Вспомнил, как два месяца назад поздним вечером жалкое суденышко, наспех законопаченное и со сломанной мачтой неумело перехваченной канатом, привалило к скалистым берегам. Быстрый прилив не был благосклонен к прибывшим. Наигравшись с кораблем, в какой-то момент кипящие волны швырнули посудину на скалы. Корпус треснул, как яичная скорлупа. Перекатившись через палубу несколько раз, мощные валы равнодушно вмяли лодку в ближайшие глыбы, что некогда откололись от нависающих над берегом скал, а теперь, ощерившись острыми краями, высовывались из воды вдоль каменистой береговой линии.
Через несколько минут судно, скрежеща взломанными бортами, завалилось на бок. Отчаянно полоща изодранными в клочья парусами, словно это могло помочь, оно неумолимо пошло ко дну. Еще несколько сильных шквалов – и море начало брезгливо выплевывать свой улов: остатки такелажа и обломки корабельных досок.
Тот, кто был на суденышке, явно не знал фарватера и здешних течений, особо опасных в сезон. А приблизится к этим берегам да в такой шторм, требовало не смелости, а скорее уж безрассудства или сильного желания отправиться на пир к темной богине. А может это какой-то безумец… Впрочем, не важно: ему не то что не повезло. Скорее уж это была кара за смелость и самонадеянность. При таком раскладе, что наблюдала стража и сам он со стен тогда, шансов выжить у кого-то из команды не было.
На следующее утро он почти равнодушно смотрел, как уже притихающие после ночной бури волны слизывают последствия своих дел обратно в море, оставляя на каменистой почве лишь намек на свои бесчинства. Да борозды – мимолетные напоминания о содеянном. Следующий прилив сотрет и это. Сейчас, по прошествии стольких недель в нем уже не было того спокойствия и равнодушия. Если бы только можно было все вернуть назад, он самолично спустился бы на берег и завершил то, что не смогло тогда закончить море…
–Мой, тан! – Окрик слуги прорвался сквозь рев бушующих внизу волн и прервал его одиночество. – Тебе нужно вернуться. Пришли вести из дома.
Сурт едва глянул на слугу и снова перевел взгляд на утихающее море. Горько усмехнулся:
–Дом…
Скорее уж разворошенный пчелиный улей, чем дом. Прошло так мало времени после того, как отгорела погребальная ладья благородного тана Орма и его сына Ордака, которых Шар призвала на пир, сморив тяжелой, но быстрой болезнью. А кажется – целая вечность. Так утомил его этот срок разбирательств и споров по поводу наследования, владения правом на то, чтобы быть вождем, рассмотрение кандидатов.
Сурт пытался самоликвидироваться, потому что к этим делам не имел никакого отношения. У бастарда не было голоса в подобных вопросах. Но совсем уж отойти в сторону от этой темы не дали. Как бы там ни было, но отошедший к богам Орм был ему отцом. И присутствовать при обсуждениях теперь прямая обязанность Сурта. Во-первых, в качестве мужа племени, которого уважали как тана, коим он и не являлся, но все называли его именно так. Из-за отца. Во-вторых, в качестве воина, чьи умения и навыки никто не посмел бы оспорить. И хоть все понимали, что права голоса у бастарда нет, хотели из уважения создать иллюзию его причастности.
Но призванный на заседание совета Сурт вдруг оказался меж трех огней, горящих одинаково ярко, полыхающих силой и искрами, гнев от которых готов был спалить всех и все вокруг себя, в их доме и на двух островах.
–Князем должен стать кто-то из старейшин! – Кричали одни.
И, по сути, были правы.
– Нет! Место под ясенем должен занять сильный лидер и воин.
И в этом тоже было зерно разума. Кто, как не опытный воин мог бы защитить свой народ? Но войн и распрей давно не было. Может, не так уж и важна воинская выучка и умение держать меч в руках? Может, в данный период важнее мудрость и опыт, коими несомненно обладали старейшины?
Шаманы со своей стороны тоже плеснули масла в огонь, предсказав горячую, пахнущую специями кровь, что прольется на священный алтарь у скамьи. И все взоры тогда вдруг обратились на него, на Сурта. Вспомнил, как вздрогнул в тот момент, едва только понял, о чем речь.
Но это было немыслимо и абсурдно! Ни по праву крови, ни по преемственности он не мог занять место под деревом. Совет драл глотки, призывая богов получше приглядеться к их ситуации, а шаманов внимательнее трактовать божественные знаки. И как бы ни распинался главный шаман, указывая на примеси восточных кровей у бастарда, и на то, что боги уже сказали все, сами могучие фьорды могли бы выступить свидетелями: такого еще никогда не было в преемственности правящих семей – незаконнорожденный никогда не прольет свою кровь под корни Священного ясеня!
Что до Сурта, он не рвался вперед. Четко знал свое место, определенное судьбой по рождению. Незаконный ребенок был близок и с братом, и с отцом, но вот как член княжеского семейства не воспринимался. Скорее как домашний пес, допущенный максимально близко к хозяевам. Верный, умный, сильный, способный защитить, но все ж таки просто пес. Чем сейчас очень раздражал совет, потому что своим безразличием лишь усложнял ему задачу.
Ни притязаний, основанных на видениях шаманов, ни споров, ни угроз, что могли бы прижать конкурентов или хотя бы подвигнуть их объединится против бастарда и тем самым выявить собственного лидера и вождя – ничего не было со стороны незаконнорожденного. Ни одной предпосылки к конфликту. Не то, чтобы Сурту было плевать на будущее своего народа, нет. Напротив, он был уверен, что все разрешится хорошо. И независимо кого из лучших выберут старейшины, Сурт будет верен избранному вождю и князю, как был верен своему отцу.
Сказать, что ситуация затянулась, ничего не сказать.
Старейшины варились в котле собственных споров и страстей, ничем не приближая заветный день и церемонию выбора. Сколько времени уже прошло, сколько вечеров перемывалось и обговаривалось одно и тоже. Но никто не принял посох и не занял место под священным ясенем, взяв в руки власть и ответственность за народ и Льессу. И как долго будут вестись эти споры – неизвестно. Как долго будет пустовать княжеская скамья, а кланы оставаться без вождя?
Сурт вздохнул, представив, что нужно снова возвращаться в эту тестомеску, в споры, снова забивать только что разгруженную голову проблемами, которые старейшины создают не только себе, но и всему клану. Дележка раздражала. Каждый из танов тянул одеяло на себя, и никто не собирался сдавать позиции.
Власть она всегда власть. К ней всегда стремятся, ее хотят все, но только дается она не каждому. И хоть в совете и среди старейшин достаточно мудрых и достойных ее мужей, но никто из них и не предположить не мог, насколько боги окажутся настойчивыми в своих знаках, чтобы вскоре показать ослепшим от условностей человечкам, кто на самом деле вершит их судьбы…
Через несколько минут судно, скрежеща взломанными бортами, завалилось на бок. Отчаянно полоща изодранными в клочья парусами, словно это могло помочь, оно неумолимо пошло ко дну. Еще несколько сильных шквалов – и море начало брезгливо выплевывать свой улов: остатки такелажа и обломки корабельных досок.
Тот, кто был на суденышке, явно не знал фарватера и здешних течений, особо опасных в сезон. А приблизится к этим берегам да в такой шторм, требовало не смелости, а скорее уж безрассудства или сильного желания отправиться на пир к темной богине. А может это какой-то безумец… Впрочем, не важно: ему не то что не повезло. Скорее уж это была кара за смелость и самонадеянность. При таком раскладе, что наблюдала стража и сам он со стен тогда, шансов выжить у кого-то из команды не было.
На следующее утро он почти равнодушно смотрел, как уже притихающие после ночной бури волны слизывают последствия своих дел обратно в море, оставляя на каменистой почве лишь намек на свои бесчинства. Да борозды – мимолетные напоминания о содеянном. Следующий прилив сотрет и это. Сейчас, по прошествии стольких недель в нем уже не было того спокойствия и равнодушия. Если бы только можно было все вернуть назад, он самолично спустился бы на берег и завершил то, что не смогло тогда закончить море…
–Мой, тан! – Окрик слуги прорвался сквозь рев бушующих внизу волн и прервал его одиночество. – Тебе нужно вернуться. Пришли вести из дома.
Сурт едва глянул на слугу и снова перевел взгляд на утихающее море. Горько усмехнулся:
–Дом…
Скорее уж разворошенный пчелиный улей, чем дом. Прошло так мало времени после того, как отгорела погребальная ладья благородного тана Орма и его сына Ордака, которых Шар призвала на пир, сморив тяжелой, но быстрой болезнью. А кажется – целая вечность. Так утомил его этот срок разбирательств и споров по поводу наследования, владения правом на то, чтобы быть вождем, рассмотрение кандидатов.
Сурт пытался самоликвидироваться, потому что к этим делам не имел никакого отношения. У бастарда не было голоса в подобных вопросах. Но совсем уж отойти в сторону от этой темы не дали. Как бы там ни было, но отошедший к богам Орм был ему отцом. И присутствовать при обсуждениях теперь прямая обязанность Сурта. Во-первых, в качестве мужа племени, которого уважали как тана, коим он и не являлся, но все называли его именно так. Из-за отца. Во-вторых, в качестве воина, чьи умения и навыки никто не посмел бы оспорить. И хоть все понимали, что права голоса у бастарда нет, хотели из уважения создать иллюзию его причастности.
Но призванный на заседание совета Сурт вдруг оказался меж трех огней, горящих одинаково ярко, полыхающих силой и искрами, гнев от которых готов был спалить всех и все вокруг себя, в их доме и на двух островах.
–Князем должен стать кто-то из старейшин! – Кричали одни.
И, по сути, были правы.
– Нет! Место под ясенем должен занять сильный лидер и воин.
И в этом тоже было зерно разума. Кто, как не опытный воин мог бы защитить свой народ? Но войн и распрей давно не было. Может, не так уж и важна воинская выучка и умение держать меч в руках? Может, в данный период важнее мудрость и опыт, коими несомненно обладали старейшины?
Шаманы со своей стороны тоже плеснули масла в огонь, предсказав горячую, пахнущую специями кровь, что прольется на священный алтарь у скамьи. И все взоры тогда вдруг обратились на него, на Сурта. Вспомнил, как вздрогнул в тот момент, едва только понял, о чем речь.
Но это было немыслимо и абсурдно! Ни по праву крови, ни по преемственности он не мог занять место под деревом. Совет драл глотки, призывая богов получше приглядеться к их ситуации, а шаманов внимательнее трактовать божественные знаки. И как бы ни распинался главный шаман, указывая на примеси восточных кровей у бастарда, и на то, что боги уже сказали все, сами могучие фьорды могли бы выступить свидетелями: такого еще никогда не было в преемственности правящих семей – незаконнорожденный никогда не прольет свою кровь под корни Священного ясеня!
Что до Сурта, он не рвался вперед. Четко знал свое место, определенное судьбой по рождению. Незаконный ребенок был близок и с братом, и с отцом, но вот как член княжеского семейства не воспринимался. Скорее как домашний пес, допущенный максимально близко к хозяевам. Верный, умный, сильный, способный защитить, но все ж таки просто пес. Чем сейчас очень раздражал совет, потому что своим безразличием лишь усложнял ему задачу.
Ни притязаний, основанных на видениях шаманов, ни споров, ни угроз, что могли бы прижать конкурентов или хотя бы подвигнуть их объединится против бастарда и тем самым выявить собственного лидера и вождя – ничего не было со стороны незаконнорожденного. Ни одной предпосылки к конфликту. Не то, чтобы Сурту было плевать на будущее своего народа, нет. Напротив, он был уверен, что все разрешится хорошо. И независимо кого из лучших выберут старейшины, Сурт будет верен избранному вождю и князю, как был верен своему отцу.
Сказать, что ситуация затянулась, ничего не сказать.
Старейшины варились в котле собственных споров и страстей, ничем не приближая заветный день и церемонию выбора. Сколько времени уже прошло, сколько вечеров перемывалось и обговаривалось одно и тоже. Но никто не принял посох и не занял место под священным ясенем, взяв в руки власть и ответственность за народ и Льессу. И как долго будут вестись эти споры – неизвестно. Как долго будет пустовать княжеская скамья, а кланы оставаться без вождя?
Сурт вздохнул, представив, что нужно снова возвращаться в эту тестомеску, в споры, снова забивать только что разгруженную голову проблемами, которые старейшины создают не только себе, но и всему клану. Дележка раздражала. Каждый из танов тянул одеяло на себя, и никто не собирался сдавать позиции.
Власть она всегда власть. К ней всегда стремятся, ее хотят все, но только дается она не каждому. И хоть в совете и среди старейшин достаточно мудрых и достойных ее мужей, но никто из них и не предположить не мог, насколько боги окажутся настойчивыми в своих знаках, чтобы вскоре показать ослепшим от условностей человечкам, кто на самом деле вершит их судьбы…
