Пожилая женщина быстро подбежала к подъезду.
– Люсь! Слышала уже?!
– Ну, чего ещё? — Людмила нехотя остановилась, посмотрев на неё. — Чего случилось?
– Значит, не слышала? — довольно выдохнула женщина, обрадовавшись, что первая принесёт такую весть. — Саша приехал.
– Какой Саша?
– Как это какой? — она удивлённо вскинула брови. — Ну-у… Твой… Бывший.
– А-а, — Людмила отвернулась. — Ну, приехал. И чего? — она пожала плечами. — У него здесь мать, отец. Может, навестить решил.
– Так у него же это… Там, в посёлке, мать-то с отцом, а он-то здесь. Сегодня сама его в центре видела. Стоит, город разглядывает. Я, правда, окликать не стала, но узнала. Почти и не изменился… Ну, чего ты молчишь-то? — женщина посмотрела на Людмилу.
– Тётя Дунь, и ты из центра прям сразу сюда, да? Только ради этого? — нахмурившись спросила Людмила, чувствуя, что вот-вот закипит. — Ну, приехал и чего!? Здесь же куча магазинов, рынок, на город, в конце концов, может, полюбоваться решил! Мне-то что?.. У тебя всё?
– Ну-у, всё, — удивлённо ответила Евдокия. — А есть ещё чего? — чуть наклонив голову, спросила она.
– Для тебя никаких новостей у меня явно не будет, — разведя руками процедила Людмила. — Спасибо за новости, но у меня дел полно.
Ещё раз злобно посмотрев на Евдокию, Людмила открыла подъездную дверь. Зайдя в подъезд, она медленно поднялась по ступеням, остановившись у дверей лифта, и, закрыв глаза, прижалась щекой к холодной стене.
– Любит, значит, — довольно потерев руки, Евдокия огляделась.
Вечер тихо опустился на город, окутав спальные районы оранжевым светом фонарей. Александр остановился перед одним из домов. Боясь поднять голову на когда-то родные окна, он подошёл к лавочке, стоявшей у большой спортивной площадки во дворе дома. Стряхнув снег, он, как-то осторожно, виновато, присел и, опустив плечи, задумчиво посмотрел себе под ноги. Хотелось пропустить в воспоминаниях целый кусок своей, опрометчиво, глупо испорченной жизни. И не только своей… Любимые, единственно любимые глаза… Все эти годы, постоянно, неотрывно сопровождали его, грея и, в то же время, больно раня сердце.
Александр медленно поднял голову. Окна сменяли друг друга, от этажа к этажу. И вот он, седьмой этаж… Три окна. И вставший перед глазами образ. Тот самый тёплый образ, родной, любимой женщины. Как стояла она тогда в окне, а он… А он уходил. Уходил к другой, в новую, холодную жизнь… Три тёмных окна сейчас смотрели на него тёплыми воспоминаниями. Только слабый отсвет включённого телевизора, то гас, то снова ярко вспыхивал, освещая холодное зимнее стекло. Александр вздохнул и, снова опустив голову, встал, и, не спеша, с опущенными тяжестью вины плечами, пошёл по дороге. Уже подходя к повороту, за которым виднелась автобусная остановка, он снова повернулся, посмотрев на знакомые, родные окна.
Часы отсчитывали минуты. Ещё один одинокий вечер подходил к концу. За тринадцать лет она уже привыкла встречать в одиночестве рассвет, провожать закат, готовить ужин только для себя, но сейчас… Что-то щемило сердце, не давая покоя, не давая вздохнуть полной грудью. Людмила отложила книгу и, выключив телевизор, работавший больше для фона, чтобы отвлечь от одиночества, подошла к окну, с грустной улыбкой посмотрев на яркий свет в окнах соседнего дома. Люди собирались в кругу семьи, ужинали за большим столом, а она одна коротала очередной, почти закончившийся вечер. Опустив глаза, Людмила посмотрела на удаляющуюся тёмную фигуру такого же одинокого мужчины, не спеша шагавшего по заснеженной дороге. Что-то больно кольнуло в сердце. Она смотрела и смотрела на его одинокую фигуру, пока он совсем не скрылся из виду. Отойдя от окна, женщина присела на диван и, снова включив телевизор, посмотрела на экран затуманенным взором…
– Ну, что, сынок, выспался? — мать, заглянув в комнату к Александру, улыбнулась. — Отвык уж, небось? Там-то в городе шум, а здесь тишина, ветер только завывает иногда, да, когда тепло, птицы поют. Ко всему привыкаешь, — задумчиво проговорила она, присев на краешек дивана. — Я тебе там, с утречка, блинчиков, твоих любимых, напекла. Алла, небось, так и не научилась печь-то?
– Печёт потихоньку, — мужчина сел, грустно вздохнув, посмотрел в окно. — Мороз, небось, на улице? Вроде как обещали?
– Зима уже, — мать пожала плечами. — Зимой положено морозить. Вставай, сынок, отец уж и дров наколол, баньку вечером истопит, — с ласковой улыбкой сказала женщина. — Ну, не буду тебе мешать, вставай, пока не остыли.
– Мам, я вечерком в город хочу съездить, — опустив глаза, боясь посмотреть на неё, ответил Александр. — Столько лет не был. Посмотреть хоть, как всё изменилось.
Мать молча, пристально посмотрела на сына.
– Ну, так что ж… Съезди… Посмотри. Кто же против? — не сводя с него глаз ответила она. — Коль сердце просит, — тихо добавила женщина, уже уходя из комнаты.
– Просит, — вздохнув, тихо, почти шёпотом повторил он, снова переведя взгляд на окно.
Отодвинув в сторону тарелку, Людмила посмотрела на холодильник, на котором, словно маяк, притягивал взор маленький магнитик с названием небольшого, провинциального города. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как когда-то, казалась, уже очень давно, в какой-то прошлой, счастливой жизни, они, вдвоём с Сашей, гуляли по его старым улочкам, несколько раз заходили в уютное кафе и, перед тем, как уехать, купили этот магнитик. Маленький, расписанный видами города, кусочек тёплых воспоминаний.
– Господи, что же так тяжело-то стало, — проведя ладонями по лицу, саму себя спросила Людмила. — Пришла, оповестила, только сердце растревожила, — она вспомнила вчерашний разговор с Евдокией у своего подъезда. — Вот ведь сплетница, никому от неё житья нет.
Так и оставив не вымытой посуду, она прошла в комнату, снова подойдя к окну. За окном сыпала снежная крупа, обволакивая город новым слоем белого пушистого покрывала. Людмила посмотрела вниз, на одиноко сидевшего напротив их окон мужчину. Подняв голову, он смотрел на её окна. Людмила, как ошпаренная, отпрянула от окна, почувствовав, как бешено забилось в груди сердце. Она даже не разглядела его, просто сердцем, разумом поняв, кто сидел там, внизу, не сводя глаз с окон.
– Господи, пришёл, — она растеряно осмотрелась вокруг, как будто пытаясь в темноте найти сама не зная, чего, — Господи, что же теперь-то делать? — Людмила снова подошла к окну.
Сердце всё также билось, не прерывая свой бешеный ритм. А он всё сидел и сидел, не сводя глаз с окон. Сама не зная, зачем, она включила свет, и, разгородив тюль, встала прямо перед ярко освещённым окном.
Откинувшись на подушку, Александр снова вспомнил тёмный силуэт в окне седьмого этажа. Время перевалило уже за полночь, а он всё смотрел в тёмный потолок. Казалось, этот образ, словно шрам, навсегда отпечатался в его памяти, и ничем уже нельзя было его вывести. Он закрыл глаза, но снова и снова… Она. А ведь это была она, он это понял, почувствовал. И понял, что и она узнала, всё поняла. На ум, почему-то, пришёл провинциальный город, старый дом, в котором располагалось уютное, небольшое кафе. Александр улыбнулся, вспомнив родные глаза сидевшей напротив жены. Ещё чуть-чуть, ещё немного времени, и он уйдёт. Уйдёт от этих глаз, от этой тёплой нежной улыбки. Уйдёт, оставив своё сердце там, на седьмом этаже, в уютной, тёплой квартире.
Он перевернулся на бок, но сон так и не шёл. Александр встал. Наскоро одевшись и накинув куртку, он вышел на морозный воздух. Облокотившись на перила крыльца, мужчина посмотрел вдаль, туда, где на тёмном ночном небе отражались яркие огни города. Позади скрипнула дверь, Александр даже не обернулся, не в силах оторвать взгляда от горизонта.
– Ну, что ты маешься, сынок? — мать, накинув тёплую пушистую шаль, провела рукой по его спине. — Вижу же, что сердце так и не успокоилось. Был же там? Не так просто, на город посмотреть, ездил ведь?
– Нет, не так просто, — тихо ответил он, всё также не сводя глаз с яркого отсвета.
– Может, лучше уж поговорить? И тебе, и ей тяжело. Не один ты маешься. Разве это жизнь?
– У меня же теперь семья, как не говори.
– Да какая это семья? Разве можно назвать семьёй двух чужих людей? Ох, и сотворил ты ошибку… — мать вздохнула. — Нельзя так, сынок. Ошибка твоя, как заноза для всех, вытаскивать её пора, пока она совсем рану не разъела, — она снова погладила его по спине. — Пойдём спать, чего тут стоять? Кому от этого легче будет?
– Ты иди, холодно, простудишься ещё, — он грустно улыбнулся, повернув наконец-то голову в сторону матери. — И я сейчас приду. Отдышаться немного хочу.
Зайдя на кухню, Людмила поставила чайник, только сейчас заметив так и не убранную со стола, пустую грязную тарелку, оставленную после вчерашнего ужина.
– Ох, ты так и совсем дом запустишь, — поставив её в раковину, она села за стол и, подперев подбородок, задумчиво посмотрела в окно.
… – Эх, Люська, вот смотрю я на вас с Сашкой и удивляюсь, — Алла потянулась, улыбнувшись.
– И чему же? — Людмила с улыбкой посмотрела на суетившегося у мангала мужа.
– Вот столько лет вместе, а всё, как молодые, глаз с друг друга не сводите. А тут живёшь, стараешься для него, а он налево смотрит. Вот почему так? Кому-то счастье, а кому-то только соперницы достаются?
– Так и самой надо бы… — Нина — тётка Аллы — с улыбкой отрицательно покачала головой. — Тебе бы лучше семьёй заняться, а ты всё деньги зарабатываешь. Всё тебе мало. Мужикам, им что надо? Ужин горячий, рубашки чистые, да мы под боком, а у тебя? Всех денег всё равно не заработаешь, а вот второго мужа уже теряешь, а всё никак не дойдёт до тебя.
– Так вот поэтому и зарабатываю, что только на себя и рассчитывать приходится. У меня же сын, кто его-то кормить будет? От отца денег-то не всегда добьёшься, хоть по судам прям бегай, а мне есть, когда?
– А тебе всё не хватает? — покачав головой ответила Нина. — Один сын-то, много ему надо? Тебе же хоть всё отдай, всё рано претензии предъявишь. Ох, Алка, ничего так и не поняла ты, — вздохнув, она осуждающе посмотрев на племянницу.
Нахмурив брови, Алла посмотрела своей тётке вслед.
– Повезло тебе, подруга, всё-таки с Сашкой. Вот бы и мне такого, — Алла посмотрела на Александра. — Пойду, хотя бы помогу ему там, всё равно без дела сижу.
– Ты смотри, Люська, как бы эта кошка Сашку не увела, — тихо, нагнувшись над самым её ухом, прошептала Валентина, тётка Людмилы. — Совести у бабы совсем нет. Первого-то тоже умыкнула.
– Да нет, Сашка не такой, — Людмила посмотрела на мужа.
– Чего не такой? Ты, смотри, сколько ведь таких случаев? Гнала бы ты её от дома подальше. Ничего хорошего от такой подруги не жди. Так ведь и крутится рядом, — Валентина покачала головой. — Ты вот всё на работе, должность вот получила, на семью-то времени уже меньше остаётся, а она тут… Рядом. Права Нинка. Мужику забота нужна, ужин горячий, а у тебя сейчас другие заботы.
– Нет, Сашка уже привык. Сейчас стаж наработаю и можно уйти.
– От Алки научилась, что ли? Она всё за деньгами, и ты туда же? Нашла, с кого пример брать. Удивляюсь, как вы только подружились-то? — недовольно сказала Валентина, покосившись на Аллу. — Ты смотри… За одним погонишься, другое потерять можешь. Тут всегда или-или получается.
Людмила улыбнулась…
– Ой, Господи, совсем про чайник-то забыла, — вскочив, Людмила подбежала к свистевшему чайнику. — И на работу-то так опоздаешь… Господи, вот же приехал на мою голову, только сердце разбередил.
– Ты, сынок, опять сегодня в город? — мать села за стол напротив Александра.
– Не знаю ещё, — отставив тарелку, он повернул голову, посмотрев на неё.
– Я же так тебя и не спросила, как там живёте-то? — осторожно начала она.
– Как всегда, — тихо ответил он. — Как раньше жили, так и сейчас живём.
Мать встала, подойдя к двери, чуть повернула голову.
– Там в городе лучше. Чего здесь тебе вечер коротать? Самому больнее только. Съездить бы тебе надо. Нельзя так себя мучать.
– Мать, ты сейчас себя или меня успокаиваешь? Кому легче? То, что я туда ездить буду, думаешь, от этого легче будет?
– Сынок… — мать повернулась, посмотрев на него. — Не я дров наломала… Хотя и я страдаю, не чужой мне всё-таки, материнское сердце всё чувствует… Кто же, кроме тебя, теперь дрова-то уберёт?
Опустив голову, она вышла из кухни.
– Ты чего сидишь такая задумчивая? — Анна— коллега Людмилы — подошла к ней и, разлив чай по чашкам, села рядом.
– Да так, что-то устала, — нехотя ответила она.
– Может, заболела? Два дня уж невесёлая какая-то.
– Да нет, всё нормально. Просто, не весело как-то.
– Может, дома чего? Ты лучше не молчи, скажи, а то что-то уж на себя не похожа стала. Если гложет чего, лучше не держать в себе.
– Да так… Муж бывший приехал. Тринадцать лет его не видела, а тут приехал… И ладно бы просто. Тут же родители его, недалеко живут, в посёлке… Он сам приходит… Вечером как-то неспокойно было, есть там у нас одна, сплетница ещё та. Шла как-то с магазина, а тут она… Подскочила и говорит: мол, приехал, в центре его видела, — Людмила задумалась. — А потом, вечером, смотрю в окно — идёт кто-то по дороге, а на сердце так тоскливо стало, не придала значения… А на следующий день, как почувствовала, в окно смотрю, а он там, напротив, на лавочке сидит… Смотрит на окна. У меня сердце так и забилось. А я ещё взяла свет включила и встала перед окном. Зачем? — женщина пожала плечами. — Сама не знаю. Втемяшилось вот в голову что-то. Вот, чувствую, увидел и не выдержал видать… Ушёл, — Людмила вздохнула.
– А чего развелись-то? — отпив из чашки с интересом спросила Анна.
– Да, — Людмила снова вздохнула. — Была у меня подруга… Дружили много лет. Два раза разведённая, все горести у меня на плече переживала, все слёзы её своим плечом вытирала…
– Развела? Как я понимаю.
– Развела, — задумчиво ответила она. — Очередной муж ушёл от неё, погоревала, да, видать, позавидовала. Предупреждали ведь, тётка моя, да и другие, а я всё ей доверяла. Как уж она его прельстила, чем? Сама-то не особо, чтобы красива, но… Видишь, как, — Людмила посмотрела на Анну. — Я всё сомневалась, сомневалась, а однажды… Что-то потянуло меня к ней зайти, я сейчас, как не силюсь, даже вспомнить не могу, зачем пошла? А они там, в сторонке стоят… Она обвила его шею, как сейчас помню, и целует… И он в ответ, — задумчиво опустив голову, добавила она…
… – Люда? — Александр оттолкнул Аллу, подбежав к жене. — Ты… Ты не думай… — виновато, с паузами, проговорил он. — Всё не так… Я сейчас всё объясню…
– А что объяснять, Саша? — она посмотрела на отвернувшуюся Аллу. — И так всё понятно. Что тут можно добавить? Зачем оправдываться теперь?
Людмила развернулась, быстрым шагом направившись в сторону остановки.
– Люда, подожди! ...
Александр перевернулся на спину. Солнце одиноким лучиком пробивалось сквозь прорезь в задвинутые шторы. Закинув руку за голову, он снова закрыл глаза…
… – Саша, постой! — Алла схватила его за руку. — Ну, что ты ей скажешь? Саша… Теперь тебе уже ничего не исправить, да и зачем? Есть же я.
Александр, повернув голову, каким-то невидящим взглядом, словно слепой, посмотрел на неё.
– Люсь! Слышала уже?!
– Ну, чего ещё? — Людмила нехотя остановилась, посмотрев на неё. — Чего случилось?
– Значит, не слышала? — довольно выдохнула женщина, обрадовавшись, что первая принесёт такую весть. — Саша приехал.
– Какой Саша?
– Как это какой? — она удивлённо вскинула брови. — Ну-у… Твой… Бывший.
– А-а, — Людмила отвернулась. — Ну, приехал. И чего? — она пожала плечами. — У него здесь мать, отец. Может, навестить решил.
– Так у него же это… Там, в посёлке, мать-то с отцом, а он-то здесь. Сегодня сама его в центре видела. Стоит, город разглядывает. Я, правда, окликать не стала, но узнала. Почти и не изменился… Ну, чего ты молчишь-то? — женщина посмотрела на Людмилу.
– Тётя Дунь, и ты из центра прям сразу сюда, да? Только ради этого? — нахмурившись спросила Людмила, чувствуя, что вот-вот закипит. — Ну, приехал и чего!? Здесь же куча магазинов, рынок, на город, в конце концов, может, полюбоваться решил! Мне-то что?.. У тебя всё?
– Ну-у, всё, — удивлённо ответила Евдокия. — А есть ещё чего? — чуть наклонив голову, спросила она.
– Для тебя никаких новостей у меня явно не будет, — разведя руками процедила Людмила. — Спасибо за новости, но у меня дел полно.
Ещё раз злобно посмотрев на Евдокию, Людмила открыла подъездную дверь. Зайдя в подъезд, она медленно поднялась по ступеням, остановившись у дверей лифта, и, закрыв глаза, прижалась щекой к холодной стене.
– Любит, значит, — довольно потерев руки, Евдокия огляделась.
***
Вечер тихо опустился на город, окутав спальные районы оранжевым светом фонарей. Александр остановился перед одним из домов. Боясь поднять голову на когда-то родные окна, он подошёл к лавочке, стоявшей у большой спортивной площадки во дворе дома. Стряхнув снег, он, как-то осторожно, виновато, присел и, опустив плечи, задумчиво посмотрел себе под ноги. Хотелось пропустить в воспоминаниях целый кусок своей, опрометчиво, глупо испорченной жизни. И не только своей… Любимые, единственно любимые глаза… Все эти годы, постоянно, неотрывно сопровождали его, грея и, в то же время, больно раня сердце.
Александр медленно поднял голову. Окна сменяли друг друга, от этажа к этажу. И вот он, седьмой этаж… Три окна. И вставший перед глазами образ. Тот самый тёплый образ, родной, любимой женщины. Как стояла она тогда в окне, а он… А он уходил. Уходил к другой, в новую, холодную жизнь… Три тёмных окна сейчас смотрели на него тёплыми воспоминаниями. Только слабый отсвет включённого телевизора, то гас, то снова ярко вспыхивал, освещая холодное зимнее стекло. Александр вздохнул и, снова опустив голову, встал, и, не спеша, с опущенными тяжестью вины плечами, пошёл по дороге. Уже подходя к повороту, за которым виднелась автобусная остановка, он снова повернулся, посмотрев на знакомые, родные окна.
***
Часы отсчитывали минуты. Ещё один одинокий вечер подходил к концу. За тринадцать лет она уже привыкла встречать в одиночестве рассвет, провожать закат, готовить ужин только для себя, но сейчас… Что-то щемило сердце, не давая покоя, не давая вздохнуть полной грудью. Людмила отложила книгу и, выключив телевизор, работавший больше для фона, чтобы отвлечь от одиночества, подошла к окну, с грустной улыбкой посмотрев на яркий свет в окнах соседнего дома. Люди собирались в кругу семьи, ужинали за большим столом, а она одна коротала очередной, почти закончившийся вечер. Опустив глаза, Людмила посмотрела на удаляющуюся тёмную фигуру такого же одинокого мужчины, не спеша шагавшего по заснеженной дороге. Что-то больно кольнуло в сердце. Она смотрела и смотрела на его одинокую фигуру, пока он совсем не скрылся из виду. Отойдя от окна, женщина присела на диван и, снова включив телевизор, посмотрела на экран затуманенным взором…
***
– Ну, что, сынок, выспался? — мать, заглянув в комнату к Александру, улыбнулась. — Отвык уж, небось? Там-то в городе шум, а здесь тишина, ветер только завывает иногда, да, когда тепло, птицы поют. Ко всему привыкаешь, — задумчиво проговорила она, присев на краешек дивана. — Я тебе там, с утречка, блинчиков, твоих любимых, напекла. Алла, небось, так и не научилась печь-то?
– Печёт потихоньку, — мужчина сел, грустно вздохнув, посмотрел в окно. — Мороз, небось, на улице? Вроде как обещали?
– Зима уже, — мать пожала плечами. — Зимой положено морозить. Вставай, сынок, отец уж и дров наколол, баньку вечером истопит, — с ласковой улыбкой сказала женщина. — Ну, не буду тебе мешать, вставай, пока не остыли.
– Мам, я вечерком в город хочу съездить, — опустив глаза, боясь посмотреть на неё, ответил Александр. — Столько лет не был. Посмотреть хоть, как всё изменилось.
Мать молча, пристально посмотрела на сына.
– Ну, так что ж… Съезди… Посмотри. Кто же против? — не сводя с него глаз ответила она. — Коль сердце просит, — тихо добавила женщина, уже уходя из комнаты.
– Просит, — вздохнув, тихо, почти шёпотом повторил он, снова переведя взгляд на окно.
***
Отодвинув в сторону тарелку, Людмила посмотрела на холодильник, на котором, словно маяк, притягивал взор маленький магнитик с названием небольшого, провинциального города. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как когда-то, казалась, уже очень давно, в какой-то прошлой, счастливой жизни, они, вдвоём с Сашей, гуляли по его старым улочкам, несколько раз заходили в уютное кафе и, перед тем, как уехать, купили этот магнитик. Маленький, расписанный видами города, кусочек тёплых воспоминаний.
– Господи, что же так тяжело-то стало, — проведя ладонями по лицу, саму себя спросила Людмила. — Пришла, оповестила, только сердце растревожила, — она вспомнила вчерашний разговор с Евдокией у своего подъезда. — Вот ведь сплетница, никому от неё житья нет.
Так и оставив не вымытой посуду, она прошла в комнату, снова подойдя к окну. За окном сыпала снежная крупа, обволакивая город новым слоем белого пушистого покрывала. Людмила посмотрела вниз, на одиноко сидевшего напротив их окон мужчину. Подняв голову, он смотрел на её окна. Людмила, как ошпаренная, отпрянула от окна, почувствовав, как бешено забилось в груди сердце. Она даже не разглядела его, просто сердцем, разумом поняв, кто сидел там, внизу, не сводя глаз с окон.
– Господи, пришёл, — она растеряно осмотрелась вокруг, как будто пытаясь в темноте найти сама не зная, чего, — Господи, что же теперь-то делать? — Людмила снова подошла к окну.
Сердце всё также билось, не прерывая свой бешеный ритм. А он всё сидел и сидел, не сводя глаз с окон. Сама не зная, зачем, она включила свет, и, разгородив тюль, встала прямо перед ярко освещённым окном.
***
Откинувшись на подушку, Александр снова вспомнил тёмный силуэт в окне седьмого этажа. Время перевалило уже за полночь, а он всё смотрел в тёмный потолок. Казалось, этот образ, словно шрам, навсегда отпечатался в его памяти, и ничем уже нельзя было его вывести. Он закрыл глаза, но снова и снова… Она. А ведь это была она, он это понял, почувствовал. И понял, что и она узнала, всё поняла. На ум, почему-то, пришёл провинциальный город, старый дом, в котором располагалось уютное, небольшое кафе. Александр улыбнулся, вспомнив родные глаза сидевшей напротив жены. Ещё чуть-чуть, ещё немного времени, и он уйдёт. Уйдёт от этих глаз, от этой тёплой нежной улыбки. Уйдёт, оставив своё сердце там, на седьмом этаже, в уютной, тёплой квартире.
Он перевернулся на бок, но сон так и не шёл. Александр встал. Наскоро одевшись и накинув куртку, он вышел на морозный воздух. Облокотившись на перила крыльца, мужчина посмотрел вдаль, туда, где на тёмном ночном небе отражались яркие огни города. Позади скрипнула дверь, Александр даже не обернулся, не в силах оторвать взгляда от горизонта.
– Ну, что ты маешься, сынок? — мать, накинув тёплую пушистую шаль, провела рукой по его спине. — Вижу же, что сердце так и не успокоилось. Был же там? Не так просто, на город посмотреть, ездил ведь?
– Нет, не так просто, — тихо ответил он, всё также не сводя глаз с яркого отсвета.
– Может, лучше уж поговорить? И тебе, и ей тяжело. Не один ты маешься. Разве это жизнь?
– У меня же теперь семья, как не говори.
– Да какая это семья? Разве можно назвать семьёй двух чужих людей? Ох, и сотворил ты ошибку… — мать вздохнула. — Нельзя так, сынок. Ошибка твоя, как заноза для всех, вытаскивать её пора, пока она совсем рану не разъела, — она снова погладила его по спине. — Пойдём спать, чего тут стоять? Кому от этого легче будет?
– Ты иди, холодно, простудишься ещё, — он грустно улыбнулся, повернув наконец-то голову в сторону матери. — И я сейчас приду. Отдышаться немного хочу.
***
Зайдя на кухню, Людмила поставила чайник, только сейчас заметив так и не убранную со стола, пустую грязную тарелку, оставленную после вчерашнего ужина.
– Ох, ты так и совсем дом запустишь, — поставив её в раковину, она села за стол и, подперев подбородок, задумчиво посмотрела в окно.
… – Эх, Люська, вот смотрю я на вас с Сашкой и удивляюсь, — Алла потянулась, улыбнувшись.
– И чему же? — Людмила с улыбкой посмотрела на суетившегося у мангала мужа.
– Вот столько лет вместе, а всё, как молодые, глаз с друг друга не сводите. А тут живёшь, стараешься для него, а он налево смотрит. Вот почему так? Кому-то счастье, а кому-то только соперницы достаются?
– Так и самой надо бы… — Нина — тётка Аллы — с улыбкой отрицательно покачала головой. — Тебе бы лучше семьёй заняться, а ты всё деньги зарабатываешь. Всё тебе мало. Мужикам, им что надо? Ужин горячий, рубашки чистые, да мы под боком, а у тебя? Всех денег всё равно не заработаешь, а вот второго мужа уже теряешь, а всё никак не дойдёт до тебя.
– Так вот поэтому и зарабатываю, что только на себя и рассчитывать приходится. У меня же сын, кто его-то кормить будет? От отца денег-то не всегда добьёшься, хоть по судам прям бегай, а мне есть, когда?
– А тебе всё не хватает? — покачав головой ответила Нина. — Один сын-то, много ему надо? Тебе же хоть всё отдай, всё рано претензии предъявишь. Ох, Алка, ничего так и не поняла ты, — вздохнув, она осуждающе посмотрев на племянницу.
Нахмурив брови, Алла посмотрела своей тётке вслед.
– Повезло тебе, подруга, всё-таки с Сашкой. Вот бы и мне такого, — Алла посмотрела на Александра. — Пойду, хотя бы помогу ему там, всё равно без дела сижу.
– Ты смотри, Люська, как бы эта кошка Сашку не увела, — тихо, нагнувшись над самым её ухом, прошептала Валентина, тётка Людмилы. — Совести у бабы совсем нет. Первого-то тоже умыкнула.
– Да нет, Сашка не такой, — Людмила посмотрела на мужа.
– Чего не такой? Ты, смотри, сколько ведь таких случаев? Гнала бы ты её от дома подальше. Ничего хорошего от такой подруги не жди. Так ведь и крутится рядом, — Валентина покачала головой. — Ты вот всё на работе, должность вот получила, на семью-то времени уже меньше остаётся, а она тут… Рядом. Права Нинка. Мужику забота нужна, ужин горячий, а у тебя сейчас другие заботы.
– Нет, Сашка уже привык. Сейчас стаж наработаю и можно уйти.
– От Алки научилась, что ли? Она всё за деньгами, и ты туда же? Нашла, с кого пример брать. Удивляюсь, как вы только подружились-то? — недовольно сказала Валентина, покосившись на Аллу. — Ты смотри… За одним погонишься, другое потерять можешь. Тут всегда или-или получается.
Людмила улыбнулась…
– Ой, Господи, совсем про чайник-то забыла, — вскочив, Людмила подбежала к свистевшему чайнику. — И на работу-то так опоздаешь… Господи, вот же приехал на мою голову, только сердце разбередил.
***
– Ты, сынок, опять сегодня в город? — мать села за стол напротив Александра.
– Не знаю ещё, — отставив тарелку, он повернул голову, посмотрев на неё.
– Я же так тебя и не спросила, как там живёте-то? — осторожно начала она.
– Как всегда, — тихо ответил он. — Как раньше жили, так и сейчас живём.
Мать встала, подойдя к двери, чуть повернула голову.
– Там в городе лучше. Чего здесь тебе вечер коротать? Самому больнее только. Съездить бы тебе надо. Нельзя так себя мучать.
– Мать, ты сейчас себя или меня успокаиваешь? Кому легче? То, что я туда ездить буду, думаешь, от этого легче будет?
– Сынок… — мать повернулась, посмотрев на него. — Не я дров наломала… Хотя и я страдаю, не чужой мне всё-таки, материнское сердце всё чувствует… Кто же, кроме тебя, теперь дрова-то уберёт?
Опустив голову, она вышла из кухни.
***
– Ты чего сидишь такая задумчивая? — Анна— коллега Людмилы — подошла к ней и, разлив чай по чашкам, села рядом.
– Да так, что-то устала, — нехотя ответила она.
– Может, заболела? Два дня уж невесёлая какая-то.
– Да нет, всё нормально. Просто, не весело как-то.
– Может, дома чего? Ты лучше не молчи, скажи, а то что-то уж на себя не похожа стала. Если гложет чего, лучше не держать в себе.
– Да так… Муж бывший приехал. Тринадцать лет его не видела, а тут приехал… И ладно бы просто. Тут же родители его, недалеко живут, в посёлке… Он сам приходит… Вечером как-то неспокойно было, есть там у нас одна, сплетница ещё та. Шла как-то с магазина, а тут она… Подскочила и говорит: мол, приехал, в центре его видела, — Людмила задумалась. — А потом, вечером, смотрю в окно — идёт кто-то по дороге, а на сердце так тоскливо стало, не придала значения… А на следующий день, как почувствовала, в окно смотрю, а он там, напротив, на лавочке сидит… Смотрит на окна. У меня сердце так и забилось. А я ещё взяла свет включила и встала перед окном. Зачем? — женщина пожала плечами. — Сама не знаю. Втемяшилось вот в голову что-то. Вот, чувствую, увидел и не выдержал видать… Ушёл, — Людмила вздохнула.
– А чего развелись-то? — отпив из чашки с интересом спросила Анна.
– Да, — Людмила снова вздохнула. — Была у меня подруга… Дружили много лет. Два раза разведённая, все горести у меня на плече переживала, все слёзы её своим плечом вытирала…
– Развела? Как я понимаю.
– Развела, — задумчиво ответила она. — Очередной муж ушёл от неё, погоревала, да, видать, позавидовала. Предупреждали ведь, тётка моя, да и другие, а я всё ей доверяла. Как уж она его прельстила, чем? Сама-то не особо, чтобы красива, но… Видишь, как, — Людмила посмотрела на Анну. — Я всё сомневалась, сомневалась, а однажды… Что-то потянуло меня к ней зайти, я сейчас, как не силюсь, даже вспомнить не могу, зачем пошла? А они там, в сторонке стоят… Она обвила его шею, как сейчас помню, и целует… И он в ответ, — задумчиво опустив голову, добавила она…
… – Люда? — Александр оттолкнул Аллу, подбежав к жене. — Ты… Ты не думай… — виновато, с паузами, проговорил он. — Всё не так… Я сейчас всё объясню…
– А что объяснять, Саша? — она посмотрела на отвернувшуюся Аллу. — И так всё понятно. Что тут можно добавить? Зачем оправдываться теперь?
Людмила развернулась, быстрым шагом направившись в сторону остановки.
– Люда, подожди! ...
***
Александр перевернулся на спину. Солнце одиноким лучиком пробивалось сквозь прорезь в задвинутые шторы. Закинув руку за голову, он снова закрыл глаза…
… – Саша, постой! — Алла схватила его за руку. — Ну, что ты ей скажешь? Саша… Теперь тебе уже ничего не исправить, да и зачем? Есть же я.
Александр, повернув голову, каким-то невидящим взглядом, словно слепой, посмотрел на неё.
