Головачёвы хотели, но никак не могли повторить желанную сцену взаимного проникновения, поскольку были в гостях.
Тем временем Игорь дёрнулся в последний раз и затих.
Воздух комнаты заполнился запахом шампиньонов, приправленных возбуждающими, терпкими специями. Немного полежав, он вскочил и со спущенными трусами и выбежал в коридор, не забыв прикрыть дверь.
Юлька, не стесняясь, широко развела в стороны ноги, вытерлась полотенцем, легла на спину, потянулась и произнесла негромко, но вслух, – мужичка бы сейчас, хоть какого-нибудь лядащего, чтобы хотел и мог, – и хихикнула.
Ей хотелось почувствовать, как стынет разопревшее от интенсивных интимных манипуляций тело, расслабиться.
Тонкие иголочки озноба замысловато колдовали над нежной кожей, ощутимо стягивая её на невероятно чувствительных в эту чарующую минуту колокольцах груди, заставляя твердеть ещё ноющие в сладостной истоме, истерзанные ненасытным мужем соски, пока восхитительно горячие сладкие судороги затихающего оргазма медленно покидали остывающие в любовном изнеможении мышцы.
Юля хотела целиком и полностью испытать всю прелесть эротического послевкусия. Она знала, что самое сладкое – глубинное опьянение пикантными интимными корчами, происходит на выдохе, с закрытыми глазами.
Ирину уже трясло. О подобных чертах характера подруги она не ведала, даже не догадывалась. Ей отчего-то стало стыдно за подругу.
Зато Юля хорошо помнила, как когда-то у них ловко получались страстные интимные игры с Толиком.
– Что с того, что он обо всём успел забыть, — подумала она, – я-то хорошо помню, как он силён и ловок. Ирка спит, а с него не убудет.
Юля подтянулась на подушке, прикоснулась рукой к плечу Толика и затихла, напряжённо слушая тишину, вглядываясь в неподвижное лицо спящей подруги. Она знала, что Игорь придёт только после душа и основательного перекура. Значит, у неё в запасе минут пять. Этого достаточно.
Девушка беззвучно встала на колени, ловко перегнулась через Ирину и уверенно запустила руку под резинку трусов друга, зачем-то звучно ей щёлкнув.
Почувствовав рукой возбуждённую похоть, шалунья обрадовалась: бывшего возлюбленного даже уговаривать не нужно.
Ей хватило доли секунды, чтобы перелезть через подругу, развернуть мужчину к себе лицом и направить орудие совращения по нужному адресу.
Ирина вскочила, перепрыгнула через обнаглевшую парочку, совокупляющуюся у неё на глазах, и выбежала в коридор.
Игорь курил на кухоньке. Увидев Иру в слезах, сразу всё понял.
– Иди, умойся. И не реви! Если бы я обращал внимание на Юлькины прыжки в сторону, давно пришлось бы её убить. Несмотря на это, я её люблю.
– Она… она такой не была, — рыдая, парировала девушка, – но Толик, каков подлец! Он даже не сопротивлялся. Она села на него, как на скаковую лошадь и сразу поехала.
– Хочешь… отомстим?
– Дурак! Намекаешь на то, что между нами когда-то было? Я за-му-жем! Изменять не собираюсь.
– Кому изменять, Ирусик? Прислушайся. Они сейчас кончат.
– Пусть это будет на их совести. Во всяком случае, именно теперь я твёрдо решила, что не хочу иметь от Толика детей. Он мне противен. Проводишь меня домой?
– Давай лучше напьёмся и умрём молодыми.
– Ну, уж, нет! Если не пойдёшь со мной, уйду одна.
– Значит, вариантов нет, придётся провожать. Помнишь, Иринка, мы тоже друг друга любили. О-го-го как! Как думаешь, у нас могло бы чего-нибудь получиться… например, дети?
– Не знаю, Игорёк. Я теперь совсем ничего не понимаю. Зачем Толик на мне женился… зачем! А ты, ты-то с Юлькой счастлив? Насколько я сейчас понимаю, тебе постоянно приходится спиливать ветвистые рога.
– Какая разница, девочка моя, счастлив или нет? Не могу я без неё. Сколько раз пробовал уходить, только вам никогда не рассказывал, всё равно к ней возвращаюсь. Люблю и всё, даже такую… непредсказуемую, порочную.
– Хочешь сказать, что тебе не противно? Вот сейчас… когда он там… в ней! Тебе что – безразлично? А я так не могу… и не буду. Завтра же, нет, уже сегодня подам на развод.
– Не торопись, подруга. Думаешь, другой мужчина изменять не будет?
– У меня нет другого. И с тобой, Игорь, у нас ничего получиться не может. Хотя я очень хорошо к тебе отношусь. И всё-всё-всё помню.
– Хотел бы тебе позавидовать, но не буду. Развод – это слишком серьёзный поступок, но, как и к любому незнакомому действию, к нему несложно привыкнуть. Уверяю тебя, лучше поговори с ним серьёзно, расставь акценты. От Юлькиных кульбитов ещё не у таких мужиков крышу сносило. Главное, ты знаешь, чего от Толика ожидать, вы уже проверенная, сложившаяся пара.
– Я тебя услышала, Игорь, но согласиться не могу. Не представляешь, как мне сейчас плохо.
Держать себя в руках – удел мужчин,
А мне не стоит этим так морочиться.
Я женщина! Есть миллион причин,
Чтоб быть такой, как сердцу хочется!
Чеколаева Светлана
Меня никто не провожал. Имелись на то объективные причины.
В вагоне было душно, но чисто.
Я никогда и никуда не ездил один с тех самых пор как встретил её, Лизу: наивную, простодушную, восторженную девчонку, про которую с обожанием и трепетом говорил, –
прелесть, какая она у меня дурочка!
Девочка моя была волшебно хороша: хрупкая, беззащитная, впечатлительная, ранимая, чувствительная и пылкая, доверчивая и романтичная, мечтательная и наивная, податливая и безотказная.
А ещё… ещё она была робкая, но в меру любопытная, чувственная, сентиментальная, немного капризная, деликатная, и в то же время удивительно деятельная. И это ещё не всё: несмотря на внешнюю неприметность, юношескую угловатость, в неё невозможно было не влюбиться, потому что Лиза излучала некий загадочный свет и умела им щедро делиться.
К сожалению одного меня ей оказалось недостаточно.
Когда влюблённость бесцеремонно набрасывается на нас, похищая возможность мыслить логически, когда стремительно врывается в сердце, мы утрачиваем способность отказывать в чём-либо объекту обожания, перестаём глубокомысленно рассуждать, сомневаться. Что бы ни спросила любимая – ответ будет один, – да, да и да! Всё, что угодно – да.
Это было давно, в самом начале взрослой жизни, словно бы в другом отражении действительности, длившемся бесконечно долгие семнадцать лет, которые вместили в себя целый мир: наш милый семейный интимный мир.
Пока я восхищался совершенством доверившегося мне божьего творения, пока рефлексировал, создавая из самой обыкновенной, в меру симпатичной и скромной девушки, посылавшей провокационные по характеру, сканирующие по сути знаки внимания, воображаемый, сотканный из добродетелей, изящества и прочих достоинств образ, размышляя, стоит ли увлечься прелестницей всерьёз и надолго, она уже приняла самостоятельное решение на этот счёт. Даже больше – распланировала не только координаты и траекторию любви, но и пространственную навигацию семейной жизни: антураж и сценарий свадебного торжества, дату зачатия, имя первенца, продумала в мелочах оформление и цветовое решение детской комнаты, хотя на тот момент не было у нас абсолютно ничего, даже собственной кровати.
Моё сопротивление, точнее сказать – сомнение, было сломлено серией томных взглядов и демонстрацией снисходительного, весьма доверчивого целомудрия.
Любовь, предполагающая серьёзные отношения и персональную ответственность, во многом похожа на азартное участие в экзотических аттракционах в парке развлечений. Если нет соответствующего навыка, если слаб здоровьем, экстремальный заезд начинается волнительным предвкушением, восхитительным ощущением головокружительной невесомости, восторженным опьянением скоростью виражей, изумлением внезапностью и силой эмоционального потрясения, переходящего довольно скоро в ощущение беспредельной тяжести в желудке, в потерю ориентации, безпричинную тревожность и рвущуюся изнутри тошноту.
Не дано нам, человекам, испытать или понять в полной мере великолепие и изысканную роскошь состояния любовного экстаза: слишком много тепла и энергии выделяется в процессе реализации божественного замысла, слишком много эмоций, адреналина, страсти.
Поторопишься – сгоришь дотла, даже вспомнить не о чем будет. Чувства беречь, экономить нужно, чтобы надолго хватило, ещё лучше навсегда.
Все стадии игры в брак, начиная с карнавального медового шествия, заканчивая скандальным выворачиванием внутренностей семейных отношений, были нами пройдены в полном объёме.
Однажды Лиза с равнодушием в голосе произнесла, пряча при этом взгляд, – извини, я тебя… как бы разлюбила. Нам нужно расстаться, – как будто нажала по-хозяйски кнопку выключателя, уходя ненадолго из дома, чтобы не тратить зазря средства на оплату освещения.
А ведь ещё вчера всё было иначе. Разве я мог в одно мгновение забыть её голос, нежные поцелуи, сводящие с ума, лицо, прикасающееся к горячему до щекотки дыханию: не задохнуться бы от избыточного желания, не ошпариться от душистого, трепетно-влажного обожания.
– Как это – разлюбила, после стольких счастливых до безобразия лет? Даже если так – к чему расставаться! Можно же договориться, обсудить варианты.
Но, нет, всё, что принадлежало мне на правах супруга, было немедленно экспроприировано, изъято из обращения, отторгнуто в неподвижно застывшее безвременье.
Я мужчина, но эмоциональный, чувствительный. Слёзы, когда никто не видит, как бы нехотя вытекают из моих расплавленных гнетущим унынием глаз, засыпая рядышком со мной на подушке.
Не было сил переживать о несбывшихся мечтах, о пустых надеждах, страдать, создавать желанную, оттого ещё более болезненную иллюзию казавшегося незыблемым счастья.
Со временем я немного успокоился, но в тайниках души всё ещё происходило волнение.
Дети наши к тому времени подросли, но понять, осмыслить что произошло, не смогли, или не захотели: предъявили, как им казалось объективно обоснованный иск по поводу хронической нелюбви.
О, как!
Претензий оказалось бесконечное множество: если бы вы… если бы меня… да вы никогда… и вообще – кто вам позволил! Именно потому мы несчастные, закомплексованные со всех сторон вечные и бесконечные неудачники!
Спорить бесполезно: мы в своё время думали приблизительно так же. Каждое следующее поколение мнит себя умнее предыдущего.
Нет ничего удивительного в том, что я надолго выпал из реальности, подорвал духовное и физическое здоровье, которое и ехал теперь поправлять на тёплые ласковые моря.
Береговой прибой уже ласково шумел у меня в ушах, когда я рассматривал происходящее на перроне.
Море я любил беззаветно, детей возил ежегодно на побережье несмотря ни на что, даже если приходилось влезать в долги и выколачивать из начальства недостающие дни отпуска за свой счёт.
Возвращались с юга мы, как правило, без копейки денег, но неизменно в приподнятом настроении. Дома нас ждала батарея молочных бутылок, сдав которые можно было прожить до аванса или до материальной помощи, в которой редко отказывали отпускникам.
Всё было привычно: шумные носильщики, стопки разнокалиберных чемоданов и сумок, вежливые проводники, в меру возбуждённые пассажиры и провожающие.
Необычно было видеть чересчур эмоциональное прощание молодой парочки. Создавалось ощущение, что они расстаются навсегда.
Девушка плакала, горестно всхлипывая, вешалась мужчине на шею, щедро подставляла для поцелуя то губы, то шею, то грудь. Огромный букет мешал расставаться. Рассыпанные по плечам волосы лезли в лицо, по которому грязными потёками стекали струйки туши, до которых ей не было дела.
На щеках и рубашке мужчины красовались яркие отметины губной помадой.
Воркующие так нежно влюблённые привлекли всеобщее внимание.
Если честно – я им завидовал: трогательное расставание всегда обещает новую встречу.
Когда-то и мы с Лизой были единым целым. Вот только цветы дарить у нас не было принято. Она родом из многодетной семьи, я – рациональный, практичный, знающей цену заработанной копейке: родители воспитывали в духе экономии и бережливости.
Любовь исчисляется не числом подаренных хризантем, не килограммами шикарных роз, тем более что цветами в горшках в нашем уютном доме были заставлены все подоконники.
Не знаю почему – срезанные цветы мне всегда было жалко. Я предпочитал дарить стихи, свои и чужие. Например, эти, – “хочешь, коснусь легонько твоих волос..? Смятые простыни, в чашке остывший чай. – Доброе утро, – выдохну, – как спалось? Сладко потянешься – тёплый, родной насквозь, и улыбнёшься. – Ладно, не отвечай. Хочешь, ладонь в твою положу ладонь, переплетая пальцы, слегка cожму..? Сильный, чудесный, ласковый, молодой, словно рождённый под золотой звездой! Ладно, молчу. Я просто так – ни к кому... Хочешь, дотронусь впадинки у виска, тихо губами глупости нашепчу..? В горле волной горячей, совсем близка, дикая нежность. Чтобы не расплескать слепо замру, услышав твоё, – хочу!”
Мужчина едва удерживал свободной рукой огромный букет крупных белых роз. Если разделить его по цветку – можно было бы одарить всех без исключения проводниц в составе.
Его не волновали все. Он влюблён в одну – самую-самую, несмотря на то, что она не красавица: чересчур худа, выше на голову, одевается слишком броско, накрашена довольно безвкусно.
Интересно, что бы ответил он, как отреагировал, скажи ему такое?
Проводница торопила провожающих.
Так грустно было смотреть на слившиеся в последнем поцелуе, замершие, вросшие друг в друга влюблённые тела.
Им повезло больше, чем мне: они ещё встретятся – стоит только подождать.
Девушка едва пролезла с цветами, которые держала одной рукой, между проводницей и поручнем. Другую руку не отпускал молодой человек.
– Приедешь – отзвонись. Люблю-люблю, люблю!
Он долго бежал за составом, махал руками, посылал один за другим воздушные поцелуи.
Смотреть на заплаканную, опухшую от слёз девчушку было больно. Она рыдала, беспомощно размазывая остатки косметики по искажённому мучительной разлукой лицу.
Букет едва уместился на столе.
– Возьмите влажные салфетки, – попытался пожалеть её я, – туалет не скоро откроют.
Попутчица шумно всхлипывала, благодарно застенчиво, но старательно отворачивала взгляд: кому понравится, когда тебя рассматривают в таком неприглядном виде?
Проводница принесла трёхлитровую банку с водой, – какая любовь, какая необыкновенная, искренняя, потрясающе красивая любовь! Как же вам повезло! Жених?
Девушка не ответила. Ей было не до нас.
Я так и не познакомился с ней, хотя было отчаянное желание посочувствовать, выразить доверительное, безусловно позитивное отношение к чувственной сцене расставания. Попутчица, молча, переоделась, уверенными движениями застелила постель и всю дорогу лежала, укрывшись с головой, отвернувшись к стенке.
Её состояние давало повод задуматься: о любви и ненависти, о преданности и искренности, о скоротечности всего сущего, о молодости, наградой которой являются такие пылкие, неистовые эмоции.
Мне было, о чём вспомнить. Я тоже любил.
К счастью взаимно.
К сожалению, отвергнут в финале, не успев вместе счастливо состариться.
Кто знает, куда исчезает любовь, почему и в чём растворяются возвышенные чувства.
Время в пути пролетает незаметно, чему способствуют смена пейзажей, особенный, с запахом дыма чай в музыкально дребезжащих подстаканниках, шумное общение
Тем временем Игорь дёрнулся в последний раз и затих.
Воздух комнаты заполнился запахом шампиньонов, приправленных возбуждающими, терпкими специями. Немного полежав, он вскочил и со спущенными трусами и выбежал в коридор, не забыв прикрыть дверь.
Юлька, не стесняясь, широко развела в стороны ноги, вытерлась полотенцем, легла на спину, потянулась и произнесла негромко, но вслух, – мужичка бы сейчас, хоть какого-нибудь лядащего, чтобы хотел и мог, – и хихикнула.
Ей хотелось почувствовать, как стынет разопревшее от интенсивных интимных манипуляций тело, расслабиться.
Тонкие иголочки озноба замысловато колдовали над нежной кожей, ощутимо стягивая её на невероятно чувствительных в эту чарующую минуту колокольцах груди, заставляя твердеть ещё ноющие в сладостной истоме, истерзанные ненасытным мужем соски, пока восхитительно горячие сладкие судороги затихающего оргазма медленно покидали остывающие в любовном изнеможении мышцы.
Юля хотела целиком и полностью испытать всю прелесть эротического послевкусия. Она знала, что самое сладкое – глубинное опьянение пикантными интимными корчами, происходит на выдохе, с закрытыми глазами.
Ирину уже трясло. О подобных чертах характера подруги она не ведала, даже не догадывалась. Ей отчего-то стало стыдно за подругу.
Зато Юля хорошо помнила, как когда-то у них ловко получались страстные интимные игры с Толиком.
– Что с того, что он обо всём успел забыть, — подумала она, – я-то хорошо помню, как он силён и ловок. Ирка спит, а с него не убудет.
Юля подтянулась на подушке, прикоснулась рукой к плечу Толика и затихла, напряжённо слушая тишину, вглядываясь в неподвижное лицо спящей подруги. Она знала, что Игорь придёт только после душа и основательного перекура. Значит, у неё в запасе минут пять. Этого достаточно.
Девушка беззвучно встала на колени, ловко перегнулась через Ирину и уверенно запустила руку под резинку трусов друга, зачем-то звучно ей щёлкнув.
Почувствовав рукой возбуждённую похоть, шалунья обрадовалась: бывшего возлюбленного даже уговаривать не нужно.
Ей хватило доли секунды, чтобы перелезть через подругу, развернуть мужчину к себе лицом и направить орудие совращения по нужному адресу.
Ирина вскочила, перепрыгнула через обнаглевшую парочку, совокупляющуюся у неё на глазах, и выбежала в коридор.
Игорь курил на кухоньке. Увидев Иру в слезах, сразу всё понял.
– Иди, умойся. И не реви! Если бы я обращал внимание на Юлькины прыжки в сторону, давно пришлось бы её убить. Несмотря на это, я её люблю.
– Она… она такой не была, — рыдая, парировала девушка, – но Толик, каков подлец! Он даже не сопротивлялся. Она села на него, как на скаковую лошадь и сразу поехала.
– Хочешь… отомстим?
– Дурак! Намекаешь на то, что между нами когда-то было? Я за-му-жем! Изменять не собираюсь.
– Кому изменять, Ирусик? Прислушайся. Они сейчас кончат.
– Пусть это будет на их совести. Во всяком случае, именно теперь я твёрдо решила, что не хочу иметь от Толика детей. Он мне противен. Проводишь меня домой?
– Давай лучше напьёмся и умрём молодыми.
– Ну, уж, нет! Если не пойдёшь со мной, уйду одна.
– Значит, вариантов нет, придётся провожать. Помнишь, Иринка, мы тоже друг друга любили. О-го-го как! Как думаешь, у нас могло бы чего-нибудь получиться… например, дети?
– Не знаю, Игорёк. Я теперь совсем ничего не понимаю. Зачем Толик на мне женился… зачем! А ты, ты-то с Юлькой счастлив? Насколько я сейчас понимаю, тебе постоянно приходится спиливать ветвистые рога.
– Какая разница, девочка моя, счастлив или нет? Не могу я без неё. Сколько раз пробовал уходить, только вам никогда не рассказывал, всё равно к ней возвращаюсь. Люблю и всё, даже такую… непредсказуемую, порочную.
– Хочешь сказать, что тебе не противно? Вот сейчас… когда он там… в ней! Тебе что – безразлично? А я так не могу… и не буду. Завтра же, нет, уже сегодня подам на развод.
– Не торопись, подруга. Думаешь, другой мужчина изменять не будет?
– У меня нет другого. И с тобой, Игорь, у нас ничего получиться не может. Хотя я очень хорошо к тебе отношусь. И всё-всё-всё помню.
– Хотел бы тебе позавидовать, но не буду. Развод – это слишком серьёзный поступок, но, как и к любому незнакомому действию, к нему несложно привыкнуть. Уверяю тебя, лучше поговори с ним серьёзно, расставь акценты. От Юлькиных кульбитов ещё не у таких мужиков крышу сносило. Главное, ты знаешь, чего от Толика ожидать, вы уже проверенная, сложившаяся пара.
– Я тебя услышала, Игорь, но согласиться не могу. Не представляешь, как мне сейчас плохо.
Глава О, женщины!
Держать себя в руках – удел мужчин,
А мне не стоит этим так морочиться.
Я женщина! Есть миллион причин,
Чтоб быть такой, как сердцу хочется!
Чеколаева Светлана
Меня никто не провожал. Имелись на то объективные причины.
В вагоне было душно, но чисто.
Я никогда и никуда не ездил один с тех самых пор как встретил её, Лизу: наивную, простодушную, восторженную девчонку, про которую с обожанием и трепетом говорил, –
прелесть, какая она у меня дурочка!
Девочка моя была волшебно хороша: хрупкая, беззащитная, впечатлительная, ранимая, чувствительная и пылкая, доверчивая и романтичная, мечтательная и наивная, податливая и безотказная.
А ещё… ещё она была робкая, но в меру любопытная, чувственная, сентиментальная, немного капризная, деликатная, и в то же время удивительно деятельная. И это ещё не всё: несмотря на внешнюю неприметность, юношескую угловатость, в неё невозможно было не влюбиться, потому что Лиза излучала некий загадочный свет и умела им щедро делиться.
К сожалению одного меня ей оказалось недостаточно.
Когда влюблённость бесцеремонно набрасывается на нас, похищая возможность мыслить логически, когда стремительно врывается в сердце, мы утрачиваем способность отказывать в чём-либо объекту обожания, перестаём глубокомысленно рассуждать, сомневаться. Что бы ни спросила любимая – ответ будет один, – да, да и да! Всё, что угодно – да.
Это было давно, в самом начале взрослой жизни, словно бы в другом отражении действительности, длившемся бесконечно долгие семнадцать лет, которые вместили в себя целый мир: наш милый семейный интимный мир.
Пока я восхищался совершенством доверившегося мне божьего творения, пока рефлексировал, создавая из самой обыкновенной, в меру симпатичной и скромной девушки, посылавшей провокационные по характеру, сканирующие по сути знаки внимания, воображаемый, сотканный из добродетелей, изящества и прочих достоинств образ, размышляя, стоит ли увлечься прелестницей всерьёз и надолго, она уже приняла самостоятельное решение на этот счёт. Даже больше – распланировала не только координаты и траекторию любви, но и пространственную навигацию семейной жизни: антураж и сценарий свадебного торжества, дату зачатия, имя первенца, продумала в мелочах оформление и цветовое решение детской комнаты, хотя на тот момент не было у нас абсолютно ничего, даже собственной кровати.
Моё сопротивление, точнее сказать – сомнение, было сломлено серией томных взглядов и демонстрацией снисходительного, весьма доверчивого целомудрия.
Любовь, предполагающая серьёзные отношения и персональную ответственность, во многом похожа на азартное участие в экзотических аттракционах в парке развлечений. Если нет соответствующего навыка, если слаб здоровьем, экстремальный заезд начинается волнительным предвкушением, восхитительным ощущением головокружительной невесомости, восторженным опьянением скоростью виражей, изумлением внезапностью и силой эмоционального потрясения, переходящего довольно скоро в ощущение беспредельной тяжести в желудке, в потерю ориентации, безпричинную тревожность и рвущуюся изнутри тошноту.
Не дано нам, человекам, испытать или понять в полной мере великолепие и изысканную роскошь состояния любовного экстаза: слишком много тепла и энергии выделяется в процессе реализации божественного замысла, слишком много эмоций, адреналина, страсти.
Поторопишься – сгоришь дотла, даже вспомнить не о чем будет. Чувства беречь, экономить нужно, чтобы надолго хватило, ещё лучше навсегда.
Все стадии игры в брак, начиная с карнавального медового шествия, заканчивая скандальным выворачиванием внутренностей семейных отношений, были нами пройдены в полном объёме.
Однажды Лиза с равнодушием в голосе произнесла, пряча при этом взгляд, – извини, я тебя… как бы разлюбила. Нам нужно расстаться, – как будто нажала по-хозяйски кнопку выключателя, уходя ненадолго из дома, чтобы не тратить зазря средства на оплату освещения.
А ведь ещё вчера всё было иначе. Разве я мог в одно мгновение забыть её голос, нежные поцелуи, сводящие с ума, лицо, прикасающееся к горячему до щекотки дыханию: не задохнуться бы от избыточного желания, не ошпариться от душистого, трепетно-влажного обожания.
– Как это – разлюбила, после стольких счастливых до безобразия лет? Даже если так – к чему расставаться! Можно же договориться, обсудить варианты.
Но, нет, всё, что принадлежало мне на правах супруга, было немедленно экспроприировано, изъято из обращения, отторгнуто в неподвижно застывшее безвременье.
Я мужчина, но эмоциональный, чувствительный. Слёзы, когда никто не видит, как бы нехотя вытекают из моих расплавленных гнетущим унынием глаз, засыпая рядышком со мной на подушке.
Не было сил переживать о несбывшихся мечтах, о пустых надеждах, страдать, создавать желанную, оттого ещё более болезненную иллюзию казавшегося незыблемым счастья.
Со временем я немного успокоился, но в тайниках души всё ещё происходило волнение.
Дети наши к тому времени подросли, но понять, осмыслить что произошло, не смогли, или не захотели: предъявили, как им казалось объективно обоснованный иск по поводу хронической нелюбви.
О, как!
Претензий оказалось бесконечное множество: если бы вы… если бы меня… да вы никогда… и вообще – кто вам позволил! Именно потому мы несчастные, закомплексованные со всех сторон вечные и бесконечные неудачники!
Спорить бесполезно: мы в своё время думали приблизительно так же. Каждое следующее поколение мнит себя умнее предыдущего.
Нет ничего удивительного в том, что я надолго выпал из реальности, подорвал духовное и физическое здоровье, которое и ехал теперь поправлять на тёплые ласковые моря.
Береговой прибой уже ласково шумел у меня в ушах, когда я рассматривал происходящее на перроне.
Море я любил беззаветно, детей возил ежегодно на побережье несмотря ни на что, даже если приходилось влезать в долги и выколачивать из начальства недостающие дни отпуска за свой счёт.
Возвращались с юга мы, как правило, без копейки денег, но неизменно в приподнятом настроении. Дома нас ждала батарея молочных бутылок, сдав которые можно было прожить до аванса или до материальной помощи, в которой редко отказывали отпускникам.
Всё было привычно: шумные носильщики, стопки разнокалиберных чемоданов и сумок, вежливые проводники, в меру возбуждённые пассажиры и провожающие.
Необычно было видеть чересчур эмоциональное прощание молодой парочки. Создавалось ощущение, что они расстаются навсегда.
Девушка плакала, горестно всхлипывая, вешалась мужчине на шею, щедро подставляла для поцелуя то губы, то шею, то грудь. Огромный букет мешал расставаться. Рассыпанные по плечам волосы лезли в лицо, по которому грязными потёками стекали струйки туши, до которых ей не было дела.
На щеках и рубашке мужчины красовались яркие отметины губной помадой.
Воркующие так нежно влюблённые привлекли всеобщее внимание.
Если честно – я им завидовал: трогательное расставание всегда обещает новую встречу.
Когда-то и мы с Лизой были единым целым. Вот только цветы дарить у нас не было принято. Она родом из многодетной семьи, я – рациональный, практичный, знающей цену заработанной копейке: родители воспитывали в духе экономии и бережливости.
Любовь исчисляется не числом подаренных хризантем, не килограммами шикарных роз, тем более что цветами в горшках в нашем уютном доме были заставлены все подоконники.
Не знаю почему – срезанные цветы мне всегда было жалко. Я предпочитал дарить стихи, свои и чужие. Например, эти, – “хочешь, коснусь легонько твоих волос..? Смятые простыни, в чашке остывший чай. – Доброе утро, – выдохну, – как спалось? Сладко потянешься – тёплый, родной насквозь, и улыбнёшься. – Ладно, не отвечай. Хочешь, ладонь в твою положу ладонь, переплетая пальцы, слегка cожму..? Сильный, чудесный, ласковый, молодой, словно рождённый под золотой звездой! Ладно, молчу. Я просто так – ни к кому... Хочешь, дотронусь впадинки у виска, тихо губами глупости нашепчу..? В горле волной горячей, совсем близка, дикая нежность. Чтобы не расплескать слепо замру, услышав твоё, – хочу!”
Мужчина едва удерживал свободной рукой огромный букет крупных белых роз. Если разделить его по цветку – можно было бы одарить всех без исключения проводниц в составе.
Его не волновали все. Он влюблён в одну – самую-самую, несмотря на то, что она не красавица: чересчур худа, выше на голову, одевается слишком броско, накрашена довольно безвкусно.
Интересно, что бы ответил он, как отреагировал, скажи ему такое?
Проводница торопила провожающих.
Так грустно было смотреть на слившиеся в последнем поцелуе, замершие, вросшие друг в друга влюблённые тела.
Им повезло больше, чем мне: они ещё встретятся – стоит только подождать.
Девушка едва пролезла с цветами, которые держала одной рукой, между проводницей и поручнем. Другую руку не отпускал молодой человек.
– Приедешь – отзвонись. Люблю-люблю, люблю!
Он долго бежал за составом, махал руками, посылал один за другим воздушные поцелуи.
Смотреть на заплаканную, опухшую от слёз девчушку было больно. Она рыдала, беспомощно размазывая остатки косметики по искажённому мучительной разлукой лицу.
Букет едва уместился на столе.
– Возьмите влажные салфетки, – попытался пожалеть её я, – туалет не скоро откроют.
Попутчица шумно всхлипывала, благодарно застенчиво, но старательно отворачивала взгляд: кому понравится, когда тебя рассматривают в таком неприглядном виде?
Проводница принесла трёхлитровую банку с водой, – какая любовь, какая необыкновенная, искренняя, потрясающе красивая любовь! Как же вам повезло! Жених?
Девушка не ответила. Ей было не до нас.
Я так и не познакомился с ней, хотя было отчаянное желание посочувствовать, выразить доверительное, безусловно позитивное отношение к чувственной сцене расставания. Попутчица, молча, переоделась, уверенными движениями застелила постель и всю дорогу лежала, укрывшись с головой, отвернувшись к стенке.
Её состояние давало повод задуматься: о любви и ненависти, о преданности и искренности, о скоротечности всего сущего, о молодости, наградой которой являются такие пылкие, неистовые эмоции.
Мне было, о чём вспомнить. Я тоже любил.
К счастью взаимно.
К сожалению, отвергнут в финале, не успев вместе счастливо состариться.
Кто знает, куда исчезает любовь, почему и в чём растворяются возвышенные чувства.
Время в пути пролетает незаметно, чему способствуют смена пейзажей, особенный, с запахом дыма чай в музыкально дребезжащих подстаканниках, шумное общение
