Частица души. Две зарисовки (Дааль/Нейя)

Внимание, спойлеры к книгам «Замуж за Темнейшего, или Попаданка в беде» и «Мой враг-дракон. Разоблачить и не влюбиться»!

***

Путь назад не найти,
Край судьбы я сотру,
Чтоб тебя отпустить,
Душу жгу на ветру
(«Пепел», Чёрный Кузнец)

Ари-Нейя, несравненная супруга мудрого альгахри Каль-Иэрэма, сидела на своей постели, в спальне, такой безупречно сияющей, полной цветов, безделушек, прочих милых вещей, и задумчиво смотрела на ядовитого паучка, сидевшего на её ладони.

Белый, по-своему красивый паук. Его лапки, мохнатые, изогнутые, были совершенны в своём роде. Он замер, готовый к приказам своей госпожи; той, что раскидывала сети интриг во дворце и руководила пауками не только обычными или волшебными, но и теми, что по недоразумению родились в драконьем облике.

Вот почему у сиятельной Ари-Нейи болело сердце: шкатулочка с кристалликами иихр, алыми и заманчивыми, была открыта, слуги отосланы, записка готова. Всё сделано, чтобы вскоре уйти из этой переменчивой жизни, но как оставить своего самого любимого паука?

Будь он рядом, немедля отшвырнул бы шкатулочку с ядом, упал бы на колени, протягивая руки и умоляя любимую и ненавистную Нейю остаться с ним. Она грустно улыбнулась, поглаживая застывшего в ладони паучка. Увидеть бы Дааля в последний раз, погладить его светлые, тяжёлые волосы, распустить серебристую ленту, чтобы они упали на плечи. Он, помнится, обещал, что не обрежет своих волос, пока злая любовь жива. Что же, это время заканчивается.

Нейя так хорошо помнила первую встречу: она, равнодушная, замкнувшаяся в своём коконе, и он – будущий советник альгахри, такой почтительный и любезный, и как больно, тесно стало в груди, когда их взгляды встретились. Нейя окаменела, глядя в синие глаза, такие ясные и глубокие, всё горше осознавая, что если б не постылый муж, звенящая нить связала бы её с этим белым драконом.

Но отказаться от сладкой боли? Нет! Дааль хотел её точно так же, как она его; серые драконы умеют превращаться во что угодно, и как же это помогло Нейе тайком пробираться на свиданья, где он нетерпеливо её ждал! Ради своего болезненного чувства Дааль, годами и десятилетиями не знавший женщин, готов был преодолеть страх перед наказанием альгахри, ну а его возлюбленная, Нейя из зловещего рода Ари, никаких страхов не ведала. В ней текла чёрная кровь.

Ей отчего-то безумно льстило, что она стала первой и единственной в жизни этого дракона. Редко кто из крылатых ящеров мужского пола хранил невинность чуть ли не до двухсот лет, и, смеясь, Нейя говорила Даалю, что он мог бы стать мудрым и воздержанным жрецом, родись он человеком. А её дорогой паук злился, потому что в роду Хэг, который он представлял во дворце, людишек презирали.

А каким волнующим был тот миг, когда Нейя узнала, что Дааль способен вызывать демонов, что однажды он применял тёмную магию! На это неспособны те, кто называл себя храбрецами, но боязливый друг Нейи открыл в себе невиданный и страшный дар давным-давно. Вот только он сам думал, что жертвоприношения во имя демонов – это чудовищно; ты можешь сколько угодно презирать людей, но это не значит, что ты будешь убивать их или скармливать демону со спокойным сердцем. Нейя узнала, что в тот единственный раз, когда демоны пришли на зов Дааля, он скормил им разбойников. Негодяев, чуть не убивших двух человеческих детишек – братьев-близнецов. Впоследствии они стали слугами её возлюбленного паука, самоотверженными и готовыми на всё ради него.

Чудовищно… Что бы ни говорил Дааль об интригах во дворце, он всегда помогал Нейе, жил ради неё и твердил, что без неё не сумеет дышать. Ведь частица его души осталась у неё. Нейя слушала, как Дааль просит её бежать с ним, и всё в ней трепетало, но… как отказаться от власти, от желания уничтожить своего супруга, поставить на трон старшего сына, а фактически править самой? Что было дороже для неё, власть или любовь, спрашивала себя Нейя и не знала ответа. Наверное, всё же надо было послушать своего милого паука, бежать с ним в одну из ночей, когда они были рядом, когда он покрывал её маленькое тонкое тело поцелуями и сжимал в своих горячих объятиях.

Но этого уже не будет. Нейя проглотила комок в горле, провела ладонью по глазам, смахивая непрошеные слёзы. Ну, хватит уже, хватит, иначе не решится она сделать то, что задумала. Прижав к груди белого паука, Нейя зачерпнула горсть кристалликов иихр из шкатулочки и положила в рот. Глотать было колко и больно, но умирать – сладко, если знаешь, что этим спасешь своего истинного.

Никто не полезет к ней в голову. Не заставит мысленно выдать Дааля, предать и отправить в Ирлигард, которого он так страшился. Сама же Нейя предпочтет смерть суду и позору. Так лучше. Закрыв глаза, чувствуя, как боль разрастается внутри, она улыбалась и вспоминала поцелуи на своих горящих губах. Пусть утихнет пламя любви и разгорится пламя мести. Дааль отплатит за неё, она знала – и с этой отрадной мыслью погрузилась во тьму.

***

Семь лет спустя

Только выйдешь на свет, и все тени опять у двери
Словно солнце всю жизнь на куски разрывает, на части
И не слышно слов, сердце стонет в кровь, семь кругов, и до зари
После счастья от снов там, где явь, наступает ненастье
(«Смерть историй», Septem Voices)

Она всегда приходит в это время. Выныривает из зыбкой, расползающейся паутины. Неслышным шагом приближается к нему. И кладёт свои невесомые руки ему на плечи.

Комбинация, которую он всё это время обдумывал, сидя за столом, рассыпается. И, звеня хрустальными осколками, исчезает где-то в колышущейся паутине, вновь окружившей его и возлюбленную.

— Ты скучал без меня, — это не вопрос, а утверждение. Она знает, что за семь лет его боль так и не притупилась. Известно, что серые драконы могут перевоплотиться во что угодно. Так может, и она не умерла, а просто стала частью его души? Потому и больно всякий раз, как будто она умерла только вчера.

— Как твои планы? — шепчет она, склоняясь ниже. И легонько целует его в щёку, как будто там, за гранью, утратила всю свою страсть, как будто не может коснуться губами его губ. Обернуться бы, взглянуть на неё, да нельзя — растает, растворится серой дымкой.

— Как видишь, всё пошло не так, — он отодвигает доску с раскрашенными в белый и чёрный цвет дракончиками и стягивает перчатку с левой руки, а затем и с правой. Слышит потрясённый вздох.

— Он сжёг переговорщик, — утвердительно говорит она и вздыхает снова.

Он смотрит на свои пальцы и ладони, покрытые уродливыми пятнами ожогов. Да, мальчишка сжёг переговорщик, и огонь передался через тот, что был во дворце. Невероятная, никогда прежде не испытанная боль — словно твои руки погрузили в кипящее масло. Хорошо, что он всегда снимал серебряные перстни, прежде чем использовать артефакт. Иначе они бы намертво вплавились в пальцы.

— Зато девчонка тебе доверяет, — шепчет она за спиной. И перебирает его волосы — легко и незаметно, как мог бы это сделать ветерок.

Доверяет. Разрушить бы это доверие и швырнуть ей в лицо, а с другой стороны — какое-то сентиментальное, нелепое сожаление и грусть. Такая девчонка — живая, непосредственная, с сияющими глазами – могла бы быть у него и его возлюбленной.

— Сюда кто-то идёт, — она убирает руки с его плеч. — Надень перчатки, ты должен сыграть свою роль.

Он молча делает, как она сказала.

— Ты любишь меня, — и она, наконец-то, целует его в губы перед тем, как исчезнуть. – Ты любишь меня…

И это страшнее, чем смертная казнь или Ирлигард, которые грозят ему, если он оступится на своей паутинной нити над пропастью. Эта любовь — страшнее всего.

Потому что она забирает у него часть души.