Семён, собрав вещи, так и не смог зайти к родителям, и, не попрощавшись, вышел из дома. Подойдя к луговине, мимо которой шла дорога к автобусной остановке, он ещё раз обернулся, посмотрев на оба дома. Сердце снова заныло от боли и тоски, захотелось вернуться, но гордость, вечная его спутница, не давала и шагу вступить назад. Постояв ещё немного, он снова зашагал, уже не оглядываясь. Пройдя несколько метров, Семён услышал сигнал клаксона. Он остановился, чтобы пропустить машину, но, вместо того, чтобы проехать мимо, машина остановилась рядом с ним.
– Опять бежишь? — спросил Иван, открыв дверь. — Садись, подвезу.
– Спасибо, — Семён сел рядом.
– Бежишь, значит? Ну, и зачем? Зря ты так. Все десять лет, что ты мотался, она глаз с дороги не спускала, всё тебя ждала. Другая какая будет так? А она ждала. Красивая она ведь у тебя. Ты хотя бы знаешь, сколько к ней свататься приходило? Она же всех гнала нещадно, иногда в ход даже то лопату, то вилы пускала. Всё село ей аплодировало, молодец, говорят, баба. Эти женихи и глаз на селе показать боялись потом. Ты вот баб наслушался, поверил им, а ей не захотел. Ты хотя бы знаешь правду-то? — Иван посмотрел на сидевшего тихо Семёна. — Нинка — это стерва, всех мужиков огуляла, чего греха таить, и я с ней успел. Зависть её разъедала, молодая ещё, моложе вас ведь с Настей была, мужики с ней с удовольствием гуляли, а замуж кто же такую возьмёт? На тебя глаз положила, — он снова посмотрел на него. — Мужик-то ты видный, работящий, а достался другой. Ладно Серёга, его же Надька от себя вообще не отпускает, только что за руку не водит, нужен ей такой, а ты другое дело. А тут ещё Иван этот приехал снова. Какая у них там любовь? Он же не одну юбку не пропускал, разве она — Настя твоя — с таким свяжется? Может и ухаживал за ней, но полюбить такого, такая, как она не смогла бы. Ты поверь мне, насчёт женского пола сам успел немало нагрешить, разбираюсь, — усмехнулся Иван. — Приехал, и сразу: верну мол, её, а Нинка тут как тут, конечно, мол, Ванечка, конечно, я помогу. Это потом бабка её рассказывала. Когда Нинка умирала два года назад, покаялась ей, а вот Насте так и не смогла. Бабка ей говорила, что перед ней, мол, надо, а она плачет, боится, грех душу-то давит, видать, так и ушла — добрым словом никто не вспомнит. Не верю я, да и никто не верит, что Настя на такое способна.
– Чего ты мне рассказываешь, когда я сам всё видел, — зло бросил Семён.
– Что ты там видел!? Не пошла бы она на это добровольно! Сам себе всё дорисовал! Гордыню свою всё никак не умеришь! Хотя давно пора, не мальчик уж, жизнь прожил!
– Гордыня, гордыня, пристали все со своей гордыней!
Они давно уже приехали, но он даже не заметил, что машина остановилась, что они стоят на месте, что вот она — остановка, иди к ней, прощайся снова с родным домом, с семьёй, но он не мог. Семён всё никак не мог открыть дверцу и уйти. Да и не хотел, что-то не давало, тянуло назад. Но всё-таки преодолев себя, не слушая своё сердце, он вышел.
– Знаешь, Сень, всё-таки ты не гордый, ты дурной просто! — Иван тоже вышел из машины. — Ты вот снова уезжаешь, бросаешь снова родных, дом свой, меня вот обнадёжил, думал вот наконец-то человек — золотые руки пришёл, а нет. От кого ты бежишь? От неё? Нет! Ты сам от себя бежишь, а разве убежать сможешь? Дурак ты. Хотя бы раз переступил бы через себя, поговорил, выяснил. Нет, голову кверху и в путь-дорогу. Ладно, езжай. Только вот так и будешь всю оставшуюся жизнь мотаться, от себя не убежишь.
Иван сел в машину и, не прощаясь, развернулся, поехав обратно в село.
– Отец, что опять Сеня уехал? — глянув на смотрящего вдаль мужа, спросила Степанида. — Думала, показалось что ли? Вроде он, что ли, вдали, с сумкой на плече? Думала, может обозналась, а нет... Он. Сердце-то материнское разве обманет, - вздохнула она, посмотрев на дорогу.
– Ушёл. Иван его на машине догнал, он мужик умный, может уговорит ещё.
– А если нет? Отец, ну, ты-то хоть его догони.
– Как!? С моими-то ногами? Я чего мальчик, что ли!? Если уж совестил его, а он ни в какую. К Фаддею поехал.
Степанида со слезами на глазах глянула на пустую уже дорогу.
Почему-то больше не спалось, как будто предчувствие чего-то не давало снова заснуть. Настя встала и подошла к окну, но, увидев Семёна, шагавшего по дороге с большой сумкой, быстро отпрянула и, наскоро собравшись, выбежала из дома.
На крыльце она успела заметить, как он сел в машину. Руки опустились. Не зная, как быть, она пошла в дом его родителей.
– Опять собрался, — вздохнул Кондратий, посмотрев на неё.
Степанида, увидев её в окно, вышла.
– Настя, ты беги за ним, не скоро ещё автобус-то. Успеешь ещё нагнать. Ты только беги, — она с надеждой посмотрела на неё.
– Я пойду, я догоню, — Настя, выбежав из калитки, побежала по дороге.
Пробежав почти полпути, и совсем запыхавшись, она остановилась. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Немного отдышавшись, она снова, уже быстрым шагом зашагала к остановке. Настя уже начала отчаиваться, что не успеет, что всё, больше она его не увидит, когда на дороге показалась машина. Не доехав до неё несколько метров, развернулась на дороге, ведущей к реке.
– Ну, чего, давай садись, — Иван высунулся из машины. — Время ещё есть, догонишь.
– Ой, Вань. Сил уже нет, устала совсем, — садясь в машину сказала Настя.
– Успеем, не переживай. Автобус ещё не скоро будет. Вот только сможешь ли уговорить? Я так и не смог. Но вот тебя… Если сердце ещё помнит, может услышит.
Дорога была ровной, без ухабов, и Иван спешил, боясь всё-таки не успеть. Он, так же, как и большинство жителей их села, жалел Настю, и как мог пытался помочь, достучаться до Семёна, но какое там.
– Ну, давай, иди, — остановив машину, недалеко от дорожки, ведущей вверх на дорогу. — Удачи тебе. Я уж мешать вам не буду. Там, в поле поставлю. Если что, назад подброшу. Иди, может ещё услышит.
Настя вышла и быстро пошла по дорожке.
Иван, выйдя из машины долго, пока она совсем не скрылась из виду, стоял смотря ей вслед, потом не спеша сел, и, развернувшись, поехал обратно.
Семён сидел за остановкой на поваленном дереве, глядя себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Задумавшись, он даже не заметил подошедшей Насти. Только когда она окликнула его, резко вскочил, совсем не ожидая её увидеть.
– Сеня, — снова повторила она, глядя на него. — Опять ты уезжаешь? И слова не дал мне сказать, не поговорив ни разу. Ты хотя бы знаешь, как ждала тебя все эти годы, сколько слёз пролила? А ты даже и выслушать не захотел. Ты уедешь снова, а я… Я всё равно не смогу без тебя. Жить я без тебя не буду. Столько лет ждала, надеялась. Ты же и сам-то любишь, мне врать можешь, но себя-то не обманывай. Не разлюбил ведь, и я не смогла, да и не хотела, как любила тебя, так и люблю. Ты вот им поверил, Нинке поверил, а мне не захотел. А разве я смогла бы так с тобой поступить? Разве я могла бы тебя предать? Ведь знаешь же, что нет, а им поверил. Не предавала я тебя. Не изменяла я тебе. Он насильно взять меня хотел, руки распускать начал, может и мне надо было закричать или что-то сделать, а меня ужас, страх какой-то сковал. Может и я виновата, только чиста я перед тобой. Ну, что ты молчишь? Уедешь? Меня бросишь, их, — она кивнула в сторону села, — тоже бросишь? Ну, и кому от этого будет легче? Мать совсем извелась, а ты её бросаешь снова. Пожалей ты хоть её.
Настя подошла к нему, и посмотрев в глаза, обняла, прижавшись к груди. Семён, растерявшись, как оглоушенный стоял, опустив руки. Но, видно, что-то ожило в сердце, наконец-то оттаяв, он, крепко обняв жену, ещё больше прижал её к себе. Ему вдруг начало казаться, что если он разожмёт руки, то теперь уже она уйдёт, уйдёт навсегда, как когда-то он. Так и стояли они, казалось, не замечая ничего вокруг. Не заметив, как подошёл автобус, выпустив одну единственную пассажирку, удивлённо посмотревшую на них и прошедшую мимо. Не заметив, как захлопнулись двери, и автобус, тронувшись с места, поехал дальше, по привычному маршруту. Только когда он отъехал от них на несколько метров, Семён, повернув голову, уже без сожаления, со спокойным сердцем улыбнулся, смотря ему вслед. Даже Иван, стоявший всё это время у поля, недалеко от тропинки, не стал тревожить их, а они, пройдя мимо, казалось, даже не заметили его. Только когда они, шагая в обнимку, по дороге, идущей в село, уже скрылись из виду, он с улыбкой сев в машину, поехал следом.
– Опять бежишь? — спросил Иван, открыв дверь. — Садись, подвезу.
– Спасибо, — Семён сел рядом.
– Бежишь, значит? Ну, и зачем? Зря ты так. Все десять лет, что ты мотался, она глаз с дороги не спускала, всё тебя ждала. Другая какая будет так? А она ждала. Красивая она ведь у тебя. Ты хотя бы знаешь, сколько к ней свататься приходило? Она же всех гнала нещадно, иногда в ход даже то лопату, то вилы пускала. Всё село ей аплодировало, молодец, говорят, баба. Эти женихи и глаз на селе показать боялись потом. Ты вот баб наслушался, поверил им, а ей не захотел. Ты хотя бы знаешь правду-то? — Иван посмотрел на сидевшего тихо Семёна. — Нинка — это стерва, всех мужиков огуляла, чего греха таить, и я с ней успел. Зависть её разъедала, молодая ещё, моложе вас ведь с Настей была, мужики с ней с удовольствием гуляли, а замуж кто же такую возьмёт? На тебя глаз положила, — он снова посмотрел на него. — Мужик-то ты видный, работящий, а достался другой. Ладно Серёга, его же Надька от себя вообще не отпускает, только что за руку не водит, нужен ей такой, а ты другое дело. А тут ещё Иван этот приехал снова. Какая у них там любовь? Он же не одну юбку не пропускал, разве она — Настя твоя — с таким свяжется? Может и ухаживал за ней, но полюбить такого, такая, как она не смогла бы. Ты поверь мне, насчёт женского пола сам успел немало нагрешить, разбираюсь, — усмехнулся Иван. — Приехал, и сразу: верну мол, её, а Нинка тут как тут, конечно, мол, Ванечка, конечно, я помогу. Это потом бабка её рассказывала. Когда Нинка умирала два года назад, покаялась ей, а вот Насте так и не смогла. Бабка ей говорила, что перед ней, мол, надо, а она плачет, боится, грех душу-то давит, видать, так и ушла — добрым словом никто не вспомнит. Не верю я, да и никто не верит, что Настя на такое способна.
– Чего ты мне рассказываешь, когда я сам всё видел, — зло бросил Семён.
– Что ты там видел!? Не пошла бы она на это добровольно! Сам себе всё дорисовал! Гордыню свою всё никак не умеришь! Хотя давно пора, не мальчик уж, жизнь прожил!
– Гордыня, гордыня, пристали все со своей гордыней!
Они давно уже приехали, но он даже не заметил, что машина остановилась, что они стоят на месте, что вот она — остановка, иди к ней, прощайся снова с родным домом, с семьёй, но он не мог. Семён всё никак не мог открыть дверцу и уйти. Да и не хотел, что-то не давало, тянуло назад. Но всё-таки преодолев себя, не слушая своё сердце, он вышел.
– Знаешь, Сень, всё-таки ты не гордый, ты дурной просто! — Иван тоже вышел из машины. — Ты вот снова уезжаешь, бросаешь снова родных, дом свой, меня вот обнадёжил, думал вот наконец-то человек — золотые руки пришёл, а нет. От кого ты бежишь? От неё? Нет! Ты сам от себя бежишь, а разве убежать сможешь? Дурак ты. Хотя бы раз переступил бы через себя, поговорил, выяснил. Нет, голову кверху и в путь-дорогу. Ладно, езжай. Только вот так и будешь всю оставшуюся жизнь мотаться, от себя не убежишь.
Иван сел в машину и, не прощаясь, развернулся, поехав обратно в село.
***
– Отец, что опять Сеня уехал? — глянув на смотрящего вдаль мужа, спросила Степанида. — Думала, показалось что ли? Вроде он, что ли, вдали, с сумкой на плече? Думала, может обозналась, а нет... Он. Сердце-то материнское разве обманет, - вздохнула она, посмотрев на дорогу.
– Ушёл. Иван его на машине догнал, он мужик умный, может уговорит ещё.
– А если нет? Отец, ну, ты-то хоть его догони.
– Как!? С моими-то ногами? Я чего мальчик, что ли!? Если уж совестил его, а он ни в какую. К Фаддею поехал.
Степанида со слезами на глазах глянула на пустую уже дорогу.
***
Почему-то больше не спалось, как будто предчувствие чего-то не давало снова заснуть. Настя встала и подошла к окну, но, увидев Семёна, шагавшего по дороге с большой сумкой, быстро отпрянула и, наскоро собравшись, выбежала из дома.
На крыльце она успела заметить, как он сел в машину. Руки опустились. Не зная, как быть, она пошла в дом его родителей.
– Опять собрался, — вздохнул Кондратий, посмотрев на неё.
Степанида, увидев её в окно, вышла.
– Настя, ты беги за ним, не скоро ещё автобус-то. Успеешь ещё нагнать. Ты только беги, — она с надеждой посмотрела на неё.
– Я пойду, я догоню, — Настя, выбежав из калитки, побежала по дороге.
Пробежав почти полпути, и совсем запыхавшись, она остановилась. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Немного отдышавшись, она снова, уже быстрым шагом зашагала к остановке. Настя уже начала отчаиваться, что не успеет, что всё, больше она его не увидит, когда на дороге показалась машина. Не доехав до неё несколько метров, развернулась на дороге, ведущей к реке.
– Ну, чего, давай садись, — Иван высунулся из машины. — Время ещё есть, догонишь.
– Ой, Вань. Сил уже нет, устала совсем, — садясь в машину сказала Настя.
– Успеем, не переживай. Автобус ещё не скоро будет. Вот только сможешь ли уговорить? Я так и не смог. Но вот тебя… Если сердце ещё помнит, может услышит.
Дорога была ровной, без ухабов, и Иван спешил, боясь всё-таки не успеть. Он, так же, как и большинство жителей их села, жалел Настю, и как мог пытался помочь, достучаться до Семёна, но какое там.
– Ну, давай, иди, — остановив машину, недалеко от дорожки, ведущей вверх на дорогу. — Удачи тебе. Я уж мешать вам не буду. Там, в поле поставлю. Если что, назад подброшу. Иди, может ещё услышит.
Настя вышла и быстро пошла по дорожке.
***
Иван, выйдя из машины долго, пока она совсем не скрылась из виду, стоял смотря ей вслед, потом не спеша сел, и, развернувшись, поехал обратно.
Семён сидел за остановкой на поваленном дереве, глядя себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Задумавшись, он даже не заметил подошедшей Насти. Только когда она окликнула его, резко вскочил, совсем не ожидая её увидеть.
– Сеня, — снова повторила она, глядя на него. — Опять ты уезжаешь? И слова не дал мне сказать, не поговорив ни разу. Ты хотя бы знаешь, как ждала тебя все эти годы, сколько слёз пролила? А ты даже и выслушать не захотел. Ты уедешь снова, а я… Я всё равно не смогу без тебя. Жить я без тебя не буду. Столько лет ждала, надеялась. Ты же и сам-то любишь, мне врать можешь, но себя-то не обманывай. Не разлюбил ведь, и я не смогла, да и не хотела, как любила тебя, так и люблю. Ты вот им поверил, Нинке поверил, а мне не захотел. А разве я смогла бы так с тобой поступить? Разве я могла бы тебя предать? Ведь знаешь же, что нет, а им поверил. Не предавала я тебя. Не изменяла я тебе. Он насильно взять меня хотел, руки распускать начал, может и мне надо было закричать или что-то сделать, а меня ужас, страх какой-то сковал. Может и я виновата, только чиста я перед тобой. Ну, что ты молчишь? Уедешь? Меня бросишь, их, — она кивнула в сторону села, — тоже бросишь? Ну, и кому от этого будет легче? Мать совсем извелась, а ты её бросаешь снова. Пожалей ты хоть её.
Настя подошла к нему, и посмотрев в глаза, обняла, прижавшись к груди. Семён, растерявшись, как оглоушенный стоял, опустив руки. Но, видно, что-то ожило в сердце, наконец-то оттаяв, он, крепко обняв жену, ещё больше прижал её к себе. Ему вдруг начало казаться, что если он разожмёт руки, то теперь уже она уйдёт, уйдёт навсегда, как когда-то он. Так и стояли они, казалось, не замечая ничего вокруг. Не заметив, как подошёл автобус, выпустив одну единственную пассажирку, удивлённо посмотревшую на них и прошедшую мимо. Не заметив, как захлопнулись двери, и автобус, тронувшись с места, поехал дальше, по привычному маршруту. Только когда он отъехал от них на несколько метров, Семён, повернув голову, уже без сожаления, со спокойным сердцем улыбнулся, смотря ему вслед. Даже Иван, стоявший всё это время у поля, недалеко от тропинки, не стал тревожить их, а они, пройдя мимо, казалось, даже не заметили его. Только когда они, шагая в обнимку, по дороге, идущей в село, уже скрылись из виду, он с улыбкой сев в машину, поехал следом.
