В Самаре поезд стоял около часа. Там часть вагонов отцепили от состава и прикрепили к поезду "Самара-Оренбург", остальные же отправились дальше в Челябинск. Хорошо, меня предупредили, когда я выходила из поезда, а то искала бы свой вагон до Второго пришествия! Словом, вышла я, прогулялась по окрестностям Самары-городка, купила пару коробок местных конфет родным в подарок, забежала на почту, чтобы отправить письма Кириллу Жукову и Косте Котову, которые успела написать прямо в поезде; вспомнив про ближайший день рождения Даниила Беглеца, взяла открытку с видом Самары. Я давно переписываюсь с политзаключёнными. Хотя мама с бабушкой всё пытаются предостеречь меня:
- Допрыгаешься, Ася! Внесут в список экстремистов и террористов, а то и вовсе упекут. У тебя и так уже административка, угомонись уже!
А административка у меня, к слову сказать, не за переписку с политическими заключёнными, а за собственное вольнодумство - формально, за участие в несогласованном митинге. И штраф, который мне по этому делу назначили, я уже давно заплатила. Но естественно, так просто мириться я несправедливым приговором я не собираюсь, несмотря на то, что апелляционная инстанция оставила приговор без изменения. Есть ещё кассация, есть ещё ЕСПЧ, в конце концов. Так что, любезные судьи, прокуроры, росгвардейцы и прочая им подобная публика, так просто вы с Александрой Костиковой не разделаетесь! Может, за переписку с вольнодумцами нашего времени у меня и будут неприятности, но я не могу, не хочу лишить их моральной поддержки, а себя - удовольствия общаться с истинно свободными людьми. С теми, которые и за решёткой остаются свободнее нас всех. Собственно, из-за них я и начала писать рассказики, сказочки, иногда в стихотворной форме. Хотелось их развлечь, а ещё - запечатлеть их шикарные образы в сказочных героях - отважных рыцарях, благородных принцах, волей судьбы попавших в лапы троллей и всяких злых волшебников. Однако, в конце концов, как и положено в сказках, добро побеждало зло. И мне хотелось, чтобы и в жизни именно так и случилось.
Письмо Беглецу с поздравлением на самарской открытке я отправляла уже из Бузулука, где мы стояли минут двадцать. Неудобно всё-таки в поездах письма писать - поезд дёргается, и почерк получается неровный. Да простят меня мои товарищи по переписке!
В Оренбург мы приехали поздно вечером. Вышли вместе с Ленским и направились на автобусную остановку. Оттуда доехали до хостела "Радость", разместились по комнатам.
Со мной в комнате, судя по количеству коек, должно было быть человек десять, но фактически жили мы вчетвером: Аня Новицкая из группы "Публицистика", Катя Горностаева из "Драматургии", Марина Ларькова из "Прозы" и я, ваша покорная слуга, которую организаторы определили к "Фанастам". Вот бы ещё "Поэтессу" к нам - и был бы полный комплект! А я как-то не догадалась отправить на конкурс свои стишки. Да и что там отправлять? Несмотря на робкие попытки подражать Свободолюбцеву, должна признать, что сравниться со своим далёким родственником у меня явно не получается. Как-то не особо мне представляется светлое будущее нашей Родины. Видя, как люди всеми фибрами души стремятся к рабству мысли, как восхищаются вероломными и коррумпированными тиранами и с какой неистовой злобой готовы растерзать всякого, на кого послушное тирану телевидение укажет как на врага отечества, начинаешь реально думать, что у нашей страны, у нашего народа нет будущего. Однако те, кто выходят на акции протеста, рискуя попасть в автозак и нарваться на штрафы, а то и на реальный срок, те, кто, как и я, пишут письма политзаключённым, те, кто помогают их семьям, оставшимся временно без кормильцев, те, кто приходят на судилища, чтобы показать неправедным судьям, что тем не удастся сделать своё чёрное дело по-тихому, а также журналисты, не боящиеся говорить и писать правду, правозащитники, адвокаты, - все они снова и снова оживляют в сердце надежду, что сегодняшний произвол - это временно. Россия будет свободной! Они так говорят, они в это верят, и вместе с ними хочется верить и нам, простым людям. Россия Радищева и Россия Шешковского. Остаётся только выбрать, на чьей ты стороне. Лично я по-любому предпочитаю вольнодумцев, нежели жандармов.
Утром проснулись часов в восемь, умылись, оделись, после чего Елизавета, куратор семинара, повела нас в столовую завтракать. Честно сказать, я ожидала, что завтрак будет так себе. Однако еда оказалась очень даже неплохой. Печёнка с жареной картошкой, кофе со сливками - весьма нехило!
Семинар открывался на свежем воздухе - в сквере имени Полины Осипенко у памятника Пушкину и Достоевскому. Местные поэты, писатели, деятели искусства, организаторы семинара говорили приветственные речи, желали нам творческих успехов, ну и счастья в личной жизни. В завершение для нас станцевали вальс артисты местного драматического театра.
После торжественной части началась, собственно, работа - в библиотеке имени Крупской критики нещадно разбирали по косточкам наши тексты. Первым, кто попал под обстрел битых фантастов Золотова и Стрельченко, была Оксана Ивушкина. Её текст был про девушку, которую подло изнасиловал молодой человек. Тогда она обманом завладела машиной времени, изобретённой её бывшим одноклассником, и проникла в прошлое, чтобы избежать изнасилования. По мнению критиков, текст оказался совершенно безнадёжным. Вторым разбирали мой. Я думала, что меня эти акулы пера тем более зарежут по полной программе. Но нет - к моему тексту у них как раз особых претензий не нашлось.
Потом для нас провели экскурсию по городу - по набережной с памятником Чкалову и длинной лестницей, ведущей прямо к мосту, по Советской улице с театром, музеем, городским парком и церковью в конце.
Обедали мы в кафе рядышком, которое также находилось на Советской. А после обеда снова разбирали тексты. Работы одних участников критики сочли в принципе неплохими, посоветовали только чуть-чуть отредактировать, некоторые - слабыми, которым уже и редакция не поможет, проще написать что-то другое.
Вечером в драматическом театре награждали победителей конкурса "Капитанская дочка", местные поэты читали свои стихи.
Завершился этот насыщенный день ужином в той же столовой, где мы завтракали. Ну, а после - свободное время вплоть до завтрашнего дня.
Тогда-то я и решила прогуляться до набережной, где граф Разумовский провёл последние минуты своей жизни. Когда ещё выдастся такой случай?
Пройдя по Советской, я оказалась у памятника Чкалову. Спустилась вниз по каменной лестнице, окружённой с обеих сторон беседками с колоннами. Внизу в свете фонарей виднелся длинный мост. Я устремилась туда.
И вдруг... Чем угодно я могла бы поклясться, что спиртного сегодня не пила. Галлюцинациями сроду не страдала, ровно как и какими-либо заболеваниями психики. Но шары, которые я увидела на тёмных водах... Белые, почти прозрачные, они, казалось, светились изнутри. И похоже, им не было никакого дела, верю я в их существование или нет.
Что же мне, скажите, прикажете делать? Загадывать желание? А вдруг они убьют меня, как и Разумовского? Умирать-то в тридцать лет что-то не очень хочется. Нет, пожалуй, ничего у них просить не буду. Счастье, богатство, успех... Если оно мне по судьбе, то придёт и без всяких шаров. Ну, а если нет... Ну, значит, нет, что тут поделаешь? Однако упустить шанс сфотографировать такую красоту я не могла. Достала из сумки смартфон, включила камеру. Щёлк! Теперь с этого ракурса - щёлк!
Нащёлкав эдак с десяток фотографий, я зашла в Фейсбук, чтобы поделиться с друзьями. Но тут моя рука сама собой потянулась в группу "Дело Дмитриева". Сегодня же у него должен был быть приговор, а днём я была так занята, что не нашла ни минутки заглянуть в Фейсбук.
Тринадцать лет... Тринадцать! Пожилому, заведомо невиновному человеку! Человеку, который всю жизнь посвятил возвращению памяти безвинно убиенных! Мерзавцы! Как таких только земля носит? С трудом сдержалась я оттого, чтобы прямо здесь, на мосту, при белых шарах пожелать этой судье Алле Раць всего-всего. Такого, чтобы она от души пожалела, что на свет родилась. Нет, Ася, не здесь и не вслух. А то ведь шары услышат.
Шары услышат... Так ведь они могут не только Юрия Алексеевича из тюрьмы освободить, но и сделать так, чтобы в России более не сажали за решётку невиновных людей. Чтобы президент, упорно цепляющийся за власть и не гнушающийся переделывать Конституцию под свои личные интересы, всё-таки этой самой власти лишился и ответил за всё то, что сделал со страной и с народом. Чтобы преступники-полицаи, хватающие порядочных людей, судьи, выносящие заведомо несправедливые приговоры и прокуроры, запрашивающие гигантские сроки для ложно обвинённых, сами сели на скамью подсудимых и получили то, что заслуживают по закону и по справедливости. Шары могут покончить с произволом и тотальным грабежом и сделать Россию свободной и процветающей страной.
Да, они могут. Но они же могут и убить за такую просьбу. Но ведь могут и не убить. Дарье, Алёнкиной подруге они же ничего плохого не сделали. И ребёнка её спасли, не взяв ничего взамен. Может, если я попрошу о демократии, мою просьбу они тоже исполнят просто так?
Но всё же я решила не торопиться. Поднявшись вверх по Чкаловской лестнице, я вернулась на Советскую, зашла в кофейню. Обычно я не пью кофе по вечерам - даже нежный латте. После него я не могу спать, ворочаюсь почти до самого утра. Но сейчас, когда эта чашка кофе может стать последней в моей жизни...
- Дайте мне, пожалуйста, латте с лавандой и взбитыми сливками, - попросила я девушку, протягивая пятисотку.
Не отрываясь, смотрела я, как взбивается с шипением нежное молоко, как вливается в него тонкой струйкой крепко сваренный кофе, как ложатся на него пышной шапкой взбитые сливки.
Когда латте был готов, я сказала барменше: "Спасибо!" - и вышла из кофейни.
- Девушка, сдачу возьмите! - кричала мне вслед барменша.
- Возьмите себе! - сказала я, обернувшись.
А про себя добавила: "Может, эта сдача мне больше не понадобится. Пусть хоть память обо мне будет".
Спускаясь по лестнице обратно на набережную, я позвонила маме с бабушкой, намеренно включив видеокамеру. Рассказала, как прошёл день, пожелала спокойной ночи, сказала, что люблю их.
Никогда ещё латте с лавандовым сиропом не казался мне таким вкусным. Крепкий кофе, нежные сливки, терпкая лаванда... Может, это близость смерти так обострила вкусовые рецепторы? Или осознание того, что, может быть, это происходит со мной в последний раз? Шары плавали по воде, словно ожидая меня. Надо торопиться, пока они не исчезли? Или не стоит? Может, их исчезновение не даст мне совершить непоправимого?
В конце концов, я решила никуда не спешить. Однако когда весь кофе был выпит, и все сливки с пластиковой ложки слизаны, шары всё ещё светились на поверхности. Ну что ж, значит, судьба! Не поминайте, люди, лихом, если вдруг чего!
Выбросив пустой бумажный стакан в урну, я побежала на середину моста, повергая в дрожь металлические пластины под ногами.
- Пусть Россия станет свободной и процветающей! - крикнула я как можно громче. - Пусть тиран уйдёт, а политзаключённые выйдут на свободу!
Только когда были сказаны последние слова, мне стало по-настоящему страшно. Но почему, почему сейчас, когда уже ничего не вернёшь, назад не отмотаешь? Ведь эти слова действительно могут стать последними в моей жизни, которая теперь проносилась перед моими глазами с астрономической скоростью. И тишина, которая последовала за моими словами, казалась зловещей. Что же теперь будет?
- Да! Да! Да! - раздался вдруг еле слышный шёпот.
Прощай, моя любовь, и до свиданья!
Виктор приехал в Партенит поздно вечером, когда уже стемнело. Остановился в гостинице, провёл ночь. Утром позавтракал в ресторане и первым делом пошёл на пляж.
"Повезло дедушкам! - невольно подумал молодой человек. - Я бы и сам не отказался здесь жить".
Но тут же осёкся. Дедушка Григорий здесь же на тридцатом году жизни был расстрелян, а его брат - дедушка Иван - сгинул в ГУЛАГе. О каком тут везении можно говорить?
А всё-таки места красивые! Свежий, пахнущий хвоей, горный воздух; стройные кипарисы, вытянувшиеся во всю стать под жарким южным солнцем и упирающиеся головками в небо; ласковое синее море, обволакивающее каменистый пляж и прибрежные скалы. Медведь-гора, наклонившись, жадно пьёт морскую воду.
Вблизи всё оказалось гораздо красивее, чем на чёрно-белых фотографиях. Даже мать, когда была жива, не могла словами описать всей красоты этих мест.
До полудня Виктор купался в тёплой солёной воде, изредка вылезая на берег, чтобы погреться и обсохнуть, затем снова прыгал в воду. Когда солнце поднялось высоко над горизонтом, и его ласки стали нестерпимо горячими, молодой человек покинул пляж, дав себе слово, что вечером непременно придёт поближе к Медведь-горе.
Умывшись в номере, Виктор пошёл в город искать, где бы пообедать. Наконец, с горем пополам нашёл таки кафешку. За соседним столиком сидела оживлённая компания молодых людей. Девушки с громким аханьем обсуждали приезд в их скромный город самого Петра Виноградова. То и дело слышались восхищённые возгласы.
Виктор недовольно скривился. Подумаешь, счастье какое! Виноградова он едва выносил. Мало того, что этот индюк самовлюблённый лебезит перед власть имущими, так ещё и ведёт себя по-хамски! Конечно, для известного режиссёра и актёра велик риск заболеть звёздной болезнью, но у Виноградова, судя по всему, давно уже последняя стадия.
Пообедав, Виктор погулял по городу, ожидая, пока солнце не ослабит мощи своих лучей, затем отправился к морю.
Людей у Медведь-горы было немного. Вдруг он услышал песню. Девичий голос звучал так сладко и нежно, что кровь застыла в жилах молодого человека. В нетерпении он прибавил шагу.
Наконец, он увидел и саму певицу. Девушка с чёрными, как воронье крыло, вьющимися волосами, сидела в воде по самую шею. И пела. Вблизи её голос казался ещё прекраснее. Такой хотелось слушать целую вечность.
Она пела на испанском языке. Виктор, изучавший его в институте, без труда понял, о чём песня.
"Прощай, моя любовь, и до свиданья!
То не забвенье и не расставанье.
Прошу лишь об одном - чтоб в дали дальней
Хоть редко вспоминал ты обо мне" (1).
Впрочем, "Goodbye, my love, goodbye, amore mio!" - это уже не по-испански.
Когда девушка закончила петь, Виктор, смущённый, стоял на берегу, не в силах сдвинуться с места.
- Вы так замечательно поёте! - робко пробормотал он, словно оправдываясь.
- Спасибо, - вежливо ответила девушка.
- И испанский, смотрю, хорошо знаете. Наверное, изучали?
- Да, в институте. Но недолго. В основном Иглесиаса слушала.
- Старшего или младшего?
- Старшего. Который Хулио. Хотя Энрике тоже поёт неплохо.
- Кстати, меня зовут Виктор. Можно просто Витя.
- Очень приятно! Наташа.
- Слушайте, Наташа, как насчёт сплавать туда? - он показал на "мордочку" медведя.
- Почему бы и нет?
Быстро сбросив футболку, шорты и пляжные тапочки, парень нырнул в воду. Пока они плавали, он расспрашивал Наташу, откуда она? Учится? Работает? Оказалось, девушка родилась в Партените и надолго не уезжала из родного города.
- Допрыгаешься, Ася! Внесут в список экстремистов и террористов, а то и вовсе упекут. У тебя и так уже административка, угомонись уже!
А административка у меня, к слову сказать, не за переписку с политическими заключёнными, а за собственное вольнодумство - формально, за участие в несогласованном митинге. И штраф, который мне по этому делу назначили, я уже давно заплатила. Но естественно, так просто мириться я несправедливым приговором я не собираюсь, несмотря на то, что апелляционная инстанция оставила приговор без изменения. Есть ещё кассация, есть ещё ЕСПЧ, в конце концов. Так что, любезные судьи, прокуроры, росгвардейцы и прочая им подобная публика, так просто вы с Александрой Костиковой не разделаетесь! Может, за переписку с вольнодумцами нашего времени у меня и будут неприятности, но я не могу, не хочу лишить их моральной поддержки, а себя - удовольствия общаться с истинно свободными людьми. С теми, которые и за решёткой остаются свободнее нас всех. Собственно, из-за них я и начала писать рассказики, сказочки, иногда в стихотворной форме. Хотелось их развлечь, а ещё - запечатлеть их шикарные образы в сказочных героях - отважных рыцарях, благородных принцах, волей судьбы попавших в лапы троллей и всяких злых волшебников. Однако, в конце концов, как и положено в сказках, добро побеждало зло. И мне хотелось, чтобы и в жизни именно так и случилось.
Письмо Беглецу с поздравлением на самарской открытке я отправляла уже из Бузулука, где мы стояли минут двадцать. Неудобно всё-таки в поездах письма писать - поезд дёргается, и почерк получается неровный. Да простят меня мои товарищи по переписке!
В Оренбург мы приехали поздно вечером. Вышли вместе с Ленским и направились на автобусную остановку. Оттуда доехали до хостела "Радость", разместились по комнатам.
Со мной в комнате, судя по количеству коек, должно было быть человек десять, но фактически жили мы вчетвером: Аня Новицкая из группы "Публицистика", Катя Горностаева из "Драматургии", Марина Ларькова из "Прозы" и я, ваша покорная слуга, которую организаторы определили к "Фанастам". Вот бы ещё "Поэтессу" к нам - и был бы полный комплект! А я как-то не догадалась отправить на конкурс свои стишки. Да и что там отправлять? Несмотря на робкие попытки подражать Свободолюбцеву, должна признать, что сравниться со своим далёким родственником у меня явно не получается. Как-то не особо мне представляется светлое будущее нашей Родины. Видя, как люди всеми фибрами души стремятся к рабству мысли, как восхищаются вероломными и коррумпированными тиранами и с какой неистовой злобой готовы растерзать всякого, на кого послушное тирану телевидение укажет как на врага отечества, начинаешь реально думать, что у нашей страны, у нашего народа нет будущего. Однако те, кто выходят на акции протеста, рискуя попасть в автозак и нарваться на штрафы, а то и на реальный срок, те, кто, как и я, пишут письма политзаключённым, те, кто помогают их семьям, оставшимся временно без кормильцев, те, кто приходят на судилища, чтобы показать неправедным судьям, что тем не удастся сделать своё чёрное дело по-тихому, а также журналисты, не боящиеся говорить и писать правду, правозащитники, адвокаты, - все они снова и снова оживляют в сердце надежду, что сегодняшний произвол - это временно. Россия будет свободной! Они так говорят, они в это верят, и вместе с ними хочется верить и нам, простым людям. Россия Радищева и Россия Шешковского. Остаётся только выбрать, на чьей ты стороне. Лично я по-любому предпочитаю вольнодумцев, нежели жандармов.
Утром проснулись часов в восемь, умылись, оделись, после чего Елизавета, куратор семинара, повела нас в столовую завтракать. Честно сказать, я ожидала, что завтрак будет так себе. Однако еда оказалась очень даже неплохой. Печёнка с жареной картошкой, кофе со сливками - весьма нехило!
Семинар открывался на свежем воздухе - в сквере имени Полины Осипенко у памятника Пушкину и Достоевскому. Местные поэты, писатели, деятели искусства, организаторы семинара говорили приветственные речи, желали нам творческих успехов, ну и счастья в личной жизни. В завершение для нас станцевали вальс артисты местного драматического театра.
После торжественной части началась, собственно, работа - в библиотеке имени Крупской критики нещадно разбирали по косточкам наши тексты. Первым, кто попал под обстрел битых фантастов Золотова и Стрельченко, была Оксана Ивушкина. Её текст был про девушку, которую подло изнасиловал молодой человек. Тогда она обманом завладела машиной времени, изобретённой её бывшим одноклассником, и проникла в прошлое, чтобы избежать изнасилования. По мнению критиков, текст оказался совершенно безнадёжным. Вторым разбирали мой. Я думала, что меня эти акулы пера тем более зарежут по полной программе. Но нет - к моему тексту у них как раз особых претензий не нашлось.
Потом для нас провели экскурсию по городу - по набережной с памятником Чкалову и длинной лестницей, ведущей прямо к мосту, по Советской улице с театром, музеем, городским парком и церковью в конце.
Обедали мы в кафе рядышком, которое также находилось на Советской. А после обеда снова разбирали тексты. Работы одних участников критики сочли в принципе неплохими, посоветовали только чуть-чуть отредактировать, некоторые - слабыми, которым уже и редакция не поможет, проще написать что-то другое.
Вечером в драматическом театре награждали победителей конкурса "Капитанская дочка", местные поэты читали свои стихи.
Завершился этот насыщенный день ужином в той же столовой, где мы завтракали. Ну, а после - свободное время вплоть до завтрашнего дня.
Тогда-то я и решила прогуляться до набережной, где граф Разумовский провёл последние минуты своей жизни. Когда ещё выдастся такой случай?
Пройдя по Советской, я оказалась у памятника Чкалову. Спустилась вниз по каменной лестнице, окружённой с обеих сторон беседками с колоннами. Внизу в свете фонарей виднелся длинный мост. Я устремилась туда.
И вдруг... Чем угодно я могла бы поклясться, что спиртного сегодня не пила. Галлюцинациями сроду не страдала, ровно как и какими-либо заболеваниями психики. Но шары, которые я увидела на тёмных водах... Белые, почти прозрачные, они, казалось, светились изнутри. И похоже, им не было никакого дела, верю я в их существование или нет.
Что же мне, скажите, прикажете делать? Загадывать желание? А вдруг они убьют меня, как и Разумовского? Умирать-то в тридцать лет что-то не очень хочется. Нет, пожалуй, ничего у них просить не буду. Счастье, богатство, успех... Если оно мне по судьбе, то придёт и без всяких шаров. Ну, а если нет... Ну, значит, нет, что тут поделаешь? Однако упустить шанс сфотографировать такую красоту я не могла. Достала из сумки смартфон, включила камеру. Щёлк! Теперь с этого ракурса - щёлк!
Нащёлкав эдак с десяток фотографий, я зашла в Фейсбук, чтобы поделиться с друзьями. Но тут моя рука сама собой потянулась в группу "Дело Дмитриева". Сегодня же у него должен был быть приговор, а днём я была так занята, что не нашла ни минутки заглянуть в Фейсбук.
Тринадцать лет... Тринадцать! Пожилому, заведомо невиновному человеку! Человеку, который всю жизнь посвятил возвращению памяти безвинно убиенных! Мерзавцы! Как таких только земля носит? С трудом сдержалась я оттого, чтобы прямо здесь, на мосту, при белых шарах пожелать этой судье Алле Раць всего-всего. Такого, чтобы она от души пожалела, что на свет родилась. Нет, Ася, не здесь и не вслух. А то ведь шары услышат.
Шары услышат... Так ведь они могут не только Юрия Алексеевича из тюрьмы освободить, но и сделать так, чтобы в России более не сажали за решётку невиновных людей. Чтобы президент, упорно цепляющийся за власть и не гнушающийся переделывать Конституцию под свои личные интересы, всё-таки этой самой власти лишился и ответил за всё то, что сделал со страной и с народом. Чтобы преступники-полицаи, хватающие порядочных людей, судьи, выносящие заведомо несправедливые приговоры и прокуроры, запрашивающие гигантские сроки для ложно обвинённых, сами сели на скамью подсудимых и получили то, что заслуживают по закону и по справедливости. Шары могут покончить с произволом и тотальным грабежом и сделать Россию свободной и процветающей страной.
Да, они могут. Но они же могут и убить за такую просьбу. Но ведь могут и не убить. Дарье, Алёнкиной подруге они же ничего плохого не сделали. И ребёнка её спасли, не взяв ничего взамен. Может, если я попрошу о демократии, мою просьбу они тоже исполнят просто так?
Но всё же я решила не торопиться. Поднявшись вверх по Чкаловской лестнице, я вернулась на Советскую, зашла в кофейню. Обычно я не пью кофе по вечерам - даже нежный латте. После него я не могу спать, ворочаюсь почти до самого утра. Но сейчас, когда эта чашка кофе может стать последней в моей жизни...
- Дайте мне, пожалуйста, латте с лавандой и взбитыми сливками, - попросила я девушку, протягивая пятисотку.
Не отрываясь, смотрела я, как взбивается с шипением нежное молоко, как вливается в него тонкой струйкой крепко сваренный кофе, как ложатся на него пышной шапкой взбитые сливки.
Когда латте был готов, я сказала барменше: "Спасибо!" - и вышла из кофейни.
- Девушка, сдачу возьмите! - кричала мне вслед барменша.
- Возьмите себе! - сказала я, обернувшись.
А про себя добавила: "Может, эта сдача мне больше не понадобится. Пусть хоть память обо мне будет".
Спускаясь по лестнице обратно на набережную, я позвонила маме с бабушкой, намеренно включив видеокамеру. Рассказала, как прошёл день, пожелала спокойной ночи, сказала, что люблю их.
Никогда ещё латте с лавандовым сиропом не казался мне таким вкусным. Крепкий кофе, нежные сливки, терпкая лаванда... Может, это близость смерти так обострила вкусовые рецепторы? Или осознание того, что, может быть, это происходит со мной в последний раз? Шары плавали по воде, словно ожидая меня. Надо торопиться, пока они не исчезли? Или не стоит? Может, их исчезновение не даст мне совершить непоправимого?
В конце концов, я решила никуда не спешить. Однако когда весь кофе был выпит, и все сливки с пластиковой ложки слизаны, шары всё ещё светились на поверхности. Ну что ж, значит, судьба! Не поминайте, люди, лихом, если вдруг чего!
Выбросив пустой бумажный стакан в урну, я побежала на середину моста, повергая в дрожь металлические пластины под ногами.
- Пусть Россия станет свободной и процветающей! - крикнула я как можно громче. - Пусть тиран уйдёт, а политзаключённые выйдут на свободу!
Только когда были сказаны последние слова, мне стало по-настоящему страшно. Но почему, почему сейчас, когда уже ничего не вернёшь, назад не отмотаешь? Ведь эти слова действительно могут стать последними в моей жизни, которая теперь проносилась перед моими глазами с астрономической скоростью. И тишина, которая последовала за моими словами, казалась зловещей. Что же теперь будет?
- Да! Да! Да! - раздался вдруг еле слышный шёпот.
Прощай, моя любовь, и до свиданья!
Виктор приехал в Партенит поздно вечером, когда уже стемнело. Остановился в гостинице, провёл ночь. Утром позавтракал в ресторане и первым делом пошёл на пляж.
"Повезло дедушкам! - невольно подумал молодой человек. - Я бы и сам не отказался здесь жить".
Но тут же осёкся. Дедушка Григорий здесь же на тридцатом году жизни был расстрелян, а его брат - дедушка Иван - сгинул в ГУЛАГе. О каком тут везении можно говорить?
А всё-таки места красивые! Свежий, пахнущий хвоей, горный воздух; стройные кипарисы, вытянувшиеся во всю стать под жарким южным солнцем и упирающиеся головками в небо; ласковое синее море, обволакивающее каменистый пляж и прибрежные скалы. Медведь-гора, наклонившись, жадно пьёт морскую воду.
Вблизи всё оказалось гораздо красивее, чем на чёрно-белых фотографиях. Даже мать, когда была жива, не могла словами описать всей красоты этих мест.
До полудня Виктор купался в тёплой солёной воде, изредка вылезая на берег, чтобы погреться и обсохнуть, затем снова прыгал в воду. Когда солнце поднялось высоко над горизонтом, и его ласки стали нестерпимо горячими, молодой человек покинул пляж, дав себе слово, что вечером непременно придёт поближе к Медведь-горе.
Умывшись в номере, Виктор пошёл в город искать, где бы пообедать. Наконец, с горем пополам нашёл таки кафешку. За соседним столиком сидела оживлённая компания молодых людей. Девушки с громким аханьем обсуждали приезд в их скромный город самого Петра Виноградова. То и дело слышались восхищённые возгласы.
Виктор недовольно скривился. Подумаешь, счастье какое! Виноградова он едва выносил. Мало того, что этот индюк самовлюблённый лебезит перед власть имущими, так ещё и ведёт себя по-хамски! Конечно, для известного режиссёра и актёра велик риск заболеть звёздной болезнью, но у Виноградова, судя по всему, давно уже последняя стадия.
Пообедав, Виктор погулял по городу, ожидая, пока солнце не ослабит мощи своих лучей, затем отправился к морю.
Людей у Медведь-горы было немного. Вдруг он услышал песню. Девичий голос звучал так сладко и нежно, что кровь застыла в жилах молодого человека. В нетерпении он прибавил шагу.
Наконец, он увидел и саму певицу. Девушка с чёрными, как воронье крыло, вьющимися волосами, сидела в воде по самую шею. И пела. Вблизи её голос казался ещё прекраснее. Такой хотелось слушать целую вечность.
Она пела на испанском языке. Виктор, изучавший его в институте, без труда понял, о чём песня.
"Прощай, моя любовь, и до свиданья!
То не забвенье и не расставанье.
Прошу лишь об одном - чтоб в дали дальней
Хоть редко вспоминал ты обо мне" (1).
Впрочем, "Goodbye, my love, goodbye, amore mio!" - это уже не по-испански.
Когда девушка закончила петь, Виктор, смущённый, стоял на берегу, не в силах сдвинуться с места.
- Вы так замечательно поёте! - робко пробормотал он, словно оправдываясь.
- Спасибо, - вежливо ответила девушка.
- И испанский, смотрю, хорошо знаете. Наверное, изучали?
- Да, в институте. Но недолго. В основном Иглесиаса слушала.
- Старшего или младшего?
- Старшего. Который Хулио. Хотя Энрике тоже поёт неплохо.
- Кстати, меня зовут Виктор. Можно просто Витя.
- Очень приятно! Наташа.
- Слушайте, Наташа, как насчёт сплавать туда? - он показал на "мордочку" медведя.
- Почему бы и нет?
Быстро сбросив футболку, шорты и пляжные тапочки, парень нырнул в воду. Пока они плавали, он расспрашивал Наташу, откуда она? Учится? Работает? Оказалось, девушка родилась в Партените и надолго не уезжала из родного города.
