— Неужто ворожить будешь?
Я ответила ему строгим взглядом.
— Даже если и так, об этом говорить не принято…
— И то верно… — оттеснив враз притихшего после моей отповеди Гревко, Роско положил мне руку на плечо и тихо произнес.
— Как бы то ни было, на мою помощь ты всегда можешь положиться…
Выпроводив выселковцев, я вернулась в спальню и присела на кровати около мужа. Всё, что я теперь могла сделать — это быть рядом с ним, звать его и надеяться, что сознание к нему всё же вернётся…
Остаток злополучной ночи выдался тяжёлым. Ирко вновь и вновь начинал биться в судорогах, метался, пытался в беспамятстве сорвать с себя повязки, из-за чего свежие раны снова начинали кровоточить. В такие мгновения мне с трудом удавалось его успокоить — Ирко ненадолго затихал, но вскоре всё начиналось по новой: корчи, стоны, метания… Но самым страшным было даже не это, а то, что с каждым приступом Ирко менялся — на моих глазах сдвигались и деформировались кости, меняли положение мышцы, новый, пробивающийся сквозь кожу волос обращался в бурую шерсть…
Боль, сопровождающая такое превращение, была чудовищной — я пыталась облегчить её, сквозь стиснутые зубы вливая в рот Ирко укрощающие боль отвары, но они не помогали или почти не помогали — стоны, а потом и тихое рычание бэра были полны такой муки, что я сама едва не плакала.
Лишь с приходом зари превращение прекратилось — оборотившийся более чем наполовину, Ирко затих в своем забытьи, а я, устроившись подле него на кровати, осторожно обняла мужа за плечи и забылась тревожным сном…
Проспала я недолго — часа три или четыре, и встала совершенно разбитой. Тревожное сновидение не дало мне даже капли сил: я проснулась еще более усталой, чем уснула, а виски просто ломило от боли. Несмотря на это, я встала, и, наскоро заварив чабреца, принялась за домашние дела, то и дело заглядывая в спальню. Измученный обращением Ирко крепко спал — в его ровном дыхании не было ни хрипов, ни так напугавшего меня бульканья. То ли моё лечение, то ли оборот свое дело сделали, но теперь мужу грозила иная опасность. За одну ночь покрывшееся шерстью полулицо-полуморда… Лапы с острыми когтями, все еще отдаленно напоминающие человеческие руки… Да и весь теперешний облик Ирко ясно говорил об одном — повернуть превращение вспять у полукровки вряд ли выйдет. Отныне ему доведется существовать либо в таком страшном виде человека-зверя, либо — завершив превращение — стать медведем. Но и в том, и другом случае ему грозили травля и смерть.
Конечно, я могла прятать Ирко от окружающих под предлогом того, что он сильно изувечен и не хочет казаться таким на глаза соседей. Известная всей округе нелюдимость Дорваша и недавняя отчужденность мужа сыграли бы мне на руку, но в одиночку я не смогу обманывать сельчан слишком долго. В этом нелёгком деле мне был нужен помощник, но кому я могу доверить тайну Ирко? Роско? Он вполне мог промолчать, памятуя об излечениии дочери, но стал бы он помогать мне в таком обмане? Кветка? Не отвернётся ли она от своего молочного сына, узнав, что он и есть тот самый перевёртыш, о которых гуляет столько жутких басен?!
От невесёлых мыслей меня отвлёк стук в дверь — на пороге стояла обещавшаяся навестить меня Кветка… Что ж, чем раньше я поговорю с вдовой, тем лучше: тряхнув головой, я впустила Кветку в дом, в то же мгновение ощутив себя воином на поле брани. И волнения, и сомнения ушли, оставив после себя лишь холодную решимость — ради Ирко я должна была добиться либо помощи, либо молчания Кветки…
Зайдя в дом, Кветка первым делом выставила на стол большую корзину.
— Я Мали пока под присмотром у Марека с женой оставила — ты знаешь, они с неё пылинки сдувать будут, а сама сюда поспешила. Думаю, тебе не до готовки было, вот и собрала всего понемногу. Курочку пожарила, пирожков напекла. Как раз твои любимые — с творогом… А для Ирко… — продолжая говорить, вдова на миг подняла глаза от извлекаемых из корзины гостинцев, и, увидев мое лицо, осеклась. Неуверенно, тихо спросила. — Он жив?..
— Жив. — Я шагнула к столу, встала напротив Кветки. — А вот будет ли мой муж жить дальше, теперь зависит не только от Седобородого, но и от тебя.
Вдова непонимающе хлопнула глазами.
— О чём ты, Эрка? Сама знаешь — ты мне не чужая, да и Ирко я с пелёнок нянчила. Он мне если и не как сын, то как племянник!
— Вот и хорошо! Только не забудь о своих словах, когда увидишь то, что покажу. — Остановив излияния уже начавшей вскипать возмущением Кветки, я провела её в спальню…
Когда вдова увидела спящего Ирко, то со слабым всхлипом отпрянула к стенке, а потом испугано глянула на меня, с трудом прошептав:
— Эрка!.. Это что же такое?!!
Я вздохнула и, взяв вдову под локоть, осторожно вывела её из комнаты, усадила на лавку.
— Всё просто, Кветка. Дорваш действительно был бэром — от него Ирко способность эта и передалась, только, за исключением силы никак себя не проявляла. Когда же его тяжело ранили, кровь бэров пробудилась сама собою…
Но Кветка, выслушав меня, только сокрушённо покачала головой.
— Глазам своим поверить не могу… Но ведь перевёртыши могут и человеком, и зверем быть. Почему же Ирко такой несуразный?..
— Он полукровка и управляться со своим даром не может… — Я взяла Кветку за руку, заглянула ей в лицо. — Может, у него ещё и получится оборотиться обратно, но произойдёт это не раньше, чем его раны заживут! Прошу, помоги мне сохранить всё в тайне!..
— Да куда ж я денусь. — Вдова нахмурилась, но руку не убрала. — Сельчане, если о таком прознают, хату вместе с Ирко спалят, да и на тебя руку поднять могут… Так что, я — не я буду, если не придумаю, как их от твоего порога отвадить! — на этих словах Кветка встала и решительно тряхнула головой. — Позволь мне снова взглянуть на Ирко — уж второй раз я не оплошаю…
Как вдова сказала, так и вышло. В этот раз она не только посмотрела на Ирко, но и, подойдя к постели, произнесла.
— Поправляйся. Не заставляй жену понапрасну слёзы лить. — И осторожно огладила его по заросшей шерстью щеке. Ирко вздрогнул и заворчал — хрипло, по-звериному, но Кветка, хоть и побледнела, руки так и не отняла. Дождалась пока Ирко угомонится, и лишь после этого подошла ко мне. Поспешно вытерла выступившие на глазах слёзы.
— Будь спокойна — всё сделаю, как уговорились, да и Мали у себя пока оставлю. Вижу, забот у тебя и так полно…
Я проводила Кветку до дверей, и, сердечно с ней простившись, вернулась в спальню. И тут же поняла, что за время моего краткого отсутствия в ней что-то изменилось — точно сам воздух вдруг сгустился, налившись тяжёлым ожиданием беды, а дыхание Ирко стало иным. Не таким, как у спящих!..
— Не надо было ей говорить!.. — муж с видимым усилием повернул голову в мою сторону. Его голос изменился так же, как и внешность, а слова из-за переменившихся челюстей стали невнятными, похожими на сердитое ворчание… Но в этот миг для меня произошедшие изменения не значили ровным счётом ничего!
— Ты проснулся!.. — шагнув к кровати, я опустилась на колени и прижалась щекою к лежащей поверх одеяла руке мужа. — Давно?
— Я почувствовал прикосновение... Запах… Чужие — не твои! — Ирко шумно вздохнул. — Теперь ты знаешь, что я такое, Эрка… Но я никогда не оборачивался… И не убивал никого — ни я, ни отец… Люди врут!!! — в голосе Ирко почувствовалось нешуточное отчаяние, и я, подняв голову, посмотрела ему в глаза. Они оказались единственным, что так и не изменилось — всё то же тонущее в меду солнце, только теперь они были полны неизбывной болью…
— Я уже давно обо всём догадалась, Ирко. — стараясь успокоить мужа, я провела ладонью по его руке. — Но я верю лишь тому, что вижу, а не досужим байкам, и всегда буду рядом с тобой.
Но Ирко на мои увещевания лишь шумно вздохнул.
— Всё равно ничего нельзя было говорить Кветке. Она проболтается, и тогда сюда придут! Отец говорил — а он жил очень долго и видел многое — что при облавах никого не щадили. Сельчане придут за тобою и Мали, а я… — Ирко попытался приподняться, опираясь на локти, но уже в следующий миг повалился на подушки, с горечью прошептав. — Я даже встать не могу! Не то чтобы защитить…
— Ш-ш-ш… Тише… — увидев, как из-за движения мужа на бинтах снова выступила кровь, я поднявшись с колен, присела на постель, и, обняв Ирко за плечи, зашептала ему на ухо. — Зря ты так про Кветку — она нас не выдаст. Наоборот, поможет любопытных отвадить, так что не беспокойся об этом, а выздоравливай…
Муж тяжело вздохнул.
— Эрка… Всё равно нам теперь житья не будет! Рано или поздно кто-нибудь догадается… Я не за себя боюсь. За тебя с дочкой…
Я же на эти слова ответила Ирко тем, что лишь сильнее прижалась к его плечу.
— Значит, мы уйдём отсюда. Подадимся в Скрул или Вайлар. Как только силы к тебе вернутся, так и отправимся в дорогу…
— Ох, Эрка… — Муж слабо огладил меня по голове, по косам… Задумчиво произнёс. — Отец говорил, что в Скруле сами князья — бэры, а потому такие как мы, могут жить в тамошних лесах спокойнее, чем здесь. Только Скрул не близко… Да и как добираться туда будем, если мне на глаза людям казаться нельзя?..
— Что-нибудь придумаем. Но сперва тебе выздороветь надо… — Смекнув, что смогла, пусть и ненадолго, перевести тревоги и страхи мужа в другое русло, я, поцеловав Ирко, встала с кровати. — Ты, верно, голодный, а Кветка тебе гостинцев передала. Сейчас принесу…
Вот так и началась эта отчаянная игра, в которой ставкой являлась жизнь Ирко, а, может, и моя тоже. Кветка раззвенела всей Поляне, что муж мой страшно изранен и очень плох. Лишь Седобородому известно — выживет ли… Этого хватило, чтобы отвадить от моего порога большую часть любопытных, ну а Мареку, для которого такая новость могла стать поводом для того, чтобы прийти и помочь, Кветка рассказала немного другое. Дескать, Ирко в сознании, но изуродован, и потому не хочет пока никого видеть. А зачем идти наперекор больному и тревожить его?..
Ту же самую ложь я озвучила Роско. Выселковец, правда, оказался не столь легковерен, как Марек — в его взглядах мне чудились сомнения и тревога —, но свои мысли Роско предпочёл держать при себе, а мне и этого было довольно, да и с Ирко хватало забот.
Каждую ночь муж пытался справиться с вышедшим из подчинения даром и вернуть себе человеческий облик, но все его мучения приводили лишь к тому, что от тщетных усилий и резких движений его раны открывались и начинали сильно кровоточить, а крохи с трудом накопленных сил расходовались без остатка. Меняя повязки, я умоляла Ирко угомониться и обождать с попытками обращения, но он лишь упрямо мотал головой — страх за меня и дочку был сильнее и моих доводов, и моих слёз… И, в конечном итоге, оборот всё же произошёл — только совсем не в ту сторону/
…Я как раз закончила кормить кур и, выйдя во двор, нос к носу столкнулась с мнущимся у порога моей хаты Лушеком. Мне, после всего, что произошло, на него смотреть не хотелось, а теперь — из-за его виновато-испуганных, словно бы бегающих из стороны в сторону, взглядов селянин и вовсе стал противен. Тем не менее, я холодно его поприветствовала и спросила, что за нужда привела его к моему порогу.
От моих слов Лушек, казалось, засмущался ещё больше, но, все же пробормотал, что ему надо со мною поговорить. Я же, понимая, что держа нежданного гостя на пороге, лишь навлеку ненужные подозрения, пригласила его в хату. Правда, оказавшись в доме, ни присесть, ни выпить я Лушеку не предложила — скрывать своё отношение к предавшим мужа попутчикам я не собиралась.
— Ну, что тебе надобно? — Я, встав у стола, скрестила руки на груди, а Лушек, отведя глаза, уныло забубнил.
— Эрка, ты же знаешь, у меня Ивка вот-вот разродится, а беременной бабе всюду ужасы видятся. Вот и Ивка моя беспокоится, как бы из-за твоих слов для ребёночка беды не случилось… Ты ведь такого на площади наговорила…
— А о том, что с Ирко по вашей вине случилось, твоя Ивка не беспокоится?! — после таких слов моё неприятие тут же сменилось злобой, но я всё же пыталась сдержаться. — Чтоб страхами попусту не изводилась, пусть мяту и белый корень пьёт, да про молитвы Малике не забывет. Это полезней, чем врагов по округе искать!..
Лушек нахмурился и подступил ближе.
— Мяту, значит, пить… А ты знаешь, что у Радко с того вечера конь охромел и никакое лечение не помогает — думаешь, я не соображаю, чьих рук это дело?!!
Но я, поняв, в чём меня пытаются обвинить, лишь гордо распрямилась.
— Ты, Лушек, верно, белены объелся. Моя единственная забота — мужа выходить, а ни до тебя, ни до Радко мне дела нет. Сами со своими страхами да совестью разбирайтесь!..
— Ведьма! — широко размахнувшись, Лушек, шагнув вперёд, попытался засыпать мне глаза солью, которую, по всей видимости, уже давно держал наготове. Я, прикрывая ладонью глаза, со слабым вскриком шарахнулась вбок и в сторону. Лушек кинулся было за мной, но в следующий миг замер на месте, словно гвоздями приколоченный, потому что из спальни Ирко донёсся низкий, похожий на рокот грома, рык!
А ещё через мгновение в комнату ворвался огромный медведь. Удар широкой лапы отшвырнул меня в угол, да так неудачно, что я, упав, ударилась затылком. И сомлела, но даже окутавшая меня чернота не смогла погасить страшный, полный ужаса вопль Лушека…
Очнулась я от того, что какой-то зверь, жарко и шумно дыша, старательно вылизывал мне лицо. С трудом открыв глаза, я увидела прямо перед собою медвежью морду…
— Ирко… — я осторожно коснулась пальцами покрытых бурым мехом ушей, и медведь, виновато мигнув золотисто-карими глазами, покаянно склонил свою большую голову…
— Ты убил его?.. — я с трудом приподнялась, села. Голова сильно кружилась, к горлу подкатывала тошнота — по всему было ясно, что затылком я приложилась крепко… Ирко… Вернее, теперь уже Ирко-медведь, вновь тяжело и жарко вздохнул, и, отступив на несколько шагов, сделал вид, точно сгребает передними лапами листья…
— Что ты хочешь сказать?.. — из-за головокружения думалось как-то совсем плохо, а медведь, еще раз торопливо повторив свои движения, направился к выходу.
— Подожди, Ирко! Не уходи! — увы, мои слова привели лишь к тому, что медведь, бросив на меня еще один виноватый взгляд, поспешил исчезнуть за полуоткрытой дверью. Я, опираясь рукою о стену, с трудом встала. Осмотрелась… О нашей с Лушеком ссоре напоминала лишь рассыпанная по столу и полу соль. Крови нигде не было…
Не было её и во дворе — лишь широкая полоса — точно мешок волокли — шла от крыльца в сторону леса. Я кое-как, размела эти отпечатки, и, вернувшись в хату, без сил повалилась на кровать. Лушек, без сомнений, был мёртв, но сожалела я не о его внезапной смерти, а о том, что этот селянин не свернул себе голову раньше. Не вздумай Лушек от великого ума насыпать мне в глаза соли, якобы помогающей от злого наговора, Ирко бы не оборотился полностью. Теперь ему придётся жить в шкуре дикого безгласного зверя, а уж то, как муж будет корить себя за убийство и моё неудачное падение, даже представить было страшно…
Зашедшая вечером вместе с Мали Кветка застала меня совсем расхворавшейся, а услышав мою историю, только вздохнула.
— Ох, недаром говорят, что за маленькой ложью идёт большая… Это ж как мне теперь извертеться надо, чтоб вас с Ирко прикрыть…
Я ответила ему строгим взглядом.
— Даже если и так, об этом говорить не принято…
— И то верно… — оттеснив враз притихшего после моей отповеди Гревко, Роско положил мне руку на плечо и тихо произнес.
— Как бы то ни было, на мою помощь ты всегда можешь положиться…
Выпроводив выселковцев, я вернулась в спальню и присела на кровати около мужа. Всё, что я теперь могла сделать — это быть рядом с ним, звать его и надеяться, что сознание к нему всё же вернётся…
Остаток злополучной ночи выдался тяжёлым. Ирко вновь и вновь начинал биться в судорогах, метался, пытался в беспамятстве сорвать с себя повязки, из-за чего свежие раны снова начинали кровоточить. В такие мгновения мне с трудом удавалось его успокоить — Ирко ненадолго затихал, но вскоре всё начиналось по новой: корчи, стоны, метания… Но самым страшным было даже не это, а то, что с каждым приступом Ирко менялся — на моих глазах сдвигались и деформировались кости, меняли положение мышцы, новый, пробивающийся сквозь кожу волос обращался в бурую шерсть…
Боль, сопровождающая такое превращение, была чудовищной — я пыталась облегчить её, сквозь стиснутые зубы вливая в рот Ирко укрощающие боль отвары, но они не помогали или почти не помогали — стоны, а потом и тихое рычание бэра были полны такой муки, что я сама едва не плакала.
Лишь с приходом зари превращение прекратилось — оборотившийся более чем наполовину, Ирко затих в своем забытьи, а я, устроившись подле него на кровати, осторожно обняла мужа за плечи и забылась тревожным сном…
Проспала я недолго — часа три или четыре, и встала совершенно разбитой. Тревожное сновидение не дало мне даже капли сил: я проснулась еще более усталой, чем уснула, а виски просто ломило от боли. Несмотря на это, я встала, и, наскоро заварив чабреца, принялась за домашние дела, то и дело заглядывая в спальню. Измученный обращением Ирко крепко спал — в его ровном дыхании не было ни хрипов, ни так напугавшего меня бульканья. То ли моё лечение, то ли оборот свое дело сделали, но теперь мужу грозила иная опасность. За одну ночь покрывшееся шерстью полулицо-полуморда… Лапы с острыми когтями, все еще отдаленно напоминающие человеческие руки… Да и весь теперешний облик Ирко ясно говорил об одном — повернуть превращение вспять у полукровки вряд ли выйдет. Отныне ему доведется существовать либо в таком страшном виде человека-зверя, либо — завершив превращение — стать медведем. Но и в том, и другом случае ему грозили травля и смерть.
Конечно, я могла прятать Ирко от окружающих под предлогом того, что он сильно изувечен и не хочет казаться таким на глаза соседей. Известная всей округе нелюдимость Дорваша и недавняя отчужденность мужа сыграли бы мне на руку, но в одиночку я не смогу обманывать сельчан слишком долго. В этом нелёгком деле мне был нужен помощник, но кому я могу доверить тайну Ирко? Роско? Он вполне мог промолчать, памятуя об излечениии дочери, но стал бы он помогать мне в таком обмане? Кветка? Не отвернётся ли она от своего молочного сына, узнав, что он и есть тот самый перевёртыш, о которых гуляет столько жутких басен?!
От невесёлых мыслей меня отвлёк стук в дверь — на пороге стояла обещавшаяся навестить меня Кветка… Что ж, чем раньше я поговорю с вдовой, тем лучше: тряхнув головой, я впустила Кветку в дом, в то же мгновение ощутив себя воином на поле брани. И волнения, и сомнения ушли, оставив после себя лишь холодную решимость — ради Ирко я должна была добиться либо помощи, либо молчания Кветки…
Глава 5 РАЗРУБЛЕННЫЕ УЗЛЫ
Зайдя в дом, Кветка первым делом выставила на стол большую корзину.
— Я Мали пока под присмотром у Марека с женой оставила — ты знаешь, они с неё пылинки сдувать будут, а сама сюда поспешила. Думаю, тебе не до готовки было, вот и собрала всего понемногу. Курочку пожарила, пирожков напекла. Как раз твои любимые — с творогом… А для Ирко… — продолжая говорить, вдова на миг подняла глаза от извлекаемых из корзины гостинцев, и, увидев мое лицо, осеклась. Неуверенно, тихо спросила. — Он жив?..
— Жив. — Я шагнула к столу, встала напротив Кветки. — А вот будет ли мой муж жить дальше, теперь зависит не только от Седобородого, но и от тебя.
Вдова непонимающе хлопнула глазами.
— О чём ты, Эрка? Сама знаешь — ты мне не чужая, да и Ирко я с пелёнок нянчила. Он мне если и не как сын, то как племянник!
— Вот и хорошо! Только не забудь о своих словах, когда увидишь то, что покажу. — Остановив излияния уже начавшей вскипать возмущением Кветки, я провела её в спальню…
Когда вдова увидела спящего Ирко, то со слабым всхлипом отпрянула к стенке, а потом испугано глянула на меня, с трудом прошептав:
— Эрка!.. Это что же такое?!!
Я вздохнула и, взяв вдову под локоть, осторожно вывела её из комнаты, усадила на лавку.
— Всё просто, Кветка. Дорваш действительно был бэром — от него Ирко способность эта и передалась, только, за исключением силы никак себя не проявляла. Когда же его тяжело ранили, кровь бэров пробудилась сама собою…
Но Кветка, выслушав меня, только сокрушённо покачала головой.
— Глазам своим поверить не могу… Но ведь перевёртыши могут и человеком, и зверем быть. Почему же Ирко такой несуразный?..
— Он полукровка и управляться со своим даром не может… — Я взяла Кветку за руку, заглянула ей в лицо. — Может, у него ещё и получится оборотиться обратно, но произойдёт это не раньше, чем его раны заживут! Прошу, помоги мне сохранить всё в тайне!..
— Да куда ж я денусь. — Вдова нахмурилась, но руку не убрала. — Сельчане, если о таком прознают, хату вместе с Ирко спалят, да и на тебя руку поднять могут… Так что, я — не я буду, если не придумаю, как их от твоего порога отвадить! — на этих словах Кветка встала и решительно тряхнула головой. — Позволь мне снова взглянуть на Ирко — уж второй раз я не оплошаю…
Как вдова сказала, так и вышло. В этот раз она не только посмотрела на Ирко, но и, подойдя к постели, произнесла.
— Поправляйся. Не заставляй жену понапрасну слёзы лить. — И осторожно огладила его по заросшей шерстью щеке. Ирко вздрогнул и заворчал — хрипло, по-звериному, но Кветка, хоть и побледнела, руки так и не отняла. Дождалась пока Ирко угомонится, и лишь после этого подошла ко мне. Поспешно вытерла выступившие на глазах слёзы.
— Будь спокойна — всё сделаю, как уговорились, да и Мали у себя пока оставлю. Вижу, забот у тебя и так полно…
Я проводила Кветку до дверей, и, сердечно с ней простившись, вернулась в спальню. И тут же поняла, что за время моего краткого отсутствия в ней что-то изменилось — точно сам воздух вдруг сгустился, налившись тяжёлым ожиданием беды, а дыхание Ирко стало иным. Не таким, как у спящих!..
— Не надо было ей говорить!.. — муж с видимым усилием повернул голову в мою сторону. Его голос изменился так же, как и внешность, а слова из-за переменившихся челюстей стали невнятными, похожими на сердитое ворчание… Но в этот миг для меня произошедшие изменения не значили ровным счётом ничего!
— Ты проснулся!.. — шагнув к кровати, я опустилась на колени и прижалась щекою к лежащей поверх одеяла руке мужа. — Давно?
— Я почувствовал прикосновение... Запах… Чужие — не твои! — Ирко шумно вздохнул. — Теперь ты знаешь, что я такое, Эрка… Но я никогда не оборачивался… И не убивал никого — ни я, ни отец… Люди врут!!! — в голосе Ирко почувствовалось нешуточное отчаяние, и я, подняв голову, посмотрела ему в глаза. Они оказались единственным, что так и не изменилось — всё то же тонущее в меду солнце, только теперь они были полны неизбывной болью…
— Я уже давно обо всём догадалась, Ирко. — стараясь успокоить мужа, я провела ладонью по его руке. — Но я верю лишь тому, что вижу, а не досужим байкам, и всегда буду рядом с тобой.
Но Ирко на мои увещевания лишь шумно вздохнул.
— Всё равно ничего нельзя было говорить Кветке. Она проболтается, и тогда сюда придут! Отец говорил — а он жил очень долго и видел многое — что при облавах никого не щадили. Сельчане придут за тобою и Мали, а я… — Ирко попытался приподняться, опираясь на локти, но уже в следующий миг повалился на подушки, с горечью прошептав. — Я даже встать не могу! Не то чтобы защитить…
— Ш-ш-ш… Тише… — увидев, как из-за движения мужа на бинтах снова выступила кровь, я поднявшись с колен, присела на постель, и, обняв Ирко за плечи, зашептала ему на ухо. — Зря ты так про Кветку — она нас не выдаст. Наоборот, поможет любопытных отвадить, так что не беспокойся об этом, а выздоравливай…
Муж тяжело вздохнул.
— Эрка… Всё равно нам теперь житья не будет! Рано или поздно кто-нибудь догадается… Я не за себя боюсь. За тебя с дочкой…
Я же на эти слова ответила Ирко тем, что лишь сильнее прижалась к его плечу.
— Значит, мы уйдём отсюда. Подадимся в Скрул или Вайлар. Как только силы к тебе вернутся, так и отправимся в дорогу…
— Ох, Эрка… — Муж слабо огладил меня по голове, по косам… Задумчиво произнёс. — Отец говорил, что в Скруле сами князья — бэры, а потому такие как мы, могут жить в тамошних лесах спокойнее, чем здесь. Только Скрул не близко… Да и как добираться туда будем, если мне на глаза людям казаться нельзя?..
— Что-нибудь придумаем. Но сперва тебе выздороветь надо… — Смекнув, что смогла, пусть и ненадолго, перевести тревоги и страхи мужа в другое русло, я, поцеловав Ирко, встала с кровати. — Ты, верно, голодный, а Кветка тебе гостинцев передала. Сейчас принесу…
Вот так и началась эта отчаянная игра, в которой ставкой являлась жизнь Ирко, а, может, и моя тоже. Кветка раззвенела всей Поляне, что муж мой страшно изранен и очень плох. Лишь Седобородому известно — выживет ли… Этого хватило, чтобы отвадить от моего порога большую часть любопытных, ну а Мареку, для которого такая новость могла стать поводом для того, чтобы прийти и помочь, Кветка рассказала немного другое. Дескать, Ирко в сознании, но изуродован, и потому не хочет пока никого видеть. А зачем идти наперекор больному и тревожить его?..
Ту же самую ложь я озвучила Роско. Выселковец, правда, оказался не столь легковерен, как Марек — в его взглядах мне чудились сомнения и тревога —, но свои мысли Роско предпочёл держать при себе, а мне и этого было довольно, да и с Ирко хватало забот.
Каждую ночь муж пытался справиться с вышедшим из подчинения даром и вернуть себе человеческий облик, но все его мучения приводили лишь к тому, что от тщетных усилий и резких движений его раны открывались и начинали сильно кровоточить, а крохи с трудом накопленных сил расходовались без остатка. Меняя повязки, я умоляла Ирко угомониться и обождать с попытками обращения, но он лишь упрямо мотал головой — страх за меня и дочку был сильнее и моих доводов, и моих слёз… И, в конечном итоге, оборот всё же произошёл — только совсем не в ту сторону/
…Я как раз закончила кормить кур и, выйдя во двор, нос к носу столкнулась с мнущимся у порога моей хаты Лушеком. Мне, после всего, что произошло, на него смотреть не хотелось, а теперь — из-за его виновато-испуганных, словно бы бегающих из стороны в сторону, взглядов селянин и вовсе стал противен. Тем не менее, я холодно его поприветствовала и спросила, что за нужда привела его к моему порогу.
От моих слов Лушек, казалось, засмущался ещё больше, но, все же пробормотал, что ему надо со мною поговорить. Я же, понимая, что держа нежданного гостя на пороге, лишь навлеку ненужные подозрения, пригласила его в хату. Правда, оказавшись в доме, ни присесть, ни выпить я Лушеку не предложила — скрывать своё отношение к предавшим мужа попутчикам я не собиралась.
— Ну, что тебе надобно? — Я, встав у стола, скрестила руки на груди, а Лушек, отведя глаза, уныло забубнил.
— Эрка, ты же знаешь, у меня Ивка вот-вот разродится, а беременной бабе всюду ужасы видятся. Вот и Ивка моя беспокоится, как бы из-за твоих слов для ребёночка беды не случилось… Ты ведь такого на площади наговорила…
— А о том, что с Ирко по вашей вине случилось, твоя Ивка не беспокоится?! — после таких слов моё неприятие тут же сменилось злобой, но я всё же пыталась сдержаться. — Чтоб страхами попусту не изводилась, пусть мяту и белый корень пьёт, да про молитвы Малике не забывет. Это полезней, чем врагов по округе искать!..
Лушек нахмурился и подступил ближе.
— Мяту, значит, пить… А ты знаешь, что у Радко с того вечера конь охромел и никакое лечение не помогает — думаешь, я не соображаю, чьих рук это дело?!!
Но я, поняв, в чём меня пытаются обвинить, лишь гордо распрямилась.
— Ты, Лушек, верно, белены объелся. Моя единственная забота — мужа выходить, а ни до тебя, ни до Радко мне дела нет. Сами со своими страхами да совестью разбирайтесь!..
— Ведьма! — широко размахнувшись, Лушек, шагнув вперёд, попытался засыпать мне глаза солью, которую, по всей видимости, уже давно держал наготове. Я, прикрывая ладонью глаза, со слабым вскриком шарахнулась вбок и в сторону. Лушек кинулся было за мной, но в следующий миг замер на месте, словно гвоздями приколоченный, потому что из спальни Ирко донёсся низкий, похожий на рокот грома, рык!
А ещё через мгновение в комнату ворвался огромный медведь. Удар широкой лапы отшвырнул меня в угол, да так неудачно, что я, упав, ударилась затылком. И сомлела, но даже окутавшая меня чернота не смогла погасить страшный, полный ужаса вопль Лушека…
Очнулась я от того, что какой-то зверь, жарко и шумно дыша, старательно вылизывал мне лицо. С трудом открыв глаза, я увидела прямо перед собою медвежью морду…
— Ирко… — я осторожно коснулась пальцами покрытых бурым мехом ушей, и медведь, виновато мигнув золотисто-карими глазами, покаянно склонил свою большую голову…
— Ты убил его?.. — я с трудом приподнялась, села. Голова сильно кружилась, к горлу подкатывала тошнота — по всему было ясно, что затылком я приложилась крепко… Ирко… Вернее, теперь уже Ирко-медведь, вновь тяжело и жарко вздохнул, и, отступив на несколько шагов, сделал вид, точно сгребает передними лапами листья…
— Что ты хочешь сказать?.. — из-за головокружения думалось как-то совсем плохо, а медведь, еще раз торопливо повторив свои движения, направился к выходу.
— Подожди, Ирко! Не уходи! — увы, мои слова привели лишь к тому, что медведь, бросив на меня еще один виноватый взгляд, поспешил исчезнуть за полуоткрытой дверью. Я, опираясь рукою о стену, с трудом встала. Осмотрелась… О нашей с Лушеком ссоре напоминала лишь рассыпанная по столу и полу соль. Крови нигде не было…
Не было её и во дворе — лишь широкая полоса — точно мешок волокли — шла от крыльца в сторону леса. Я кое-как, размела эти отпечатки, и, вернувшись в хату, без сил повалилась на кровать. Лушек, без сомнений, был мёртв, но сожалела я не о его внезапной смерти, а о том, что этот селянин не свернул себе голову раньше. Не вздумай Лушек от великого ума насыпать мне в глаза соли, якобы помогающей от злого наговора, Ирко бы не оборотился полностью. Теперь ему придётся жить в шкуре дикого безгласного зверя, а уж то, как муж будет корить себя за убийство и моё неудачное падение, даже представить было страшно…
Зашедшая вечером вместе с Мали Кветка застала меня совсем расхворавшейся, а услышав мою историю, только вздохнула.
— Ох, недаром говорят, что за маленькой ложью идёт большая… Это ж как мне теперь извертеться надо, чтоб вас с Ирко прикрыть…
