- А чего она - так долго думала?
- Ну да, достаточно долго, - ответила Стася. - Это ж всё-таки жить с человеком.
- А ты, мама, долго думала, прежде чем выйти за папу? Сразу ли вы поженились? Как познакомились?
Словом, дети засыпали родителей вопросами, так, что бабушка Лида мгновенно отошла на второй план.
- В Москве? На Красной площади? Прикольно! А где Третьяковка? А где ВДНХ? Катались на колесе? Я тоже хочу! А давай сходим в эту галерею, когда к бабушке и дедушке поедем.
Олег и Стася пообещали детям, что когда они на летних каникулах приедут в Москву, обязательно сводят их туда, а ещё в другие места не менее интересные.
Разговор затянулся, а вместе с ним - и домашние хлопоты - помыть посуду, уложить детей спать, потом помыться самим. И только в одиннадцать часов читатели, наконец, смогли увидеть новый рассказ Анастасии Заречной.
Свадьба Лидии Павловны с Александром Дмитриевичем была, хоть и немноголюдной, но вполне весёлой: с белым платьем, с кольцами, с подарками и пиршеством в ресторане. Как и всяким молодым, им желали счастья, крепкую семью, большой любви и всего самого-самого. Стася охотно щёлкала фотоаппаратом, подбирая удачные моменты и ракурсы.
После свадьбы молодожёны поехали на две недельки в Партенит, куда в своё время ездили Стася с Олегом. Хотя за последние годы пенсии ощутимо повысили, но на заграницу денег, однако же, не хватало. Да и в Крым - родные, друзья помогли. Сначала хотели отправить их туда на месяц, но жених отказался. У них была дача - не хотелось оставлять на такое долгое время. Да и по родным за месяц соскучишься.
А через неделю после свадьбы Олеговой тёти, Щегловы сами поехали в Москву. И отнюдь не по весёлому поводу. Вечером позвонила Стасина мама, вся в слезах, и сказала, что папы больше нет. Ещё ночью стало плохо с сердцем, вызвали скорую, врачи до полудня боролись за его жизнь, но увы...
Стоя у гроба рядом с плачущей матерью, Стася отказывалась верить, что папу сейчас зароют в землю. Не отрываясь, смотрела она в его бледное лицо, так, словно этот взгляд может прогнать смерть долой. И сейчас отец шевельнётся, возьмёт её за руку и скажет: "Ну, здравствуй, Стасечка!".
Но долго смотреть на мёртвого было страшно, и Стася перевела взгляд на небо, где ветер, безжалостно свистя, гнал, словно стадо барашков, белые облака. Он то отрывал от них кусочки белой ваты, то, напротив, сминал их вместе, не забывая при этом бросать их туда-сюда.
На минуту Стасе показалось, что ветер прошептал папиным голосом: "Я не здесь, я там".
- Смотрите! Дедушка! - крикнул вдруг Петя.
Все собравшиеся испуганно уставились на гроб. Но увидев, что покойный по-прежнему там, неподвижный, стали удивлённо смотреть на мальчика.
- Да не там он - здесь! На небе!
И вправду - среди небесной синевы кучки облаков, наплывая одна на другую, сложились в узор. Точь-в-точь дедушкино лицо.
Маша тут же перестала плакать, лицо её озарилось улыбкой.
- Дедушка! Дедушка! - кричала она, глядя на небо. - Я тебя очень люблю!
"Ну, скажи ей, папа, - молила про себя Стася. - Скажи, что тоже её любишь. Пусть Машенька верит, что ты есть".
Но отец молчал. Мать грустно качала головой - рациональное мышление упорно не допускало веры в жизнь после смерти. И все рассказы дочери о приветах из загробного мира, что посылали ей Миша и Ирина Павловна, она воспринимала как случайные совпадения. Если бы она только могла понять, уловить тонкие намёки! Может, тогда бы она так не убивалась?
Ни Стася, ни муж, ни дети даже не взглянули, как закапывают тело её отца - только тело - ибо душа его была в небе, в облаках, в шуме ветра. Туда они все и смотрели, пока лицо, наконец, не расплылось, и ветер не развеял его остатки. Облика, но не бессмертной души.
Потом были поминки, во время которых родные и знакомые пили за упокой, вспоминая, каким он был человеком. Вдова снова и снова наполняла свой бокал водкой - так что Стася и Олег стали бояться, как бы их мама и тёща с горя не запила. Напрасно Олег говорил, что когда придёт его час, он желал бы умереть именно так, как его тесть - без долгих мучений, когда ещё вчера ходил на своих ногах, говорил, смеялся, мог здраво рассуждать и, казалось, был в добром здравии, что уйти так - это милость, которую Господь оказывает нам, смертным. Напрасны были слова Стаси о том, что папа жив, пока память о нём живёт в наших сердцах, и самое лучшее, что мы, живые, можем для него сделать - это сохранить о нём добрые воспоминания. Мать была настолько поглощена своими переживаниями, что и слышать ничего не желала. В конце концов, водка сделала своё дело, и она, шатаясь, встала из-за стола и принялась на глазах у всех снимать с себя юбку. Конечно же, зять и дочь живо приняли меры, чтобы увести её в комнату.
В другую, большую, легла сама Стася с мужем и детьми. Но заснуть долго не получалось.
- Мам, а дедушке хорошо там, на небе? - спрашивал Петя.
- Очень хорошо, - отвечала Стася. - Там же рай.
- А какой из себя рай? Что там?
Пришлось Стасе подключить всю творческую фантазию, чтобы рассказать ребёнку о жизни после расставания с телесной оболочкой.
- А зачем с ней расставаться?
- Потому что тело - оно привязано к земле, - объяснил Олег. - И оно не может покинуть землю. Это может только бессмертная душа. Если она, конечно, не такая уж грешная. Но у дедушки нет таких уж тяжких грехов.
Когда дети, наконец, заснули с чувством светлой грусти, Стася, не выдержав, тихонько заплакала. Олег ласково обнимал её, гладил по головке, как ребёнка.
- Ну, поплачь, поплачь, золотце. Но недолго, а то папе это не понравится. Ты же веришь, что его душа в раю?
- Верю, - отвечала Стася сквозь слёзы, шёпотом, чтоб не разбудить детей. - Но мама... Боюсь, как бы она не наделала глупостей.
- Но ведь мы ей не дадим. Правда ведь, золотце?
Стася в ответ молча кивнула.
Не зря опасалась Стася за свою мать. Поднявшись с постели в полседьмого, молодая женщина услышала с кухни какие-то звуки.
Мать сидела за столом, накинув домашний халат, и наливала в большой гранённый стакан водку из стоявшей перед ней початой бутылки, чтобы потом залпом её выпить.
Но Стася оказалась проворнее. Налетев, как вихрь, она выхватила из рук матери стакан - да так быстро, что та, ошеломлённая, не успела толком схватиться за него.
- Что это ты удумала? - проворчала сердито.
- Отдай, Стася, - слабо запротестовала мать, несколько опомнившись.
- Нет, мама. Неужели ты не понимаешь, что водкой папу не вернёшь?
С минуту мать смотрела на дочь, не говоря ни слова - смотрела безнадёжно, как голодный нищий, у которого только что отняли последний кусок хлеба. Наконец, проговорила:
- Ты жестокая.
- Только на словах, мама, - ответила Стася репликой Скарлетт из "Унесённых ветром". - Ты не должна думать только о себе. У тебя есть я, Маша, Петя. И Олег тебя тоже любит. Нам всем будет очень плохо, если ты будешь пить.
- Эх, Стася, Стася! - покачала головой мать. - Если бы я только была такой же глупенькой, как ты! Верила бы в сказки - тогда и жить было бы легче.
- Но ты ж сама видела.
- А что я видела? Что облака сложились в папино лицо?
- Ну, а какие тебе ещё нужны доказательства, мам? Что папа ещё должен сделать, чтобы ты поверила, что он существует?
На мгновение мать задумалась.
- Если бы он позвонил, сказал: "Наташ, привет!". Но ведь он больше никогда не позвонит.
Нет, этого папа точно не сделает, и Стася это знала. Очень редко когда усопшие проявляют себя так явно.
Ничего не сказав матери, Стася настойчиво повела её в комнату и всё утро, пока не проснулись муж и дети, рассматривала вместе с ней журналы по вязанию, советуясь, какие носочки лучше связать для Пети и какую пряжу подобрать для Машиного свитера. Если мама не в силах поверить в загробную жизнь, чем больше она будет занята делами, тем лучше. Меньше времени будет на то, чтобы печалиться.
Поначалу, правда, мать противилась, говорила, что сейчас ей не до этого, да и вообще, на каждом шагу сейчас продают и носки, и свитера - время нынче не советское. Но Маша с Петей так хотят, чтобы им связала бабушка, а Стася ещё до папиной смерти им обещала. Кто ж мог знать, что такое случится? А теперь детям так грустно, что они потеряли дедушку. Пусть же бабушка хоть немного их утешит.
И неважно, что сами дети узнали о своих желаниях несколько позже, когда Стася попросила их подыграть бабушке. Ведь потеряв дедушку, она чувствует себя ненужной, ей хочется о ком-то заботиться.
"Вот так, Стаська! - думала она про себя. - В интриганы записалась!"
Но никаких угрызений совести она не чувствовала. Да и за что краснеть? Разве она сделала кому-то плохо?
Весь день занятые то одним, то другим, супруги, тёща и дети не придали особого значения, когда зазвонил телефон. Трубку взяла мать Стаси.
- Алло... Привет... А кто это? Коля? Какой Коля!.. Знаете, молодой человек, у меня умер муж, и я не хожу на вечеринки... Ничего страшного.
- Кто это, мама?
- Номером ошиблись. Говорит, на вечеринке познакомились. Главное, говорит: "Наташ, привет". Я ещё думаю - кто это? Голос-то незнакомый.
"Когда эрцгерцог Луис Сальвадор Австрийский был в этих краях, увидел он, как крестьянин собирается рубить оливковое дерево.
- Зачем Вы его рубите? - спросил его эрцгерцог. - Оно ж такое красивое!
- Оно моё, - ответил крестьянин. - Хочу и рублю.
- Так давайте я его у Вас выкуплю, - предложил Луис Сальвадор.
- Вы, конечно, можете его выкупить, - сказал крестьянин. - Только как же Вы его возьмёте без земли?
- Я готов купить и землю.
- Да, но как же Вы купите её без дома, что на ней стоит?
Эрцгерцог согласился купить и дом. Крестьянин, довольный, что ему удалось втридорога сбыть дом вместе с землёй и оливковыми деревьями, от которых, к слову сказать, давно не было никакого проку, стал хвастаться соседям, как продал землю богатому чудаку. Услышав про это, другие крестьяне тоже стали демонстративно рубить свои деревья. Так Луис Сальвадор и выкупил все земли на этом мысе".
- Твой новый рассказ? - спросила Маша, заглядывая в толстую тетрадь, куда брат записывал всё вслед за речью гида.
- Пока только заметки, - ответил Петя. - Рассказ буду писать вечером.
- Вот видишь, Стась, - шутливо подмигнул Олег супруге. - Конкуренция прямо на дому... А нам дашь почитать? - обратился он уже к сыну.
- Обязательно, - пообещал тот.
Конкуренция, это точно, думала Стася. Стоило ей только подумать о том, чтобы взять этот сюжет для следующего рассказа, как молодой талант уже записывает его в свою тетрадь, с которой не расстаётся ни дома, ни в школе, ни в поездках. Не успело парню ещё четырнадцати исполниться, как он уже твёрдо знал, кем хочет стать - писателем. И неудача, постигшая его мать на этом поприще, нисколько его не пугала. Петя верил, что ему повезёт, ему обязательно повезёт. По-другому и быть не может.
Стася никогда не пыталась его отговорить. Напротив, она всячески поощряла его творческие порывы, надеясь, что он и впрямь окажется более везучим. Хотя где-то в глубине души жила тревога: а вдруг и Петю постигнет разочарование, вдруг и он так же попадёт в опалу, сумеет ли он устоять, остаться собой, не пойдёт ли по пути Виктора Болотова, со дня смерти которого от передозировки наркотиков прошло почти три года? Но про эти её страхи знала только она сама и Олег. И ещё Аня, лучшая подруга.
Муж в свою очередь пытался утешить Стасю, говоря, что её страхи большей частью беспочвенны, но по глазам было видно, что и он тоже волнуется за одарённого сына.
- Петя, хватит писать. Выходим, - толкнула парня в бок Маша, когда автобус остановился на поросшей деревьями и кустарником скале.
Вздохнув, Петя положил тетрадь и вышел вслед за родителями и сестрой.
Мыс Луиса Сальвадора и впрямь оказался красивым местом. Скала по форме напоминала лежащее на боку странное существо с головой лошади. Весь его бок покрывала зелёная шерсть оливковых деревьев с серыми проплешинами голой скалы. Живот существа был почти полностью белым, так же, как и крыло, спрятанное под него на манер подушки. Другое крыло, с небольшой дыркой, было почти голым, но гордо поднятым вверх, и редкие кустарники на нём всё же виднелись. Создавалось впечатление, как будто бы этот пегас, раненый безжалостным охотником, решил не сдаваться и создать то хорошее и красивое, что, хоть и не без труда, но получается.
С трёх сторон от скалы плескалось тёмно-голубое море Мальорки, бросая на шершавые стенки белоснежную пену. Чтобы рассмотреть поближе всю эту красоту, Стася подошла к краю, отгороженному забором с полукруглой каменной скамейкой. И тотчас же отшатнулась. Море, скала, зелёные островки растительности - всё вдруг закружилось в каком-то безумном танце.
- Мам, сфотографируй нас! - попросила Маша, ловко запрыгивая на скамейку вместе с братом.
- Да, сейчас, - отозвалась Стася, доставая фотоаппарат из дамской сумочки. - Встаньте правее. Ещё, ещё. Вот так!
Только когда дети, довольные, спрыгнули со скамейки и принялись с любопытством рассматривать, как пена взлетает на серые камни, Стася позволила себе скривиться от боли в животе, которая, почти незаметная в автобусе, вдруг снова дала о себе знать.
Олег тем временем схватил Машу на руки и поднял над бездной. Стася без слов поняла, что ей надо делать.
Стараясь не смотреть вниз, приблизилась к краю и щёлкнула фотоаппаратом как раз в тот момент, когда Олег попытался сделать свирепое лицо, всем своим видом показывая, будто хочет сбросить Машу вниз. Впрочем, картина была скорей комичной, чем ужасной. Довольная улыбка Маши, с детства любившей, когда папа держит её над высотой, ещё могла не испортить картины. Но лицо Олега, его глаза... Он никогда не был хорошим актёром, и сыграть жестокого человека, способного хладнокровно сбросить со скалы доверчивую девочку, было для него задачей невыполнимой. Весь его вид говорил о том, что он скорее сам прыгнет вниз, чем отпустит туда Машу. Та же песня была и на других таких фотографиях, которые Стася за все пятнадцать лет сделала около сотни. С самой Стасей такие кадры, может, вышли бы натуральнее. Достаточно снять её испуганное лицо и руки Олега (без лица - оно бы явно выдало, что жену он тоже не сбросит вниз).
Когда с фотосессией было покончено, вся семья вместе с другими туристами стала потихоньку заходить в автобус. Петя снова взялся за любимую тетрадь, а Стася отвернулась, чтобы скрыть новый приступ боли.
"Да что ж это такое? - подумала с досадой. - Рыба, что ли, была несвежая?"
Эх, надо было, наверное, остаться в номере. Но желание посмотреть Вальдемосу и усадьбу Ла Гранха, и легкомысленное русское "авось пройдёт" - пересилило. Да и детям настроение портить не хотелось. Они же так мечтали об этой поездке - хотели, чтоб все вместе. Так что самое лучшее, что Стасе казалось - это делать вид, что всё в порядке.
Вальдемоса, до которой туристы добрались через двадцать минут, не только не разочаровала Стасю, но и открыла новое поле деятельности для неё и талантливого сына.
- Ну да, достаточно долго, - ответила Стася. - Это ж всё-таки жить с человеком.
- А ты, мама, долго думала, прежде чем выйти за папу? Сразу ли вы поженились? Как познакомились?
Словом, дети засыпали родителей вопросами, так, что бабушка Лида мгновенно отошла на второй план.
- В Москве? На Красной площади? Прикольно! А где Третьяковка? А где ВДНХ? Катались на колесе? Я тоже хочу! А давай сходим в эту галерею, когда к бабушке и дедушке поедем.
Олег и Стася пообещали детям, что когда они на летних каникулах приедут в Москву, обязательно сводят их туда, а ещё в другие места не менее интересные.
Разговор затянулся, а вместе с ним - и домашние хлопоты - помыть посуду, уложить детей спать, потом помыться самим. И только в одиннадцать часов читатели, наконец, смогли увидеть новый рассказ Анастасии Заречной.
Свадьба Лидии Павловны с Александром Дмитриевичем была, хоть и немноголюдной, но вполне весёлой: с белым платьем, с кольцами, с подарками и пиршеством в ресторане. Как и всяким молодым, им желали счастья, крепкую семью, большой любви и всего самого-самого. Стася охотно щёлкала фотоаппаратом, подбирая удачные моменты и ракурсы.
После свадьбы молодожёны поехали на две недельки в Партенит, куда в своё время ездили Стася с Олегом. Хотя за последние годы пенсии ощутимо повысили, но на заграницу денег, однако же, не хватало. Да и в Крым - родные, друзья помогли. Сначала хотели отправить их туда на месяц, но жених отказался. У них была дача - не хотелось оставлять на такое долгое время. Да и по родным за месяц соскучишься.
А через неделю после свадьбы Олеговой тёти, Щегловы сами поехали в Москву. И отнюдь не по весёлому поводу. Вечером позвонила Стасина мама, вся в слезах, и сказала, что папы больше нет. Ещё ночью стало плохо с сердцем, вызвали скорую, врачи до полудня боролись за его жизнь, но увы...
Стоя у гроба рядом с плачущей матерью, Стася отказывалась верить, что папу сейчас зароют в землю. Не отрываясь, смотрела она в его бледное лицо, так, словно этот взгляд может прогнать смерть долой. И сейчас отец шевельнётся, возьмёт её за руку и скажет: "Ну, здравствуй, Стасечка!".
Но долго смотреть на мёртвого было страшно, и Стася перевела взгляд на небо, где ветер, безжалостно свистя, гнал, словно стадо барашков, белые облака. Он то отрывал от них кусочки белой ваты, то, напротив, сминал их вместе, не забывая при этом бросать их туда-сюда.
На минуту Стасе показалось, что ветер прошептал папиным голосом: "Я не здесь, я там".
- Смотрите! Дедушка! - крикнул вдруг Петя.
Все собравшиеся испуганно уставились на гроб. Но увидев, что покойный по-прежнему там, неподвижный, стали удивлённо смотреть на мальчика.
- Да не там он - здесь! На небе!
И вправду - среди небесной синевы кучки облаков, наплывая одна на другую, сложились в узор. Точь-в-точь дедушкино лицо.
Маша тут же перестала плакать, лицо её озарилось улыбкой.
- Дедушка! Дедушка! - кричала она, глядя на небо. - Я тебя очень люблю!
"Ну, скажи ей, папа, - молила про себя Стася. - Скажи, что тоже её любишь. Пусть Машенька верит, что ты есть".
Но отец молчал. Мать грустно качала головой - рациональное мышление упорно не допускало веры в жизнь после смерти. И все рассказы дочери о приветах из загробного мира, что посылали ей Миша и Ирина Павловна, она воспринимала как случайные совпадения. Если бы она только могла понять, уловить тонкие намёки! Может, тогда бы она так не убивалась?
Ни Стася, ни муж, ни дети даже не взглянули, как закапывают тело её отца - только тело - ибо душа его была в небе, в облаках, в шуме ветра. Туда они все и смотрели, пока лицо, наконец, не расплылось, и ветер не развеял его остатки. Облика, но не бессмертной души.
Потом были поминки, во время которых родные и знакомые пили за упокой, вспоминая, каким он был человеком. Вдова снова и снова наполняла свой бокал водкой - так что Стася и Олег стали бояться, как бы их мама и тёща с горя не запила. Напрасно Олег говорил, что когда придёт его час, он желал бы умереть именно так, как его тесть - без долгих мучений, когда ещё вчера ходил на своих ногах, говорил, смеялся, мог здраво рассуждать и, казалось, был в добром здравии, что уйти так - это милость, которую Господь оказывает нам, смертным. Напрасны были слова Стаси о том, что папа жив, пока память о нём живёт в наших сердцах, и самое лучшее, что мы, живые, можем для него сделать - это сохранить о нём добрые воспоминания. Мать была настолько поглощена своими переживаниями, что и слышать ничего не желала. В конце концов, водка сделала своё дело, и она, шатаясь, встала из-за стола и принялась на глазах у всех снимать с себя юбку. Конечно же, зять и дочь живо приняли меры, чтобы увести её в комнату.
В другую, большую, легла сама Стася с мужем и детьми. Но заснуть долго не получалось.
- Мам, а дедушке хорошо там, на небе? - спрашивал Петя.
- Очень хорошо, - отвечала Стася. - Там же рай.
- А какой из себя рай? Что там?
Пришлось Стасе подключить всю творческую фантазию, чтобы рассказать ребёнку о жизни после расставания с телесной оболочкой.
- А зачем с ней расставаться?
- Потому что тело - оно привязано к земле, - объяснил Олег. - И оно не может покинуть землю. Это может только бессмертная душа. Если она, конечно, не такая уж грешная. Но у дедушки нет таких уж тяжких грехов.
Когда дети, наконец, заснули с чувством светлой грусти, Стася, не выдержав, тихонько заплакала. Олег ласково обнимал её, гладил по головке, как ребёнка.
- Ну, поплачь, поплачь, золотце. Но недолго, а то папе это не понравится. Ты же веришь, что его душа в раю?
- Верю, - отвечала Стася сквозь слёзы, шёпотом, чтоб не разбудить детей. - Но мама... Боюсь, как бы она не наделала глупостей.
- Но ведь мы ей не дадим. Правда ведь, золотце?
Стася в ответ молча кивнула.
Не зря опасалась Стася за свою мать. Поднявшись с постели в полседьмого, молодая женщина услышала с кухни какие-то звуки.
Мать сидела за столом, накинув домашний халат, и наливала в большой гранённый стакан водку из стоявшей перед ней початой бутылки, чтобы потом залпом её выпить.
Но Стася оказалась проворнее. Налетев, как вихрь, она выхватила из рук матери стакан - да так быстро, что та, ошеломлённая, не успела толком схватиться за него.
- Что это ты удумала? - проворчала сердито.
- Отдай, Стася, - слабо запротестовала мать, несколько опомнившись.
- Нет, мама. Неужели ты не понимаешь, что водкой папу не вернёшь?
С минуту мать смотрела на дочь, не говоря ни слова - смотрела безнадёжно, как голодный нищий, у которого только что отняли последний кусок хлеба. Наконец, проговорила:
- Ты жестокая.
- Только на словах, мама, - ответила Стася репликой Скарлетт из "Унесённых ветром". - Ты не должна думать только о себе. У тебя есть я, Маша, Петя. И Олег тебя тоже любит. Нам всем будет очень плохо, если ты будешь пить.
- Эх, Стася, Стася! - покачала головой мать. - Если бы я только была такой же глупенькой, как ты! Верила бы в сказки - тогда и жить было бы легче.
- Но ты ж сама видела.
- А что я видела? Что облака сложились в папино лицо?
- Ну, а какие тебе ещё нужны доказательства, мам? Что папа ещё должен сделать, чтобы ты поверила, что он существует?
На мгновение мать задумалась.
- Если бы он позвонил, сказал: "Наташ, привет!". Но ведь он больше никогда не позвонит.
Нет, этого папа точно не сделает, и Стася это знала. Очень редко когда усопшие проявляют себя так явно.
Ничего не сказав матери, Стася настойчиво повела её в комнату и всё утро, пока не проснулись муж и дети, рассматривала вместе с ней журналы по вязанию, советуясь, какие носочки лучше связать для Пети и какую пряжу подобрать для Машиного свитера. Если мама не в силах поверить в загробную жизнь, чем больше она будет занята делами, тем лучше. Меньше времени будет на то, чтобы печалиться.
Поначалу, правда, мать противилась, говорила, что сейчас ей не до этого, да и вообще, на каждом шагу сейчас продают и носки, и свитера - время нынче не советское. Но Маша с Петей так хотят, чтобы им связала бабушка, а Стася ещё до папиной смерти им обещала. Кто ж мог знать, что такое случится? А теперь детям так грустно, что они потеряли дедушку. Пусть же бабушка хоть немного их утешит.
И неважно, что сами дети узнали о своих желаниях несколько позже, когда Стася попросила их подыграть бабушке. Ведь потеряв дедушку, она чувствует себя ненужной, ей хочется о ком-то заботиться.
"Вот так, Стаська! - думала она про себя. - В интриганы записалась!"
Но никаких угрызений совести она не чувствовала. Да и за что краснеть? Разве она сделала кому-то плохо?
Весь день занятые то одним, то другим, супруги, тёща и дети не придали особого значения, когда зазвонил телефон. Трубку взяла мать Стаси.
- Алло... Привет... А кто это? Коля? Какой Коля!.. Знаете, молодой человек, у меня умер муж, и я не хожу на вечеринки... Ничего страшного.
- Кто это, мама?
- Номером ошиблись. Говорит, на вечеринке познакомились. Главное, говорит: "Наташ, привет". Я ещё думаю - кто это? Голос-то незнакомый.
"Когда эрцгерцог Луис Сальвадор Австрийский был в этих краях, увидел он, как крестьянин собирается рубить оливковое дерево.
- Зачем Вы его рубите? - спросил его эрцгерцог. - Оно ж такое красивое!
- Оно моё, - ответил крестьянин. - Хочу и рублю.
- Так давайте я его у Вас выкуплю, - предложил Луис Сальвадор.
- Вы, конечно, можете его выкупить, - сказал крестьянин. - Только как же Вы его возьмёте без земли?
- Я готов купить и землю.
- Да, но как же Вы купите её без дома, что на ней стоит?
Эрцгерцог согласился купить и дом. Крестьянин, довольный, что ему удалось втридорога сбыть дом вместе с землёй и оливковыми деревьями, от которых, к слову сказать, давно не было никакого проку, стал хвастаться соседям, как продал землю богатому чудаку. Услышав про это, другие крестьяне тоже стали демонстративно рубить свои деревья. Так Луис Сальвадор и выкупил все земли на этом мысе".
- Твой новый рассказ? - спросила Маша, заглядывая в толстую тетрадь, куда брат записывал всё вслед за речью гида.
- Пока только заметки, - ответил Петя. - Рассказ буду писать вечером.
- Вот видишь, Стась, - шутливо подмигнул Олег супруге. - Конкуренция прямо на дому... А нам дашь почитать? - обратился он уже к сыну.
- Обязательно, - пообещал тот.
Конкуренция, это точно, думала Стася. Стоило ей только подумать о том, чтобы взять этот сюжет для следующего рассказа, как молодой талант уже записывает его в свою тетрадь, с которой не расстаётся ни дома, ни в школе, ни в поездках. Не успело парню ещё четырнадцати исполниться, как он уже твёрдо знал, кем хочет стать - писателем. И неудача, постигшая его мать на этом поприще, нисколько его не пугала. Петя верил, что ему повезёт, ему обязательно повезёт. По-другому и быть не может.
Стася никогда не пыталась его отговорить. Напротив, она всячески поощряла его творческие порывы, надеясь, что он и впрямь окажется более везучим. Хотя где-то в глубине души жила тревога: а вдруг и Петю постигнет разочарование, вдруг и он так же попадёт в опалу, сумеет ли он устоять, остаться собой, не пойдёт ли по пути Виктора Болотова, со дня смерти которого от передозировки наркотиков прошло почти три года? Но про эти её страхи знала только она сама и Олег. И ещё Аня, лучшая подруга.
Муж в свою очередь пытался утешить Стасю, говоря, что её страхи большей частью беспочвенны, но по глазам было видно, что и он тоже волнуется за одарённого сына.
- Петя, хватит писать. Выходим, - толкнула парня в бок Маша, когда автобус остановился на поросшей деревьями и кустарником скале.
Вздохнув, Петя положил тетрадь и вышел вслед за родителями и сестрой.
Мыс Луиса Сальвадора и впрямь оказался красивым местом. Скала по форме напоминала лежащее на боку странное существо с головой лошади. Весь его бок покрывала зелёная шерсть оливковых деревьев с серыми проплешинами голой скалы. Живот существа был почти полностью белым, так же, как и крыло, спрятанное под него на манер подушки. Другое крыло, с небольшой дыркой, было почти голым, но гордо поднятым вверх, и редкие кустарники на нём всё же виднелись. Создавалось впечатление, как будто бы этот пегас, раненый безжалостным охотником, решил не сдаваться и создать то хорошее и красивое, что, хоть и не без труда, но получается.
С трёх сторон от скалы плескалось тёмно-голубое море Мальорки, бросая на шершавые стенки белоснежную пену. Чтобы рассмотреть поближе всю эту красоту, Стася подошла к краю, отгороженному забором с полукруглой каменной скамейкой. И тотчас же отшатнулась. Море, скала, зелёные островки растительности - всё вдруг закружилось в каком-то безумном танце.
- Мам, сфотографируй нас! - попросила Маша, ловко запрыгивая на скамейку вместе с братом.
- Да, сейчас, - отозвалась Стася, доставая фотоаппарат из дамской сумочки. - Встаньте правее. Ещё, ещё. Вот так!
Только когда дети, довольные, спрыгнули со скамейки и принялись с любопытством рассматривать, как пена взлетает на серые камни, Стася позволила себе скривиться от боли в животе, которая, почти незаметная в автобусе, вдруг снова дала о себе знать.
Олег тем временем схватил Машу на руки и поднял над бездной. Стася без слов поняла, что ей надо делать.
Стараясь не смотреть вниз, приблизилась к краю и щёлкнула фотоаппаратом как раз в тот момент, когда Олег попытался сделать свирепое лицо, всем своим видом показывая, будто хочет сбросить Машу вниз. Впрочем, картина была скорей комичной, чем ужасной. Довольная улыбка Маши, с детства любившей, когда папа держит её над высотой, ещё могла не испортить картины. Но лицо Олега, его глаза... Он никогда не был хорошим актёром, и сыграть жестокого человека, способного хладнокровно сбросить со скалы доверчивую девочку, было для него задачей невыполнимой. Весь его вид говорил о том, что он скорее сам прыгнет вниз, чем отпустит туда Машу. Та же песня была и на других таких фотографиях, которые Стася за все пятнадцать лет сделала около сотни. С самой Стасей такие кадры, может, вышли бы натуральнее. Достаточно снять её испуганное лицо и руки Олега (без лица - оно бы явно выдало, что жену он тоже не сбросит вниз).
Когда с фотосессией было покончено, вся семья вместе с другими туристами стала потихоньку заходить в автобус. Петя снова взялся за любимую тетрадь, а Стася отвернулась, чтобы скрыть новый приступ боли.
"Да что ж это такое? - подумала с досадой. - Рыба, что ли, была несвежая?"
Эх, надо было, наверное, остаться в номере. Но желание посмотреть Вальдемосу и усадьбу Ла Гранха, и легкомысленное русское "авось пройдёт" - пересилило. Да и детям настроение портить не хотелось. Они же так мечтали об этой поездке - хотели, чтоб все вместе. Так что самое лучшее, что Стасе казалось - это делать вид, что всё в порядке.
Вальдемоса, до которой туристы добрались через двадцать минут, не только не разочаровала Стасю, но и открыла новое поле деятельности для неё и талантливого сына.
