Эффект новизны и свежести впечатлений ошеломлял: кружил голову безграничными возможностями, возбуждал желание наслаждаться своей и его щедростью, ослеплял великолепием эффектных контрастов сладкого вкуса с пряными и острыми приправами. Яркие романтические переживания манили обилием пикантных иллюзий, тактильных и визуальных галлюцинаций. А каково очаровательное послевкусие.
Верочка умела нравиться. Особенно её красил образ наивной мечтательницы: неумелой, бесхитростной, впечатлительной, доверчивой, хрупкой.
Это потом, когда круг испытуемых начал расширяться, когда первый мужчина, очаровавший и познавший её, сначала открыл парадный вход в чудесный мир трепетной, волнительной и яркой любовной магии, раскрасив реальность интригующей мишурой, а потом неожиданно выскочил в обыденность из мистического дурмана, обнажив оборотную сторону близости.
Виктор не был обманщиком, насильником, тем более злодеем. Любовь, особенно возбуждающая, чувственная, стимулирующая физиологическую активность составляющая, поглощала его восприимчивое к солидарному единению существо полностью. Любовником он был искусным, заботливым, нежным.
И всё же с ним пришлось расстаться.
Они познакомились на производственной практике, куда прибыли группой. Общая комната с нарами по периметру, на которых спали вповалку и мальчики, и девочки. Поначалу это вызвало шок, потом шепотки. Но другого жилья не было.
Юноши легли справа, девушки слева. Границу неприкосновенности обозначили табуретками.
Несколько дней ситуация вызывала напряжённость, потом негативная реакция трансформировалась в безразличие, позже вызвала нескрываемый интерес.
Парочки получили возможность уединяться под одним одеялом.
Виктора близость греховных соблазнов не то, чтобы отталкивала, скорее раздражала. Он был неловок, застенчив, скован. Общение с девочками давалось ему крайне сложно.
Верочка, девочка домашняя, скромная, тоже не проявляла активности. Когда ритуальные танцы начинали входить в откровенную фазу, она одевалась и выходила дышать.
Поздняя осень навевала романтические мысли: трогательные, невинные, раскрашенные беспричинной меланхолией, довольно приятной на вкус.
Зыбкий, непрерывно меняющийся мир, неутомимо вращался, лишая точки опоры. Слишком быстро, чтобы поспевать за переменами. В мечтах было уютнее, теплее.
– Можно с тобой, – набравшись смелости, забавно коверкая слова, спросил Виктор.
Девочка пожала плечами, но улыбнулась.
Молчать вдвоём, с аппетитом пиная разноцветные хрустящие листья, забавно танцующие на ветру, оказалось интересно.
Верочка смеялась. Обычно она, стеснительная, скромная, избегала демонстрировать эмоции, тем более мальчишкам. Но удержаться от соблазна на мгновение вернуться в детство, было сложно.
– Интересно, – подумала девушка, – он умеет целоваться?
Смутилась, потупилась, заливаясь пунцовой краской.
Витьку её детская непосредственность странным образом заводила. Откуда ни возьмись, появилось желание прикоснуться, узнать, холодные или нет у неё уши. Он любил, приходя с улицы, греть в маминых ушах застывший нос.
На столь откровенный компромисс не решился, но за руку взял, подгадав для этого ситуацию, когда увлечённая шалостью Верочка споткнулась.
То, что сложно, а иногда и ненужно выразить словами, легко прочитать на лице, во взгляде, просто почувствовать.
Интуиция что-то невнятно пискнула, посылая однако импульс, побудивший того и другого сканировать пространство на предмет совместимости. Изумлённая чувствительность испытала восторг, однако, попыталась скрыться при помощи наивных уловок.
То, что в обыденной ситуации не имеет значения, неожиданно приобрело мистический смысл.
Верочка отдёрнула руку, задержала дыхание, медленно почесала нос и вернула её обратно, – погреешь?
Ещё бы. Витька об этом мечтал.
Позже они усердно старались стать счастливыми, тщательно скрывая это пикантное, щекочущее возбуждённые органы чувств обстоятельство от всех прочих. Сердечная тайна – довольно веское основание для того, чтобы побыть наедине.
Витька млел от лёгкого прикосновения к её руке, путался в мыслях, ещё забавнее коверкал слова.
Отношения их были больше похожи на дружбу. Решиться на поцелуй для Витьки было немыслимо. И всё же. Для целомудрия, видимо, тоже установлен срок годности, когда сосредоточенность на сохранении неприкосновенности из достоинства превращается в проблему. Важно вовремя подвести черту, давая волю душе разрешить стать взрослым.
Девушку с некоторых пор ужасно волновали откровенные сцены в кино, когда начинало громко тикать сердечко, по телу пробегала горячая волна, заставляя чувственно напрягаться всем телом. Внизу начинало приятно пульсировать, отчего кружилась голова в ожидании сладостного восторга.
Такой день настал. Верочка сполна насладилась целомудренностью, можно сказать, устала от неё. Таинственное женское предназначение взывало к свершению подвига. Желание растекалось изнутри и снаружи щедрой порцией медовой патоки. Божественный замысел торопил, не позволяя даже мысли просочиться о том, чтобы экономить чувства, чтобы таиться или спасаться бегством.
Верочка заранее, задолго до первого сближения, распланировала вехи любви, каждый шаг, на который нужно было решиться.
Витька не подвёл: всё сделал деликатно, правильно.
Какое счастье, знать, что в океане жизни тебе не придётся барахтаться в одиночестве.
День свадьбы был назначен. Восторженные влюблённые с наслаждением пили воздух волшебных предчувствий, когда на глаза попались качели лодочки.
– Полетели, – потащил Витька невесту.
– У меня же платье. Снизу всё видно.
– Плевать. Я такой счастливый. Пусть смотрят. Я люблю тебя, Верочка-а-а!
Девушка поддалась на уговор. Пусть будет так, как хочет избранник. Если ему не стыдно, ей тем более. Семья – это доверие, прежде всего.
Жених буквально сходил с ума от радости. Выше, ещё выше. До самых облаков. И ещё, и ещё!
– Витенька, я боюсь. Хватит, – жалобно пискнула невеста, – пожа-луй-ста. Не надо-о-о. Витенька, не на…
Верочка зажмурила глаза, миниатюрная фигурка отрывалась от уплывающего из-под ног пола лодочки, когда маятник движения зависал на самом верху, руки затекли, одеревенели.
К горлу подступала тошнота, заполняя его едкой горечью. Силы удерживать устойчивое положение тела иссякли. Ещё мгновение и…
– Не бойся, я с тобой! Любимая, я так счастлив, – бурно выражал свою радость будущий супруг.
Он был занят собой, даже на крики зрителей не реагировал. Азарт заставил его забыть обо всём.
Лишь чудо удержало любимую, сумевшую присесть, уцепиться в перильца летящей палубы.
К останавливающемуся аттракциону бежали люди. Кто-то расстёгивал ворот платьица, кто-то водил у носа ватой, пропитанной нашатырём.
Верочка с трудом пришла в себя, никак не могла сконцентрировать внимание, долго опустошала через рот и нос содержимое кишечника, потом её тошнило желчью. На девочку было больно смотреть.
– Верочка, золотце моё, как же так, как же так! Я тебя так люблю!
Девушка и не знала, что так бывает. Пятнадцать минут назад она его любила, надышаться не могла. И вдруг…
Время остановилось. Совсем. Сознание медленно возвращалось, хотя мутило сильно.
Вера не чувствовала ничего, кроме озноба, нервной дрожи, нестерпимого жжения в голе, слабости и отвращения.
Пустые глаза, невнятная внешность. Что он тут делает? Пусть уходит. Навсегда!
Это было давно. Даже не вспомнить, когда. Наверно в другой жизни.
Витька потом долго извинялся, рыдал, ночевал под окнами. Зачем?
Он так и не понял, что обманул оказанное ему доверие. А без него… жить-то как!
Верочке долго после этого случая не хотелось никаких отношений.
Каждая новая любовь всё стремительнее приближалась к неминуемой развязке.
Слишком пристально Верочка вглядывалась в глаза избранников, слишком азартно искала то, чего не разглядеть на поверхности. На витрину мужчины красиво выкладывают неоспоримые достоинства, старательно рекламируя совсем не то, на что стоит обратить внимание в первую очередь.
Туманом любовного томления её накрывает и теперь, но она осторожна. И надо бы остановиться, пока не поздно. Появление на свет идеальных мужчин природа не предусмотрела.
Одиночество – состояние опасное. Но что поделать, если до сих пор свежа память о первой любви, вероломно обманутой флёром фальшивых страстей.
Её вполне устроило бы бескорыстное таинство, основанное на привязанности, взаимной симпатии и абсолютном доверии. Но встречается совсем иное. Все хотят чего-то особенное получить, желательно даром.
Она не жадная. Всё, что имеет, отдаст. Но ведь и самой чего-то надо. Не только говорить о любви, но и чувствовать её.
Скажите, Верочка права, или слишком многого хочет?
Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство - не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство - забыть?
Не помню.
Вера Павлова
Случается, что буквально всё в жизни даётся и свершается легко, весело, можно сказать играючи. Подобное бывает в раннем детстве: бежишь вприпрыжку, едва касаясь земли, вокруг всё разноцветное, нарядное, большое. Чтобы парить над землёй не требуется никаких ровным счётом усилий.
Но неожиданно мир буквально на глазах стремительно меняется: темнеет, будто накрывающая землю внезапная летняя гроза посреди дурманящей солнечной тишины. Отгремит, отсверкает буйная стихия, разметав вокруг обломки живого и мёртвого, насытит землю влагой, воздух озоном, кровь адреналином, и стихнет, оставляя впечатление головокружительного приключения с элементами мистического оцепенения и едва не захватившей всё существо неподдельной паники.
Несколько минут первобытного страха и всё. Этакая мистерия, очищающий ритуал, после которого обновлённая жизнь вновь начинает казаться праздником.
Увы, не в моём случае.
Оглядываюсь и понимаю – заблудился: не мой это мир, не мой – чужеродный. Эмоции не мои, чувства непонятные, незнакомые хмурые люди вокруг, нагромождение загадок и тайн, тревожность… пустота.
Куда теперь идти, зачем вообще это нужно, почему необходимо покидать уютное, гостеприимное и приветливое жизненное пространство, что делать с неприятными, враждебными впечатлениями!
– Между прочим… твоя жена, – с заговорщическим прищуром, подозрительно нервно оглядываясь по сторонам, пытался развлечь меня приятель, Генка Постников, наклоняясь к самому уху для пущей убедительности.
– Терпеть не могу все эти “между прочим”, дружище… и прочие методики непрошеного участия. Предпочитаю не заглядывать в замочные скважины. Каждый человек имеет право на тайну. Пусть и у моей Зойки будут интимные секреты. Тебе-то зачем сплетни собирать?
– Ну… ты даёшь, – удивился назойливый доброжелатель, стремительно теряя ко мне интерес, – там такое… впрочем, как знаешь. Хозяин – барин. Кто предупреждён – тот вооружён.
Я пытался выглядеть уверенным, сосредоточенным, спокойным, но дрожь в коленках и учащённый пульс выдавали крайнюю степень волнения.
Естественно, мне было не по себе. Я не то, что догадывался – определённо знал, чем должна завершиться его гремучая фраза, сам о роковой неизбежности думал.
У Зойки появился мужчина, я даже уверенно знал – кто именно. Жена в моём присутствии проявила в полный рост своё к нему интимное отношение, зачарованно, восторженно глядя на бывшего одноклассника, Витьку Кретова, зардевшись при этом как влюблённая курсистка.
Нет, даже не так – она бессовестно любовалась плечистым улыбчивым парнем, едва не выпрыгивала навстречу его улыбке из предельно открытого сарафана, а он в свою очередь слюняво поедал мою жену слишком откровенным, можно сказать плотоядным взглядом, нагло исследуя то, что скрыто под цветастой обёрткой лёгкого летнего наряда.
Так друг на друга могут смотреть лишь люди, имеющие тайные пикантные отношения.
Не было у меня иммунитета от подобной напасти, как не было до того момента причины рассуждать о доверии и неверии.
Зойка, моя Зойка, как же так!
Память услужливо выложила для обозрения цветную картинку, ту самую, когда мы первый раз остались в её комнате наедине. Помню, как медленно, словно пытаясь поймать яркую бабочку, протягивал руки к спутанной порывом ветра из раскрытого окна безумно интимной пряди волос (движение завораживало неопределённостью: угадает ли она, как я намерен поступить, дозволит ли прикоснуться, решится ли впервые в жизни пойти навстречу нескромному желанию), ловко вытащил заколку, распустив причёску типичной отличницы.
Золотистые Зойкины волосы пружинисто рассыпались по плечам. Свет фонаря на мгновение высветил растерянное, настороженное выражение девичьего лица.
У меня влажно блестели глаза, во взгляде (я это чувствовал каждой клеточкой до предела перевозбуждённого тела), лихорадочное предвкушение предельной близости долгожданного приза.
Губы мягко коснулись нежнейшей шеи.
Девичье тело зябко вздрогнуло, испуганно напряглось. Любимая принимала решение. Или давно одобрила трогательное чувственное вторжение .
Воздух… его катастрофически не хватало. Где воздух! Почему же так жарко?
Переживания и их оценка случились потом. Рассуждать, обдумывать, взвешивать, в те томительные мгновения было некогда. Да и нечем. Мозг отключился, передав бразды правления интуиции, неодолимому бессознательному влечению и первобытным рефлексам.
Когда началось наше трепетное единение?
Ах, да, в том маленьком кафе в летнем парке. Кажется, я зашёл купить стакан холодной минералки. Было жарко, на рекламном плакате в прозрачном бокале так реалистично лопались пузырьки, что нестерпимо захотелось освежиться.
Приятная прохлада в кафе, запах свежемолотого кофе, приглушённые звуки чарующей мелодии, расслабили. Захотелось подольше остаться в уютном комфорте.
За соседним столиком как-то неестественно держалась за руки нарядная парочка.
В глаза бросалась немедленная готовность девочки убежать, наговорить собеседнику грубостей. Она часто-часто моргала махровыми ресницами, яростно сжимала побелевшие от напряжения губы. В вытаращенных глазах (так мне показалось) едва удерживался слёзный шквал.
Девчонка посмотрела на меня как-то особенно, словно просила защиты, поддержки.
Я сделал попытку вмешаться, привстал, но неожиданно был остановлен отрицающим движением её головы.
Не помню, о чём я думал. Кажется, за несколько мгновений сочинил любовь: целый том, начиная с неловкого признания, заканчивая воображаемым счастливым будущим с будоражащими воображение волнительными деталями.
Конечно, я не верил в чувства, вспыхивающие с первого взгляда, но не мог отвести от её потерянного лица взгляд именно потому, что предположил возможную взаимность.
Я видел только её, изучал выразительные женственные черты, впитывал энергию нравственного страдания, сопереживал, порывался немедленно встать на защиту, хотя не понимал, не знал, что именно между ними происходит.
Всё, что было до неё, я это чувствовал, не имело значения.
Так и вышло. Немного позже.
В какой-то момент противостояние между возбуждёнными собеседниками достигло предела. Мальчишка взорвался, вскочил, угрожающе поднял руку.
Девочка инстинктивно закрылась ладонями, лицо и шея её налились малиновым цветом. Немедленно брызнули слёзы.
Верочка умела нравиться. Особенно её красил образ наивной мечтательницы: неумелой, бесхитростной, впечатлительной, доверчивой, хрупкой.
Это потом, когда круг испытуемых начал расширяться, когда первый мужчина, очаровавший и познавший её, сначала открыл парадный вход в чудесный мир трепетной, волнительной и яркой любовной магии, раскрасив реальность интригующей мишурой, а потом неожиданно выскочил в обыденность из мистического дурмана, обнажив оборотную сторону близости.
Виктор не был обманщиком, насильником, тем более злодеем. Любовь, особенно возбуждающая, чувственная, стимулирующая физиологическую активность составляющая, поглощала его восприимчивое к солидарному единению существо полностью. Любовником он был искусным, заботливым, нежным.
И всё же с ним пришлось расстаться.
Они познакомились на производственной практике, куда прибыли группой. Общая комната с нарами по периметру, на которых спали вповалку и мальчики, и девочки. Поначалу это вызвало шок, потом шепотки. Но другого жилья не было.
Юноши легли справа, девушки слева. Границу неприкосновенности обозначили табуретками.
Несколько дней ситуация вызывала напряжённость, потом негативная реакция трансформировалась в безразличие, позже вызвала нескрываемый интерес.
Парочки получили возможность уединяться под одним одеялом.
Виктора близость греховных соблазнов не то, чтобы отталкивала, скорее раздражала. Он был неловок, застенчив, скован. Общение с девочками давалось ему крайне сложно.
Верочка, девочка домашняя, скромная, тоже не проявляла активности. Когда ритуальные танцы начинали входить в откровенную фазу, она одевалась и выходила дышать.
Поздняя осень навевала романтические мысли: трогательные, невинные, раскрашенные беспричинной меланхолией, довольно приятной на вкус.
Зыбкий, непрерывно меняющийся мир, неутомимо вращался, лишая точки опоры. Слишком быстро, чтобы поспевать за переменами. В мечтах было уютнее, теплее.
– Можно с тобой, – набравшись смелости, забавно коверкая слова, спросил Виктор.
Девочка пожала плечами, но улыбнулась.
Молчать вдвоём, с аппетитом пиная разноцветные хрустящие листья, забавно танцующие на ветру, оказалось интересно.
Верочка смеялась. Обычно она, стеснительная, скромная, избегала демонстрировать эмоции, тем более мальчишкам. Но удержаться от соблазна на мгновение вернуться в детство, было сложно.
– Интересно, – подумала девушка, – он умеет целоваться?
Смутилась, потупилась, заливаясь пунцовой краской.
Витьку её детская непосредственность странным образом заводила. Откуда ни возьмись, появилось желание прикоснуться, узнать, холодные или нет у неё уши. Он любил, приходя с улицы, греть в маминых ушах застывший нос.
На столь откровенный компромисс не решился, но за руку взял, подгадав для этого ситуацию, когда увлечённая шалостью Верочка споткнулась.
То, что сложно, а иногда и ненужно выразить словами, легко прочитать на лице, во взгляде, просто почувствовать.
Интуиция что-то невнятно пискнула, посылая однако импульс, побудивший того и другого сканировать пространство на предмет совместимости. Изумлённая чувствительность испытала восторг, однако, попыталась скрыться при помощи наивных уловок.
То, что в обыденной ситуации не имеет значения, неожиданно приобрело мистический смысл.
Верочка отдёрнула руку, задержала дыхание, медленно почесала нос и вернула её обратно, – погреешь?
Ещё бы. Витька об этом мечтал.
Позже они усердно старались стать счастливыми, тщательно скрывая это пикантное, щекочущее возбуждённые органы чувств обстоятельство от всех прочих. Сердечная тайна – довольно веское основание для того, чтобы побыть наедине.
Витька млел от лёгкого прикосновения к её руке, путался в мыслях, ещё забавнее коверкал слова.
Отношения их были больше похожи на дружбу. Решиться на поцелуй для Витьки было немыслимо. И всё же. Для целомудрия, видимо, тоже установлен срок годности, когда сосредоточенность на сохранении неприкосновенности из достоинства превращается в проблему. Важно вовремя подвести черту, давая волю душе разрешить стать взрослым.
Девушку с некоторых пор ужасно волновали откровенные сцены в кино, когда начинало громко тикать сердечко, по телу пробегала горячая волна, заставляя чувственно напрягаться всем телом. Внизу начинало приятно пульсировать, отчего кружилась голова в ожидании сладостного восторга.
Такой день настал. Верочка сполна насладилась целомудренностью, можно сказать, устала от неё. Таинственное женское предназначение взывало к свершению подвига. Желание растекалось изнутри и снаружи щедрой порцией медовой патоки. Божественный замысел торопил, не позволяя даже мысли просочиться о том, чтобы экономить чувства, чтобы таиться или спасаться бегством.
Верочка заранее, задолго до первого сближения, распланировала вехи любви, каждый шаг, на который нужно было решиться.
Витька не подвёл: всё сделал деликатно, правильно.
Какое счастье, знать, что в океане жизни тебе не придётся барахтаться в одиночестве.
День свадьбы был назначен. Восторженные влюблённые с наслаждением пили воздух волшебных предчувствий, когда на глаза попались качели лодочки.
– Полетели, – потащил Витька невесту.
– У меня же платье. Снизу всё видно.
– Плевать. Я такой счастливый. Пусть смотрят. Я люблю тебя, Верочка-а-а!
Девушка поддалась на уговор. Пусть будет так, как хочет избранник. Если ему не стыдно, ей тем более. Семья – это доверие, прежде всего.
Жених буквально сходил с ума от радости. Выше, ещё выше. До самых облаков. И ещё, и ещё!
– Витенька, я боюсь. Хватит, – жалобно пискнула невеста, – пожа-луй-ста. Не надо-о-о. Витенька, не на…
Верочка зажмурила глаза, миниатюрная фигурка отрывалась от уплывающего из-под ног пола лодочки, когда маятник движения зависал на самом верху, руки затекли, одеревенели.
К горлу подступала тошнота, заполняя его едкой горечью. Силы удерживать устойчивое положение тела иссякли. Ещё мгновение и…
– Не бойся, я с тобой! Любимая, я так счастлив, – бурно выражал свою радость будущий супруг.
Он был занят собой, даже на крики зрителей не реагировал. Азарт заставил его забыть обо всём.
Лишь чудо удержало любимую, сумевшую присесть, уцепиться в перильца летящей палубы.
К останавливающемуся аттракциону бежали люди. Кто-то расстёгивал ворот платьица, кто-то водил у носа ватой, пропитанной нашатырём.
Верочка с трудом пришла в себя, никак не могла сконцентрировать внимание, долго опустошала через рот и нос содержимое кишечника, потом её тошнило желчью. На девочку было больно смотреть.
– Верочка, золотце моё, как же так, как же так! Я тебя так люблю!
Девушка и не знала, что так бывает. Пятнадцать минут назад она его любила, надышаться не могла. И вдруг…
Время остановилось. Совсем. Сознание медленно возвращалось, хотя мутило сильно.
Вера не чувствовала ничего, кроме озноба, нервной дрожи, нестерпимого жжения в голе, слабости и отвращения.
Пустые глаза, невнятная внешность. Что он тут делает? Пусть уходит. Навсегда!
Это было давно. Даже не вспомнить, когда. Наверно в другой жизни.
Витька потом долго извинялся, рыдал, ночевал под окнами. Зачем?
Он так и не понял, что обманул оказанное ему доверие. А без него… жить-то как!
Верочке долго после этого случая не хотелось никаких отношений.
Каждая новая любовь всё стремительнее приближалась к неминуемой развязке.
Слишком пристально Верочка вглядывалась в глаза избранников, слишком азартно искала то, чего не разглядеть на поверхности. На витрину мужчины красиво выкладывают неоспоримые достоинства, старательно рекламируя совсем не то, на что стоит обратить внимание в первую очередь.
Туманом любовного томления её накрывает и теперь, но она осторожна. И надо бы остановиться, пока не поздно. Появление на свет идеальных мужчин природа не предусмотрела.
Одиночество – состояние опасное. Но что поделать, если до сих пор свежа память о первой любви, вероломно обманутой флёром фальшивых страстей.
Её вполне устроило бы бескорыстное таинство, основанное на привязанности, взаимной симпатии и абсолютном доверии. Но встречается совсем иное. Все хотят чего-то особенное получить, желательно даром.
Она не жадная. Всё, что имеет, отдаст. Но ведь и самой чего-то надо. Не только говорить о любви, но и чувствовать её.
Скажите, Верочка права, или слишком многого хочет?
Глава Между прочим
Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство - не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство - забыть?
Не помню.
Вера Павлова
Случается, что буквально всё в жизни даётся и свершается легко, весело, можно сказать играючи. Подобное бывает в раннем детстве: бежишь вприпрыжку, едва касаясь земли, вокруг всё разноцветное, нарядное, большое. Чтобы парить над землёй не требуется никаких ровным счётом усилий.
Но неожиданно мир буквально на глазах стремительно меняется: темнеет, будто накрывающая землю внезапная летняя гроза посреди дурманящей солнечной тишины. Отгремит, отсверкает буйная стихия, разметав вокруг обломки живого и мёртвого, насытит землю влагой, воздух озоном, кровь адреналином, и стихнет, оставляя впечатление головокружительного приключения с элементами мистического оцепенения и едва не захватившей всё существо неподдельной паники.
Несколько минут первобытного страха и всё. Этакая мистерия, очищающий ритуал, после которого обновлённая жизнь вновь начинает казаться праздником.
Увы, не в моём случае.
Оглядываюсь и понимаю – заблудился: не мой это мир, не мой – чужеродный. Эмоции не мои, чувства непонятные, незнакомые хмурые люди вокруг, нагромождение загадок и тайн, тревожность… пустота.
Куда теперь идти, зачем вообще это нужно, почему необходимо покидать уютное, гостеприимное и приветливое жизненное пространство, что делать с неприятными, враждебными впечатлениями!
– Между прочим… твоя жена, – с заговорщическим прищуром, подозрительно нервно оглядываясь по сторонам, пытался развлечь меня приятель, Генка Постников, наклоняясь к самому уху для пущей убедительности.
– Терпеть не могу все эти “между прочим”, дружище… и прочие методики непрошеного участия. Предпочитаю не заглядывать в замочные скважины. Каждый человек имеет право на тайну. Пусть и у моей Зойки будут интимные секреты. Тебе-то зачем сплетни собирать?
– Ну… ты даёшь, – удивился назойливый доброжелатель, стремительно теряя ко мне интерес, – там такое… впрочем, как знаешь. Хозяин – барин. Кто предупреждён – тот вооружён.
Я пытался выглядеть уверенным, сосредоточенным, спокойным, но дрожь в коленках и учащённый пульс выдавали крайнюю степень волнения.
Естественно, мне было не по себе. Я не то, что догадывался – определённо знал, чем должна завершиться его гремучая фраза, сам о роковой неизбежности думал.
У Зойки появился мужчина, я даже уверенно знал – кто именно. Жена в моём присутствии проявила в полный рост своё к нему интимное отношение, зачарованно, восторженно глядя на бывшего одноклассника, Витьку Кретова, зардевшись при этом как влюблённая курсистка.
Нет, даже не так – она бессовестно любовалась плечистым улыбчивым парнем, едва не выпрыгивала навстречу его улыбке из предельно открытого сарафана, а он в свою очередь слюняво поедал мою жену слишком откровенным, можно сказать плотоядным взглядом, нагло исследуя то, что скрыто под цветастой обёрткой лёгкого летнего наряда.
Так друг на друга могут смотреть лишь люди, имеющие тайные пикантные отношения.
Не было у меня иммунитета от подобной напасти, как не было до того момента причины рассуждать о доверии и неверии.
Зойка, моя Зойка, как же так!
Память услужливо выложила для обозрения цветную картинку, ту самую, когда мы первый раз остались в её комнате наедине. Помню, как медленно, словно пытаясь поймать яркую бабочку, протягивал руки к спутанной порывом ветра из раскрытого окна безумно интимной пряди волос (движение завораживало неопределённостью: угадает ли она, как я намерен поступить, дозволит ли прикоснуться, решится ли впервые в жизни пойти навстречу нескромному желанию), ловко вытащил заколку, распустив причёску типичной отличницы.
Золотистые Зойкины волосы пружинисто рассыпались по плечам. Свет фонаря на мгновение высветил растерянное, настороженное выражение девичьего лица.
У меня влажно блестели глаза, во взгляде (я это чувствовал каждой клеточкой до предела перевозбуждённого тела), лихорадочное предвкушение предельной близости долгожданного приза.
Губы мягко коснулись нежнейшей шеи.
Девичье тело зябко вздрогнуло, испуганно напряглось. Любимая принимала решение. Или давно одобрила трогательное чувственное вторжение .
Воздух… его катастрофически не хватало. Где воздух! Почему же так жарко?
Переживания и их оценка случились потом. Рассуждать, обдумывать, взвешивать, в те томительные мгновения было некогда. Да и нечем. Мозг отключился, передав бразды правления интуиции, неодолимому бессознательному влечению и первобытным рефлексам.
Когда началось наше трепетное единение?
Ах, да, в том маленьком кафе в летнем парке. Кажется, я зашёл купить стакан холодной минералки. Было жарко, на рекламном плакате в прозрачном бокале так реалистично лопались пузырьки, что нестерпимо захотелось освежиться.
Приятная прохлада в кафе, запах свежемолотого кофе, приглушённые звуки чарующей мелодии, расслабили. Захотелось подольше остаться в уютном комфорте.
За соседним столиком как-то неестественно держалась за руки нарядная парочка.
В глаза бросалась немедленная готовность девочки убежать, наговорить собеседнику грубостей. Она часто-часто моргала махровыми ресницами, яростно сжимала побелевшие от напряжения губы. В вытаращенных глазах (так мне показалось) едва удерживался слёзный шквал.
Девчонка посмотрела на меня как-то особенно, словно просила защиты, поддержки.
Я сделал попытку вмешаться, привстал, но неожиданно был остановлен отрицающим движением её головы.
Не помню, о чём я думал. Кажется, за несколько мгновений сочинил любовь: целый том, начиная с неловкого признания, заканчивая воображаемым счастливым будущим с будоражащими воображение волнительными деталями.
Конечно, я не верил в чувства, вспыхивающие с первого взгляда, но не мог отвести от её потерянного лица взгляд именно потому, что предположил возможную взаимность.
Я видел только её, изучал выразительные женственные черты, впитывал энергию нравственного страдания, сопереживал, порывался немедленно встать на защиту, хотя не понимал, не знал, что именно между ними происходит.
Всё, что было до неё, я это чувствовал, не имело значения.
Так и вышло. Немного позже.
В какой-то момент противостояние между возбуждёнными собеседниками достигло предела. Мальчишка взорвался, вскочил, угрожающе поднял руку.
Девочка инстинктивно закрылась ладонями, лицо и шея её налились малиновым цветом. Немедленно брызнули слёзы.
