало чем отличались от воплей мартовских котов.
Сначала публика зароптала, а потом начала громко смеяться.
— Как же так? — растерялся Сергей.
— Верните инструмент, молодой человек. И прекратите мне морочить голову, — раздраженно бросил Георгий Иванович.
— Как же так, — Сергей снова провел смычком по струнам и опять треск и скрежет, но никак не звуки музыки. — Я же играл.
— Это дьвольский инструмент, — покачал головой маленький сухонький старичок-смотритель, забирая скрипку и снова запирая ее в шкафу со стеклянными дверями.
— Но я играл, — продолжал настаивать Сергей со слезами на глазах.
— Вам показалось, — снова покачал головой старичок. — Этот инструмент был сделан Мастером для скрипача дьвола.
Сергей опустил голову и побрел прочь — ему, и вправду, показалось.
— Но если не побрезгуете, — окликнул его смотритель уже на выходе из зала, — я для вашей левой руки принесу простенькую скрипочку, изготовленную Ершовым Олегом, учеником Вячеслава Супруна. Про Супруна слыхали небось.
— Слышал, — всхлипнул Сергей и, стараясь не показывать свою слабость, добавил, покачав головой: — Не побрезгую.
ГЛАВА 5
— Сережа, я принес вам скрипку.
Старичок-смотритель сразу появился в комнате охраны, как только они с Николаем заступили на смену.
— Зачем тебе скрипка? Ты что, музыкант? — изумился напарник Сергея и с недоверием взглянул на потрепанный футляр, когда тот нервно кивнул головой. Вот чего-чего, а такого он совершенно не ожидал. В его представлении все музыканты были худыми, низкорослыми, и уж, во всяком случае, не обладали бицепсами, как парень, с которым он дежурил перед мониторами по ночам. А как он стрелял из пистолета в тире, многим профи не снилось! Очень уверенно укладывая все выстрелы кучно возле десятки.
Дрожащими руками Сергей с трудом вскрыл замки футляра и замер в изумлении — то, что предстало перед его взором, трудно было назвать скрипкой. Какой тут Ершов? Ершовым и близко не пахнет. Местный умелец, похоже, попытался на старенькой облезлой развалюхе перетянуть струны и теперь выдавал ее за шедевр мастера.
— Это была его последняя скрипка, которую он начал мастерить… Но не успел закончить, — отозвался старичок, заметив, что Сергей не знает, что ему делать с инструментом, как поступить. Ему даже показалось, что он боится его.
— Не опасайся, — он ласково прикоснулся к широкой спине парня, — она живая. И если вы найдете с ней общий язык, то она будет петь в твоих руках. А не найдете, то просто вернешь ее мне.
С выражением крайнего недоверия Сергей извлек скрипку, внимательно осмотрел ее — и, правда, живая. Ни трещинки, ни скола на ее теле, все струны на месте, а то, что лак облез, так и он не без рук — под присмотром опытных мастеров покроет ее, будет блестеть, как новая. В консе же подправлял свои инструменты сам. И сейчас все сделает.
Привычным движением он положил скрипку на левое плечо, попытался повести почти не двигающимися пальцами, захватывая гриф, но понял, что он погорячился, — скрипка все же была для другой, здоровой руки.
Переложив скрипку на другое плечо, он снова почувствовал себя пятилетним мальчиком, впервые взявшим в руки инструмент. До боли знакомое чувство охватило Сергея, он уже испытывал его с той скрипкой в темном ночном зале. Но это было другое чувство — не чувство ужаса, что у него ничего не получится, а именно чувство пятилетнего мальчишки, что сейчас у него ничего не получится, но все еще впереди. Не гнущимися пальцами левой руки он поймал смычок и, зажмурившись от страха перед своими зрителями в виде Николая и старичка, провел по струнам, извлекая своей самый первый звук.
Страх охватывал Сергея всегда, когда он играл перед зрителями — он боялся сфальшивить, боялся, что его музыку не поймут, боялся получить неодобрение. И только в ресторане, играя за деньги по просьбам гостей, он вдруг становился самим собой. Как только заканчивалась официальная часть, Сергей словно оживал, играя с необыкновенным воодушевлением, которого никогда не испытывал, выступая в концертных залах.
Нежно, протяжно, ласково скрипка запела — то был звук, а не скрежет и треск, как в зале коллекций музыкальных инструментов, где он так опозорился перед концертмейстером. Судорожно пытаясь вспомнить что-нибудь, точнее хоть что-то медленное и протяжное, на другое он сейчас был не способен, Сергей извлек еще несколько звуков. А потом пальцы сами заиграли первые такты «Ноктюрна» Шопена. И вдруг, как отрубило — руки перестали двигаться, а скрипка петь.
— Опять твой призрак бесится, — вдруг в полной тишине сказал Николай, который увидел на мониторах, что в зале не просто колышутся шторы, а там настоящий ураган, раскидавший кресла. — Иди, успокаивай его.
— Не хочу, — покачал головой Сергей, прижимая к груди скрипку, — он мне ничего не сможет дать. Все, что надо, я уже имею.
— Иди, иди, — ласково поддакнул напарнику парня старичок. — А твоя скрипка тебя дождется…
— Играй, — взревел голос, сунув в руки Сергея инструмент.
— Что играть-то? — пожал плечами тот.
— То, что ты пытался сыграть на ней, — не унимался голос, оглушая своим криком. — Никогда, слышишь, никогда, ты не сможешь играть так, как на этой скрипке.
И Сергей снова заиграл «Ноктюрн». Скрипка запела, застонала в его руках. Так вдохновенно он не играл никогда, звуки со страстью вырывались из его рук, слезы непрерывным потоком катились из его полуприкрытых глаз. Его душа слилась со скрипкой и пела о любви, когда можно мечтать и думать обо всём, созерцая тишину ночи. Пленительная мелодия парила над исполняемым другими инструментами аккомпанементом, состоящим из баса и ритмической конфигурации изысканной гармонии.
Мелодия закончилась, а очарование музыкой осталось.
— Ты думаешь, что сможешь играть так же? — тихо, как обычно, спросил голос и прикоснулся к заплаканным глазам Сергея легким поцелуем.
— Нет, пожалуй, — согласился тот, возвращая инструмент. Так играть он никогда не сможет…
— Господин, Рывкин, позвольте представить вам моего студента — Шереметева Сергея.
Владимир Петрович сдержал обещание и в ближайший же четверг повел Сергея на прослушивание в тот же самый арт-ресторан. К неудовольствию и Сергея, и его педагога желающих занять освободившееся место скрипача было предостаточно.
Но Рывкин Борис Леонидович, художественный руководитель выступавших в ресторане музыкальных коллективов, в основном квартетов, не желая вступать в конфликт ни с одним из педагогов, приведших своих учеников, предложил компромиссное решение — кто из ребят понравится гостям, тот и будет работать в квартете, выступающем по четвергам. Он давно так придумал, что студенты, дабы не нагружать их работой, могли выступать только один раз в неделю. И каждый день играли разные коллективы, даже в понедельник и вторник, когда, казалось бы, в заведении не так много гостей, жаждущих прикоснуться к классической музыке.
Борис Леонидович не без удовольствия оглядел Сергея, одетого в простую рубашку и джинсы. Крепкая шея парня и широкая грудь, выглядывающие из расстегнутых верхних пуговиц, ему понравились. Понравились и светло-русые вихры, растрепанные в художественном беспорядке. Он смотрелся гораздо эффектнее, чем все остальные. Но это лишь его мнение, а понравится ли он своей игрой гостям?
— Пиджака для образа не хватает, — негромко бросил Рывкин, — и пуговицы надо сильнее расстегнуть.
Он знал, как подать товар лицом.
Сергей выступал седьмым, последним. Так выпал жребий.
Гостям с самого начала объявили, что им всем придется проголосовать за того или иного претендента на место скрипача в квартет. Рывкина совершенно не волновало, сможет ли выбранный музыкант влиться в коллектив. Не вольется, значит, будет выступать сольно. Главное, чтобы пришелся ко двору.
— Не волнуйся, — напутствовал его Быстрицкий. Они обсудили, что Сергей не будет играть темпераментную пьесу, а сыграет нечто протяжное, но до боли знакомое публике. И Владимир Петрович знал, как подать товар лицом. И угадал. «Улыбка» Чарли Чаплина после всех карменов, чардашей и венгерских танцев, оказалась весьма кстати. Сам Быстрицкий ему аккомпанировал на рояле.
