в рабство, вас только что прилюдно унизили, выставив на всеобщее обозрение промежность, на ваших глазах убили тех, с кем вы сражались, ваших соотечественников поносят и желают им скорейшего проигрыша в войне. Как при всем этом можно оставаться таким рассудительным?
- Какой такой? – спросил Маркус.
- Почему ты не кричишь? Не требуешь, чтобы я оставила тебя в покое? Не обвиняешь, что это я притащила тебя смотреть на гибель друзей?
- А разве ты специально это устроила?
- Нет, но…
- Я прекрасно слышал, как тот толстяк на арене, говорил, что бой с арамерцами – это сюрприз, о котором никто не знал. Видел, как ты пыталась увести меня домой. Я сам остался смотреть на эту постыдную бойню.
- Но все же…
- Пойдем, - Маркус двинулся вперед по тенистой улице. – Не знаю, как воспитывают ваших детей, но у меня на родине нас с детства учат быть сильными. Не только физически, но и морально.
- И? – я не понимала, к чему он ведет.
- Сила не в агрессии. Она не в том, скольких людей ты можешь победить в бою или споре. Слабый человек заботится только о себе. Сильный заботится об окружающих.
- Но кто тогда заботится о нем самом? И что это за философия такая? Это, получается, наплюй на себя, тогда будешь считаться сильным? – я не столько критиковала, сколько пыталась понять суть подобного воспитания. И как все это соотносится к спокойному поведению Маркуса.
Спору нет, для окружающих такая позиция весьма выгодная. Вынуждать человека думать в первую очередь о других, и только потом о себе самом. Но как-то это все попахивает злостными манипуляциями. У нас в Савении с детства каждый знает: сам о себе не позаботишься – никто другой этого не сделает.
- Не совсем так, - мягко возразил Маркус. - Когда у тебя есть настоящая сила, которая живет внутри, то нет смысла пытаться что-то доказывать, оскорблять, унижать.
- Так я и говорю, получается, что суть воспитания в том, чтобы терпеть, утешая себя тем, что это признак силы.
- Да нет же, - Маркус улыбнулся и замедлил шаг. – Вот смотри, представь, что ты знаешь, что в твоем в саду растут персики. Но приходит гость, который не видел твоего сада и начинает доказывать, что ты врешь, и персиков там нет. Станешь ты из кожи вон лезть, пытаясь доказать свою правоту? Главное, ты сама знаешь, что персики растут. И этого достаточно.
- Ну хорошо, допустим. В споре – да, наверное, есть смысл не тратить время, пытаясь доказать, что кто-то не прав. Но когда дело касается обидчика? Тоже игнорировать? А если он лезет с кулаками?
- Зависит от ситуации, но и там принцип схож. Многие люди слабы и действуют жестоко только из страха за самих себя. Для них мир полон бед и тревог. Каждый прохожий - источник угрозы. Каждое событие, не вписывающееся в их замыслы, несет разочарование и боль от сломанных надежд. Я вижу это по вашим соотечественникам. Тому, как вы переживаете, с какой настороженностью относитесь друг к другу. У нас совсем иной взгляд на жизнь. Мы не ищем подвохов в других. Даже если мы разочаруемся в человеке – это не убьет нас. Мы сильные, со всем справимся. Когда нет нужды бояться, мир воспринимается совершенно иначе.
«Ну-ну. То-то в итоге на вас напала наша армия», - подумала я, но вслух сказала иное:
- Ты поэтому так быстро успокоился?
- Правда на нашей стороне. Я знаю, что мы победим. И ты совершенно была права, напомнив, что криками я не помогу убитым, не изменю мнение ваших аристократов. А раз так, то незачем сотрясать воздух. Прости, еще раз. Я и впрямь забыл о том, как сильна моя нация, сколько в ней мужества и достоинства. Мы справимся с любым врагом, а мое поведение говорит лишь о слабости и страхе. Спасибо, что указала мне на это.
Остаток дороги мы провели молча, каждый думал о своем. Интересная у Маркуса философия. Не могу сказать, что согласна с ней, мне кажется, она может быть губительной в ряде случаев, но есть в ней и рациональное зерно. В чем-то даже схожа с трудами иллейских философов. Любопытно было еще пообщаться на эту тему, но сперва мне хотелось сделать кое-что иное.
Поведение Маркуса во время обратного пути настолько меня обезоружило, что если в начале дороги я думала о наказании для раба, то под конец – о том, чтобы как-то его поддержать. Понимаю, выглядит нелогично. Вроде сама вот только размышляла, что нужно быть строже, что я разбаловала арамерца.
Но, с другой стороны, он искренне старался вести себя как примерный раб, хотя я прекрасно понимаю, что вся эта покорность ему поперек горла. Он сдержался, когда Эйстерия полезла его ощупывать. Хотя тоже мог наговорить такого, что я оказалась бы в больших неприятностях. Аристократам он тоже не сказал ничего дурного. Лично он их никак не оскорблял, в драку не лез. Даже на выпад не стал отвечать. Я уже не говорю о том, что ему пришлось наблюдать за тем безжалостным боем.
Начни он закатывать истерику, ругаться, обвинять меня в том, что я нарочно его потащила в амфитеатр – заперла бы его в клетке дня на три. У нас в подвале есть такая. Маленькая, в ней только лежанка помещается, краник с водой и дырка в полу, чтобы было куда справлять нужду. Ни света, ни тепла. Даже спать приходится, поджав ноги, потому что в полный рост вытянуть их нет возможности.
У меня тетка раньше любила в нее сажать провинившихся рабов. Запирала в клетке, лишая еды. Выводила дважды в день в дисциплинарную, порола и возвращала обратно.
Так вот, возвращаясь к Маркусу. Он вел себя совершенно не так, как я ожидала, и мне захотелось не наказывать его, а наоборот, поощрить.
Не знаю… Жалко его стало. И так мужик попал в переплет, и так ему в скором времени предстоит прислуживать Эйстерии, а тут еще я со своими обидами и дисциплиной. При том, что на счет манер я могу не переживать – Маркус и до меня был хорошо воспитан, а за неделю с небольшим мы успели отточить мелочи, отличавшие наш этикет от арамерского, и теперь брюнет вполне мог составить конкуренцию любому первоклассному рабу.
По предпочтениям Эйстерии тоже прошлись и все обговорили. Заставлять брюнета ползать на коленях, изображая собаку или часами стоять с подносом в руках у меня нет желания. Так что, летели оно все в артаг к Рамону!
- Можешь больше не называть меня госпожой, - объявила я, когда мы зашли в дом.
- Что случилось? – Маркус выглядел весьма озадаченным.
- Решила, что хватит с тебя обучения, - было что-то бунтарское в моем настрое. - Так что с этого момента представь, что ты просто находишься у меня в гостях. Тебя и так ждет незавидная участь, поэтому будет справедливо, если оставшиеся три недели ты проведешь как свободный человек.
Надо было видеть лицо арамерца. Еще добрых часа два он с недоверием посматривал в мою сторону, ожидая, что я сообщу, что пошутила. Но я не собиралась менять решение.
Обычно мне не было жалко рабов, потому что те, кто попадал ко мне, после обучения отправлялись в дорогие дома и жили потом получше моего. Да, для этого приходилось трудиться и жить вне воли, но многие и сами горели желанием променять свободу на комфорт.
Даже те, кого приводила Эйстерия, не слишком цеплялись за гордость. Разумеется, никто из них не выказывал радости, но вскоре каждый из них приходил к выводу, что готов терпеть унижения в обмен на сытую жизнь по среди роскоши.
А по Маркусу сразу было видно, что он не смирится. Будет до последнего биться за свободу, ценой жизни. И ничто не убедит его сложить гордость на алтарь богатства.
А еще я не переставала удивляться характеру арамерца. В нем действительно чувствовалась эта внутренняя сила. С самого первого дня чувствовалась. Он не боялся открыто говорить в кругу аристократов. Уверена, если бы не моя просьба вести себя как подобает дисциплинированному рабу, он бы сегодня в амфитеатре еще хлеще высказался бы и в адрес Эйстерии, и тех мужчин.
Несмотря на объявление, что с этого дня Маркус может вести себя как мой гость, арамерец все равно самостоятельно отправился на кухню готовить ужин.
- Знаешь что? – заявила я после того, как брюнет достал из печи горшочки с томленым мясом и овощами. – Неси-ка все это добро в столовую и накрывай там стол на троих! Я сейчас Вира позову. Поедим все вместе!
- Эм… хорошо, - похоже, он начал понимать, что я не шучу.
К Рамону все правила. Пусть оба едят за красивым накрытым столом, а не как обычно, сидя на тесной кухне, ютясь в углу за низким столиком.
Вир особого энтузиазма не выказал, узнав, что я хочу поужинать вместе с ним в столовой, но отказываться не стал. На севере у них принято есть на кухне, но раз госпожа велела кушать вместе с ней в столовой, то куда деваться.
Поел, после чего, показав жестами, что у него еще много дел, поспешил улизнуть. А мы с Маркусом прихватили еще вина и перебрались в гостиную. За окном уже начинало смеркаться, да и на улице похолодало, так что брюнет разжег огонь в камине, пододвинул поближе к пламени два кресла и помог мне устроиться.
- Ты меня тоже прости за сегодняшний день, - миролюбивое настроение сказывалось на моем желании выговориться. – Если бы я знала, что сегодня будет – ни за что бы тебя не повела в амфитеатр. Я понятия не имела, ни про Эйстерию, ни про битву.
- Не бери в голову. Все нормально, - лицо Маркуса погрустнело.
- Просто я понимаю, насколько тебе было тяжело смотреть как…
Я не смогла закончить предложение.
Мы помолчали. Отпили вина. Треск пламени убаюкивал, окутывая ноги мягким теплом.
- Я с ними вместе сражался, - тихо произнес Маркус. - Мы тогда в Тарикии воевали. Это наша провинция у границ.
- Да, я знаю.
- Наши основные войска двинулись вперед, к границе, догонять отступающего противника. А мой… мы отстали и решили разбить лагерь на ночлег. Уже поздно было, темно. Слышим – идет кто-то с тыла. Присмотрелись – небольшой отряд, человек десять. Одеты по-нашему, все в крови и грязи перемазаны. Решили, что не только мы отстали. Приняли, ужином поделились. Меня еще тогда насторожило, что из всего отряда только один с нами общался. Остальные отмалчивались, отвечали односложно: «да», «нет». Но мы списали все на состояние после боя. Подумали, что ребят сильно потрепало. Не стали лезть с расспросами. Ночью я проснулся от криков. Эти твари дождались, когда мы уснем…
Арамерец замолчал. Я не торопила, понимая, как ему нелегко вспоминать те события.
- Кого-то успели убить во сне, многих ранили во время потасовки, а там и имперское подкрепление подбежало. Эти… в общем, мы уже потом только поняли, что это был обманный маневр. Часть савенийской армии сделала вид, что бежит с поля боя, а вторая в это время обогнула и ударила с тыла. Так мы оказались в плену. Нас отволокли на рынок. Меня Эйстерия сразу купила, и я понятия не имел, что с остальными. Надеялся, что смогу выяснить.
- Ты поэтому постоянно рвался вместе со мной в город? - спросила я.
- Да. Хотел узнать, что с ними. Узнал…
Подробностей Маркус не пожелал рассказывать, ни об отряде, ни о погибших соратниках, поэтому я сочла правильным не давить на него. Хотя мне давно хотелось расспросить о том, как он воевал.
Вместо этого Маркус попросил рассказать о моем детстве.
Я не стала скрывать, что родилась в обычной семье ремесленников. Мой отец занимался гончарным делом. Работа не из легких: ты все время весь в глине, спина с утра до вечера в согнутом положении. Но нужно было как-то содержать семью, и выбора у отца не было.
С малых лет я помогала ему: месила глину, лепила миски и горшки, расписывала их. Детей в семье было пятеро, и денег не хватало.
Поэтому в семнадцать лет меня отправили к тетке, чтобы я смогла, как сказала мама, «выбиться в люди».
Сперва было сложно. Приходилось и самой учиться, и обучать воспитанников. При том, что я была не многим лучше любого деревенщины, попавшего в Дом Покорности.
Мне повезло, что в детстве родители водили меня в школу, где я научилась читать, а у тетки оказалась весьма приличная коллекция свитков. Со временем освоила тонкости этикета, выучила другие языки, смогла понять, как находить подход к рабам и угождать клиентам.
С тех пор я лишь дважды навещала родителей. Отец все так же занимался горшками, мать хлопотала по хозяйству. Братья: кто в армию подался, кто помогал отцу. Младшая сестра готовилась к замужеству. Было видно, что хоть мне и рады, но для них я стала чужой. Им казалось, что я купаюсь в роскоши. Сестра откровенно завидовала, а один из братьев, перепив вина, упрекал, что я не привезла семье денег.
Было бы что везти…
- А у тебя есть кто-то дома? Тот, кто тебя ждет? - поинтересовалась я.
- Мать, отец… Сестренка.
- Почему они не заплатили за тебя выкуп? Вы разорены? Или ты в плохих отношениях с родителями?
- Лиша… Давай еще вина принесу.
Как только речь заходила о родных, Маркус моментально закрывался. Что ж там у него за ситуация такая, что он не хочет рассказывать?
20 дней до визита Эйстерии
Следующий день начался для меня волнительно - с визита в дом к госпоже Ликее, где я должна была провести первое занятие с ее новой пассией. Я переживала о том, какой воспитанник мне достанется. Будет ли он послушен или же начнет противиться обучению? Быстро ли станет запоминать материал, или мне придется прикладывать все силы, чтобы вбить в его голову хоть какие-то крохи знаний? Страшно было не справиться с заказом. Если Ликее что-то не понравится, и она откажется от моих услуг, то я даже не знаю, как дальше выживать в этом городе.
Вроде уже не первый раз занимаюсь ее рабами, казалось бы, чего опасаться? Все знаю, все умею. Но когда для тебя становится жизненно важным хорошо выполнить конкретный заказ, то страх неудачи многократно возрастает, вселяя тревогу и рисуя в воображении пугающие картинки неминуемого провала.
Юноша по имени Малий оказался весьма мил и очарователен: этакий худощавый олененок с большими наивными глазами и темными вьющимися локонами. Он шутил, был щедр на комплименты и много улыбался, отчего на его щеках появлялись трогательные ямочки. В общем, типичный объект для воздыханий не только Ликеи, но и большинства местных дам.
Но, чего я боялась – то и произошло: раб был безнадежно глуп. Он старался вникать в правила поведения, о которых я рассказывала, но его память словно выметала из головы все новые знания. Стоило мне пройти с ним одну тему и перейти на вторую, как спустя пять минут он уже совершенно не мог вспомнить, о чем мы говорили ранее. Это был сущий кошмар. Мне приходилось раз за разом повторять одно и тоже, пытаясь вбить в голову мальчишки самые простейшие вещи.
Видимо, рано я радовалась, что смогу подстраховаться и в случае неудачи с Маркусом вернуть Эйстерии задаток. И с самим арамерцем поступила опрометчиво, сказав, что он может теперь жить в моем доме на правах гостя.
Вчера мне казалось, что я могу позволить себе пренебречь заказом Эйстерии. Какую же глупость я совершила! Нужно было сперва посмотреть на раба Ликеи и только потом уже давать такие щедрые обещания Маркусу.
И ведь, что самое неприятное, обратно уже не отыграть. Не могу же я подойти к арамерцу и заявить, что погорячилась, освободив его от рабского статуса? Он вчера так радовался возможности хоть ненадолго вновь побыть свободным человеком. Как я после такого объявлю, что Маркус должен вновь вести себя как дисциплинированный слуга?
- Какой такой? – спросил Маркус.
- Почему ты не кричишь? Не требуешь, чтобы я оставила тебя в покое? Не обвиняешь, что это я притащила тебя смотреть на гибель друзей?
- А разве ты специально это устроила?
- Нет, но…
- Я прекрасно слышал, как тот толстяк на арене, говорил, что бой с арамерцами – это сюрприз, о котором никто не знал. Видел, как ты пыталась увести меня домой. Я сам остался смотреть на эту постыдную бойню.
- Но все же…
- Пойдем, - Маркус двинулся вперед по тенистой улице. – Не знаю, как воспитывают ваших детей, но у меня на родине нас с детства учат быть сильными. Не только физически, но и морально.
- И? – я не понимала, к чему он ведет.
- Сила не в агрессии. Она не в том, скольких людей ты можешь победить в бою или споре. Слабый человек заботится только о себе. Сильный заботится об окружающих.
- Но кто тогда заботится о нем самом? И что это за философия такая? Это, получается, наплюй на себя, тогда будешь считаться сильным? – я не столько критиковала, сколько пыталась понять суть подобного воспитания. И как все это соотносится к спокойному поведению Маркуса.
Спору нет, для окружающих такая позиция весьма выгодная. Вынуждать человека думать в первую очередь о других, и только потом о себе самом. Но как-то это все попахивает злостными манипуляциями. У нас в Савении с детства каждый знает: сам о себе не позаботишься – никто другой этого не сделает.
- Не совсем так, - мягко возразил Маркус. - Когда у тебя есть настоящая сила, которая живет внутри, то нет смысла пытаться что-то доказывать, оскорблять, унижать.
- Так я и говорю, получается, что суть воспитания в том, чтобы терпеть, утешая себя тем, что это признак силы.
- Да нет же, - Маркус улыбнулся и замедлил шаг. – Вот смотри, представь, что ты знаешь, что в твоем в саду растут персики. Но приходит гость, который не видел твоего сада и начинает доказывать, что ты врешь, и персиков там нет. Станешь ты из кожи вон лезть, пытаясь доказать свою правоту? Главное, ты сама знаешь, что персики растут. И этого достаточно.
- Ну хорошо, допустим. В споре – да, наверное, есть смысл не тратить время, пытаясь доказать, что кто-то не прав. Но когда дело касается обидчика? Тоже игнорировать? А если он лезет с кулаками?
- Зависит от ситуации, но и там принцип схож. Многие люди слабы и действуют жестоко только из страха за самих себя. Для них мир полон бед и тревог. Каждый прохожий - источник угрозы. Каждое событие, не вписывающееся в их замыслы, несет разочарование и боль от сломанных надежд. Я вижу это по вашим соотечественникам. Тому, как вы переживаете, с какой настороженностью относитесь друг к другу. У нас совсем иной взгляд на жизнь. Мы не ищем подвохов в других. Даже если мы разочаруемся в человеке – это не убьет нас. Мы сильные, со всем справимся. Когда нет нужды бояться, мир воспринимается совершенно иначе.
«Ну-ну. То-то в итоге на вас напала наша армия», - подумала я, но вслух сказала иное:
- Ты поэтому так быстро успокоился?
- Правда на нашей стороне. Я знаю, что мы победим. И ты совершенно была права, напомнив, что криками я не помогу убитым, не изменю мнение ваших аристократов. А раз так, то незачем сотрясать воздух. Прости, еще раз. Я и впрямь забыл о том, как сильна моя нация, сколько в ней мужества и достоинства. Мы справимся с любым врагом, а мое поведение говорит лишь о слабости и страхе. Спасибо, что указала мне на это.
Остаток дороги мы провели молча, каждый думал о своем. Интересная у Маркуса философия. Не могу сказать, что согласна с ней, мне кажется, она может быть губительной в ряде случаев, но есть в ней и рациональное зерно. В чем-то даже схожа с трудами иллейских философов. Любопытно было еще пообщаться на эту тему, но сперва мне хотелось сделать кое-что иное.
Поведение Маркуса во время обратного пути настолько меня обезоружило, что если в начале дороги я думала о наказании для раба, то под конец – о том, чтобы как-то его поддержать. Понимаю, выглядит нелогично. Вроде сама вот только размышляла, что нужно быть строже, что я разбаловала арамерца.
Но, с другой стороны, он искренне старался вести себя как примерный раб, хотя я прекрасно понимаю, что вся эта покорность ему поперек горла. Он сдержался, когда Эйстерия полезла его ощупывать. Хотя тоже мог наговорить такого, что я оказалась бы в больших неприятностях. Аристократам он тоже не сказал ничего дурного. Лично он их никак не оскорблял, в драку не лез. Даже на выпад не стал отвечать. Я уже не говорю о том, что ему пришлось наблюдать за тем безжалостным боем.
Начни он закатывать истерику, ругаться, обвинять меня в том, что я нарочно его потащила в амфитеатр – заперла бы его в клетке дня на три. У нас в подвале есть такая. Маленькая, в ней только лежанка помещается, краник с водой и дырка в полу, чтобы было куда справлять нужду. Ни света, ни тепла. Даже спать приходится, поджав ноги, потому что в полный рост вытянуть их нет возможности.
У меня тетка раньше любила в нее сажать провинившихся рабов. Запирала в клетке, лишая еды. Выводила дважды в день в дисциплинарную, порола и возвращала обратно.
Так вот, возвращаясь к Маркусу. Он вел себя совершенно не так, как я ожидала, и мне захотелось не наказывать его, а наоборот, поощрить.
Не знаю… Жалко его стало. И так мужик попал в переплет, и так ему в скором времени предстоит прислуживать Эйстерии, а тут еще я со своими обидами и дисциплиной. При том, что на счет манер я могу не переживать – Маркус и до меня был хорошо воспитан, а за неделю с небольшим мы успели отточить мелочи, отличавшие наш этикет от арамерского, и теперь брюнет вполне мог составить конкуренцию любому первоклассному рабу.
По предпочтениям Эйстерии тоже прошлись и все обговорили. Заставлять брюнета ползать на коленях, изображая собаку или часами стоять с подносом в руках у меня нет желания. Так что, летели оно все в артаг к Рамону!
- Можешь больше не называть меня госпожой, - объявила я, когда мы зашли в дом.
- Что случилось? – Маркус выглядел весьма озадаченным.
- Решила, что хватит с тебя обучения, - было что-то бунтарское в моем настрое. - Так что с этого момента представь, что ты просто находишься у меня в гостях. Тебя и так ждет незавидная участь, поэтому будет справедливо, если оставшиеся три недели ты проведешь как свободный человек.
Надо было видеть лицо арамерца. Еще добрых часа два он с недоверием посматривал в мою сторону, ожидая, что я сообщу, что пошутила. Но я не собиралась менять решение.
Обычно мне не было жалко рабов, потому что те, кто попадал ко мне, после обучения отправлялись в дорогие дома и жили потом получше моего. Да, для этого приходилось трудиться и жить вне воли, но многие и сами горели желанием променять свободу на комфорт.
Даже те, кого приводила Эйстерия, не слишком цеплялись за гордость. Разумеется, никто из них не выказывал радости, но вскоре каждый из них приходил к выводу, что готов терпеть унижения в обмен на сытую жизнь по среди роскоши.
А по Маркусу сразу было видно, что он не смирится. Будет до последнего биться за свободу, ценой жизни. И ничто не убедит его сложить гордость на алтарь богатства.
А еще я не переставала удивляться характеру арамерца. В нем действительно чувствовалась эта внутренняя сила. С самого первого дня чувствовалась. Он не боялся открыто говорить в кругу аристократов. Уверена, если бы не моя просьба вести себя как подобает дисциплинированному рабу, он бы сегодня в амфитеатре еще хлеще высказался бы и в адрес Эйстерии, и тех мужчин.
Несмотря на объявление, что с этого дня Маркус может вести себя как мой гость, арамерец все равно самостоятельно отправился на кухню готовить ужин.
- Знаешь что? – заявила я после того, как брюнет достал из печи горшочки с томленым мясом и овощами. – Неси-ка все это добро в столовую и накрывай там стол на троих! Я сейчас Вира позову. Поедим все вместе!
- Эм… хорошо, - похоже, он начал понимать, что я не шучу.
К Рамону все правила. Пусть оба едят за красивым накрытым столом, а не как обычно, сидя на тесной кухне, ютясь в углу за низким столиком.
Вир особого энтузиазма не выказал, узнав, что я хочу поужинать вместе с ним в столовой, но отказываться не стал. На севере у них принято есть на кухне, но раз госпожа велела кушать вместе с ней в столовой, то куда деваться.
Поел, после чего, показав жестами, что у него еще много дел, поспешил улизнуть. А мы с Маркусом прихватили еще вина и перебрались в гостиную. За окном уже начинало смеркаться, да и на улице похолодало, так что брюнет разжег огонь в камине, пододвинул поближе к пламени два кресла и помог мне устроиться.
- Ты меня тоже прости за сегодняшний день, - миролюбивое настроение сказывалось на моем желании выговориться. – Если бы я знала, что сегодня будет – ни за что бы тебя не повела в амфитеатр. Я понятия не имела, ни про Эйстерию, ни про битву.
- Не бери в голову. Все нормально, - лицо Маркуса погрустнело.
- Просто я понимаю, насколько тебе было тяжело смотреть как…
Я не смогла закончить предложение.
Мы помолчали. Отпили вина. Треск пламени убаюкивал, окутывая ноги мягким теплом.
- Я с ними вместе сражался, - тихо произнес Маркус. - Мы тогда в Тарикии воевали. Это наша провинция у границ.
- Да, я знаю.
- Наши основные войска двинулись вперед, к границе, догонять отступающего противника. А мой… мы отстали и решили разбить лагерь на ночлег. Уже поздно было, темно. Слышим – идет кто-то с тыла. Присмотрелись – небольшой отряд, человек десять. Одеты по-нашему, все в крови и грязи перемазаны. Решили, что не только мы отстали. Приняли, ужином поделились. Меня еще тогда насторожило, что из всего отряда только один с нами общался. Остальные отмалчивались, отвечали односложно: «да», «нет». Но мы списали все на состояние после боя. Подумали, что ребят сильно потрепало. Не стали лезть с расспросами. Ночью я проснулся от криков. Эти твари дождались, когда мы уснем…
Арамерец замолчал. Я не торопила, понимая, как ему нелегко вспоминать те события.
- Кого-то успели убить во сне, многих ранили во время потасовки, а там и имперское подкрепление подбежало. Эти… в общем, мы уже потом только поняли, что это был обманный маневр. Часть савенийской армии сделала вид, что бежит с поля боя, а вторая в это время обогнула и ударила с тыла. Так мы оказались в плену. Нас отволокли на рынок. Меня Эйстерия сразу купила, и я понятия не имел, что с остальными. Надеялся, что смогу выяснить.
- Ты поэтому постоянно рвался вместе со мной в город? - спросила я.
- Да. Хотел узнать, что с ними. Узнал…
Подробностей Маркус не пожелал рассказывать, ни об отряде, ни о погибших соратниках, поэтому я сочла правильным не давить на него. Хотя мне давно хотелось расспросить о том, как он воевал.
Вместо этого Маркус попросил рассказать о моем детстве.
Я не стала скрывать, что родилась в обычной семье ремесленников. Мой отец занимался гончарным делом. Работа не из легких: ты все время весь в глине, спина с утра до вечера в согнутом положении. Но нужно было как-то содержать семью, и выбора у отца не было.
С малых лет я помогала ему: месила глину, лепила миски и горшки, расписывала их. Детей в семье было пятеро, и денег не хватало.
Поэтому в семнадцать лет меня отправили к тетке, чтобы я смогла, как сказала мама, «выбиться в люди».
Сперва было сложно. Приходилось и самой учиться, и обучать воспитанников. При том, что я была не многим лучше любого деревенщины, попавшего в Дом Покорности.
Мне повезло, что в детстве родители водили меня в школу, где я научилась читать, а у тетки оказалась весьма приличная коллекция свитков. Со временем освоила тонкости этикета, выучила другие языки, смогла понять, как находить подход к рабам и угождать клиентам.
С тех пор я лишь дважды навещала родителей. Отец все так же занимался горшками, мать хлопотала по хозяйству. Братья: кто в армию подался, кто помогал отцу. Младшая сестра готовилась к замужеству. Было видно, что хоть мне и рады, но для них я стала чужой. Им казалось, что я купаюсь в роскоши. Сестра откровенно завидовала, а один из братьев, перепив вина, упрекал, что я не привезла семье денег.
Было бы что везти…
- А у тебя есть кто-то дома? Тот, кто тебя ждет? - поинтересовалась я.
- Мать, отец… Сестренка.
- Почему они не заплатили за тебя выкуп? Вы разорены? Или ты в плохих отношениях с родителями?
- Лиша… Давай еще вина принесу.
Как только речь заходила о родных, Маркус моментально закрывался. Что ж там у него за ситуация такая, что он не хочет рассказывать?
ГЛАВА 12
20 дней до визита Эйстерии
Следующий день начался для меня волнительно - с визита в дом к госпоже Ликее, где я должна была провести первое занятие с ее новой пассией. Я переживала о том, какой воспитанник мне достанется. Будет ли он послушен или же начнет противиться обучению? Быстро ли станет запоминать материал, или мне придется прикладывать все силы, чтобы вбить в его голову хоть какие-то крохи знаний? Страшно было не справиться с заказом. Если Ликее что-то не понравится, и она откажется от моих услуг, то я даже не знаю, как дальше выживать в этом городе.
Вроде уже не первый раз занимаюсь ее рабами, казалось бы, чего опасаться? Все знаю, все умею. Но когда для тебя становится жизненно важным хорошо выполнить конкретный заказ, то страх неудачи многократно возрастает, вселяя тревогу и рисуя в воображении пугающие картинки неминуемого провала.
Юноша по имени Малий оказался весьма мил и очарователен: этакий худощавый олененок с большими наивными глазами и темными вьющимися локонами. Он шутил, был щедр на комплименты и много улыбался, отчего на его щеках появлялись трогательные ямочки. В общем, типичный объект для воздыханий не только Ликеи, но и большинства местных дам.
Но, чего я боялась – то и произошло: раб был безнадежно глуп. Он старался вникать в правила поведения, о которых я рассказывала, но его память словно выметала из головы все новые знания. Стоило мне пройти с ним одну тему и перейти на вторую, как спустя пять минут он уже совершенно не мог вспомнить, о чем мы говорили ранее. Это был сущий кошмар. Мне приходилось раз за разом повторять одно и тоже, пытаясь вбить в голову мальчишки самые простейшие вещи.
Видимо, рано я радовалась, что смогу подстраховаться и в случае неудачи с Маркусом вернуть Эйстерии задаток. И с самим арамерцем поступила опрометчиво, сказав, что он может теперь жить в моем доме на правах гостя.
Вчера мне казалось, что я могу позволить себе пренебречь заказом Эйстерии. Какую же глупость я совершила! Нужно было сперва посмотреть на раба Ликеи и только потом уже давать такие щедрые обещания Маркусу.
И ведь, что самое неприятное, обратно уже не отыграть. Не могу же я подойти к арамерцу и заявить, что погорячилась, освободив его от рабского статуса? Он вчера так радовался возможности хоть ненадолго вновь побыть свободным человеком. Как я после такого объявлю, что Маркус должен вновь вести себя как дисциплинированный слуга?
