У того реакция тоже оказалась быстрой - не успел Саша ничего сделать, как дубинка гуляла уже по его голове. И не одна - тотчас же на помощь полицейскому подоспело подкрепление. Вчетвером они быстро повалили его на асфальт и, отлупив от души, потащили в автозак. Теперь, по всей видимости, будут проходить по делу как потерпевшие и свидетели. А сам он, вероятнее всего, сядет. Вопрос только: как надолго? Года на три, на четыре? Или и вовсе выяснится, что он руководитель какой-нибудь террористической организации - и здравствуй, десятка? Впрочем, это вряд ли. Если только не подкинут чего-нибудь.
Чтобы не потерять сознание от головной боли, Саша принялся напевать знакомые с детства строчки:
"Пока безумный наш султан
Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмёмся за руки, друзья,
Возьмёмся за руки, друзья,
Возьмёмся за руки, ей-богу!".
Это была, пожалуй, любимая его песня из репертуара Булата Окуджавы, любовь к которому передалась ему от матери. Та с юности обожала этого замечательного барда, а когда ждала Сашиного появления на свет, так и вовсе часами напролёт слушала песни Булата Шалвовича.
- Тутмос...
- Что?
Он и сам не понял, почему откликнулся на совершенно чужое имя. Как тогда в пятом классе, когда учительница истории рассказывала про Древний Египет, про фараона Эхнатона, про его скульптора Тутмоса. Тогда он тоже обернулся, спросил: что? И в ответ услышал: "Слушать надо, Сидоркин, а не ворон считать!".
Подняв голову, чтобы посмотреть, кто же произнёс это имя, Саша не поверил своим глазам. Тесное пространство автозака заполнили двое. Мужчина с зелёной кожей, одетый в белое льняное полотно, и человек с головой шакала... Да, видно, нехило эти омоновцы по башке заехали, раз уже и глюки!
- Тутмос, ты нас узнаёшь? - спросил зеленокожий мягким голосом.
- Э, вообще-то вы ошиблись! - ответил Саша. - Я не Тутмос. И я вас не знаю.
- Нет, Тутмос, ты нас знаешь, - заговорил шакалоголовый категоричным тоном, не терпящим возражений. - Ты видел нас до того, как стать Александром Сидоркиным.
"Что за фигня?".
Несмотря на травму головы, Саша хорошо помнил, что никогда не менял имени. А до своего рождения он точно не мог никого видеть - в перевоплощение душ он никогда не верил. И Бог, и чёрт, и загробная жизнь - всё это сказки для взрослых! Что-то вроде утешения для тех, кто отчаялся, но хочется всё же надеяться на чудо. Только чудес не бывает - всё зависит от самих людей. И после смерти человек просто перестаёт быть.
- Если бы это было так, - снова взял слово зеленокожий, - тебя бы сейчас не было. Тебе имена Осириса и Анубиса уже ни о чём не говорят?
Осирис, Анубис... Ну да, это боги загробного мира из древнеегипетской мифологии. А ведь похожи. Только непонятно, с какой бани им являться Саше в его галлюцинациях? В них-то уже и сами египтяне не верят, а уж он-то...
- В этой жизни ты атеист и материалист, - сказал Осирис. - Но в той, прошлой, ты в нас верил. И беседовал с нами после смерти. Поэтому мы тебе и явились. Вспомни всё, что было прежде.
Саше казалось, что он сходит с ума. Дворец в Фивах, храм в Мемфисе, река Нил. Парень никогда не был в Египте, но сейчас отчего-то ему казалось, что он там жил. Сын фараона по имени Тутмос... Но как? Это ведь нереально!
Мозг, устав бороться с наплывом информации, отключился. Краем уплывающего сознания Саша успел поймать слова Осириса:
- Твоя душа осталась чистой, а сердце благородным, Тутмос!
- Александр...
Сокамерники уже спали. Но даже если кто-то и бодрствовал, вряд ли смог бы увидеть Осириса и Анубиса. Божества умеют маскироваться от нежелательных глаз.
"Да, здравствуйте!" - мысленно ответил Саша.
За ту неделю, что они навещали его в СИЗО, он уже привык к такому диалогу: они говорят, он думает. Потому что если проведают, что он беседует с древнеегипетскими божествами, точно объявят невменяемым и упрячут в дурдом. Карательная психиатрия, судя по всему, ещё не стала делами давно минувших дней.
Странные гости, очевидно, тоже привыкли к его новому имени, потому что больше не называли его Тутмосом.
Саша приподнялся на нарах и подвинулся, приглашая их присесть.
- Мы не надолго, Александр! - Осирис махнул рукой, отказываясь от приглашения. - Мы пришли попрощаться. Ни Тутмоса, ни Та Кемета больше нет, теперь у тебя другое имя и другая судьба. И она тесно связана с судьбой твоей новой Родины - Сияния Ра.
"Сияние Ра... Россия...".
- Да. Ты можешь изменить судьбу страны, с которой теперь связан, привести её к переменам. Но если ты выберешь этот путь, столкнёшься с множеством страданий. Твоя жизнь будет долгой, но трудной. Над тобой будут творить беззакония и несправедливости, тебя будут преследовать и унижать. Но вера в то, что всё это не напрасно, да придаст тебе сил! Ещё ты можешь пойти другим путём - облегчить свою участь, дать показания, которые требует следователь, сказать, что ты и твои товарищи устраивали беспорядки по велению Запада, из корыстных побуждений, раскаяться, извиниться перед власть имущими и никогда больше не протестовать против них. Тогда ты вскоре обретёшь свободу и проживёшь свой век в спокойствии и благополучии. Но привести Родину к переменам уже не сможешь. Прощай, Александр! Выбор за тобой!
- Прощай, Александр! Больше мы уже не встретимся.
"Прощайте и вы!".
Когда он моргнул, ни Осириса, ни Анубиса больше не было. Но сказанное никак не выходило у парня из головы. Он реально может изменить действительность! Но за это придётся пострадать. А может не особо страдать - прогнуться, смириться с бесправием и произволом.
"Ну, нет, я не буду с этим мириться! - душой парня овладела благородная ярость за своё минутное малодушие. - Если высшие силы дали мне тогда новую жизнь, я сделаю всё, чтобы она не была никчёмной. Я чист перед законом и перед совестью и не стану признаваться в том, чего не совершал! И протестовать против несправедливости не перестану. Если путь к свободе моей Родины лежит через тюрьму, я его пройду! Тем более, если мне будут помогать высшие силы".
ОДНАЖДЫ В ДЕЛЬТЕ ВОЛГИ
Я сразу узнала и Луксор, и реку Нил, хотя видела всего второй раз - первый был, когда я с мамой ездила в Египет ещё лет в десять. Только как я оказалась посреди вод Нила? Только что ведь была недалеко от Астрахани. Помнила, как с теплохода отправилась вместе с другими туристами в Дельту Волги. Лотосы помню, птичек. Потом наш моторный катер остановился, и мы пошли купаться. Семён, егерь, специально выбрал мелководье, на котором наши пугливые барышни и дамы могли искупаться без боязни. Но мне этого было недостаточно, и я поплыла к другому берегу. Неужто течением снесло? Конечно, воды у Волги быстрые, но не настолько, чтобы вот так в момент унести аж в Египет. Даже в Каспийское море едва ли унесла бы Волга-матушка так быстро. А уж в Средиземное, а потом ещё против течения - в Нил - такое даже для русской реки как-то слишком. Разве что аномальная зона? Эх, надо было вместо этого экскурсию по городу брать! Сейчас бы гуляла по Астрахани - горя не знала. Как я теперь до Родины доберусь - без документов, без денег? И это если ещё крокодила голодного не встречу.
Подумав так, я немедленно поплыла к берегу. Когда же до суши оставались считаные метры, вдруг из глубины вынырнула чья-то лысая голова. Я хотела было спросить его о своём местонахождении, но он не дал мне и рта раскрыть - быстро подплыл ко мне и, злобно сверкнув глазами, схватил меня огромными смуглыми ручищами за шею и опустил мою голову в воду. Я, естественно, стала сопротивляться, но силы были явно неравны. Главное, я не понимала, чего он на меня так окрысился? Ничего ж плохого ему не сделала! Зачем он вдруг ни с того ни с сего пытается меня утопить? Или прежде задушить? За шею ведь схватил, ирод!
Неожиданно пущенная с берега стрела воткнулась противнику в голову. Заревев, словно бешеный зверь, он тотчас же разжал руки и стал погружаться под воду. Вскоре на том месте, где была его голова, пошли круги, раздался булькающий звук. Я же быстро поплыла к берегу.
Мой спаситель стоял на берегу, держа в руке лук.
- Спасибо Вам большое! - сказала я ему, как только вылезла на сушу. - Вы меня спасли!
- Не за что! - ответил он с сильным акцентом.
Видно было, что слова на русском даются ему с трудом. Кстати, интересно, откуда он вообще узнал, что я русская?
- Я читаю твои мысли, Юлия!
Надо же, ещё и имя назвал верно! Кто он вообще такой?
- Я фараон, - коротко ответил мой спаситель. - А этот, - он указал на воду, на которой уже исчезли даже круги, - верховный жрец Джхути.
- Что же это ваш жрец такой злой? - спросила я. - Напал на меня просто на пустом месте.
- Он и его сват Имхотеп убили моего сына, - ответил фараон. - Потом Имхотеп убил его. Вот он и кидается на людей.
Понятно! Озлобленная, не упокоенная душа, значит.
- Ничего, - продолжал тем временем фараон. - Серебряная стрела его успокоит.
Это хорошо! А то снова встретиться посреди реки с убиенным душегубом - удовольствие ниже среднего! Только фараон... Он же, наверное, тоже уже покойник. С чего вдруг он восстал из гробницы, чтобы спасти совершенно незнакомую девушку?
- Это всё потому, - ответил он на мои мысли, - что ты пишешь письма моему сыну.
Это уже что-то новенькое! Не скрою, я ещё со школы интересовалась мифологией Древнего Египта, но чтобы писать письма сыновьям фараона...
- Его зовут Александр Сидоркин. В прошлой жизни он был моим сыном. Его звали Тутмос.
Сашка, что ли? Сидоркин? Это ж мой товарищ по переписке. Его ещё прошлым летом посадили - за участие в митинге. Ещё и пришили нападение на полицейского, которого он схватил за руку, когда тот избивал дубинкой другого демонстранта. А ведь Сашка и вправду неравнодушен к древнеегипетскому фольклору. Ещё обожает творчество Булата Окуджавы.
- Спасибо, Юлия, что не бросила моего сына! Он выбрал борьбу за справедливость, и он ждёт много страданий. Мой Тутмос всегда хотел, чтобы мир был лучше...
- Юлия, - раздался вдруг голос Семёна.
Одновременно я почувствовала, что сильные мужские руки тянут меня вверх. Я была у самого берега Волги - у того самого, куда, собственно, и плыла. Семён вытягивал меня из топкой жижи. Берег-то, оказывается, тут болотистый.
Ох, и ругали меня потом, что уплыла Бог весть куда! А если бы Семён вовремя не спохватился и не успел меня вытащить? Влетело бы ему тогда за смертельный случай с туристом.
Потом мы вернулись на турбазу, пообедали и отправились в Астрахань. Несколько часов свободного времени осталось на то, чтобы прогуляться по городу. Вечером теплоход отчалил от пристани.
Завтра мы остановимся в селе Никольское, а послезавтра вернёмся в Волгоград. Оттуда теплоход отправится дальше до Самары, а я останусь на берегу, помашу с причала уплывающим. Потом - на вокзал и в Москву. Но по дороге непременно забегу на городскую почту, чтобы отправить Сашке письмо. Напишу ему о том, что неспроста его ещё в школе так зацепил Древний Египет. А вот меня почему зацепил - неясно. Может, я тоже в прошлой жизни там жила?
ПОМПЕИ
Марк Октавий неспешно брёл по улицам города, засыпанным вулканическим пеплом. Города, где он родился и вырос, когда-то людного и весёлого. Теперь же всё: и площадь, и амфитеатр, и храм на холме, и дом родной, который после изгнания был конфискован властями - превратилось в пепел. Пеплом стали и люди, которых он с детства знал, которых любил и ненавидел, которые когда-то провожали его криками: "Позор изменнику!" и гнилыми помидорами в спину. Вдалеке виднелся Везувий, гордый и безжалостный, уравнявший и патрициев, и плебеев перед лицом смерти.
На мгновение Марк Октавий представил, что мог бы и сам превратиться в пепел. А ведь всего-то и стоило, что промолчать. Началось всё с того юноши, что совершил самосожжение в здании тайной полиции императора. Звали его не то Марий, не то Юлий. Горожане громко негодовали, хотя некоторые в душе сочувствовали несчастному. Одна только Клавдия осмелилась вслух пожелать мира праху этого юноши. Шпионы тут же донесли властям. Клавдию приговорили к изгнанию, лишив её имущества. Марка Октавия возмутил такой приговор. "Опомнитесь, граждане! - кричал он с трибуны. - Вы лишаете бедную вдову последнего, что у неё есть, обрекаете её вместе с больным сыном на голодную смерть, пускаете их по миру и называете это справедливостью!". За это его постигла та же участь. Могли ли те, кто приговаривали, подумать, что тем самым спасли и самого Октавия, и Клавдию, и маленького Гая от верной смерти?
По счастью, Марк Октавий успел забрать с собой золотые монеты, которые достались ему в наследство, прежде чем власти до них добрались. Благодаря этому изгнанники избежали многих лишений. Однако надо было и дальше на что-то жить. И Марк Октавий, не задумываясь, пошёл в актёры, да даруют боги здоровья и долголетия хозяину театра, что не побоялся принять в труппу изгнанника и его жену с приёмным сыном. Он тогда женился на Клавдии скорее из сострадания. Однако вскоре осознал, что о лучшей жене и не мечтал. И Гая полюбил как родного сына. Потеряв имущество и родину, Марк Октавий приобрёл в награду не только жизнь, но и семью. И любимую работу. Театр настолько захватил его, что он даже не представлял, как столько лет без него обходился. Словно жизнь, которая была до этого, была не настоящей, некой репетицией, прелюдией.
Неожиданно послышался какой-то шорох, и Марк Октавий вынул меч из ножен. Когда он сказал жене, что хочет проведать Помпеи, та слёзно умоляла захватить с собой оружие, ибо ходили слухи, будто извержение вулкана выгнало из бездны жутких чудовищ. Хотя сам Октавий в это не особенно верил, но ради спокойствия жены всё же взял меч.
Однако, обернувшись, он увидел маленькую ящерку. Единственное живое существо посреди мёртвого, погребённого под пеплом города. Впрочем, нет, кажется, не единственное. Под слоем пепла едва виднелся зелёный росток, настолько маленький, что невозможно было понять, что это за растение. Оставалось загадкой, как этот росток смог вырасти здесь, на выжженной земле. Нагнувшись, Марк Октавий принялся отодвигать пепел в сторону, освобождая ростку место. Пусть растёт, знаменуя собой победу жизни над смертью.
ПОЖИРАТЕЛЬНИЦА СЕРДЕЦ
Эх, работа, работа! Круглые сутки, ни выходных тебе, ни отпусков! В лучшем случае можно рассчитывать на короткие перерывы. Но это в лучшем случае. Люди нынче настолько погрязли во всевозможных пороках, что свободного времени остаётся всё меньше.
Кем, спросите, я работаю? Пожирательница сердец я, и имя моё Аммат. Вот закончится у кого-то земной путь, попадёт он в Дуат, предстанет перед Осирисом и Анубисом - те его сердце на весы положат. На другой чаше - перо Маат, богини правды и справедливости. Хороший был человек при жизни - чаши придут в равновесие, сердце вернут законному владельцу и отправят его на поля Иалу. А сволочью был - его оставят в Дуате, а сердце мне отдадут, и я должна его сожрать.
Завидуете? Думаете, это большое удовольствие - лопать всякую гадость? Да не будь я бессмертной богиней, не вылезала бы из поносов! Вот увидишь порой на весах благородное
Чтобы не потерять сознание от головной боли, Саша принялся напевать знакомые с детства строчки:
"Пока безумный наш султан
Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмёмся за руки, друзья,
Возьмёмся за руки, друзья,
Возьмёмся за руки, ей-богу!".
Это была, пожалуй, любимая его песня из репертуара Булата Окуджавы, любовь к которому передалась ему от матери. Та с юности обожала этого замечательного барда, а когда ждала Сашиного появления на свет, так и вовсе часами напролёт слушала песни Булата Шалвовича.
- Тутмос...
- Что?
Он и сам не понял, почему откликнулся на совершенно чужое имя. Как тогда в пятом классе, когда учительница истории рассказывала про Древний Египет, про фараона Эхнатона, про его скульптора Тутмоса. Тогда он тоже обернулся, спросил: что? И в ответ услышал: "Слушать надо, Сидоркин, а не ворон считать!".
Подняв голову, чтобы посмотреть, кто же произнёс это имя, Саша не поверил своим глазам. Тесное пространство автозака заполнили двое. Мужчина с зелёной кожей, одетый в белое льняное полотно, и человек с головой шакала... Да, видно, нехило эти омоновцы по башке заехали, раз уже и глюки!
- Тутмос, ты нас узнаёшь? - спросил зеленокожий мягким голосом.
- Э, вообще-то вы ошиблись! - ответил Саша. - Я не Тутмос. И я вас не знаю.
- Нет, Тутмос, ты нас знаешь, - заговорил шакалоголовый категоричным тоном, не терпящим возражений. - Ты видел нас до того, как стать Александром Сидоркиным.
"Что за фигня?".
Несмотря на травму головы, Саша хорошо помнил, что никогда не менял имени. А до своего рождения он точно не мог никого видеть - в перевоплощение душ он никогда не верил. И Бог, и чёрт, и загробная жизнь - всё это сказки для взрослых! Что-то вроде утешения для тех, кто отчаялся, но хочется всё же надеяться на чудо. Только чудес не бывает - всё зависит от самих людей. И после смерти человек просто перестаёт быть.
- Если бы это было так, - снова взял слово зеленокожий, - тебя бы сейчас не было. Тебе имена Осириса и Анубиса уже ни о чём не говорят?
Осирис, Анубис... Ну да, это боги загробного мира из древнеегипетской мифологии. А ведь похожи. Только непонятно, с какой бани им являться Саше в его галлюцинациях? В них-то уже и сами египтяне не верят, а уж он-то...
- В этой жизни ты атеист и материалист, - сказал Осирис. - Но в той, прошлой, ты в нас верил. И беседовал с нами после смерти. Поэтому мы тебе и явились. Вспомни всё, что было прежде.
Саше казалось, что он сходит с ума. Дворец в Фивах, храм в Мемфисе, река Нил. Парень никогда не был в Египте, но сейчас отчего-то ему казалось, что он там жил. Сын фараона по имени Тутмос... Но как? Это ведь нереально!
Мозг, устав бороться с наплывом информации, отключился. Краем уплывающего сознания Саша успел поймать слова Осириса:
- Твоя душа осталась чистой, а сердце благородным, Тутмос!
***
- Александр...
Сокамерники уже спали. Но даже если кто-то и бодрствовал, вряд ли смог бы увидеть Осириса и Анубиса. Божества умеют маскироваться от нежелательных глаз.
"Да, здравствуйте!" - мысленно ответил Саша.
За ту неделю, что они навещали его в СИЗО, он уже привык к такому диалогу: они говорят, он думает. Потому что если проведают, что он беседует с древнеегипетскими божествами, точно объявят невменяемым и упрячут в дурдом. Карательная психиатрия, судя по всему, ещё не стала делами давно минувших дней.
Странные гости, очевидно, тоже привыкли к его новому имени, потому что больше не называли его Тутмосом.
Саша приподнялся на нарах и подвинулся, приглашая их присесть.
- Мы не надолго, Александр! - Осирис махнул рукой, отказываясь от приглашения. - Мы пришли попрощаться. Ни Тутмоса, ни Та Кемета больше нет, теперь у тебя другое имя и другая судьба. И она тесно связана с судьбой твоей новой Родины - Сияния Ра.
"Сияние Ра... Россия...".
- Да. Ты можешь изменить судьбу страны, с которой теперь связан, привести её к переменам. Но если ты выберешь этот путь, столкнёшься с множеством страданий. Твоя жизнь будет долгой, но трудной. Над тобой будут творить беззакония и несправедливости, тебя будут преследовать и унижать. Но вера в то, что всё это не напрасно, да придаст тебе сил! Ещё ты можешь пойти другим путём - облегчить свою участь, дать показания, которые требует следователь, сказать, что ты и твои товарищи устраивали беспорядки по велению Запада, из корыстных побуждений, раскаяться, извиниться перед власть имущими и никогда больше не протестовать против них. Тогда ты вскоре обретёшь свободу и проживёшь свой век в спокойствии и благополучии. Но привести Родину к переменам уже не сможешь. Прощай, Александр! Выбор за тобой!
- Прощай, Александр! Больше мы уже не встретимся.
"Прощайте и вы!".
Когда он моргнул, ни Осириса, ни Анубиса больше не было. Но сказанное никак не выходило у парня из головы. Он реально может изменить действительность! Но за это придётся пострадать. А может не особо страдать - прогнуться, смириться с бесправием и произволом.
"Ну, нет, я не буду с этим мириться! - душой парня овладела благородная ярость за своё минутное малодушие. - Если высшие силы дали мне тогда новую жизнь, я сделаю всё, чтобы она не была никчёмной. Я чист перед законом и перед совестью и не стану признаваться в том, чего не совершал! И протестовать против несправедливости не перестану. Если путь к свободе моей Родины лежит через тюрьму, я его пройду! Тем более, если мне будут помогать высшие силы".
ОДНАЖДЫ В ДЕЛЬТЕ ВОЛГИ
Я сразу узнала и Луксор, и реку Нил, хотя видела всего второй раз - первый был, когда я с мамой ездила в Египет ещё лет в десять. Только как я оказалась посреди вод Нила? Только что ведь была недалеко от Астрахани. Помнила, как с теплохода отправилась вместе с другими туристами в Дельту Волги. Лотосы помню, птичек. Потом наш моторный катер остановился, и мы пошли купаться. Семён, егерь, специально выбрал мелководье, на котором наши пугливые барышни и дамы могли искупаться без боязни. Но мне этого было недостаточно, и я поплыла к другому берегу. Неужто течением снесло? Конечно, воды у Волги быстрые, но не настолько, чтобы вот так в момент унести аж в Египет. Даже в Каспийское море едва ли унесла бы Волга-матушка так быстро. А уж в Средиземное, а потом ещё против течения - в Нил - такое даже для русской реки как-то слишком. Разве что аномальная зона? Эх, надо было вместо этого экскурсию по городу брать! Сейчас бы гуляла по Астрахани - горя не знала. Как я теперь до Родины доберусь - без документов, без денег? И это если ещё крокодила голодного не встречу.
Подумав так, я немедленно поплыла к берегу. Когда же до суши оставались считаные метры, вдруг из глубины вынырнула чья-то лысая голова. Я хотела было спросить его о своём местонахождении, но он не дал мне и рта раскрыть - быстро подплыл ко мне и, злобно сверкнув глазами, схватил меня огромными смуглыми ручищами за шею и опустил мою голову в воду. Я, естественно, стала сопротивляться, но силы были явно неравны. Главное, я не понимала, чего он на меня так окрысился? Ничего ж плохого ему не сделала! Зачем он вдруг ни с того ни с сего пытается меня утопить? Или прежде задушить? За шею ведь схватил, ирод!
Неожиданно пущенная с берега стрела воткнулась противнику в голову. Заревев, словно бешеный зверь, он тотчас же разжал руки и стал погружаться под воду. Вскоре на том месте, где была его голова, пошли круги, раздался булькающий звук. Я же быстро поплыла к берегу.
Мой спаситель стоял на берегу, держа в руке лук.
- Спасибо Вам большое! - сказала я ему, как только вылезла на сушу. - Вы меня спасли!
- Не за что! - ответил он с сильным акцентом.
Видно было, что слова на русском даются ему с трудом. Кстати, интересно, откуда он вообще узнал, что я русская?
- Я читаю твои мысли, Юлия!
Надо же, ещё и имя назвал верно! Кто он вообще такой?
- Я фараон, - коротко ответил мой спаситель. - А этот, - он указал на воду, на которой уже исчезли даже круги, - верховный жрец Джхути.
- Что же это ваш жрец такой злой? - спросила я. - Напал на меня просто на пустом месте.
- Он и его сват Имхотеп убили моего сына, - ответил фараон. - Потом Имхотеп убил его. Вот он и кидается на людей.
Понятно! Озлобленная, не упокоенная душа, значит.
- Ничего, - продолжал тем временем фараон. - Серебряная стрела его успокоит.
Это хорошо! А то снова встретиться посреди реки с убиенным душегубом - удовольствие ниже среднего! Только фараон... Он же, наверное, тоже уже покойник. С чего вдруг он восстал из гробницы, чтобы спасти совершенно незнакомую девушку?
- Это всё потому, - ответил он на мои мысли, - что ты пишешь письма моему сыну.
Это уже что-то новенькое! Не скрою, я ещё со школы интересовалась мифологией Древнего Египта, но чтобы писать письма сыновьям фараона...
- Его зовут Александр Сидоркин. В прошлой жизни он был моим сыном. Его звали Тутмос.
Сашка, что ли? Сидоркин? Это ж мой товарищ по переписке. Его ещё прошлым летом посадили - за участие в митинге. Ещё и пришили нападение на полицейского, которого он схватил за руку, когда тот избивал дубинкой другого демонстранта. А ведь Сашка и вправду неравнодушен к древнеегипетскому фольклору. Ещё обожает творчество Булата Окуджавы.
- Спасибо, Юлия, что не бросила моего сына! Он выбрал борьбу за справедливость, и он ждёт много страданий. Мой Тутмос всегда хотел, чтобы мир был лучше...
- Юлия, - раздался вдруг голос Семёна.
Одновременно я почувствовала, что сильные мужские руки тянут меня вверх. Я была у самого берега Волги - у того самого, куда, собственно, и плыла. Семён вытягивал меня из топкой жижи. Берег-то, оказывается, тут болотистый.
Ох, и ругали меня потом, что уплыла Бог весть куда! А если бы Семён вовремя не спохватился и не успел меня вытащить? Влетело бы ему тогда за смертельный случай с туристом.
Потом мы вернулись на турбазу, пообедали и отправились в Астрахань. Несколько часов свободного времени осталось на то, чтобы прогуляться по городу. Вечером теплоход отчалил от пристани.
Завтра мы остановимся в селе Никольское, а послезавтра вернёмся в Волгоград. Оттуда теплоход отправится дальше до Самары, а я останусь на берегу, помашу с причала уплывающим. Потом - на вокзал и в Москву. Но по дороге непременно забегу на городскую почту, чтобы отправить Сашке письмо. Напишу ему о том, что неспроста его ещё в школе так зацепил Древний Египет. А вот меня почему зацепил - неясно. Может, я тоже в прошлой жизни там жила?
ПОМПЕИ
Марк Октавий неспешно брёл по улицам города, засыпанным вулканическим пеплом. Города, где он родился и вырос, когда-то людного и весёлого. Теперь же всё: и площадь, и амфитеатр, и храм на холме, и дом родной, который после изгнания был конфискован властями - превратилось в пепел. Пеплом стали и люди, которых он с детства знал, которых любил и ненавидел, которые когда-то провожали его криками: "Позор изменнику!" и гнилыми помидорами в спину. Вдалеке виднелся Везувий, гордый и безжалостный, уравнявший и патрициев, и плебеев перед лицом смерти.
На мгновение Марк Октавий представил, что мог бы и сам превратиться в пепел. А ведь всего-то и стоило, что промолчать. Началось всё с того юноши, что совершил самосожжение в здании тайной полиции императора. Звали его не то Марий, не то Юлий. Горожане громко негодовали, хотя некоторые в душе сочувствовали несчастному. Одна только Клавдия осмелилась вслух пожелать мира праху этого юноши. Шпионы тут же донесли властям. Клавдию приговорили к изгнанию, лишив её имущества. Марка Октавия возмутил такой приговор. "Опомнитесь, граждане! - кричал он с трибуны. - Вы лишаете бедную вдову последнего, что у неё есть, обрекаете её вместе с больным сыном на голодную смерть, пускаете их по миру и называете это справедливостью!". За это его постигла та же участь. Могли ли те, кто приговаривали, подумать, что тем самым спасли и самого Октавия, и Клавдию, и маленького Гая от верной смерти?
По счастью, Марк Октавий успел забрать с собой золотые монеты, которые достались ему в наследство, прежде чем власти до них добрались. Благодаря этому изгнанники избежали многих лишений. Однако надо было и дальше на что-то жить. И Марк Октавий, не задумываясь, пошёл в актёры, да даруют боги здоровья и долголетия хозяину театра, что не побоялся принять в труппу изгнанника и его жену с приёмным сыном. Он тогда женился на Клавдии скорее из сострадания. Однако вскоре осознал, что о лучшей жене и не мечтал. И Гая полюбил как родного сына. Потеряв имущество и родину, Марк Октавий приобрёл в награду не только жизнь, но и семью. И любимую работу. Театр настолько захватил его, что он даже не представлял, как столько лет без него обходился. Словно жизнь, которая была до этого, была не настоящей, некой репетицией, прелюдией.
Неожиданно послышался какой-то шорох, и Марк Октавий вынул меч из ножен. Когда он сказал жене, что хочет проведать Помпеи, та слёзно умоляла захватить с собой оружие, ибо ходили слухи, будто извержение вулкана выгнало из бездны жутких чудовищ. Хотя сам Октавий в это не особенно верил, но ради спокойствия жены всё же взял меч.
Однако, обернувшись, он увидел маленькую ящерку. Единственное живое существо посреди мёртвого, погребённого под пеплом города. Впрочем, нет, кажется, не единственное. Под слоем пепла едва виднелся зелёный росток, настолько маленький, что невозможно было понять, что это за растение. Оставалось загадкой, как этот росток смог вырасти здесь, на выжженной земле. Нагнувшись, Марк Октавий принялся отодвигать пепел в сторону, освобождая ростку место. Пусть растёт, знаменуя собой победу жизни над смертью.
ПОЖИРАТЕЛЬНИЦА СЕРДЕЦ
Эх, работа, работа! Круглые сутки, ни выходных тебе, ни отпусков! В лучшем случае можно рассчитывать на короткие перерывы. Но это в лучшем случае. Люди нынче настолько погрязли во всевозможных пороках, что свободного времени остаётся всё меньше.
Кем, спросите, я работаю? Пожирательница сердец я, и имя моё Аммат. Вот закончится у кого-то земной путь, попадёт он в Дуат, предстанет перед Осирисом и Анубисом - те его сердце на весы положат. На другой чаше - перо Маат, богини правды и справедливости. Хороший был человек при жизни - чаши придут в равновесие, сердце вернут законному владельцу и отправят его на поля Иалу. А сволочью был - его оставят в Дуате, а сердце мне отдадут, и я должна его сожрать.
Завидуете? Думаете, это большое удовольствие - лопать всякую гадость? Да не будь я бессмертной богиней, не вылезала бы из поносов! Вот увидишь порой на весах благородное
