Как гробница.
Хотелось плакать.
–Что с тобой? – Девушка вздрогнула. Голос матери вырвал из оцепенения.
–Все в порядке, мама. Просто устала.
–Нужно поскорее привести тебя в порядок, чтобы осталось еще время немного отдохнуть перед ужином.
–Я хотела бы побыть одна. Если можно.
Адалия кивнула прислужницам, и те растворились, словно тени. Сама же подошла к дочери и присела рядом:
–Милая, я так счастлива, что ты дома. До сих пор не верится. Смотрю на тебя и не могу понять: это ты или не ты? Смотрю и вижу, что передо мной совершенно другая девушка. Моя дочь была взбалмошной сумасбродкой, сводящей меня с ума. Веселой, непоседливой и настолько хитрой, что могла выкрутиться из любой ситуации. Игривой, что прибрежный акут. Но сейчас я вижу другое…
–Может, я просто выросла, мама? А может, поумнела, поутихла?
–Я знаю, тебе пришлось многое пережить. Когда Раф сказал, что тебя увезли на корабле… я… Если бы не Раф тогда.
–Все закончилось. – Слышать это имя сейчас не хотелось до скрежета в зубах, потому перебила мать и, жестом остановив ее, устало потерла переносицу. – Все давно в прошлом.
–Что с тобой случилось тогда, расскажи мне?
–А он что-нибудь рассказывал, когда прибыл из Анфры?
–Рассказывал. Но по большей части отцу. Да и то как-то все вскользь, без подробностей.
–Вот и хорошо.
–Но…
–Мама! – Дайон снова перебила Адалию. – Я дочь сиртингина, наследница правящей пары Архипелага. Ты всегда хотела воспитать меня как того требует наше положение, взрастить во мне качества истинной ванни. Но вот она я. – Девушка обвела себя руками. – Совсем не то, что должно быть.
Дайон горько усмехнулась:
–Я делала страшные по твоим меркам вещи, недостойные того, чтобы омрачать твой слух рассказами. Я совершала поступки, неподобающие ванни. Я падала так низко, мама… Падала без надежды на то, чтобы встать. И радовалась, что ты этого не видишь. Так что… я избавлю тебя от подробностей.
Женщина всхлипнула и обняла дочь:
–Ты всегда была другой: и сердцем, и душой, и характером. Но сейчас я вижу, как ты закалилась, как стала сильной. Сейчас в тебе больше истинности, чем в любой ванни Архипелага. Больше достоинства, чем в ком бы то ни было. И хоть мне пока сложно привыкнуть к тебе, такой, но я очень горжусь, что ты моя дочь. И безмерно люблю тебя.
Но сейчас скажи мне, прошу: что с тобой происходит? До того, как ты уехала на побережье за Рафом, твои глаза горели. А сейчас… Что-то случилось там, в бухте?
–Ничего не случилось. – Отвернулась и, сняв с себя остатки одежды, направилась к бассейну.
Ванни Адалия, лишь сокрушенно покачала головой и пообещала себе непременно поговорить с Дайон позже. А заодно и с Рафом, что ходит, будто мешком прибитый и тоже твердит, словно попугай: ничего не случилось… Кивнув на выходе из купальни одной из прислужниц, чтобы все-таки осталась с Дайон, женщина пошла к мужу.
…Спустилась по ступеням бассейна. Горячая вода расслабила сразу же, едва девушка уселась у бортика и закинула на него руки. Вдохнув ароматы купальни, закрыла глаза. Уронила затылок на теплый подголовник и тут же вспомнила темный маленький хамам, Лиат, как рассказывала ей про Рафа. Слезы защипали глаза. Но Дайон запретила себе…
Столько всего случилось сегодня. Долгожданные и непередаваемо эмоциональные события. Такие разные… Такие сильные, что чувства от них невозможно держать внутри. Им там тесно. Вот только-только она обнимала родителей, испытывая безразмерную радость и облегчение. Вот только что летела, словно на крыльях. А потом сверзилась с такой высоты, что болеть еще долго будет.
Где-то на задворках апатичных сейчас эмоций вертела хвостом обида: большая, жгучая и одновременно мелочная. Хотелось схватить ее за этот пушисто-колючий хвост, дернуть его со всей силы и заорать: убирайся!!! Потому что это Раф. Потому что что-то не так. Ведь это же он: жнец всегда был мудрее, умнее, осмотрительнее. За себя и за нее, за Дайон, свою пигалицу. Всегда. Хотелось отхлестать себя по щекам за наивность и неосторожность и тут же пожалеть. Потому что дико больно. Потому сердце разбито: как нельзя вероломно и некстати.
Тоненький, на грани слышимости звук вдруг коснулся слуха. Этот звук Дайон узнала бы даже во сне из тысяч других. Потому что это была песня: протяжная, тихая и такая заученная песня смертоносного лезвия. Слыша такую, тут же представляешь, как он сверкает тонкой неимоверно острой гранью. Расслабленность и апатию как ветром сдуло. Еще не сообразив, что делает, еще даже не распахнув глаза, оттолкнулась от бортика и нырнула под воду. Пара сильных движений и вот она уже выскочила из воды по ту сторону бассейна, где оставила одежду и оружие.
Прислужница, вскрикнув в испуге, шарахнулась в сторону. Наткнулась на колону, споткнулась и упала тут же, прижимая к себе куртку и наручи.
–Что ты делаешь?
Девушка вскинула на Дайон ошалелые от неожиданности глаза и немо мычала, не в силах сказать хоть что-то.
–ЧТО? ТЫ? ДЕЛАЕШЬ? – Дочь сиртингина нависла над ней.
–Ванни Адалия велела остаться… помочь. Я только хотела прибрать твою одежду, госпожа. Вот. – Кивнула на стопку полотенец и расшитый шелком халат. – Подготовила все, чтобы ты переоделась и отдохнула.
Слезы закипали в глазах испуганной прислужницы. Дайон сообразила, что перегнула палку.
–Встань. – Произошедшее за последние месяцы расшатало нервы, и Дайон теперь везде видела предателей и заговорщиков. – Я не хотела тебя пугать.
Девчонка неуклюже поднялась.
–Не нужно трогать мою одежду. ЭТУ одежду, хорошо?
Прислужница закивала, так часто, что, казалось, голова оторвется.
–Все в порядке. – Дайон взяла мягкую ткань и закуталась в нее. – Не стоит так переживать.
Девчонка снова поклонилась и осторожно, словно это был спящий младенец, вернула куртку и наручи на место.
Дайон кивнула, но дальнейших распоряжений девушке не дала. Потому та спросила сама:
–Дозволь помочь тебе, госпожа. С купанием.
–Как тебя зовут?
–Нира, госпожа.
–Я раньше тебя не видела.
–Я никогда не прислуживала в доме. Из дворовых я. Но все так изменилось после погромов, так перепуталось… – Осеклась, понимая, что говорит без дозволения. Быстро поклонилась и, потупив глаза, ждала гнева госпожи за дерзость.
–Ступай, Нира. Придешь в мои покои и поможешь одеться. И рядом будь за ужином.
–Слушаюсь, госпожа.
Пятясь спиной к двери, прислужница вышла из купальни. А Дайон нервно пригладила мокрые волосы и вышла на террасу. Подставив лицо солнцу, что уже устало и готово было начать заваливаться за горизонт, девушка прикрыла глаза. Легкий ветер холодил капли на коже, что тут же покрылась мурашками. Прижала ладони к груди, где не грело теперь…
–Дайон, ты прекрасна. – Астория всплеснула руками, как только вошла в покои. – Увидев тебя в Анфре, никогда бы не подумала, что ты и Сол одно лицо. Поражаюсь, как тебе удалось скрыть такую красоту. Даже в детстве было понятно, что ты станешь настоящим украшением виллы.
Дайон вопросительно вскинула бровь.
–Какое-то время, – Астория поняла невысказанный вопрос, – я росла здесь, бок о бок с тобой. Ванни Адалия занималась моим воспитанием, следила за тем, чтобы у меня все было, чтобы никто не обижал. А потом, когда пришло время, меня выдали замуж в Анфру. Мы с Рафом многим обязаны твоим родителям. Когда я увидела тебя на материке, даже представить себе не могла, что это ты. Тот маскарад… Мой брат плохо на тебя влияет.
Дайон дернулась лицом, но так как Астория улыбалась открыто и искренне, пришлось выдавить из себя ответную улыбку, пряча под ней эмоции от последствий этого влияния.
Безусловно, – думала девушка, идя по галерее вместе с Асторией и прислужницами, – вилле и людям понадобится много времени, чтобы восстановиться. Но уже сейчас Дайон охватывало чувство надежды на лучшее. А еще чувство сопричастности и ответственности, чувство принадлежности этим стенам и людям. Потому что это дом. Ее дом. Не золотая клетка, как она думала раньше. А целый маленький мир, в котором трудятся и живут люди, объединенные одной идеей – сделать этот мир лучше, уютнее, безопаснее. Она родилась здесь и здесь же выросла, знала каждую комнату и уголок. Но почему-то именно сейчас, когда вилла выглядела, как воин после тяжелых ранений, как прекрасная девушка в лохмотьях – именно сейчас Дайон поняла, как сильно любит свой дом.
Коридоры внизу изменились: стены, обгоревшие и закопченные сажей, отчистили и покрасили. Треснувший нефрит в панелях вытащили и заменили деревом, что все еще хранило свежий, такой неповторимый лесной запах. В особо пострадавших местах, где кладка пошла большими трещинами, работники провели серьезные восстановительные работы. Оплавившееся золото, что еще недавно висело каплями с перил и рам припрятали до поры до времени под надежной охраной. Дайон была рада изменениям и с уверенностью в еще бОльших твердо смотрела вперед. Знала, что уже через пару-тройку дней многие жители острова почувствуют то же, что и она сейчас.
Столы для ужина поставили в атрии, потому что официальная столовая пострадала от огня сильнее остальных помещений. Погреба не могли порадовать большим количеством вина, а кладовые уже давно перестали быть рогом изобилия, но все ж таки Адалия постаралась на славу. Простая, но вкусная еда, ароматы цветников, горящие факелы и светильники, легкая музыка – никто не упрекнул бы хозяев виллы в негостеприимстве.
Да и сама атмосфера хоть и была скромной, все-таки чувствовалась в ней нотка торжественности и праздника. И если отмести тот факт, что сын Аббаса завоевателя и причина всех бед сейчас сидит на самом почетном месте – праздновать было что. Возвращение юной госпожи домой, объединение семьи, конец всем невзгодам и надежды на дальнейшее благополучие. И свобода! Независимость Архипелага, что так давно была целью и смыслом. Завтра в Сиртрате будет объявлено об этом. И весь город четырех холмов, два других острова и десятки маленьких островов, все ваны и ванни, весь народ – от знати до грузчика в порту – все узнают об этом.
Раф сжал кулаки и мысленно зарычал, едва проследил взгляд Аласкара.
Зэрхат!
Новоявленный царь, не скрывая восхищенного взгляда, следил за тем, как девушки идут по атрию. Темное синее платье Дайон, расшитое жемчугом словно для того и создано было, чтобы подчеркнуть ее глаза. Тончайшая многослойная ткань обвивает гибкую фигуру и ноги при каждом шаге. Еще не отросшие волосы собраны. Тонкая шея в жемчужных нитях, что дождем опускаются на грудь.
Проследить то проследил, только вряд ли заметил в своем изумлении от увиденного, что отнюдь не на Дайон устремлен взгляд Аласкара.
Когда ты успела стать такой?...
Скулы сводило от желания подойти. Как тогда, на площади у мадыра. И сейчас, как и в тот момент, появилось легкое головокружение от чего-то большого внутри. Тогда это была радость, что нашел ее. Сейчас же… Озвучивать это большое даже себе не хотелось. Нужно подойти и сказать хоть что-нибудь в свое оправдание. Сделать что-нибудь, чтобы отпустила, остыла, перестала быть такой отрешенной. Чтобы поняла и приняла. Нельзя было так: слишком жестко и вероломно, слишком подло и…
А-а-а! Зэрхат! – Хотелось уйти отсюда. На воздух, в темноту холмов или улиц внизу города, на крыши домов, к морю, куда угодно – только бы не видеть ничего. Ее не видеть.
Но мог только смотреть и беситься, глядя, как Аласкар улыбается девушкам. Дайон сдержанно улыбнулась в ответ, а в его, Рафа, сторону – не то кивок, не то плевок. Уж лучше бы вообще проигнорировала. Отвернулся. Одернул себя и тут же нацепил на лицо привычно равнодушную маску. Не подкопаться. Да и кому собственно надо? Дайон больше никогда не посмотрит в его сторону. Дышать: размеренно и спокойно. Ведь все проходит. И это пройдет. Расправил плечи.
Помни, жнец! Помни, кому служишь. И почаще думай о том, для кого и для чего все это.
Ван сиртингин, как и полагает главе дома и семьи занял центральное место на возвышении. По правую руку – ванни. А место, предназначенное для гостей с левой стороны, по праву досталось восточному владыке.
Боги смеялись над Дайон, потому что бывшие телохранители Аласкара оказались рассаженными друг против друга. Девушка не поднимала глаз, но прекрасно чувствовала жесткий взгляд на себе и отдала бы все на свете, чтобы оказаться в своих покоях сейчас. Чтобы не падать еще более низко, чем пала. Чтобы не сгорать от стыда за свои надежды. Чтобы кожа не горела так, будто слазит обугленными кусками. Хотелось спрятать в ладонях щеки, что саднили жаром, будто надавали пощечин. Ослепнуть – только бы не встречаться с этим спокойным прищуренным взглядом… Он видел все: всю ее борьбу с собой, весь стыд и желание спрятаться. Видел. Казалось, даже слышал каждую мысль в ее голове. Знал все. И смотрел так спокойно…
Пока все присутствующие занимали свои места, музыка заиграла чуть громче. Но вскоре почти совсем стихла, ибо ван Варл встав со своего возвышения на посаде, торжественно произнес:
–Семья! – оглядел сидящих за столом. – Аласкар! – Слегка кивнул высокопоставленному гостю. – Сегодня необыкновенный день! Счастливый, полный радости и надежд. Я искренне хочу надеяться, что впредь все наши горести будут мелкими и незначительными, а наши радости такими же великими как сегодня.
Моя дочь вернулась домой. Беда покинула родные берега. Враг стал другом, а мой народ обрел свободу. Поистине, сегодня великий день для нашего дома и Архипелага!
Все подняли кубки и закричали здравницы. Аласкар немало удивился словам сиртингина, но был искренне рад их услышать. Встав со своего места, поднял кубок:
– Я не тот гость, что должен быть в этом доме и за этим столом. Но очень хочется надеяться, что когда нибудь будет по-другому. Семья… это большая ценность. И глядя на вас, я понимаю почему. Для меня большая честь ступить на берега Архипелага и под ваш кров. – Аласкар слегка поклонился правящей паре и, пожелав мира дому, снова занял свое место.
–Что же, – Варл счастливо улыбнулся в бороду, – раз все виновники сегодняшнего вечера в сборе, может мы уже узнаем, наконец, историю чудесного разоблачения.
–В этом полностью заслуга Дайон и Рафа. – Аласкар с благодарностью прижал ладонь к груди.
Жнец при этом напрягся и попытался перехватить взгляд царевича, но тот уже воодушевился:
–Если бы не мои верные телохранители… – Раф крякнул, пытаясь привлечь к себе внимание. – Заговор никогда не был бы раскрыт. И неизвестно, что стало бы со мной и империей.
–Но причем здесь моя дочь, Аласкар? – Варл непонимающе уставился на гостя.
–Ну как же? – Раф предостерегающе кашлянул, и Аласкар, наконец, обратил на него внимание, но сказанное взглядом уловить не смог. – Она ведь и была моим телохранителем. Она и Раф.
Варл тяжело посмотрел на Рафа, а тот в свою очередь с досадой и укором – на Аласкара. И тот только сейчас понял, что сказал лишнее. Или, по крайней мере то, что не должно было быть озвучено.
–Ты же говорил, что перехватил Дайон на невольничьем рынке! – Сиртингин нахмурил брови. – Ты же говорил, что она все это время была в безопасности! В твоем доме! Вместе с Асторией! – При этих словах девушка опустила глаза. – Ты же…
Хотелось плакать.
–Что с тобой? – Девушка вздрогнула. Голос матери вырвал из оцепенения.
–Все в порядке, мама. Просто устала.
–Нужно поскорее привести тебя в порядок, чтобы осталось еще время немного отдохнуть перед ужином.
–Я хотела бы побыть одна. Если можно.
Адалия кивнула прислужницам, и те растворились, словно тени. Сама же подошла к дочери и присела рядом:
–Милая, я так счастлива, что ты дома. До сих пор не верится. Смотрю на тебя и не могу понять: это ты или не ты? Смотрю и вижу, что передо мной совершенно другая девушка. Моя дочь была взбалмошной сумасбродкой, сводящей меня с ума. Веселой, непоседливой и настолько хитрой, что могла выкрутиться из любой ситуации. Игривой, что прибрежный акут. Но сейчас я вижу другое…
–Может, я просто выросла, мама? А может, поумнела, поутихла?
–Я знаю, тебе пришлось многое пережить. Когда Раф сказал, что тебя увезли на корабле… я… Если бы не Раф тогда.
–Все закончилось. – Слышать это имя сейчас не хотелось до скрежета в зубах, потому перебила мать и, жестом остановив ее, устало потерла переносицу. – Все давно в прошлом.
–Что с тобой случилось тогда, расскажи мне?
–А он что-нибудь рассказывал, когда прибыл из Анфры?
–Рассказывал. Но по большей части отцу. Да и то как-то все вскользь, без подробностей.
–Вот и хорошо.
–Но…
–Мама! – Дайон снова перебила Адалию. – Я дочь сиртингина, наследница правящей пары Архипелага. Ты всегда хотела воспитать меня как того требует наше положение, взрастить во мне качества истинной ванни. Но вот она я. – Девушка обвела себя руками. – Совсем не то, что должно быть.
Дайон горько усмехнулась:
–Я делала страшные по твоим меркам вещи, недостойные того, чтобы омрачать твой слух рассказами. Я совершала поступки, неподобающие ванни. Я падала так низко, мама… Падала без надежды на то, чтобы встать. И радовалась, что ты этого не видишь. Так что… я избавлю тебя от подробностей.
Женщина всхлипнула и обняла дочь:
–Ты всегда была другой: и сердцем, и душой, и характером. Но сейчас я вижу, как ты закалилась, как стала сильной. Сейчас в тебе больше истинности, чем в любой ванни Архипелага. Больше достоинства, чем в ком бы то ни было. И хоть мне пока сложно привыкнуть к тебе, такой, но я очень горжусь, что ты моя дочь. И безмерно люблю тебя.
Но сейчас скажи мне, прошу: что с тобой происходит? До того, как ты уехала на побережье за Рафом, твои глаза горели. А сейчас… Что-то случилось там, в бухте?
–Ничего не случилось. – Отвернулась и, сняв с себя остатки одежды, направилась к бассейну.
Ванни Адалия, лишь сокрушенно покачала головой и пообещала себе непременно поговорить с Дайон позже. А заодно и с Рафом, что ходит, будто мешком прибитый и тоже твердит, словно попугай: ничего не случилось… Кивнув на выходе из купальни одной из прислужниц, чтобы все-таки осталась с Дайон, женщина пошла к мужу.
…Спустилась по ступеням бассейна. Горячая вода расслабила сразу же, едва девушка уселась у бортика и закинула на него руки. Вдохнув ароматы купальни, закрыла глаза. Уронила затылок на теплый подголовник и тут же вспомнила темный маленький хамам, Лиат, как рассказывала ей про Рафа. Слезы защипали глаза. Но Дайон запретила себе…
Столько всего случилось сегодня. Долгожданные и непередаваемо эмоциональные события. Такие разные… Такие сильные, что чувства от них невозможно держать внутри. Им там тесно. Вот только-только она обнимала родителей, испытывая безразмерную радость и облегчение. Вот только что летела, словно на крыльях. А потом сверзилась с такой высоты, что болеть еще долго будет.
Где-то на задворках апатичных сейчас эмоций вертела хвостом обида: большая, жгучая и одновременно мелочная. Хотелось схватить ее за этот пушисто-колючий хвост, дернуть его со всей силы и заорать: убирайся!!! Потому что это Раф. Потому что что-то не так. Ведь это же он: жнец всегда был мудрее, умнее, осмотрительнее. За себя и за нее, за Дайон, свою пигалицу. Всегда. Хотелось отхлестать себя по щекам за наивность и неосторожность и тут же пожалеть. Потому что дико больно. Потому сердце разбито: как нельзя вероломно и некстати.
Тоненький, на грани слышимости звук вдруг коснулся слуха. Этот звук Дайон узнала бы даже во сне из тысяч других. Потому что это была песня: протяжная, тихая и такая заученная песня смертоносного лезвия. Слыша такую, тут же представляешь, как он сверкает тонкой неимоверно острой гранью. Расслабленность и апатию как ветром сдуло. Еще не сообразив, что делает, еще даже не распахнув глаза, оттолкнулась от бортика и нырнула под воду. Пара сильных движений и вот она уже выскочила из воды по ту сторону бассейна, где оставила одежду и оружие.
Прислужница, вскрикнув в испуге, шарахнулась в сторону. Наткнулась на колону, споткнулась и упала тут же, прижимая к себе куртку и наручи.
–Что ты делаешь?
Девушка вскинула на Дайон ошалелые от неожиданности глаза и немо мычала, не в силах сказать хоть что-то.
–ЧТО? ТЫ? ДЕЛАЕШЬ? – Дочь сиртингина нависла над ней.
–Ванни Адалия велела остаться… помочь. Я только хотела прибрать твою одежду, госпожа. Вот. – Кивнула на стопку полотенец и расшитый шелком халат. – Подготовила все, чтобы ты переоделась и отдохнула.
Слезы закипали в глазах испуганной прислужницы. Дайон сообразила, что перегнула палку.
–Встань. – Произошедшее за последние месяцы расшатало нервы, и Дайон теперь везде видела предателей и заговорщиков. – Я не хотела тебя пугать.
Девчонка неуклюже поднялась.
–Не нужно трогать мою одежду. ЭТУ одежду, хорошо?
Прислужница закивала, так часто, что, казалось, голова оторвется.
–Все в порядке. – Дайон взяла мягкую ткань и закуталась в нее. – Не стоит так переживать.
Девчонка снова поклонилась и осторожно, словно это был спящий младенец, вернула куртку и наручи на место.
Дайон кивнула, но дальнейших распоряжений девушке не дала. Потому та спросила сама:
–Дозволь помочь тебе, госпожа. С купанием.
–Как тебя зовут?
–Нира, госпожа.
–Я раньше тебя не видела.
–Я никогда не прислуживала в доме. Из дворовых я. Но все так изменилось после погромов, так перепуталось… – Осеклась, понимая, что говорит без дозволения. Быстро поклонилась и, потупив глаза, ждала гнева госпожи за дерзость.
–Ступай, Нира. Придешь в мои покои и поможешь одеться. И рядом будь за ужином.
–Слушаюсь, госпожа.
Пятясь спиной к двери, прислужница вышла из купальни. А Дайон нервно пригладила мокрые волосы и вышла на террасу. Подставив лицо солнцу, что уже устало и готово было начать заваливаться за горизонт, девушка прикрыла глаза. Легкий ветер холодил капли на коже, что тут же покрылась мурашками. Прижала ладони к груди, где не грело теперь…
–Дайон, ты прекрасна. – Астория всплеснула руками, как только вошла в покои. – Увидев тебя в Анфре, никогда бы не подумала, что ты и Сол одно лицо. Поражаюсь, как тебе удалось скрыть такую красоту. Даже в детстве было понятно, что ты станешь настоящим украшением виллы.
Дайон вопросительно вскинула бровь.
–Какое-то время, – Астория поняла невысказанный вопрос, – я росла здесь, бок о бок с тобой. Ванни Адалия занималась моим воспитанием, следила за тем, чтобы у меня все было, чтобы никто не обижал. А потом, когда пришло время, меня выдали замуж в Анфру. Мы с Рафом многим обязаны твоим родителям. Когда я увидела тебя на материке, даже представить себе не могла, что это ты. Тот маскарад… Мой брат плохо на тебя влияет.
Дайон дернулась лицом, но так как Астория улыбалась открыто и искренне, пришлось выдавить из себя ответную улыбку, пряча под ней эмоции от последствий этого влияния.
Безусловно, – думала девушка, идя по галерее вместе с Асторией и прислужницами, – вилле и людям понадобится много времени, чтобы восстановиться. Но уже сейчас Дайон охватывало чувство надежды на лучшее. А еще чувство сопричастности и ответственности, чувство принадлежности этим стенам и людям. Потому что это дом. Ее дом. Не золотая клетка, как она думала раньше. А целый маленький мир, в котором трудятся и живут люди, объединенные одной идеей – сделать этот мир лучше, уютнее, безопаснее. Она родилась здесь и здесь же выросла, знала каждую комнату и уголок. Но почему-то именно сейчас, когда вилла выглядела, как воин после тяжелых ранений, как прекрасная девушка в лохмотьях – именно сейчас Дайон поняла, как сильно любит свой дом.
Коридоры внизу изменились: стены, обгоревшие и закопченные сажей, отчистили и покрасили. Треснувший нефрит в панелях вытащили и заменили деревом, что все еще хранило свежий, такой неповторимый лесной запах. В особо пострадавших местах, где кладка пошла большими трещинами, работники провели серьезные восстановительные работы. Оплавившееся золото, что еще недавно висело каплями с перил и рам припрятали до поры до времени под надежной охраной. Дайон была рада изменениям и с уверенностью в еще бОльших твердо смотрела вперед. Знала, что уже через пару-тройку дней многие жители острова почувствуют то же, что и она сейчас.
Столы для ужина поставили в атрии, потому что официальная столовая пострадала от огня сильнее остальных помещений. Погреба не могли порадовать большим количеством вина, а кладовые уже давно перестали быть рогом изобилия, но все ж таки Адалия постаралась на славу. Простая, но вкусная еда, ароматы цветников, горящие факелы и светильники, легкая музыка – никто не упрекнул бы хозяев виллы в негостеприимстве.
Да и сама атмосфера хоть и была скромной, все-таки чувствовалась в ней нотка торжественности и праздника. И если отмести тот факт, что сын Аббаса завоевателя и причина всех бед сейчас сидит на самом почетном месте – праздновать было что. Возвращение юной госпожи домой, объединение семьи, конец всем невзгодам и надежды на дальнейшее благополучие. И свобода! Независимость Архипелага, что так давно была целью и смыслом. Завтра в Сиртрате будет объявлено об этом. И весь город четырех холмов, два других острова и десятки маленьких островов, все ваны и ванни, весь народ – от знати до грузчика в порту – все узнают об этом.
Раф сжал кулаки и мысленно зарычал, едва проследил взгляд Аласкара.
Зэрхат!
Новоявленный царь, не скрывая восхищенного взгляда, следил за тем, как девушки идут по атрию. Темное синее платье Дайон, расшитое жемчугом словно для того и создано было, чтобы подчеркнуть ее глаза. Тончайшая многослойная ткань обвивает гибкую фигуру и ноги при каждом шаге. Еще не отросшие волосы собраны. Тонкая шея в жемчужных нитях, что дождем опускаются на грудь.
Проследить то проследил, только вряд ли заметил в своем изумлении от увиденного, что отнюдь не на Дайон устремлен взгляд Аласкара.
Когда ты успела стать такой?...
Скулы сводило от желания подойти. Как тогда, на площади у мадыра. И сейчас, как и в тот момент, появилось легкое головокружение от чего-то большого внутри. Тогда это была радость, что нашел ее. Сейчас же… Озвучивать это большое даже себе не хотелось. Нужно подойти и сказать хоть что-нибудь в свое оправдание. Сделать что-нибудь, чтобы отпустила, остыла, перестала быть такой отрешенной. Чтобы поняла и приняла. Нельзя было так: слишком жестко и вероломно, слишком подло и…
А-а-а! Зэрхат! – Хотелось уйти отсюда. На воздух, в темноту холмов или улиц внизу города, на крыши домов, к морю, куда угодно – только бы не видеть ничего. Ее не видеть.
Но мог только смотреть и беситься, глядя, как Аласкар улыбается девушкам. Дайон сдержанно улыбнулась в ответ, а в его, Рафа, сторону – не то кивок, не то плевок. Уж лучше бы вообще проигнорировала. Отвернулся. Одернул себя и тут же нацепил на лицо привычно равнодушную маску. Не подкопаться. Да и кому собственно надо? Дайон больше никогда не посмотрит в его сторону. Дышать: размеренно и спокойно. Ведь все проходит. И это пройдет. Расправил плечи.
Помни, жнец! Помни, кому служишь. И почаще думай о том, для кого и для чего все это.
Ван сиртингин, как и полагает главе дома и семьи занял центральное место на возвышении. По правую руку – ванни. А место, предназначенное для гостей с левой стороны, по праву досталось восточному владыке.
Боги смеялись над Дайон, потому что бывшие телохранители Аласкара оказались рассаженными друг против друга. Девушка не поднимала глаз, но прекрасно чувствовала жесткий взгляд на себе и отдала бы все на свете, чтобы оказаться в своих покоях сейчас. Чтобы не падать еще более низко, чем пала. Чтобы не сгорать от стыда за свои надежды. Чтобы кожа не горела так, будто слазит обугленными кусками. Хотелось спрятать в ладонях щеки, что саднили жаром, будто надавали пощечин. Ослепнуть – только бы не встречаться с этим спокойным прищуренным взглядом… Он видел все: всю ее борьбу с собой, весь стыд и желание спрятаться. Видел. Казалось, даже слышал каждую мысль в ее голове. Знал все. И смотрел так спокойно…
Пока все присутствующие занимали свои места, музыка заиграла чуть громче. Но вскоре почти совсем стихла, ибо ван Варл встав со своего возвышения на посаде, торжественно произнес:
–Семья! – оглядел сидящих за столом. – Аласкар! – Слегка кивнул высокопоставленному гостю. – Сегодня необыкновенный день! Счастливый, полный радости и надежд. Я искренне хочу надеяться, что впредь все наши горести будут мелкими и незначительными, а наши радости такими же великими как сегодня.
Моя дочь вернулась домой. Беда покинула родные берега. Враг стал другом, а мой народ обрел свободу. Поистине, сегодня великий день для нашего дома и Архипелага!
Все подняли кубки и закричали здравницы. Аласкар немало удивился словам сиртингина, но был искренне рад их услышать. Встав со своего места, поднял кубок:
– Я не тот гость, что должен быть в этом доме и за этим столом. Но очень хочется надеяться, что когда нибудь будет по-другому. Семья… это большая ценность. И глядя на вас, я понимаю почему. Для меня большая честь ступить на берега Архипелага и под ваш кров. – Аласкар слегка поклонился правящей паре и, пожелав мира дому, снова занял свое место.
–Что же, – Варл счастливо улыбнулся в бороду, – раз все виновники сегодняшнего вечера в сборе, может мы уже узнаем, наконец, историю чудесного разоблачения.
–В этом полностью заслуга Дайон и Рафа. – Аласкар с благодарностью прижал ладонь к груди.
Жнец при этом напрягся и попытался перехватить взгляд царевича, но тот уже воодушевился:
–Если бы не мои верные телохранители… – Раф крякнул, пытаясь привлечь к себе внимание. – Заговор никогда не был бы раскрыт. И неизвестно, что стало бы со мной и империей.
–Но причем здесь моя дочь, Аласкар? – Варл непонимающе уставился на гостя.
–Ну как же? – Раф предостерегающе кашлянул, и Аласкар, наконец, обратил на него внимание, но сказанное взглядом уловить не смог. – Она ведь и была моим телохранителем. Она и Раф.
Варл тяжело посмотрел на Рафа, а тот в свою очередь с досадой и укором – на Аласкара. И тот только сейчас понял, что сказал лишнее. Или, по крайней мере то, что не должно было быть озвучено.
–Ты же говорил, что перехватил Дайон на невольничьем рынке! – Сиртингин нахмурил брови. – Ты же говорил, что она все это время была в безопасности! В твоем доме! Вместе с Асторией! – При этих словах девушка опустила глаза. – Ты же…
