- Неужели ты не знаешь правил? И легенду?
- Знаю, - она грустно улыбается, но листок продолжает держать в вытянутой руке. – Но разве это мешает мне?
- Ангел…
Крылья в лучах восходящего солнца особенно прекрасны. Ангельские крылья той, которая никогда не была ангелом и которую так назвали. Ветер поднимается сильнее, взвивая пыль в небеса. Её время вышло, пора отправляться в путь. К новым рисункам. Судьба взяла карандаш в свои тонкие пальчики и провела первую черту, а затем последующий штрих. О цветных карандашах, красках и мелках говорить пока не приходиться, это всего лишь набросок. Зачем портить интригу?
- Так меня звали другие, ты меня всегда звал иначе, - в пустых, мёртвых изумрудах её глаз мелькает лукавство пополам с далёкой, давней грустью.
- Я помню, но «ангел» тебе больше подходит, дорогая, – он забирает рисунок из рук девушки. – Ты пошла в маму, ты знаешь.
- Наверно, – девушка кивает своим мыслям. Рядом со странной парой начинает мерцать воздух. Ветер усиливается. Холод и тепло смешиваются в нём красивыми узорами потоком, заставляя девушку улыбаться. – Мне пора, время не ждёт.
- А как же «плевать на законы мирозданья»?
- Если я плюю на них, это не значит, что они плюют на меня. – Энджи улыбается. – От меня привет охотникам, - она одевает сумку через плечо и берёт в руки гитару.
- Да уж… - мужчина качает головой, потом неожиданно для себя произносит имя, которое не произносил уже много лет. – Пока, Лили…
- Пока, – шепчет белокурая девушка, исчезая в заре солнечного утра. Эл успевает различить блеск слёз в её глазах. Рисунок рвётся из рук вслед за своей хозяйкой, но желтоглазый держит его крепко. Он еле успевает его сложить и спрятать в карман чёрной куртки, когда из порталов начинают выбегать различные мужчины и женщины. От них веет силой, их оружие блестит и готово к бою, они готовы драться, а битвы не будет.
Лилибет сбежала очередной раз. Последний ангел Судьбы. Призраки её друзей весело улыбнулись и исчезли прежде, чем их успели заметить охотники. Зачем раскрывать все карты, если может просто показать из-под них упаковку?
Желтоглазый ухмыльнулся про себя и повернулся к ощетинившимся охотникам.
- Вы опять опоздали, бездари! Сколько раз я говорил вам…
Легенда о поэтессе
Одна из легенд необъятной вселенной Василисы Сказовой. Грустная история о безызвестной девушке, оставшейся ангелом в мирском аду, и давшей надежду выжить другим.
Не судите строго, написано за одну ночь под впечатлением), так же как и стихи.
Её армией были слова,
Её друзьями, опорой.
Они не предавали никогда,
Ни ради выгоды, ни ради свободы.
Они смело шли в тетрадь,
Затевая бой со всем миром,
Навсегда заставляя нас понимать,
Что должно быть главным, неоспоримым…
Существует легенда, бродящая среди беспризорников, как дуновение надежды, среди стен отчаяния. Эти дети уже не дети, они слишком многое знают об этой поганой жизни, чтобы их удивлять сказками и тем более рассказывать им о какой-то глупой поэтессе, но…. Эта история до сих пор рассказывается в детских домах старшими детьми, младшим. Звучит в подвалах заброшенных домов, отзывается в сердцах отравленных отчаянием, наркотиками и палёным алкоголем. Если в этом мире осталась надежда – то вот она такая. Вялая, грязная, жестокая, почти забытая, но живая.
…Когда-то в бордель продали очередную партию детей. Будущие куклы сильных и богатых мира сего не сильно отличались от предыдущих, поломанных и выкинутых за ненадобностью. Все красивы лицом и пусты внутри. Высушенные оболочки. Их хорошо подготовила Госпожа, прежде чем выводить на рынок. Ведь нет ничего лучше ребёнка – лепи из него, что хочешь. Так?
И всё же кое-то что Госпожа не смогла убить, покалечить и лишить. Это что-то грело живот маленькой девочки с васильковыми глазами, большими и прекрасными, когда она стояла в одной шеренге вместе с остальными несчастными. Это что-то такое старое и ветхое, потрёпанное и такое родное. Последний осколок прошлой жизни – с потускневшими красками на обложке и карандашом, меж страниц. Тетрадь. Обычная тетрадь в девяносто шесть истёртых листов в почти исчезнувшую клетку. Именно она станет позже легендой. Её будут передавать из рук в руки, бережно касаясь страниц. Именно эту тетрадь кто-то назовёт символом надежды. А пока на располосованных клетками страницах насчитывалась всего пара десятков стихотворений, по-детски наивных и по-взрослому мудрых.
Ей дали порядковый номер и имя-кличку Поэтесса, позже ставшее Тэсса, так как она слагала дивные стишки, веселящие публику, но тетрадь осталась с ней. Её унижали, били за непослушание, как и остальных. Она стала рабыней в прямом смысле этого слова. Взрослые рослые мужики, заплатившие за её тело, называли её шлюхой, но чистую душу девочки так и не смогли запятнать, не смогли уничтожить.
Легенда гласит о том, как совершался тот побег, в котором уже подросшая Поэтесса согласилась отвлечь внимание, чтобы остальные дети смогли удрать. Как хотела другая девушка остаться вместо неё, ведь душу той несчастной уже давно исполосовали и разнесли на тысячи осколков, но… Тэсс посчитала, что талант лечить людей важнее, чем талант писать стихи… и осталась сама. Поэтессу убили жестоко, злостно, чтобы неповадно было, чтобы никто больше бежать не пытался, на глазах у других детей-рабов. Но… тех беглецов так и не смогли поймать, как будто бы их охранял ангел, ребята всегда уходили от погони, а та, чьё сердце было очернено уже давно, сжимала за пазухой старую тетрадь с поношенной выцветшей обложкой. Это последнее и единственное, что осталось от голубоглазой поэтессы, от искалеченной Тэсс, от Надежды, оставшейся ангелом в настоящем аду. Девушки, которая пожертвовала собой ради иссушённых этой чёртовой жизнью детей. Ради таких же как она, ради тех, кому вернула душу….
Дети не забыли. Они не взрослые, они гораздо честнее и умнее этих самых взрослых, что помнят только злость и дурные поступки. Они не забыли голубоглазую поэтессу с безликим прозвищем Тэсс. Они видели её призрак, предупреждающий об опасности, а хранительница тетради рассказывала потом сказку, что если рассказать одно из стихотворений Тэссы, то она придёт. Если ты в отчаянии, если уже ничто не помогает, если твоя душа умирает в муках, если тебя продали в рабство, если твоих друзей убили, если ад у тебя перед глазами, а отчаяние застилает туманом взгляд, то нужно рассказать её строчки. Они дадут силы выжить. События сойдутся так, что у тебя будет шанс сбежать, исчезнуть, дать бой, нанести тот самый удар, начать жить.
Легенда существует давно. Она обросла слухами, увитыми различными небылицами. Стала обычной легендой о безымянной поэтессе, имя которой не сохранится в нашей памяти, даже прозвище-кличку, данную ей в тот злополучном борделе мало кто вспомнит, только её стихи остались бродить по свету, пронзительные, живые, бесхитростные, и если где-то отчаявшийся ребёнок прошепчет заветные строчки… то, она придёт. Поэтесса по имени Тэсс с васильковыми глазами, ставшая ангелом в этом чёртовом аду. Она всегда приходит и спасает. Кто сказал, что лечить людей важнее, чем их лечить души?
Пара стихотворений Тэсс
Боль застилает взгляд,
Говорить не хочется мне.
Ровный строчек ряд
Не может пересказать ни слова о моей мечте.
Плевать, что будет завтра,
Всё равно, что происходит сейчас.
Карандаш выводит слово за словом,
Но даже они – иллюзии на час.
Нет правды в мире,
Отчаяние - наш удел,
Я устала говорить мило,
Бесполезно думать, что кто-то прозрел.
Мои слёзы никто не увидит,
Они – прозрачная вода,
Строчки в тетради,
Просто слова.
Нет ничего важного,
Я – танец на границе сна,
Забыта давно моя история,
И, конечно, никому не нужна.
Сгореть, не возвращаться,
Умирать за разом раз…
Не стоит и пытаться,
Увидел и свет – погас.
Не думай о великом,
Жизнь скоротечная и скучна,
Не вспоминай о диком,
Уж что я решила, на то и пошла.
Бывают минуты печали,
Бывает радости грусть,
Ты забыл? Там что-то кричали…
Нет, я всего лишь улыбнусь.
Не думай, не делай, забудь,
Ты так к этому привык,
Не создавай, созерцай и в свой путь,
Что вспомнил, то и получил…
Бывает персональный ад…
Бывает страшно, бывает всё невпопад.
Бывает и на Земле ты жизни не рад,
Бывает, что сталь кипит в крови кругом и гремит пороховой залп,
Бывает противным, скулящим твой личный персональный ад…
Бывает, душу разъедает на части
Ревность, как кислота.
Бывает жестокой правда,
Бывает, некоторым не удаётся остаться человеком до конца…
Разное бывает в жизни,
Слишком многолика она.
Персональные уготованы в ней муки –
Кому угодно, ей плата одна.
Но тяжелее всего остаться последним,
Это наверно самый страшный человеческий ад,
Когда уже действительно никого не осталось,
Когда понимаешь, что сам виноват.
Кто-то скажет, какой это ад?
Найди других, ты не последний,
На Земле проживает не один миллиард!
Но вот среди этих людишек, нет ни одного,
Кто знает тебя, брат….
Людишки вообще любят стадное чувство,
Презирая одиночек шутя,
Потому что боятся понять, как можно искусно
Уходить вдаль, расправив плечи, не пряча глаза?
Людишки, так предсказуемы,
Ты знаешь это сам,
Одиночкам нет места в этом мире,
Ад давно переселился в их сердца.
Их встретишь на войнах этого мира,
Среди жестоких головорезов, главарей,
Герои тоже уходят красиво,
Либо погибают, так и не дав прикоснуться к своей душе.
Ад у каждого свой –
Персонально жестокий,
Разъедающий, как кислота…
Какой твой, я не представляю,
Но знаю, что из души одиночки ад не исчезает никогда.
Сыграй мне на гитаре
От автора: в тексте используется песня Агаты Кристи и Би 2 «А мы не ангелы, парень». Собственно, именно она и послужила вдохновением к этому рассказику.
На кладбище было тихо. Где-то уже звенели сирены, кто-то на кого-то кричал, суета поглощала город без остановок, не запивая ничем, даже дождями, но здесь… около могилы с простеньким надгробием на окраине кладбища и надписью «Джон Доу» было тихо. Вечер подкрашивал солнечными лучами траву, завядшие цветы говорили о том, что могилу давно не навещали. Девушка со старой гитарой наперевес в рваных джинсах, кожаной куртке с дранным рукавом и такой же футболке подошла к надгробию и положила на него маленький букет ромашек. Закатное солнце осветило разодранные костяшки пальцев, обломанные ногти и грязь под ними. На щеке у девушки темнела запёкшей кровью ссадина.
Звякнул так и не отстёгнутый до конца наручник.
Сирены зазвучали ближе…
Девушка на миг оглянулась, привычным жестом поправив кепку на голове с надписью «мозг».
- Хм-м, быстро они, - пробормотала она и… снова повернулась к надгробию. – Здравствуй Джек, давно не виделись… - прошептала она. – Знаешь, я так не хотела тебе давать тогда обещания, когда ты пел на могиле Ловкача, но я его дала… - девушка уселась по-турецки напротив могилы. Она запрокинула голову, чтобы слёзы не полились из глаз неудерживаемым потоком, но пара слезинок всё равно успела сбежать по щеке и капнуть на гриф гитары. – Так, что не обессудь и слушай.
Послышался визг шин со стороны входа на кладбище. Крики, ор, маты… иногда даже на русском. Девушка покачала головой и пробежала израненными пальцами по струнам, а после тихо запела:
Ты открывал ночь -
Все, что могли позволить,
Маски срывал прочь,
Душу держал в неволе.
Пусть на щеке кровь -
Ты свалишь на помаду.
Черту барьер слов,
Ангелу слов не надо.
…Бег. Сбитое дыхание. Они уже совсем близко!!!
…Звуки струн раздаются всё громче и громче. Аккорды заученные уже давно, слетают с пальцев мелодией. Голос срывается от сдерживаемых рыданий.
А мы не ангелы, парень!
Нет, мы не ангелы.
Темные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели,
Мы бы взлетели...
Мы не ангелы парень!
Нет, мы не ангелы.
Там на пожаре
Утратили ранги мы.
Нету к таким
Ни любви, ни доверия.
Люди глядят
на наличие перьев.
Мы не ангелы, парень!
- Вон она!!! Держи её!!! – кто-то закричал, а она продолжила петь, так как обещала. Обещала другу. Не обращая внимания на то, что к ней приближаются, как к опасной преступнице, на то, что вечер опускается на город, на то что… Она в этот момент прощалась с другом и ей было плевать на всё. Пусть весь мир катится к чёрту, но песня должна быть спета.
- Стой, – тихо остановила кричавшего его напарница. – Всем стоять!!! – уже громче.
- Ты что? С ума сошла?! Она же совсем рядом! Мы за ней охотили…
- Пусть допоёт, – женщина вслушивалась в звуки давно знакомой песни, она её не слышала уже несколько лет, с тех пор как приехала из России. – Она прощается.
Вся природа замерла. Боги, другие миры, полицейские Нью-Йорка, Творцы, птицы, цветы – всё. Только ветер подпевал юной девушке. Тихие звуки гитары сливались с его потоками, с полным боли и страдания голосом поющей.
Сотни чужих крыш,
Что ты искал там парень?
Ты так давно спишь -
Слишком давно для твари.
Может пора вниз?
Там где ты дышишь телом.
Брось свой пустой лист.
Твари не ходят в белом…
… По щекам текут слёзы не переставая. Перед глазами девушки стоит улыбающийся парень. Он не был ангелом, он был шулером, пьяницей, дураком, погибшим в обычной перестрелке. Он был одним из многих, но не для неё. Для неё он был другом, что спас её, что поддерживал её, что жил… Он доверил ей своё настоящее имя.
Вздохнув, чтобы голос так сильно не дрожал, она продолжила. Мелодия взвилась новым потоком ветра в небо.
А мы не ангелы, парень!
Нет, мы не ангелы.
Темные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели,
Мы бы взлетели...
Мы не ангелы парень!
Нет, мы не ангелы.
Там на пожаре
Утратили ранги мы.
Нету к таким
Ни любви ни доверия.
Люди глядят
на наличие перьев.
Мы не ангелы, парень!
Отзвуки струн замерли в тишине, разверзнувшейся над кладбищем. Девушка подняла голову и посмотрела на тех, кто пришёл за ней. Её уже окружили со всех сторон, но пока не было сигнала нападать, они стояли. Мужчина, что орал первым, когда её увидел, откашлялся и произнёс:
- Василиса Сказова, вы арестованы по подозрению в убийстве…
Вася отвернулась и тихо прошептала:
- А мы не ангелы, Пашка, нет, мы не ангелы, – после чего она встала, не обращая внимания на то, что говорит полицейский, и, приложив гитару к надгробию, повернулась к представителям правопорядка лицом. Наручник звякнул, как гонг перед началом битвы и жизнь побежала своим чередом…
- Знаю, - она грустно улыбается, но листок продолжает держать в вытянутой руке. – Но разве это мешает мне?
- Ангел…
Крылья в лучах восходящего солнца особенно прекрасны. Ангельские крылья той, которая никогда не была ангелом и которую так назвали. Ветер поднимается сильнее, взвивая пыль в небеса. Её время вышло, пора отправляться в путь. К новым рисункам. Судьба взяла карандаш в свои тонкие пальчики и провела первую черту, а затем последующий штрих. О цветных карандашах, красках и мелках говорить пока не приходиться, это всего лишь набросок. Зачем портить интригу?
- Так меня звали другие, ты меня всегда звал иначе, - в пустых, мёртвых изумрудах её глаз мелькает лукавство пополам с далёкой, давней грустью.
- Я помню, но «ангел» тебе больше подходит, дорогая, – он забирает рисунок из рук девушки. – Ты пошла в маму, ты знаешь.
- Наверно, – девушка кивает своим мыслям. Рядом со странной парой начинает мерцать воздух. Ветер усиливается. Холод и тепло смешиваются в нём красивыми узорами потоком, заставляя девушку улыбаться. – Мне пора, время не ждёт.
- А как же «плевать на законы мирозданья»?
- Если я плюю на них, это не значит, что они плюют на меня. – Энджи улыбается. – От меня привет охотникам, - она одевает сумку через плечо и берёт в руки гитару.
- Да уж… - мужчина качает головой, потом неожиданно для себя произносит имя, которое не произносил уже много лет. – Пока, Лили…
- Пока, – шепчет белокурая девушка, исчезая в заре солнечного утра. Эл успевает различить блеск слёз в её глазах. Рисунок рвётся из рук вслед за своей хозяйкой, но желтоглазый держит его крепко. Он еле успевает его сложить и спрятать в карман чёрной куртки, когда из порталов начинают выбегать различные мужчины и женщины. От них веет силой, их оружие блестит и готово к бою, они готовы драться, а битвы не будет.
Лилибет сбежала очередной раз. Последний ангел Судьбы. Призраки её друзей весело улыбнулись и исчезли прежде, чем их успели заметить охотники. Зачем раскрывать все карты, если может просто показать из-под них упаковку?
Желтоглазый ухмыльнулся про себя и повернулся к ощетинившимся охотникам.
- Вы опять опоздали, бездари! Сколько раз я говорил вам…
Легенда о поэтессе
Одна из легенд необъятной вселенной Василисы Сказовой. Грустная история о безызвестной девушке, оставшейся ангелом в мирском аду, и давшей надежду выжить другим.
Не судите строго, написано за одну ночь под впечатлением), так же как и стихи.
Её армией были слова,
Её друзьями, опорой.
Они не предавали никогда,
Ни ради выгоды, ни ради свободы.
Они смело шли в тетрадь,
Затевая бой со всем миром,
Навсегда заставляя нас понимать,
Что должно быть главным, неоспоримым…
Существует легенда, бродящая среди беспризорников, как дуновение надежды, среди стен отчаяния. Эти дети уже не дети, они слишком многое знают об этой поганой жизни, чтобы их удивлять сказками и тем более рассказывать им о какой-то глупой поэтессе, но…. Эта история до сих пор рассказывается в детских домах старшими детьми, младшим. Звучит в подвалах заброшенных домов, отзывается в сердцах отравленных отчаянием, наркотиками и палёным алкоголем. Если в этом мире осталась надежда – то вот она такая. Вялая, грязная, жестокая, почти забытая, но живая.
…Когда-то в бордель продали очередную партию детей. Будущие куклы сильных и богатых мира сего не сильно отличались от предыдущих, поломанных и выкинутых за ненадобностью. Все красивы лицом и пусты внутри. Высушенные оболочки. Их хорошо подготовила Госпожа, прежде чем выводить на рынок. Ведь нет ничего лучше ребёнка – лепи из него, что хочешь. Так?
И всё же кое-то что Госпожа не смогла убить, покалечить и лишить. Это что-то грело живот маленькой девочки с васильковыми глазами, большими и прекрасными, когда она стояла в одной шеренге вместе с остальными несчастными. Это что-то такое старое и ветхое, потрёпанное и такое родное. Последний осколок прошлой жизни – с потускневшими красками на обложке и карандашом, меж страниц. Тетрадь. Обычная тетрадь в девяносто шесть истёртых листов в почти исчезнувшую клетку. Именно она станет позже легендой. Её будут передавать из рук в руки, бережно касаясь страниц. Именно эту тетрадь кто-то назовёт символом надежды. А пока на располосованных клетками страницах насчитывалась всего пара десятков стихотворений, по-детски наивных и по-взрослому мудрых.
Ей дали порядковый номер и имя-кличку Поэтесса, позже ставшее Тэсса, так как она слагала дивные стишки, веселящие публику, но тетрадь осталась с ней. Её унижали, били за непослушание, как и остальных. Она стала рабыней в прямом смысле этого слова. Взрослые рослые мужики, заплатившие за её тело, называли её шлюхой, но чистую душу девочки так и не смогли запятнать, не смогли уничтожить.
Легенда гласит о том, как совершался тот побег, в котором уже подросшая Поэтесса согласилась отвлечь внимание, чтобы остальные дети смогли удрать. Как хотела другая девушка остаться вместо неё, ведь душу той несчастной уже давно исполосовали и разнесли на тысячи осколков, но… Тэсс посчитала, что талант лечить людей важнее, чем талант писать стихи… и осталась сама. Поэтессу убили жестоко, злостно, чтобы неповадно было, чтобы никто больше бежать не пытался, на глазах у других детей-рабов. Но… тех беглецов так и не смогли поймать, как будто бы их охранял ангел, ребята всегда уходили от погони, а та, чьё сердце было очернено уже давно, сжимала за пазухой старую тетрадь с поношенной выцветшей обложкой. Это последнее и единственное, что осталось от голубоглазой поэтессы, от искалеченной Тэсс, от Надежды, оставшейся ангелом в настоящем аду. Девушки, которая пожертвовала собой ради иссушённых этой чёртовой жизнью детей. Ради таких же как она, ради тех, кому вернула душу….
Дети не забыли. Они не взрослые, они гораздо честнее и умнее этих самых взрослых, что помнят только злость и дурные поступки. Они не забыли голубоглазую поэтессу с безликим прозвищем Тэсс. Они видели её призрак, предупреждающий об опасности, а хранительница тетради рассказывала потом сказку, что если рассказать одно из стихотворений Тэссы, то она придёт. Если ты в отчаянии, если уже ничто не помогает, если твоя душа умирает в муках, если тебя продали в рабство, если твоих друзей убили, если ад у тебя перед глазами, а отчаяние застилает туманом взгляд, то нужно рассказать её строчки. Они дадут силы выжить. События сойдутся так, что у тебя будет шанс сбежать, исчезнуть, дать бой, нанести тот самый удар, начать жить.
Легенда существует давно. Она обросла слухами, увитыми различными небылицами. Стала обычной легендой о безымянной поэтессе, имя которой не сохранится в нашей памяти, даже прозвище-кличку, данную ей в тот злополучном борделе мало кто вспомнит, только её стихи остались бродить по свету, пронзительные, живые, бесхитростные, и если где-то отчаявшийся ребёнок прошепчет заветные строчки… то, она придёт. Поэтесса по имени Тэсс с васильковыми глазами, ставшая ангелом в этом чёртовом аду. Она всегда приходит и спасает. Кто сказал, что лечить людей важнее, чем их лечить души?
Пара стихотворений Тэсс
Боль застилает взгляд,
Говорить не хочется мне.
Ровный строчек ряд
Не может пересказать ни слова о моей мечте.
Плевать, что будет завтра,
Всё равно, что происходит сейчас.
Карандаш выводит слово за словом,
Но даже они – иллюзии на час.
Нет правды в мире,
Отчаяние - наш удел,
Я устала говорить мило,
Бесполезно думать, что кто-то прозрел.
Мои слёзы никто не увидит,
Они – прозрачная вода,
Строчки в тетради,
Просто слова.
Нет ничего важного,
Я – танец на границе сна,
Забыта давно моя история,
И, конечно, никому не нужна.
***
Сгореть, не возвращаться,
Умирать за разом раз…
Не стоит и пытаться,
Увидел и свет – погас.
Не думай о великом,
Жизнь скоротечная и скучна,
Не вспоминай о диком,
Уж что я решила, на то и пошла.
Бывают минуты печали,
Бывает радости грусть,
Ты забыл? Там что-то кричали…
Нет, я всего лишь улыбнусь.
Не думай, не делай, забудь,
Ты так к этому привык,
Не создавай, созерцай и в свой путь,
Что вспомнил, то и получил…
Бывает персональный ад…
Бывает страшно, бывает всё невпопад.
Бывает и на Земле ты жизни не рад,
Бывает, что сталь кипит в крови кругом и гремит пороховой залп,
Бывает противным, скулящим твой личный персональный ад…
Бывает, душу разъедает на части
Ревность, как кислота.
Бывает жестокой правда,
Бывает, некоторым не удаётся остаться человеком до конца…
Разное бывает в жизни,
Слишком многолика она.
Персональные уготованы в ней муки –
Кому угодно, ей плата одна.
Но тяжелее всего остаться последним,
Это наверно самый страшный человеческий ад,
Когда уже действительно никого не осталось,
Когда понимаешь, что сам виноват.
Кто-то скажет, какой это ад?
Найди других, ты не последний,
На Земле проживает не один миллиард!
Но вот среди этих людишек, нет ни одного,
Кто знает тебя, брат….
Людишки вообще любят стадное чувство,
Презирая одиночек шутя,
Потому что боятся понять, как можно искусно
Уходить вдаль, расправив плечи, не пряча глаза?
Людишки, так предсказуемы,
Ты знаешь это сам,
Одиночкам нет места в этом мире,
Ад давно переселился в их сердца.
Их встретишь на войнах этого мира,
Среди жестоких головорезов, главарей,
Герои тоже уходят красиво,
Либо погибают, так и не дав прикоснуться к своей душе.
Ад у каждого свой –
Персонально жестокий,
Разъедающий, как кислота…
Какой твой, я не представляю,
Но знаю, что из души одиночки ад не исчезает никогда.
Сыграй мне на гитаре
От автора: в тексте используется песня Агаты Кристи и Би 2 «А мы не ангелы, парень». Собственно, именно она и послужила вдохновением к этому рассказику.
На кладбище было тихо. Где-то уже звенели сирены, кто-то на кого-то кричал, суета поглощала город без остановок, не запивая ничем, даже дождями, но здесь… около могилы с простеньким надгробием на окраине кладбища и надписью «Джон Доу» было тихо. Вечер подкрашивал солнечными лучами траву, завядшие цветы говорили о том, что могилу давно не навещали. Девушка со старой гитарой наперевес в рваных джинсах, кожаной куртке с дранным рукавом и такой же футболке подошла к надгробию и положила на него маленький букет ромашек. Закатное солнце осветило разодранные костяшки пальцев, обломанные ногти и грязь под ними. На щеке у девушки темнела запёкшей кровью ссадина.
Звякнул так и не отстёгнутый до конца наручник.
Сирены зазвучали ближе…
Девушка на миг оглянулась, привычным жестом поправив кепку на голове с надписью «мозг».
- Хм-м, быстро они, - пробормотала она и… снова повернулась к надгробию. – Здравствуй Джек, давно не виделись… - прошептала она. – Знаешь, я так не хотела тебе давать тогда обещания, когда ты пел на могиле Ловкача, но я его дала… - девушка уселась по-турецки напротив могилы. Она запрокинула голову, чтобы слёзы не полились из глаз неудерживаемым потоком, но пара слезинок всё равно успела сбежать по щеке и капнуть на гриф гитары. – Так, что не обессудь и слушай.
Послышался визг шин со стороны входа на кладбище. Крики, ор, маты… иногда даже на русском. Девушка покачала головой и пробежала израненными пальцами по струнам, а после тихо запела:
Ты открывал ночь -
Все, что могли позволить,
Маски срывал прочь,
Душу держал в неволе.
Пусть на щеке кровь -
Ты свалишь на помаду.
Черту барьер слов,
Ангелу слов не надо.
…Бег. Сбитое дыхание. Они уже совсем близко!!!
…Звуки струн раздаются всё громче и громче. Аккорды заученные уже давно, слетают с пальцев мелодией. Голос срывается от сдерживаемых рыданий.
А мы не ангелы, парень!
Нет, мы не ангелы.
Темные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели,
Мы бы взлетели...
Мы не ангелы парень!
Нет, мы не ангелы.
Там на пожаре
Утратили ранги мы.
Нету к таким
Ни любви, ни доверия.
Люди глядят
на наличие перьев.
Мы не ангелы, парень!
- Вон она!!! Держи её!!! – кто-то закричал, а она продолжила петь, так как обещала. Обещала другу. Не обращая внимания на то, что к ней приближаются, как к опасной преступнице, на то, что вечер опускается на город, на то что… Она в этот момент прощалась с другом и ей было плевать на всё. Пусть весь мир катится к чёрту, но песня должна быть спета.
- Стой, – тихо остановила кричавшего его напарница. – Всем стоять!!! – уже громче.
- Ты что? С ума сошла?! Она же совсем рядом! Мы за ней охотили…
- Пусть допоёт, – женщина вслушивалась в звуки давно знакомой песни, она её не слышала уже несколько лет, с тех пор как приехала из России. – Она прощается.
Вся природа замерла. Боги, другие миры, полицейские Нью-Йорка, Творцы, птицы, цветы – всё. Только ветер подпевал юной девушке. Тихие звуки гитары сливались с его потоками, с полным боли и страдания голосом поющей.
Сотни чужих крыш,
Что ты искал там парень?
Ты так давно спишь -
Слишком давно для твари.
Может пора вниз?
Там где ты дышишь телом.
Брось свой пустой лист.
Твари не ходят в белом…
… По щекам текут слёзы не переставая. Перед глазами девушки стоит улыбающийся парень. Он не был ангелом, он был шулером, пьяницей, дураком, погибшим в обычной перестрелке. Он был одним из многих, но не для неё. Для неё он был другом, что спас её, что поддерживал её, что жил… Он доверил ей своё настоящее имя.
Вздохнув, чтобы голос так сильно не дрожал, она продолжила. Мелодия взвилась новым потоком ветра в небо.
А мы не ангелы, парень!
Нет, мы не ангелы.
Темные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели,
Мы бы взлетели...
Мы не ангелы парень!
Нет, мы не ангелы.
Там на пожаре
Утратили ранги мы.
Нету к таким
Ни любви ни доверия.
Люди глядят
на наличие перьев.
Мы не ангелы, парень!
Отзвуки струн замерли в тишине, разверзнувшейся над кладбищем. Девушка подняла голову и посмотрела на тех, кто пришёл за ней. Её уже окружили со всех сторон, но пока не было сигнала нападать, они стояли. Мужчина, что орал первым, когда её увидел, откашлялся и произнёс:
- Василиса Сказова, вы арестованы по подозрению в убийстве…
Вася отвернулась и тихо прошептала:
- А мы не ангелы, Пашка, нет, мы не ангелы, – после чего она встала, не обращая внимания на то, что говорит полицейский, и, приложив гитару к надгробию, повернулась к представителям правопорядка лицом. Наручник звякнул, как гонг перед началом битвы и жизнь побежала своим чередом…
