Я слышал, как ты с ним разговариваешь. Будь ты простачком, Микушин бы за подобное обращение тебе башку оторвал!
«Ну вот, кажется, я заслужил уважение хозяина дома», - пришел я к умозаключению, а он уже не скрывая своё негодование, тыкал пальцем в сторону нового «постояльца» и кричал:
- Я ведь понимаю, что он не отправил бы в мой дом кровопийцу! Но как мы оба пойдем с воеводой, если этот останется здесь?
- Не оставим - возьмём с собой. – В сравнении с ним, я казался себе умудрено сдержанным. Ещё бы! Это не в моём доме поселялись по чужаку через день.
- Простите великодушно, что прерываю вашу «милую» беседу, но я вам тут точно нужен? – Такрин привстал, собираясь покинуть комнату.
- Сраку прижми! – Хозяин был в гневе. Такрин сел на место, мне кажется, что в тот момент, я тоже перепроверил, «плотно» ли сижу. Рука Паныча под столом рядом со мной сжалась в кулак. Зря Такрин этого не видел.
- Давайте так условимся. Вы меня отпускаете, а я прошвырнусь в пару мест и к условленному сроку… - договорить он не успел. Удар в лицо с размахом через стол, сбил его вместе с перевернувшимся назад стулом.
Паныч тряс рукой. После прямого с правой у него покраснели костяшки пальцев. Я как всегда тормозил с реакциями и ещё приходил в себя после случившегося, а Такрин, лёжа на полу с поднятыми через стул ногами, принялся хохотать. Опять зря.
Но на этот раз, я подоспел вовремя.
- Паныч, хорэ-э-э! Успокойся, тебе говорю! – Напор был сломлен, стоило только ему посмотреть на вход в комнату; грохот падающего с тяжестью стула и последовавший за ним раскатистый смех сломали отцовские запреты; в щели тряпичной «двери» друг над другом моргали три любопытных глаза. Отец рявкнул: «Брысь!» и рассекреченные «одноглазки» сбивая на ходу друг друга, убежали к себе.
Отец с размаху откинул шторку на двери, развернулся и, опять подойдя к противоположенной стене, уставился в окно.
Такрин продолжал смеяться до тех пор, пока я не подал ему руку, помогая подняться. Как и при падении, вместе со стулом, он подтянулся к столу, ухватившись за мою руку.
- Не отпустите значит? – уточнил он, не обращая внимания на припухший подбородок.
- «Упрямый как осёл!»
Спина Паныча заметно напряглась. Я решил надо поговорить с нахалом, пусть закончится одним синяком.
- И не надейся. Ты издохнуть готов - это мы уже поняли. На слово твоё полагаться - не намерены. Если не хочешь пару дней за мной помотаться так прямо и скажи. Я дров из леса принесу - милости просим к огоньку, - пришлось напомнить о его приговоре.
Паныч не поворачивался, стоял, скрестив руки на груди. Я продолжил, - Так, что выбора у нас, Такрин, меньше чем у тебя. Ты со мной до Яви, а там гуляй вальсом. – «Легко представить, как он будет популярен у наших одиноких барышень». - Тебе у нас понравится, не сомневайся. – А мысленно додумал, - «И не у одиноких тоже». - Паныч, ты не бойся, он действительно не убийца, но опасен он твоей семье от этого не меньше. Следить за ним по очереди будем.
- Когда в Топчиху пойти договорились? – Вспомнил он о деле, но остался у окна.
- Завтра с самого утра.
- Я тебя разбужу, как светать почнёт.
- Ты читать умеешь? – спросил я у Такрина.
Тот утвердительно кивнул, уставился в одну точку на столе, снова утратив всякий интерес к происходящему.
- У тебя есть чулан без окна? - Паныч наконец обернулся и посмотрел вопросительно, но ответил, что такой у них имеется. – А запирается?
- Только снаружи, навесным замком.
- Хорошо, перенесем туда два матраса, книги, которые я привёз из города и свечи.
Глубоко за полночь, борясь с дремотой, я сидел на перине, привалившись к некрашеному косяку, и заставлял себя слушать историю Чуди. Как назло, чтение Такрина было монотонным, он произносил слова, словно на распев. Меня он, внутренне, выбешивал. Сидит и читает – что воля, что не воля – всё равно. Этакий брутал, давящий на остальных мужиков своей невозмутимостью с примесью превосходства и обречённости. Раздражало ещё и то, что я не знал, где же Есения, а её сёстры, как идиотки, томно вздыхали за дверным проёмом, ведущим в кухню.
После нагоняя, девчонки на время скрылись в своей спальне и даже не захныкали, чем безмерно удивили уставшего бороться с неповиновением в его семье, Паныча. Он очередной раз велел им ложиться спать, уже не надеясь на порядок в доме, ушел к себе.
Пользуясь его отсутствием, девчонки облепили порог между прихожей и кухней. Сидя на полу, дюйм за дюймом подбирались к кладовке, томно вздыхали, обмениваясь восторженным полушепотом, иногда начинали перепираться или даже спорить, и тогда мы слышали шипение, как от убежавшего на плиту молока,
- Зелёное платье, завтра моё! – шептала одна.
- На те, умойтесь! Моя очередь! – Шипение другой, угрозы первой и так как снежный ком с горки. Если бы не страх прогневать отца, эмоции довели бы их до криков и драки.
Входная дверь приоткрылась и в дом крадучись вошла Есения.
- Ой, - только и успела ойкнуть, когда я перехватил её за талию и усадил рядом с собой на матрас.
- Ты где была? – Спросил я с собственническими нотками в голосе, сам от себя такой наглости не ожидал. Она же ответила робко, как виноватая,
- Я у маменьки разрешение спросила. Вы слышали, что в Топчихе случилось и в Атрони? – Я ответил утвердительно, она продолжила оправдываться, - Я в храм сбегала и попросила харатьи из Пещеры Памяти. Вот, принесла одну - Вам показать. В ней рунами написана история, о которойую я никогда не слышала. - Я сразу сообразил, о чём она говорит:
«Значит, в библиотеку бегала?! Умница, девочка! Прямо как я мыслит!» - На самом деле, в тайне от самого себя, я радовался её возвращению.
Она прочитала одобрение на моём лице, улыбнулась. Голос наполнился красками, а движения вернули уверенность, когда она призналась:
- Оказывается, наш мир был не всегда, - и подала мне толстую кипу вырезанных из кожи страниц, прошитых с одной стороны бечёвкой. Я осторожно, боясь повредить очередную древность, перевернул несколько страниц. Не замечая Такрина и даже того, что её плечо прижалось к моей руке, она принялась помогать мне, торопливо перелистывая страницу за страницей. Я отклонился назад на дощатую стенку. «У неё одна макушка», - мозг словно ждал повода отвлечься от историй чужого мне мира и полюбоваться нежной девичьей красой. Взгляд словно поплыл туда, где тонкая шея соединяется с плечом и ускользает от моего любопытного взгляда за длинной русой косой и воротом. Когда мне удалось вынырнуть, Есения указывала на руны почти в самом конце книги.
«Я что-то упустил?»
- А что здесь написано? - указал пальцем в середину толстого листа, наугад.
- То, что я Вам только что пересказала, - она водила пальцем по странице. - А вот про этот фрагмент рун Ведающая Аглая при мне не упоминала.
- И о чем он рассказывает? – я силился разобраться в галочках и прочих «птицах», вереницей рядов выведенных коричневыми чернилами на гладкой, толстой коже.
- Здесь говориться: «Чтобы мир был основан, должен быть выплачен некий долг. Кто-то придёт за долгом. Погибнет сначала три души, и тридцать три, затем триста тридцать три и три тысячи триста тридцать три, потом тридцать три тысячи триста тридцать три души и так до тех пор, пока долг не будет выплачен полностью».
- Жуткова-то. Что это за книга?
- Это одна из старейших харатей. Ей несколько тысяч лет. Я не нашла бы её если бы Аглая не подсказала, где её искать.
- Паныч! - позвал я, высунувшись из кладовой. Младших с порога как ветром сдуло. Я не решился бросить свой пост рядом с «великим грешником» и «добычей» через пару метров. Хотя, Такрин по прежнему, оставался полностью равнодушным ко всему происходящему. Он глубоко задумался, глядя в книгу у себя в руках.
- Ну что опять? – Отозвались из спальни, голос скорее усталый, чем сонный.
- Ты не помнишь, сколько пропавших по всем селениям?
- Больше трёх тысяч, точнее можно будет завтра узнать.
Ещё три дня назад я бы сам не поверил, что буду всерьёз обсуждать содержимое древней книги, как реальность.
- Вот в этом списке, что воевода передал, - Такрин присоединился к нам, придвинулся ближе, подал мне листок бумаги и пояснил: - копия доклада. Тут значится число людей в каждом селе и общее количество исчезнувших - три тысячи триста тридцать три человека вместе с детьми.
Отец, неслышно появившийся в дверях, видимо от изумления забыл разогнать девчонок,
- Не может быть?! – услышав наши рассуждения, он оторопел.
Впервые за шесть часов упорных поисков решения загадки, мы получили первую зацепку. Я держал список перед собой и пусть буквы были для меня не вполне понятны, но цифры! Оказалось, они написаны арабскими знаками, как принято и у нас.
- Реально – три тысячи триста тридцать три человека.
- Дай-ка мне, - попросил Паныч, не понятно что, то ли книгу, то ли список. Я протянул ему книгу.
- На кой она мне? Я руны не читаю. Дай список.
- У вас здесь школы есть? – спросил я Есению и Такрина. Он равнодушно повёл плечами, мол, «Кто его знает?», а Есения переспросила:
- Школы? Не слышала. А для чего они нужны?
- Детей учить. Ты вот где рунам училась?
- У ведающей Аглаи. Она из храма к нам жить перебралась.
- Паныч, а ты где учился?
- Иногда дома, иногда в поле, где отцу не лень было, там и учился.
Такрина, я спрашивать не стал, уверен, он по умнее многих, а значит, при его связях да при «желании» он сколько угодно мог бы узнать или выведать.
Кровинка в сенях завопила, какая-то из сестёр дёрнула её за косу, отдирая от двери, потому, что та закрыла вид на гостя двум другим. Мне послышалось, будто Дарья Кирилловна, перепирается с дочками, словно с ровесницами. Паныч скривился, в отражении свечей, мне показалось, что он позеленел.
- Михаил, пусть Есения сестёр уймёт?
«Почему он обратился к ней через меня? Наверное, пока я не сниму кольцо, меня так и будут считать её мужем». Я помог ей подняться и встал сам. «Я скажу ей о том, какая она молодец, что нашла руны. Но не стоит хвалить её за то, что даже не посмотрела на Такрина и нужно проигнорировать, то что она улыбается мне так искренне…» - мысли роились в голове, обгоняя одна другую, но язык прилип от сладости непривычных ему признаний.
- Ты… такая…крошечная, - промямлил я, наконец. «Вот ишак!» и дальше ещё слюнявей, - … как игрушечная.
Она вспыхнула румянцем, уткнулась носом вниз, скрывая от всех счастливую улыбку, и как птичка выпорхнула из кладовки.
- Паныч, я же ей серёжки купил. Можно ей их подарить или может лучше ты как от себя? - мне было неловко, за сцену с «нежным» прощанием.
Паныч принял увиденное по-своему, но сентиментальность поселилась в этом доме вместе с новым гостем,
- Что ж купил… сам и подари, – он вконец расстроился, что ему напомнили о моём временном тут пребывании.
В доме наступила тишина. Мы с Панычем стояли в прихожей, не найдя о чём бы нейтральном поговорить.
- Запри нас, и ключ от своих баб спрячь, – я предложил пойти спать.
- Уж и не знаю, что с ними происходит. Как с ума посходили.
- Они не виноваты. Это он на них так действует.
- На всех?
- Видимо да.
- И на Дарью? – прошептал он совсем тихо.
- Это тебе должно быть заметно, не мне.
- Батюшки, срам-то какой. Привили в дом… - он тряс кулаком, - ууу…рода.
Такрин впервые сменился в лице, он явно почувствовал, что-то похожее на смущение, желая стать незаметным, отодвинулся от входа и отвернулся.
Я лежал на матрасе, задевая, то головой, то ногами противоположенные стенки чулана. В груди щемила непонятная тревога. Она не могла быть вызвана тайной исчезновения трёх тысяч людей или страшным пророчеством о ещё большей гибели. Я надеялся, что до закрытия Пути уйду из Чуди; их проблемы останутся в памяти невероятной историей, которой можно поделится, разве что с любителями фантастики. Завтра я стану свободным, то есть перестану называться чьим-то мужем. Я начал понимать, что я не очень, то был притеснён последним обстоятельством. Какой она стала бы в моём мире? Есения умела адаптироваться к новым условиям, знала древние языки. Я пытался представить её идущей по лаборатории, в очках с ценными манускриптами в руках и коротком белом халате поверх такого же платья. Почему именно коротком? Я хотел бы увидеть её ноги. Эротические фантазии вторглись в мою голову, не спрашивая разрешения.
- Твоя жена девственница. Почему? – Такрин тоже не спал.
- Не твоё дело, - огрызнулся я в ответ.
Я ворочался, мучаясь сомнениями, а правильно ли я поступаю, оставляя её здесь. Пусть я сомневаюсь, нужна ли мне жена, но может всё-таки перевести её в Явь и помочь устроится в нашем мире. - «Уведу её, а вдруг без волшебного кольца она тоже попадёт под чары Такрина и окажется его первой жертвой в новом мире?»
- Как ты догадался?
- О-о-о, - протянул он, - для меня это не догадка, всё гораздо проще. – Пауза доказывала, что он умеет привлекать внимание к своим словам, и я с возрастающим интересом ждал ответа. - От женщины чувствуешь запах розы, а твоя жена пока пахнет васильком.
«Придурок! Он ещё и к моей жене принюхивался!» - обозлился я на Такрина, но перед тем как заснуть, пришел заключению, что его метод определения мне не нужен, а вот придурок скорее я, причём тот который пытался и свободным остаться и чувством собственности насладится.
Время просыпаться подошло слишком рано. Я был уверен, что во сне ни разу не успел перевернуться с боку на бок. Нас разбудили и позвали за стол. Кушать тоже не хотелось, желудку не нужно вставать и идти неизвестно куда, и он ещё спал. Я ошпарил его пустым, горячим, травяным чаем и вышел за Панычем из дома. Такрин, безропотно следовавший за мной, не доставлял хлопот, хотя утром отцу на руках пришлось унести Кровинку из сеней. Он нашел её спящей прямо на полу у запертой на амбарный замок двери.
- Народ собирается. С нами, что ли пойдут?
- Дарья с сыном нынче прощается, люди к ней идут, а эти на Судов день. У нас троим нынче шесть лет исполнилось.
- Ну и что?
- В храм призваны.
- В смысле?
- Мальчишки целый день в Храме Лады будут. Вечером вернутся.
- И что им там делать?
Неопределённое движение плечами. Ответа нет. Ну, оно и понятно «у него только девки».
- И давно такой обычай?
- Всегда был.
- Ты тоже в Храм Лады ходил?
- Ходил вроде как.
- И что там делал?
- А я не знаю.
- Как так?
- Не помню. Может на суде решение о невиновности выносил.
- Думаешь, это дети камни бросают? – Впервые Такрин заговорил напрямую с Фадеем Панычем.
Ответ был высокомерно сдержанным,
- А ты что лучше помнишь?!
- Нет, я тоже не помню, но сомневаюсь, что детям доверят судьбу человека решать, - Заметно, Такрин не понаслышке знал, что происходило на суде, а Паныч мог только догадываться.
- И что по твоему с шестилетками в храме делают?
- Не знаю, мне дела нет, - Такрин ответил и замял тему.
- Вот видишь, и он не знает! Ему дела нет! - едко, повторил Паныч.
- Вы оба там были, а что происходило - не помните?
- Ну, так и есть, – опять согласился Паныч. - Никто не помнит.
- Может вам там, обрезание сделали? – предположил я не в серьёз.
- Чего? – оба даже остановились, ожидая, что я ещё выдам.
- Ну, обрезание? - Я изобразил процесс в соответствующем месте, но они по-прежнему не понимали. – Значит, не делали...
«Ну вот, кажется, я заслужил уважение хозяина дома», - пришел я к умозаключению, а он уже не скрывая своё негодование, тыкал пальцем в сторону нового «постояльца» и кричал:
- Я ведь понимаю, что он не отправил бы в мой дом кровопийцу! Но как мы оба пойдем с воеводой, если этот останется здесь?
- Не оставим - возьмём с собой. – В сравнении с ним, я казался себе умудрено сдержанным. Ещё бы! Это не в моём доме поселялись по чужаку через день.
- Простите великодушно, что прерываю вашу «милую» беседу, но я вам тут точно нужен? – Такрин привстал, собираясь покинуть комнату.
- Сраку прижми! – Хозяин был в гневе. Такрин сел на место, мне кажется, что в тот момент, я тоже перепроверил, «плотно» ли сижу. Рука Паныча под столом рядом со мной сжалась в кулак. Зря Такрин этого не видел.
- Давайте так условимся. Вы меня отпускаете, а я прошвырнусь в пару мест и к условленному сроку… - договорить он не успел. Удар в лицо с размахом через стол, сбил его вместе с перевернувшимся назад стулом.
Паныч тряс рукой. После прямого с правой у него покраснели костяшки пальцев. Я как всегда тормозил с реакциями и ещё приходил в себя после случившегося, а Такрин, лёжа на полу с поднятыми через стул ногами, принялся хохотать. Опять зря.
Но на этот раз, я подоспел вовремя.
- Паныч, хорэ-э-э! Успокойся, тебе говорю! – Напор был сломлен, стоило только ему посмотреть на вход в комнату; грохот падающего с тяжестью стула и последовавший за ним раскатистый смех сломали отцовские запреты; в щели тряпичной «двери» друг над другом моргали три любопытных глаза. Отец рявкнул: «Брысь!» и рассекреченные «одноглазки» сбивая на ходу друг друга, убежали к себе.
Отец с размаху откинул шторку на двери, развернулся и, опять подойдя к противоположенной стене, уставился в окно.
Такрин продолжал смеяться до тех пор, пока я не подал ему руку, помогая подняться. Как и при падении, вместе со стулом, он подтянулся к столу, ухватившись за мою руку.
- Не отпустите значит? – уточнил он, не обращая внимания на припухший подбородок.
- «Упрямый как осёл!»
Спина Паныча заметно напряглась. Я решил надо поговорить с нахалом, пусть закончится одним синяком.
- И не надейся. Ты издохнуть готов - это мы уже поняли. На слово твоё полагаться - не намерены. Если не хочешь пару дней за мной помотаться так прямо и скажи. Я дров из леса принесу - милости просим к огоньку, - пришлось напомнить о его приговоре.
Паныч не поворачивался, стоял, скрестив руки на груди. Я продолжил, - Так, что выбора у нас, Такрин, меньше чем у тебя. Ты со мной до Яви, а там гуляй вальсом. – «Легко представить, как он будет популярен у наших одиноких барышень». - Тебе у нас понравится, не сомневайся. – А мысленно додумал, - «И не у одиноких тоже». - Паныч, ты не бойся, он действительно не убийца, но опасен он твоей семье от этого не меньше. Следить за ним по очереди будем.
- Когда в Топчиху пойти договорились? – Вспомнил он о деле, но остался у окна.
- Завтра с самого утра.
- Я тебя разбужу, как светать почнёт.
- Ты читать умеешь? – спросил я у Такрина.
Тот утвердительно кивнул, уставился в одну точку на столе, снова утратив всякий интерес к происходящему.
- У тебя есть чулан без окна? - Паныч наконец обернулся и посмотрел вопросительно, но ответил, что такой у них имеется. – А запирается?
- Только снаружи, навесным замком.
- Хорошо, перенесем туда два матраса, книги, которые я привёз из города и свечи.
Глубоко за полночь, борясь с дремотой, я сидел на перине, привалившись к некрашеному косяку, и заставлял себя слушать историю Чуди. Как назло, чтение Такрина было монотонным, он произносил слова, словно на распев. Меня он, внутренне, выбешивал. Сидит и читает – что воля, что не воля – всё равно. Этакий брутал, давящий на остальных мужиков своей невозмутимостью с примесью превосходства и обречённости. Раздражало ещё и то, что я не знал, где же Есения, а её сёстры, как идиотки, томно вздыхали за дверным проёмом, ведущим в кухню.
После нагоняя, девчонки на время скрылись в своей спальне и даже не захныкали, чем безмерно удивили уставшего бороться с неповиновением в его семье, Паныча. Он очередной раз велел им ложиться спать, уже не надеясь на порядок в доме, ушел к себе.
Пользуясь его отсутствием, девчонки облепили порог между прихожей и кухней. Сидя на полу, дюйм за дюймом подбирались к кладовке, томно вздыхали, обмениваясь восторженным полушепотом, иногда начинали перепираться или даже спорить, и тогда мы слышали шипение, как от убежавшего на плиту молока,
- Зелёное платье, завтра моё! – шептала одна.
- На те, умойтесь! Моя очередь! – Шипение другой, угрозы первой и так как снежный ком с горки. Если бы не страх прогневать отца, эмоции довели бы их до криков и драки.
Входная дверь приоткрылась и в дом крадучись вошла Есения.
- Ой, - только и успела ойкнуть, когда я перехватил её за талию и усадил рядом с собой на матрас.
- Ты где была? – Спросил я с собственническими нотками в голосе, сам от себя такой наглости не ожидал. Она же ответила робко, как виноватая,
- Я у маменьки разрешение спросила. Вы слышали, что в Топчихе случилось и в Атрони? – Я ответил утвердительно, она продолжила оправдываться, - Я в храм сбегала и попросила харатьи из Пещеры Памяти. Вот, принесла одну - Вам показать. В ней рунами написана история, о которойую я никогда не слышала. - Я сразу сообразил, о чём она говорит:
«Значит, в библиотеку бегала?! Умница, девочка! Прямо как я мыслит!» - На самом деле, в тайне от самого себя, я радовался её возвращению.
Она прочитала одобрение на моём лице, улыбнулась. Голос наполнился красками, а движения вернули уверенность, когда она призналась:
- Оказывается, наш мир был не всегда, - и подала мне толстую кипу вырезанных из кожи страниц, прошитых с одной стороны бечёвкой. Я осторожно, боясь повредить очередную древность, перевернул несколько страниц. Не замечая Такрина и даже того, что её плечо прижалось к моей руке, она принялась помогать мне, торопливо перелистывая страницу за страницей. Я отклонился назад на дощатую стенку. «У неё одна макушка», - мозг словно ждал повода отвлечься от историй чужого мне мира и полюбоваться нежной девичьей красой. Взгляд словно поплыл туда, где тонкая шея соединяется с плечом и ускользает от моего любопытного взгляда за длинной русой косой и воротом. Когда мне удалось вынырнуть, Есения указывала на руны почти в самом конце книги.
«Я что-то упустил?»
- А что здесь написано? - указал пальцем в середину толстого листа, наугад.
- То, что я Вам только что пересказала, - она водила пальцем по странице. - А вот про этот фрагмент рун Ведающая Аглая при мне не упоминала.
- И о чем он рассказывает? – я силился разобраться в галочках и прочих «птицах», вереницей рядов выведенных коричневыми чернилами на гладкой, толстой коже.
- Здесь говориться: «Чтобы мир был основан, должен быть выплачен некий долг. Кто-то придёт за долгом. Погибнет сначала три души, и тридцать три, затем триста тридцать три и три тысячи триста тридцать три, потом тридцать три тысячи триста тридцать три души и так до тех пор, пока долг не будет выплачен полностью».
- Жуткова-то. Что это за книга?
- Это одна из старейших харатей. Ей несколько тысяч лет. Я не нашла бы её если бы Аглая не подсказала, где её искать.
- Паныч! - позвал я, высунувшись из кладовой. Младших с порога как ветром сдуло. Я не решился бросить свой пост рядом с «великим грешником» и «добычей» через пару метров. Хотя, Такрин по прежнему, оставался полностью равнодушным ко всему происходящему. Он глубоко задумался, глядя в книгу у себя в руках.
- Ну что опять? – Отозвались из спальни, голос скорее усталый, чем сонный.
- Ты не помнишь, сколько пропавших по всем селениям?
- Больше трёх тысяч, точнее можно будет завтра узнать.
Ещё три дня назад я бы сам не поверил, что буду всерьёз обсуждать содержимое древней книги, как реальность.
- Вот в этом списке, что воевода передал, - Такрин присоединился к нам, придвинулся ближе, подал мне листок бумаги и пояснил: - копия доклада. Тут значится число людей в каждом селе и общее количество исчезнувших - три тысячи триста тридцать три человека вместе с детьми.
Отец, неслышно появившийся в дверях, видимо от изумления забыл разогнать девчонок,
- Не может быть?! – услышав наши рассуждения, он оторопел.
Впервые за шесть часов упорных поисков решения загадки, мы получили первую зацепку. Я держал список перед собой и пусть буквы были для меня не вполне понятны, но цифры! Оказалось, они написаны арабскими знаками, как принято и у нас.
- Реально – три тысячи триста тридцать три человека.
- Дай-ка мне, - попросил Паныч, не понятно что, то ли книгу, то ли список. Я протянул ему книгу.
- На кой она мне? Я руны не читаю. Дай список.
- У вас здесь школы есть? – спросил я Есению и Такрина. Он равнодушно повёл плечами, мол, «Кто его знает?», а Есения переспросила:
- Школы? Не слышала. А для чего они нужны?
- Детей учить. Ты вот где рунам училась?
- У ведающей Аглаи. Она из храма к нам жить перебралась.
- Паныч, а ты где учился?
- Иногда дома, иногда в поле, где отцу не лень было, там и учился.
Такрина, я спрашивать не стал, уверен, он по умнее многих, а значит, при его связях да при «желании» он сколько угодно мог бы узнать или выведать.
Кровинка в сенях завопила, какая-то из сестёр дёрнула её за косу, отдирая от двери, потому, что та закрыла вид на гостя двум другим. Мне послышалось, будто Дарья Кирилловна, перепирается с дочками, словно с ровесницами. Паныч скривился, в отражении свечей, мне показалось, что он позеленел.
- Михаил, пусть Есения сестёр уймёт?
«Почему он обратился к ней через меня? Наверное, пока я не сниму кольцо, меня так и будут считать её мужем». Я помог ей подняться и встал сам. «Я скажу ей о том, какая она молодец, что нашла руны. Но не стоит хвалить её за то, что даже не посмотрела на Такрина и нужно проигнорировать, то что она улыбается мне так искренне…» - мысли роились в голове, обгоняя одна другую, но язык прилип от сладости непривычных ему признаний.
- Ты… такая…крошечная, - промямлил я, наконец. «Вот ишак!» и дальше ещё слюнявей, - … как игрушечная.
Она вспыхнула румянцем, уткнулась носом вниз, скрывая от всех счастливую улыбку, и как птичка выпорхнула из кладовки.
- Паныч, я же ей серёжки купил. Можно ей их подарить или может лучше ты как от себя? - мне было неловко, за сцену с «нежным» прощанием.
Паныч принял увиденное по-своему, но сентиментальность поселилась в этом доме вместе с новым гостем,
- Что ж купил… сам и подари, – он вконец расстроился, что ему напомнили о моём временном тут пребывании.
В доме наступила тишина. Мы с Панычем стояли в прихожей, не найдя о чём бы нейтральном поговорить.
- Запри нас, и ключ от своих баб спрячь, – я предложил пойти спать.
- Уж и не знаю, что с ними происходит. Как с ума посходили.
- Они не виноваты. Это он на них так действует.
- На всех?
- Видимо да.
- И на Дарью? – прошептал он совсем тихо.
- Это тебе должно быть заметно, не мне.
- Батюшки, срам-то какой. Привили в дом… - он тряс кулаком, - ууу…рода.
Такрин впервые сменился в лице, он явно почувствовал, что-то похожее на смущение, желая стать незаметным, отодвинулся от входа и отвернулся.
Я лежал на матрасе, задевая, то головой, то ногами противоположенные стенки чулана. В груди щемила непонятная тревога. Она не могла быть вызвана тайной исчезновения трёх тысяч людей или страшным пророчеством о ещё большей гибели. Я надеялся, что до закрытия Пути уйду из Чуди; их проблемы останутся в памяти невероятной историей, которой можно поделится, разве что с любителями фантастики. Завтра я стану свободным, то есть перестану называться чьим-то мужем. Я начал понимать, что я не очень, то был притеснён последним обстоятельством. Какой она стала бы в моём мире? Есения умела адаптироваться к новым условиям, знала древние языки. Я пытался представить её идущей по лаборатории, в очках с ценными манускриптами в руках и коротком белом халате поверх такого же платья. Почему именно коротком? Я хотел бы увидеть её ноги. Эротические фантазии вторглись в мою голову, не спрашивая разрешения.
- Твоя жена девственница. Почему? – Такрин тоже не спал.
- Не твоё дело, - огрызнулся я в ответ.
Я ворочался, мучаясь сомнениями, а правильно ли я поступаю, оставляя её здесь. Пусть я сомневаюсь, нужна ли мне жена, но может всё-таки перевести её в Явь и помочь устроится в нашем мире. - «Уведу её, а вдруг без волшебного кольца она тоже попадёт под чары Такрина и окажется его первой жертвой в новом мире?»
- Как ты догадался?
- О-о-о, - протянул он, - для меня это не догадка, всё гораздо проще. – Пауза доказывала, что он умеет привлекать внимание к своим словам, и я с возрастающим интересом ждал ответа. - От женщины чувствуешь запах розы, а твоя жена пока пахнет васильком.
«Придурок! Он ещё и к моей жене принюхивался!» - обозлился я на Такрина, но перед тем как заснуть, пришел заключению, что его метод определения мне не нужен, а вот придурок скорее я, причём тот который пытался и свободным остаться и чувством собственности насладится.
Глава 13
Время просыпаться подошло слишком рано. Я был уверен, что во сне ни разу не успел перевернуться с боку на бок. Нас разбудили и позвали за стол. Кушать тоже не хотелось, желудку не нужно вставать и идти неизвестно куда, и он ещё спал. Я ошпарил его пустым, горячим, травяным чаем и вышел за Панычем из дома. Такрин, безропотно следовавший за мной, не доставлял хлопот, хотя утром отцу на руках пришлось унести Кровинку из сеней. Он нашел её спящей прямо на полу у запертой на амбарный замок двери.
- Народ собирается. С нами, что ли пойдут?
- Дарья с сыном нынче прощается, люди к ней идут, а эти на Судов день. У нас троим нынче шесть лет исполнилось.
- Ну и что?
- В храм призваны.
- В смысле?
- Мальчишки целый день в Храме Лады будут. Вечером вернутся.
- И что им там делать?
Неопределённое движение плечами. Ответа нет. Ну, оно и понятно «у него только девки».
- И давно такой обычай?
- Всегда был.
- Ты тоже в Храм Лады ходил?
- Ходил вроде как.
- И что там делал?
- А я не знаю.
- Как так?
- Не помню. Может на суде решение о невиновности выносил.
- Думаешь, это дети камни бросают? – Впервые Такрин заговорил напрямую с Фадеем Панычем.
Ответ был высокомерно сдержанным,
- А ты что лучше помнишь?!
- Нет, я тоже не помню, но сомневаюсь, что детям доверят судьбу человека решать, - Заметно, Такрин не понаслышке знал, что происходило на суде, а Паныч мог только догадываться.
- И что по твоему с шестилетками в храме делают?
- Не знаю, мне дела нет, - Такрин ответил и замял тему.
- Вот видишь, и он не знает! Ему дела нет! - едко, повторил Паныч.
- Вы оба там были, а что происходило - не помните?
- Ну, так и есть, – опять согласился Паныч. - Никто не помнит.
- Может вам там, обрезание сделали? – предположил я не в серьёз.
- Чего? – оба даже остановились, ожидая, что я ещё выдам.
- Ну, обрезание? - Я изобразил процесс в соответствующем месте, но они по-прежнему не понимали. – Значит, не делали...
