А теперь ступай и помоги Деймаре в ее сегодняшнем служении. О Ларинии можешь не беспокоиться — более она и близко не подойдет к тебе со своими притязаниями.
— Надеюсь , что так, Матерь, — опасаясь выдать себя взглядом, я покорно склонила голову — Старшая решила, что смогла купить взбунтовавшуюся гостью Мэлдина обещанием власти, а, значит, на некоторое время ослабит свое наблюдение — именно это и было мне нужно.
Олдер
Хотя небо опять с самого утра было затянуто тяжелыми грязно-серыми тучами, Остен, глядя на опостылевший за эти недели Кержский лес, ощущал необычайный душевный подъем. Скинувшие листву сиротливо тянущиеся к угрюмым небесам ветви деревьев более не наводили на него тоску, а вызывали улыбку — сегодня его утомительное ожидание наконец-то закончится!..
Олдер не знал, чем была вызвана эта уверенность — просто чувствовал, что давящий на его плечи груз внезапно растворился без следа, а внутри все словно бы пело от предвкушения долгожданной схватки, и тысячник не стал противиться этому нежданному воодушевлению, а полностью доверился своему чутью.
Но все-таки первой, подтверждающей грядущие изменения, ласточкой, стали не принесенные дозорными вести, а письмо от Арлина Неска — одного из немногочисленных приятелей тысячника. Послание застало Олдера уже во внутреннем дворе крепости, среди привычной утренней суеты: последние, полученные Остеном от друга новости, были неутешительными, и тысячник, нетерпеливо сломав печать, стал читать письмо тут же, прислонившись плечом к стене конюшни.
Горячий и порывистый норов Арлина был хорошо известен всему его окружению, а сам тон послания с первых же строк подтвердил то, что страхи, изводившие приятеля, не подтвердились: Неск грубовато и привычно шутил, нарочито грозно вопрошал, сколько еще Остен собирается сидеть около богами забытого Кержского Леса, и звал давнего друга в гости, на грядущее торжество. Жена Арлина благополучно разрешилась от бремени девочкой, и теперь он хотел, чтобы Остен присутствовал на обряде наречения малютки Энейры Неск…
Энейра… Полузабытое имя давно канувшей в небытие дочери Мартиара Ирташа. Потерянная среди пламени и крови жизнь, которую он не смог защитить, несмотря на данную клятву… Но почему теперь?..
Пальцы Олдера с силой сжались, комкая и сжимая неожиданное письмо, а сам тысячник поднял голову и обвел двор невидящим взглядом… Но уже через пару ударов сердца совладал с собою и вернулся к прерванному было чтению — теперь в исписанных размашистым почерком строках послания Остен искал подтверждения неожиданно посетившей его догадки.
Арлин же пояснял свое решение так:
« Я, конечно же, уже предвижу твой вопрос — с какого злого похмела наследницу рода Неск нарекли исконно крейговским именем? Тем более, что Мирту трясет до икоты лишь при одном упоминании о наших северных соседях?
Видишь ли, все дело в том, что жизнями дочери и жены я обязан служительнице Малики.
Ты знаешь, как Мирта боялась предстоящих ей родов, изводила и меня, и себя, и таки накликала беду. На одном из постоялых дворов у нее, несмотря на то, что передвигались мы со всеми возможными предосторожностями, открылось сильное кровотечение, и если бы не случайно оказавшаяся поблизости жрица-крейговка, я наверняка звал бы тебя сейчас на похороны.
Служительница же проявила не только умение, но и выдержку, отнюдь не свойственную ее возрасту, а от предложенного мною вознаграждения отказалась наотрез, взяв лишь (ты не поверишь!) пряжку с изображением моего родового герба… Можешь поверить — после всего произошедшего я бы отдал ей не только его.
Мирта же втемяшила себе в голову, что ее дочь не будет носить иного имени, чем имя нашей спасительницы, и (скажу тебе по секрету) я полностью с ней согласен, хотя это и противоречит родовым устоям
На сем завершаю свой рассказ. Приезжай, как только сможешь — ты знаешь, я с радостью приму и тебя, и Дари. Нечего ему делать в твоем унылом имении-крепости в окружении стариков.
Арлин Неск»
Закончив чтение, Олдер медленно и аккуратно сложил смятое перед этим послание, и, расстегнув пару верхних пряжек куртки, отправил письмо за пазуху, а возникший у плеча тысячника Антар едва слышно прошептал:
— Важные вести, глава?
Ты мысли мои читаешь?— глядя на заполненный воинами двор, Остен даже не повернул головы, но при этом кожей чувствовал исходящее от пожилого эмпата беспокойство, а тот, поколебавшись, подступил чуть ближе.
-Глава знает, что этого как раз я сделать не могу.
Олдер наконец-то обернулся и, посмотрев на добровольно ставшего его тенью воина, слабо усмехнулся.
— Я только что получил привет с того света. От Мартиара Ирташа…
Антар промолчал, но упавшая на его лицо тень, лучше всяких слов показала — для эмпата события той поры не менее памятны, чем для самого тысячника, которого пожилой ратник понял с полунамека, и Олдер тихо заговорил:
-Помнишь, как мы ломали голову над тем, куда делась младшая дочь Мартиара? Я весь Реймет перевернул в ее поисках, а все оказалось на диво просто. В тот день девчонка таки сбежала из дому и нашла приют в святилище Малики. Жрицы просто показали мне не всех детей, а я, удовлетворившись словами служительниц, не обыскал самолично святилище от крыши и до самих дальних погребов. Дурак, правда?
Антар отрицательно качнул головой:
— Обычно жрицы Малики не лгут. Это нельзя назвать недосмотром.
Олдер же недобро прищурился.
— Считается, что не лгут. Но когда они прячут у себя дочь убитого военачальника, то могут и поступиться своими правилами… И, если честно, основания у них были…— Олдер замолчал и, тряхнув головой, отогнал от себя видение распятого над воротами Реймета тела Мартиара Ирташа, чтобы продолжить, — Но сейчас речь не об этом, а о том, что девочка, скорее всего, после была передана под опеку другого храма и воспитывалась там соответственно, так как теперь она — жрица Милостивой и лекарка.
И вот эта самая лекарка спасла жену и дочь моего друга, а в уплату взяла лишь пряжку с изображением коня, которая напоминает ее родовой герб, а Арлин собирается наречь новорожденную Энейрой…Слишком уж все сходится — не находишь?
— Похоже на то, — Антар, выслушав рассказ тысячника склонил голову, — И что будем делать, глава?
Олдер же на это «будем» лишь слабо усмехнулся:
— Когда поймаю Бжестрова, займусь поиском этой жрицы. Вряд ли наша встреча будет радостной, а разговор выйдет хоть сколько-нибудь толковым, но я все же попытаюсь ей помочь. И…
Олдер хотел сказать еще что-то, но в этот миг во двор на взмыленном коне влетел один из загодя выставленных дозорных , и, завидев, тысячника, выкрикнул именно те слова, которых все эти недели Остен и дожидался:
— Крейговцы, глава. Отряд заметили у Кержского леса!
… Не более, чем через четверть часа из ворот крепости выехал первый отряд — копыта коней были обмотаны ветошью, а сами опытные, по праву считающиеся лучшими среди лучших, воины прятали доспехи и оружие под грязно-бурыми плащами. Выехав за пределы заставы, конники поспешили скрыться в еще заполнявшем долы и лощины грязновато-белом тумане и спешно направили коней к рассекающему приграничные поля Крапивному Логу, долженствующему стать им укрытием.
Второй же отряд покинул крепость много позже. Закованный в полный, начищенный до зеркального блеска доспех , Олдер дождался , когда тусклый луч солнца скользнет по второму ряду бойниц западной башни, и лишь после этого вскочил в седло, поправил темно-вишневый, подбитый серебристым мехом плащ и с улыбкой повернулся к дожидающимся его приказа воинам.
— Сегодня нас ждет славная охота, но помните — Бжестрова следует взять живьем!
Ответом ему стал хриплый ор трех сотен глоток:
— Рады служить, глава!
А подъехавший к тысячнику Антар , подавая ему шлем, тихо прошептал:
— Среди крейговцев есть Знающий…
— Я помню… Но он уже на излете своих сил — с ним даже ты управишься. Тем не менее, не лезь на рожон без крайней нужды.
Дождавшись согласного кивка Чующего, Остен потуже затянул подбородочный ремень, и тронул коня, едва слышно прошептал:
— Ну же, беркут, не медли, а то Антар на моем нагруднике скоро дыру протрет ежедневной полировкой…
Ставгар
Путешествие к границе прошло на диво гладко: не было даже обычных для такого пути мелких неурядиц — казалось, что дорога сама ложиться под копыта коней следующих за молодым Бжестровом воинов. Ставгар посчитал это добрым знаком, а вот встреченный им в условном месте Кридич, услыхав такие вести, нахмурился:
— Не ко времени такое везение. Не ко времени и не к месту.
Но Бжестров на это лишь отрицательно качнул головой:
— Пустое, Кридич. В конечном итоге, цветами и победителей встречают, и дорогу для молодых в храм посыпают.
— А еще цветы перед покойникам на последнем пути бросают, — немедля ответствовал пожилой колдун, — Я ведь пришел к Кержу раньше тебя. Успел посмотреть, что тут к чему.
— И что же?— где то в кронах деревьях глухо заухал филин, и Бжестров, нетерпеливо склонился вперед, — Коршун действительно тут сам-один.
Вместо ответа Кридич начал пощипывать себя за седой ус и хмурить густые брови, а после молвил:
— Похоже, что так. Мне даже не верится… Не к добру такая удача. Сам посуди — амэнскому князю, чтоб Коршуна в такую глушь сослать, надо совсем из ума выжить, да только Арвиген не из той породы, что на старости лет в детство впадает.
Бжестров, услышав такие соображения, задумчиво потер подбородок, а потом решительно тряхнул головой:
— Ты прав, Кридич, да только ведь и Арвигену, дабы в опалу кого-либо отправить, вовсе не надо с ума сходить. Может, донесли на Коршуна или оклеветали — мы-то не можем знать всего, что в Амэне делается!
Ты лучше скажи — точно ли Остен в этой крепости сидит да мхом зарастает, и сколько он людей с собою привел?
Кридич же, глядя как лицо Ставгара при последних словах осветилось настоящим охотничьим азартом, усмехнулся и проворчал:
— Видел я Коршуна собственными глазами: третьего дня он с отрядом в соседнюю крепость выбирался. Да и мудрено было его не увидать — плащ вишневый за перестрел видно, а вот воинов с ним немного было — около трехсот, да только если Остен сюда своих людей привел, можешь не сомневаться — один его ратник наших двоих стоит.
— Я знаю, Кридич, — вспомнив о своем столкновении с амэнским тысячником молодой воин перестал улыбаться, в одно мгновение став собранным и на диво серьезным, — А в крепостишке этой сколько людей изначально было, ты случаем, не разведал?
— Отчего же, разведал, — пожилой колдун вновь принялся задумчиво теребить свой длинный ус, — Мои воины изловили одного селянина местного, да хорошенько расспросили его, что к чему. С деревенек местных амэнцы оброк душ на триста собирали, а как Остен сюда пожаловал, так еще и недоимки сняли за последние пару лет.
Селяне нового начальника до икоты боятся — припугнул он их крепко за то, что хитровать с податью вздумали, так что про седого да кривоплечего нового главу крепости здесь уже слухи ходят, и по ним Коршуна легко узнать... — на этих словах Кридич неожиданно усмехнулся, но потом раздосадовано покачал головой, — Одно плохо — сколько "карающих" в крепости засело, я могу лишь по количеству мешков подати судить. Самим селянам что триста, что тысяча — все едино. "Много ратников, и глава у них лютый да страшный," — вот и весь их землепашеский сказ.
— А твой дар? Он помочь не может? — тут же спросил Ставгар, и колдун нахмурился еще больше:
— Остен обо всех возможных любопытных уже позаботился, а ломать его заговор, это себя с головою выдать, — и с тяжким вздохом неохотно добавил, — Да и не выйдет уже у меня с ним на равных тягаться. Если б мог я одним махом скинуть годков десять-пятнадцать — тогда еще посмотрели бы кто кого, да только молодильных чар еще не придумали
И, тяжко вздохнув, Кридич посмотрел в сгустившуюся за слабым кругом света тьму. В последний год у Знающего то и дело прихватывало сердце — словно сильная рука в латной перчатке его сжимала, не давая биться. Такие приступы были, по счастью, недолги и не слишком часты, но в Керже они неожиданно усилились, а тут еще и привидевшийся перед самым приездом молодого Бжестрова сон растревожил душу Кридича.
Малка, первая и горькая любовь. Та, чье имя он никогда не произносил вслух, и лицо которой уже успело изгладиться из памяти... Да только воспоминания о погибшей в бурных водах Чары нежной и ласковой девушке были для Кридича по-прежнему, точно нож острый.
И пусть уже давно спит в сырой земле Джорин — друг, соперник и предатель, вначале принесший родителям Малки ложную весть о гибели жениха их единственной дочери, а потом и не погнушавшийся сходу просить руки чужой невесты. Пусть сам Кридич, отгоревав положенное время, заслал сватов к кареглазой Красинке, ставшей ему впоследствии хорошей женой и верной подругой. Пусть его старшие сыновья уже сами — добрые воины, а Кридич почти полностью сед — боль от той потери не стала меньше.
Ну а теперь еще и погибшая возлюбленная предстала перед ним не туманным видением, не обвитой водорослями утопленницей, а живой и во всем блеске своих пятнадцати лет. Как и в день их встречи, она стояла, потупив очи, среди цветущего сада, яблоневый цвет украшал пушистые косы Малки, а на щеках у девушки горел легкий румянец.
И от зрелища этой, внезапно вернувшейся, весны сердце Кридича сжало так, что он не мог даже вдохнуть...
С трудом переведя дыхание, колдун отогнал мучительное и, одновременно, дорогое воспоминание, и, вновь взглянув, на Бжестрова мысленно обругал себя последними словами.
Нашел время, старый дурень, о навеки утраченном грустить, а ведь и так уже один до безумия влюбленный есть!
Вот только для того, чтоб Амэнского Коршуна изловить, не любовный угар надобен, а тонкий расчет и холодный разум...
Решив послушаться осторожного Кридича, Ставгар таился еще пару дней в самых дебрях Кержского леса. Его воины не ступали на принадлежащую амэнцам землю — лишь незаметно высматривали необходимые приметы, но ничего нового им вызнать не удалось. Жизнь в Кабаньем Клыке текла ровно и даже немного сонно, а пресловутый вишневый плащ опального тысячника мелькнул лишь раз — когда он выбрался из крепости с отрядом на осмотр границы.
Ставгар тогда с трудом подавил искушение кинуться на врага — слишком уж невыгодным было положение его воинов для внезапной атаки, да и Остену нельзя было давать в бою даже малейшего преимущества — он всегда умел обернуть чужую слабость и недочет себе на пользу.
А Бжестров просто не мог допустить своего проигрыша: слишком многое было поставлено на кон. После гибели Остена крейговские военачальники наконец-то поймут, что амэнцев можно и нужно побеждать, князь Лезмет более не будет требовать замирения с южанами при одном упоминании имени Коршуна, а, самое главное, Эрка... То есть, Энейра Ирташ сможет вернуть честное имя себе и своему роду.
После того рокового разговора с отцом Ставгар поклялся сам себе, что не станет говорить с Энейрой о любви до тех пор, пока с герба Ирташей не будет смыта вся грязь. Разве что попросит ее не торопиться с принятием полного служения Малике, потому как под своды княжеского замка в Ильйо следовало ступить не скромной служительнице Милостивой, а гордой дочери воина.
— Надеюсь , что так, Матерь, — опасаясь выдать себя взглядом, я покорно склонила голову — Старшая решила, что смогла купить взбунтовавшуюся гостью Мэлдина обещанием власти, а, значит, на некоторое время ослабит свое наблюдение — именно это и было мне нужно.
Глава 7 ЧАРЫ НА КРОВИ
Олдер
Хотя небо опять с самого утра было затянуто тяжелыми грязно-серыми тучами, Остен, глядя на опостылевший за эти недели Кержский лес, ощущал необычайный душевный подъем. Скинувшие листву сиротливо тянущиеся к угрюмым небесам ветви деревьев более не наводили на него тоску, а вызывали улыбку — сегодня его утомительное ожидание наконец-то закончится!..
Олдер не знал, чем была вызвана эта уверенность — просто чувствовал, что давящий на его плечи груз внезапно растворился без следа, а внутри все словно бы пело от предвкушения долгожданной схватки, и тысячник не стал противиться этому нежданному воодушевлению, а полностью доверился своему чутью.
Но все-таки первой, подтверждающей грядущие изменения, ласточкой, стали не принесенные дозорными вести, а письмо от Арлина Неска — одного из немногочисленных приятелей тысячника. Послание застало Олдера уже во внутреннем дворе крепости, среди привычной утренней суеты: последние, полученные Остеном от друга новости, были неутешительными, и тысячник, нетерпеливо сломав печать, стал читать письмо тут же, прислонившись плечом к стене конюшни.
Горячий и порывистый норов Арлина был хорошо известен всему его окружению, а сам тон послания с первых же строк подтвердил то, что страхи, изводившие приятеля, не подтвердились: Неск грубовато и привычно шутил, нарочито грозно вопрошал, сколько еще Остен собирается сидеть около богами забытого Кержского Леса, и звал давнего друга в гости, на грядущее торжество. Жена Арлина благополучно разрешилась от бремени девочкой, и теперь он хотел, чтобы Остен присутствовал на обряде наречения малютки Энейры Неск…
Энейра… Полузабытое имя давно канувшей в небытие дочери Мартиара Ирташа. Потерянная среди пламени и крови жизнь, которую он не смог защитить, несмотря на данную клятву… Но почему теперь?..
Пальцы Олдера с силой сжались, комкая и сжимая неожиданное письмо, а сам тысячник поднял голову и обвел двор невидящим взглядом… Но уже через пару ударов сердца совладал с собою и вернулся к прерванному было чтению — теперь в исписанных размашистым почерком строках послания Остен искал подтверждения неожиданно посетившей его догадки.
Арлин же пояснял свое решение так:
« Я, конечно же, уже предвижу твой вопрос — с какого злого похмела наследницу рода Неск нарекли исконно крейговским именем? Тем более, что Мирту трясет до икоты лишь при одном упоминании о наших северных соседях?
Видишь ли, все дело в том, что жизнями дочери и жены я обязан служительнице Малики.
Ты знаешь, как Мирта боялась предстоящих ей родов, изводила и меня, и себя, и таки накликала беду. На одном из постоялых дворов у нее, несмотря на то, что передвигались мы со всеми возможными предосторожностями, открылось сильное кровотечение, и если бы не случайно оказавшаяся поблизости жрица-крейговка, я наверняка звал бы тебя сейчас на похороны.
Служительница же проявила не только умение, но и выдержку, отнюдь не свойственную ее возрасту, а от предложенного мною вознаграждения отказалась наотрез, взяв лишь (ты не поверишь!) пряжку с изображением моего родового герба… Можешь поверить — после всего произошедшего я бы отдал ей не только его.
Мирта же втемяшила себе в голову, что ее дочь не будет носить иного имени, чем имя нашей спасительницы, и (скажу тебе по секрету) я полностью с ней согласен, хотя это и противоречит родовым устоям
На сем завершаю свой рассказ. Приезжай, как только сможешь — ты знаешь, я с радостью приму и тебя, и Дари. Нечего ему делать в твоем унылом имении-крепости в окружении стариков.
Арлин Неск»
Закончив чтение, Олдер медленно и аккуратно сложил смятое перед этим послание, и, расстегнув пару верхних пряжек куртки, отправил письмо за пазуху, а возникший у плеча тысячника Антар едва слышно прошептал:
— Важные вести, глава?
Ты мысли мои читаешь?— глядя на заполненный воинами двор, Остен даже не повернул головы, но при этом кожей чувствовал исходящее от пожилого эмпата беспокойство, а тот, поколебавшись, подступил чуть ближе.
-Глава знает, что этого как раз я сделать не могу.
Олдер наконец-то обернулся и, посмотрев на добровольно ставшего его тенью воина, слабо усмехнулся.
— Я только что получил привет с того света. От Мартиара Ирташа…
Антар промолчал, но упавшая на его лицо тень, лучше всяких слов показала — для эмпата события той поры не менее памятны, чем для самого тысячника, которого пожилой ратник понял с полунамека, и Олдер тихо заговорил:
-Помнишь, как мы ломали голову над тем, куда делась младшая дочь Мартиара? Я весь Реймет перевернул в ее поисках, а все оказалось на диво просто. В тот день девчонка таки сбежала из дому и нашла приют в святилище Малики. Жрицы просто показали мне не всех детей, а я, удовлетворившись словами служительниц, не обыскал самолично святилище от крыши и до самих дальних погребов. Дурак, правда?
Антар отрицательно качнул головой:
— Обычно жрицы Малики не лгут. Это нельзя назвать недосмотром.
Олдер же недобро прищурился.
— Считается, что не лгут. Но когда они прячут у себя дочь убитого военачальника, то могут и поступиться своими правилами… И, если честно, основания у них были…— Олдер замолчал и, тряхнув головой, отогнал от себя видение распятого над воротами Реймета тела Мартиара Ирташа, чтобы продолжить, — Но сейчас речь не об этом, а о том, что девочка, скорее всего, после была передана под опеку другого храма и воспитывалась там соответственно, так как теперь она — жрица Милостивой и лекарка.
И вот эта самая лекарка спасла жену и дочь моего друга, а в уплату взяла лишь пряжку с изображением коня, которая напоминает ее родовой герб, а Арлин собирается наречь новорожденную Энейрой…Слишком уж все сходится — не находишь?
— Похоже на то, — Антар, выслушав рассказ тысячника склонил голову, — И что будем делать, глава?
Олдер же на это «будем» лишь слабо усмехнулся:
— Когда поймаю Бжестрова, займусь поиском этой жрицы. Вряд ли наша встреча будет радостной, а разговор выйдет хоть сколько-нибудь толковым, но я все же попытаюсь ей помочь. И…
Олдер хотел сказать еще что-то, но в этот миг во двор на взмыленном коне влетел один из загодя выставленных дозорных , и, завидев, тысячника, выкрикнул именно те слова, которых все эти недели Остен и дожидался:
— Крейговцы, глава. Отряд заметили у Кержского леса!
… Не более, чем через четверть часа из ворот крепости выехал первый отряд — копыта коней были обмотаны ветошью, а сами опытные, по праву считающиеся лучшими среди лучших, воины прятали доспехи и оружие под грязно-бурыми плащами. Выехав за пределы заставы, конники поспешили скрыться в еще заполнявшем долы и лощины грязновато-белом тумане и спешно направили коней к рассекающему приграничные поля Крапивному Логу, долженствующему стать им укрытием.
Второй же отряд покинул крепость много позже. Закованный в полный, начищенный до зеркального блеска доспех , Олдер дождался , когда тусклый луч солнца скользнет по второму ряду бойниц западной башни, и лишь после этого вскочил в седло, поправил темно-вишневый, подбитый серебристым мехом плащ и с улыбкой повернулся к дожидающимся его приказа воинам.
— Сегодня нас ждет славная охота, но помните — Бжестрова следует взять живьем!
Ответом ему стал хриплый ор трех сотен глоток:
— Рады служить, глава!
А подъехавший к тысячнику Антар , подавая ему шлем, тихо прошептал:
— Среди крейговцев есть Знающий…
— Я помню… Но он уже на излете своих сил — с ним даже ты управишься. Тем не менее, не лезь на рожон без крайней нужды.
Дождавшись согласного кивка Чующего, Остен потуже затянул подбородочный ремень, и тронул коня, едва слышно прошептал:
— Ну же, беркут, не медли, а то Антар на моем нагруднике скоро дыру протрет ежедневной полировкой…
Ставгар
Путешествие к границе прошло на диво гладко: не было даже обычных для такого пути мелких неурядиц — казалось, что дорога сама ложиться под копыта коней следующих за молодым Бжестровом воинов. Ставгар посчитал это добрым знаком, а вот встреченный им в условном месте Кридич, услыхав такие вести, нахмурился:
— Не ко времени такое везение. Не ко времени и не к месту.
Но Бжестров на это лишь отрицательно качнул головой:
— Пустое, Кридич. В конечном итоге, цветами и победителей встречают, и дорогу для молодых в храм посыпают.
— А еще цветы перед покойникам на последнем пути бросают, — немедля ответствовал пожилой колдун, — Я ведь пришел к Кержу раньше тебя. Успел посмотреть, что тут к чему.
— И что же?— где то в кронах деревьях глухо заухал филин, и Бжестров, нетерпеливо склонился вперед, — Коршун действительно тут сам-один.
Вместо ответа Кридич начал пощипывать себя за седой ус и хмурить густые брови, а после молвил:
— Похоже, что так. Мне даже не верится… Не к добру такая удача. Сам посуди — амэнскому князю, чтоб Коршуна в такую глушь сослать, надо совсем из ума выжить, да только Арвиген не из той породы, что на старости лет в детство впадает.
Бжестров, услышав такие соображения, задумчиво потер подбородок, а потом решительно тряхнул головой:
— Ты прав, Кридич, да только ведь и Арвигену, дабы в опалу кого-либо отправить, вовсе не надо с ума сходить. Может, донесли на Коршуна или оклеветали — мы-то не можем знать всего, что в Амэне делается!
Ты лучше скажи — точно ли Остен в этой крепости сидит да мхом зарастает, и сколько он людей с собою привел?
Кридич же, глядя как лицо Ставгара при последних словах осветилось настоящим охотничьим азартом, усмехнулся и проворчал:
— Видел я Коршуна собственными глазами: третьего дня он с отрядом в соседнюю крепость выбирался. Да и мудрено было его не увидать — плащ вишневый за перестрел видно, а вот воинов с ним немного было — около трехсот, да только если Остен сюда своих людей привел, можешь не сомневаться — один его ратник наших двоих стоит.
— Я знаю, Кридич, — вспомнив о своем столкновении с амэнским тысячником молодой воин перестал улыбаться, в одно мгновение став собранным и на диво серьезным, — А в крепостишке этой сколько людей изначально было, ты случаем, не разведал?
— Отчего же, разведал, — пожилой колдун вновь принялся задумчиво теребить свой длинный ус, — Мои воины изловили одного селянина местного, да хорошенько расспросили его, что к чему. С деревенек местных амэнцы оброк душ на триста собирали, а как Остен сюда пожаловал, так еще и недоимки сняли за последние пару лет.
Селяне нового начальника до икоты боятся — припугнул он их крепко за то, что хитровать с податью вздумали, так что про седого да кривоплечего нового главу крепости здесь уже слухи ходят, и по ним Коршуна легко узнать... — на этих словах Кридич неожиданно усмехнулся, но потом раздосадовано покачал головой, — Одно плохо — сколько "карающих" в крепости засело, я могу лишь по количеству мешков подати судить. Самим селянам что триста, что тысяча — все едино. "Много ратников, и глава у них лютый да страшный," — вот и весь их землепашеский сказ.
— А твой дар? Он помочь не может? — тут же спросил Ставгар, и колдун нахмурился еще больше:
— Остен обо всех возможных любопытных уже позаботился, а ломать его заговор, это себя с головою выдать, — и с тяжким вздохом неохотно добавил, — Да и не выйдет уже у меня с ним на равных тягаться. Если б мог я одним махом скинуть годков десять-пятнадцать — тогда еще посмотрели бы кто кого, да только молодильных чар еще не придумали
И, тяжко вздохнув, Кридич посмотрел в сгустившуюся за слабым кругом света тьму. В последний год у Знающего то и дело прихватывало сердце — словно сильная рука в латной перчатке его сжимала, не давая биться. Такие приступы были, по счастью, недолги и не слишком часты, но в Керже они неожиданно усилились, а тут еще и привидевшийся перед самым приездом молодого Бжестрова сон растревожил душу Кридича.
Малка, первая и горькая любовь. Та, чье имя он никогда не произносил вслух, и лицо которой уже успело изгладиться из памяти... Да только воспоминания о погибшей в бурных водах Чары нежной и ласковой девушке были для Кридича по-прежнему, точно нож острый.
И пусть уже давно спит в сырой земле Джорин — друг, соперник и предатель, вначале принесший родителям Малки ложную весть о гибели жениха их единственной дочери, а потом и не погнушавшийся сходу просить руки чужой невесты. Пусть сам Кридич, отгоревав положенное время, заслал сватов к кареглазой Красинке, ставшей ему впоследствии хорошей женой и верной подругой. Пусть его старшие сыновья уже сами — добрые воины, а Кридич почти полностью сед — боль от той потери не стала меньше.
Ну а теперь еще и погибшая возлюбленная предстала перед ним не туманным видением, не обвитой водорослями утопленницей, а живой и во всем блеске своих пятнадцати лет. Как и в день их встречи, она стояла, потупив очи, среди цветущего сада, яблоневый цвет украшал пушистые косы Малки, а на щеках у девушки горел легкий румянец.
И от зрелища этой, внезапно вернувшейся, весны сердце Кридича сжало так, что он не мог даже вдохнуть...
С трудом переведя дыхание, колдун отогнал мучительное и, одновременно, дорогое воспоминание, и, вновь взглянув, на Бжестрова мысленно обругал себя последними словами.
Нашел время, старый дурень, о навеки утраченном грустить, а ведь и так уже один до безумия влюбленный есть!
Вот только для того, чтоб Амэнского Коршуна изловить, не любовный угар надобен, а тонкий расчет и холодный разум...
Решив послушаться осторожного Кридича, Ставгар таился еще пару дней в самых дебрях Кержского леса. Его воины не ступали на принадлежащую амэнцам землю — лишь незаметно высматривали необходимые приметы, но ничего нового им вызнать не удалось. Жизнь в Кабаньем Клыке текла ровно и даже немного сонно, а пресловутый вишневый плащ опального тысячника мелькнул лишь раз — когда он выбрался из крепости с отрядом на осмотр границы.
Ставгар тогда с трудом подавил искушение кинуться на врага — слишком уж невыгодным было положение его воинов для внезапной атаки, да и Остену нельзя было давать в бою даже малейшего преимущества — он всегда умел обернуть чужую слабость и недочет себе на пользу.
А Бжестров просто не мог допустить своего проигрыша: слишком многое было поставлено на кон. После гибели Остена крейговские военачальники наконец-то поймут, что амэнцев можно и нужно побеждать, князь Лезмет более не будет требовать замирения с южанами при одном упоминании имени Коршуна, а, самое главное, Эрка... То есть, Энейра Ирташ сможет вернуть честное имя себе и своему роду.
После того рокового разговора с отцом Ставгар поклялся сам себе, что не станет говорить с Энейрой о любви до тех пор, пока с герба Ирташей не будет смыта вся грязь. Разве что попросит ее не торопиться с принятием полного служения Малике, потому как под своды княжеского замка в Ильйо следовало ступить не скромной служительнице Милостивой, а гордой дочери воина.
